Из-за тебя я стал поэтом.
Из-за тебя влюбленным стал.
Из-за тебя по белу свету,
Не начав жить, ходить устал.
Из-за тебя с моей любовью
Я как с несчастием ношусь.
Из-за тебя своею кровью
Я как Есенин распишусь.
Москва. 23.03.2028. Александр Гус.
Воспоминания.
В женщину я влюбился рано. А было так.
Рабочий поселок леспромхоза в горах Алтая. 1940 год. Мне 12. Я ученик пятого класса средней школы. Здоров, весел, жизнерадостен. Учился легко. Круглый отличник. Учителя выделяли меня. Летом с друзьями я безвылазно пропадал на речке. Отлично плавал, бесстрашно прыгал с пяти метровой вышки, лихо ездил верхом на лошадях. А зимой вместе с ватагой поселковой детворы в воскресные дни взбирался на высокие окрестные горы, покрытые густым пихтовым лесом, откуда мы один за другим в клубах снежной пыли стремительно спускались к подножью.
Уже тогда я любил литературу. А.С.Пушкин был моим кумиром. Позже, я напишу такие строки:
О, Пушкин! – Моей юности кумир!
Ты слава Родины! Ты гордость Мира!
Твоя божественная лира
По-прежнему пленяет Мир.
Я также любил Лермонтова, Некрасова, Никитина, Кольцова, Тютчева. Знал наизусть много стихов, хорошо декламировал. У меня был звонкий мальчишеский голос. Я охотно пел народные песни, частушки. Самоучкой у других ребят научился играть на гитаре, домбре, а позже и на скрипке. Уже в четвертом классе участвовал в художественной самодеятельности школы: пел в хоре, играл на пиле в шумовом оркестре, а в спектакле сыграл роль французского мальчика - Гавроша, из романа В.Гюго – «Отверженные», погибшего на баррикадах революции.
И теперь живо помню эту волнующую картину. На сцене баррикада – завал из отрезков бревен, досок , тележных колес, бочек, корзин… За баррикадой видны головы восставших. Слышна стрельба, стоны раненных, возгласы призывов не сдаваться…
И вот я, в широких отцовских не по росту штанах, в его же рубахе с расстегнутым воротом, точь-в-точь, как на пропагандистских плакатах тех лет, с красным флагом в руках, выскакиваю на вершину баррикады, и звонким взволнованным голосом кричу: «Да здравствует революция! Вперед товарищи!» Раздается выстрел. Я медленно опускаюсь на колени, роняя на себя красное знамя. А на моей белой рубашке проступает большое пятно крови - чернила, которые я незаметно выливаю себе на грудь из заготовленного пузырька. Занавес сцены опускается. Из-за нее два дюжих бойца на носилках выносят меня раненого, умирающего, а за сценой звучит протяжная хоровая песня - « Мы жертвою пали в борьбе роковой». Зал неистово рукоплещет!
В ту осень к нам в школу пришла новая совсем молоденькая учительница по рисованию. Она стала нашим классным руководителем. Красавица! Худенькая и стройная как былиночка, всегда опрятно одета, веселая, жизнерадостная. Глаза синие как небо, чистые и озорные. Губы четко очерченные и алые. Густые белокурые волосы, заплетенные в толстую тугую косу, ниспадая с плеча на грудь, красиво обрамляют шею и лицо. А во всей ее фигуре видна необычайная легкость, изящество и гармония.
На первом же уроке она покорила нас тем, что на заранее заготовленных листочках бумаги, начертала наши поименные шаржи – портреты, метко передающие характерные черты каждого, так что все мы узнали друг друга. Эти шаржи – портреты ученики унесли домой, и о ней сразу узнал весь поселок. Во мне уже тогда проснулась душа поэта. Я влюбился в нее всем моим существом! Я стал ее тенью.
В школе был заведен порядок: на переменах, чтобы дети не хулиганили, классные руководители должны были постоянно организовывать коллективные игры – в лапту, пятнашки, воротца, жмурки, догонялки и т.п. Наша «класница» всегда была с нами. И я, конечно, рядом с ней! Я старался коснуться ее, подержаться за руку, прильнуть к ней на мгновение, заглянуть ей в глаза… Она, естественно, видела мою влюбленность, но воспринимала ее как обычную ученическую привязанность, поэтому снисходительно прощала мои ухаживания и относилась ко мне ровно, как и к другим ученикам класса. Под ее волшебным влиянием во мне вдруг открылся дар художника. Я стал рисовать быстро, точно, мои рисунки появились на школьном стенде, где помещались лучшие работы учеников школы. А к концу учебного года нарисовал портрет А.С.Пушкина, который был на обложках наших тетрадей (мальчик Пушкин сидит, подперев рукой подбородок). Рисунок был признан лучшим, отправлен на районный конкурс и там отмечен «Похвальной грамотой». Так я стал «заслуженным» художником и любимым учеником своей учительницы. Пятый класс я окончил круглым отличником, был горд и счастлив.
