Философский Детектив
по мотивам моей Поэмы
«7 апреля 1914 года в Санкт-Петербурге
на улице Гороховой в доме номер два»
Глава 20
Иван Ильич вышел из-за стола и потянулся, часы показывали ровно полдень.
Несмотря на необычайную жару, случившуюся этой весной в столице Российской Империи, в Охранном отделе не позволялось открывать окна, и они были плотно закрыты.
Шум Гороховой улицы практически не заглушал жужжание мухи, неизвестно каким образом попавшей в кабинет начальника отдела, но уже признанной им частью текущего быта его кабинета.
И вот, ровно в двенадцать часов дня стёкла окон содрогнулись, и без того тяжёлый воздух кабинета наполнился гулом выстрела пушки с Петропавловской крепости.
На Ивана Ильича этот привычный для столицы полуденный выстрел пушки особенно не подействовал, разве что он ещё раз посмотрел на часы и подумал, что завтра обязательно постарается подвести минутную стрелку, а то спешит на полминуты вперёд.
На этот выстрел не обратил особого внимания и паук, привыкший к нему и плавно качающийся от этого выстрела на своей паутине, словно в гамаке.
А вот на молодую неопытную муху, этот выстрел пушки с Петропавловской крепости подействовал ошеломляюще!
Муха, не осведомлённая об этой диковинной традиции Санкт-Петербурга, спасаясь от возможного, как она подумала, катаклизма, пыталась срочно эвакуироваться из кабинета на улицу.
Она разгонялась и летела на свет в окне что есть силы и, неимоверно больно ударяясь о стекло, помятая, с пылинками крови, падала на пол, где, немного поползав и очухавшись, вновь взлетала, и вновь и вновь с отчаянием жестоко билась о стекло.
Чтобы изменить привычки поведения заложенные в генах, требуется время, лет тысячу, не меньше.
Над мухой довлели, как ей казалось, знания всех её предков. Эти знания заключались в генах мухи и подсказывали ей: впереди солнечный свет, значит – там выход, если этот выход загромождён пылью, то надо сильно разогнаться, и путь будет свободен.
Но, люди совсем недавно, по сравнению с тысячью лет, изобрели стекло, которое невозможно вот так просто пролететь, как пыль, стекло – твёрдое.
Но гены-то этого не знали, а муха, слепо доверяя своим генам, слепо верила в своё, проверенное всей предыдущей историей дело, и продолжала с остервенением фанатика биться о стекло.
В дверь кабинета постучали.
- Войдите!
- Господин штабс-ротмистр, унтер-офицер Овечкин доставил цыганку Хассандру с котом и кошкой в отделение!
- И где же они?
- Задержанные помещены в отдельную камеру!
- А животные не сбегут?
- Никак нет! Эта камера с мелкой сеткой, не то чтобы кот, мышь не проскользнёт!
- Вот и хорошо... А что там с госпожой Никольской?
- Госпожа Никольская осталась в институте Бехтерева!
- А конвоиры?
- Конвоиры сопровождения отпущены в Жандармский дивизион на Кирочной!
- Вот и хорошо, братец... А табличку сменили?
- Никак нет! Унтер-офицер Овечкин продолжает работу совместно с писарем над изготовлением таблички «Помещение для отдыха»!
Иван Ильич раздражённо вздохнул, никто в его отделе не курил, а эта табличка путается у него под ногами.
- Надеюсь, табличку «Помещение для курения» сняли?
- Никак нет, новая же ещё не изготовлена!
- Так сорвите её и разбейте, чтобы у меня в отделе даже и духу табачного не было, даже от этой таблицы!
- Слушаюсь! Немедленно...
- Вы уж меня, братец, извините, сорвался... А вообще я Вашей службой доволен! Ступайте!
- Рад стараться, господин штабс-ротмистр!
Унтер-офицер Прохоров вышел из кабинета, а Иван Ильич зевнул и ещё раз потянулся.
Муха, изрядно обессилев, сидела на подоконнике и, растопырив крылья, зализывала свои раны.
Все мысли Ивана Ильича были связаны с текстом телеграммы, лежавшей на его столе. Телеграмма лежала перевёрнутой обратной стороной, чтобы посторонний взгляд не мог её прочесть, сам же Берёзин этот текст выучил наизусть.
В дверь опять постучали.
- Войдите!
- Господин штабс-ротмистр, городовые доставили к нам в отдел двух подвыпивших господ!
- А к нам-то зачем? Пусть и ведут их к себе в полицейский участок.
- Городовые привели этих господ с Литейного от десятого дома, прямо с шахматного Собрания, где скопилось сейчас много народу, есть и иностранцы, а эти двое на весь проспект орали: «Царь - мироед»!
- Так прямо и орали?
- Так точно!
- Ну, если так... Одного – в общую камеру, другого – ко мне в кабинет.
- Слушаюсь!
Только Иван Ильич наполнил стакан водой из графина, как в его кабинет городовые втащили прилично одетого, крепко подвыпившего связанного господина.
- Вот что, братцы, развяжите его и посадите на эти стулья!
Городовые сняли верёвки с задержанного и, не без усилий, посадили его на стул.
Нетрезвый господин, крепкого телосложения покачивался на стульях подобно маятнику, цинично щурился и нагло улыбался...
- А теперь, господа городовые, выйдите и подождите в коридоре!
- Ваше высокородие, может быть, мы останемся?
Иван Ильич глотнул из стакана воды и пристально посмотрел на городового, сказавшего это.
- Виноват, Ваше высокородие, выходим!
Берёзин отпил ещё немного воды и со стаканом в руках подошёл к задержанному.
- И как же Вас, господин, величать?
- А, это ты? Держиморда!
Продолжение следует