Мы, словно в ноты, не попали в жизнь,
и наши вещи, что друг к другу жались,
по разным комнатам вначале разошлись.
Затем разъехались, и долго не съезжались.
Рубашки снова обрели мужскую суть,
они на женщине финалом всех открытий,
и только там, куда вливалась грудь,
у пуговиц теперь растянутые нити.
Теперь растянуты, как память вечера,
где одиночество у новой встречи сводня,
но то, что не закончилось вчера,
с рассветом не продолжится в сегодня.
Где нет вещей забытых и немых:
вся в этом мире боль от говорящих,
как звук шагов на гулких мостовых,
из памяти и в память уходящих.