Можно побег от себя самого назвать марафоном,
Когда воронов крылья к звездам вздымаются;
И каждый вихрь пыли дорожной мнит себя облаком,
А косые дожди самозванцам отвечают лишь арией.
За первенство летучие крысы борьбы не ведут,
Белёсые перья свои склоняют к мысли единой,
К истине той, что диктует с трибуны вожак,
Оставшейся массе осталось упрямо бравировать.
Дымятся, чернея, их клювы, раслевают от жара,
Слепых сердец, что чувства обратили в инстинкт.
В порыве, к ближнему желчи изрыгают слова,
Жаждут душу отдать костру из ветхих былин.
У птицы, что признали изгоем - осыпались крылья,
С позором облачилась падшая в несчастную вошь,
Пёра веной сшили в плоть, густая кровь омыла
Клеть, в которой пульсом жизнь забилась вновь.
Теперь же человек обречен на вечный поиск,
В пределах сроков кротчайших, что отведены
Найти в бесплодном мире то, что всего дороже;
Не дав похитить чужакам подобие мечты.
Осмелился зеленый путник забвению предаться,
Враз в кольцо его замкнули безликие материи.
Ища судьбы оскал змеиный на чужих устах,
Ему мерещились повсюду дней прошедших тени.
И мчался тот по головам, дурачил и смеялся.
Время, слишишь, укротить попробуй чудака!
Он впитывал науку, хлябь поглощал напрасно,
Лишь бы до старости глубокой не сойти с ума.
И что у нас в сухом остатке? Круговорот абсурда!
В безумном вальсе кружится дикарь из века в век.
Судьбы тоненькие ниточки сплести в косу пытается,
Когда у остальных двуногих все блага уже есть.
Забыв, как беспощадны перед ликом смерти,
Те слитки света, что струясь, канули во тьму,
Снова крылья обретя, ко мне их обратили
Чтоб я стеклянную слезу топором смахнул
Можно побег от себя самого назвать марафоном,
Когда воронов крылья к звездам вздымаются;
И каждый вихрь пыли дорожной мнит себя облаком,
А косые дожди самозванцам отвечают лишь арией.