* * *
Изранит суховей нелживые уста,
и Симон лишь траву из моря вынет сетью.
Но каторжник Роден, творя свои врата,
до смерти гнёт хребет над глиною и медью.
Ни краснопёрых рыб, ни бронзовых людей -
скольженье чешуи и вероломных взоров...
Как плавно входит бес в божественных детей
сквозь рыхлые слова досужих разговоров!
На грани не пропасть, по лезвию пройти -
вот скомканный чертёж любвеобильной жизни.
Узнаешь ли себя на всём былом пути,
когда настанет срок последней укоризне?
Ведь книга ни строкой не начата ещё,
и где он страсти дар,
растраченный беспутно?
В стекле июльский свет дробится горячо.
И больно жизнь забыть,
и вспомнить - стыдно, трудно...