Наступили летние школьные каникулы. Но встречи с любимой учительницей не прекратились. Пришел купальный сезон. Вода в реке прогрелась и мы, теперь уже гордые ученики шестого класса, часто собирались группой, шли к ее дому, приглашали на поселковый пляж, чтобы купаться вместе. Она охотно соглашалась, мы всей гурьбой отправлялись на пляж. А уж тут я готов был вывернуться на изнанку, чтобы превзойти всех! Я прыгал с пятиметровой вышки «ласточкой», что не могли делать другие дети, нырял на дальность, плавал наперегонки, доставал камешки со дна самого глубокого места пляжа и везде стремился быть первым! Когда она выходила из будки для переодевания, одетая в ярко синий пляжный костюм, красиво облегающий ее изящную фигуру, мы окружали ее плотным кольцом и торжественно провожали до воды. Она медленно погружалась в воду, стараясь не намочить свою косу, венцом охватывающую голову, а мы предупредительно плавали вокруг нее, стараясь не брызгать и не создавать волн. Я, непременно, всегда был рядом, стремился угадать и упредить любое ее желание. Вскоре она уехала в город к своим родителям, а мы переключились на обычные поселковые забавы.
В поселке нашего леспромхоза было много детей! Семьи были многодетными – по пять, семь, десять и более детей. Школьного летнего лагеря не было, дети группировались по возрастному цензу, собирались большими группами, вечерами играли в «ЧАПАЕВА», «ПРЯТКИ», или забирались куда-нибудь подальше от глаз взрослых, и старшие мальчишки развлекали нас «фривольными» анекдотами или поселковыми сплетнями. Это были годы счастливого беззаботного детства!
Наша семья тоже была многодетной – шестеро детей! Центральная фигура семьи - отец. Ему 41 год. Он мудр, справедлив, строг, заботлив. Все дети обеспечены необходимым: сыты, одеты, обуты. Без крайней нужды не побуждал к тяжелым работам, и строго следил за поведением старших дочерей. Был завхозом леспромхоза. В его ведении все хозяйство поселка, включая несколько сотен гектаров пахотных земель для возделывания сельхозпродуктов. Леспромхоз был обязан обеспечивать себя продуктами питания своими силами. Государство поставляло муку, сахар, растительные масла, промышленные товары.
Мама - простая домохозяйка. Поборница чистоты и порядка. Она целыми днями трудилась, чтобы создать уют, накормить, обстирать, отправить детей в школу, а потом встретить. И так каждый день, и всю жизнь. Была добра, ласкова, заботлива, беспредельно любила детей, особенно меньших, и всех нас окутывала своей душевной теплотой. Отцу – верная подруга, глубоко уважала и почитала его, находясь в полной власти авторитета мужа. Семья жила дружно.
Кроме своей основной работы в леспромхозе, отец зимою подрабатывал шитьем одежды. Научился этому в молодости, когда служил в армии Колчака.
В хозкоманде, обслуживающей штаб Колчака, куда попал по призыву, был солдат – пленный чех – искусный портной. Он взял моего отца в помощники и щедро передал ему свое мастерство. Теперь это искусство пригодилось. Советские начальники тех лет любили одеваться в одежды военной формы: гимнастерки, кителя, брюки-галифе, фуражки. Мастерство отца было вне конкурса и к нему на очередь становилось начальники из района, директора предприятий, школ, авторитетные люди нашего поселка. Занимался он этим долгими зимними вечерами. Для меня эти вечера были настоящим наслаждением.
Мы жили в домике из трех комнат: спальня родителей, комната трех дочерей, большая комната с огромной русской печью, примыкающими к ней полатями, обширным столом, служившим столовой и рабочим местом при шитье одежды. Полати – это подвесной ящик под потолком с лазом с печи, где спали мы – мальчишки.
Обычно вечером после семейного ужина, отец выкатывал из угла ножную швейную машинку, на столе раскладывал инструменты, материалы и начинал чудодействовать. По другую сторону стола усаживались мама и младшая дочь. Они помогали отцу выполнять мелкие операции, а в торце стола – старшая дочь с книгой. Она училась в старших классах, была искусным чтецом художественных произведений. Любимыми писателями считались Пушкин, Гоголь, Лесков, Л.Толстой, Шолохов. С особой любовью воспринимался Гоголь. Отец происходил из старинного рода запорожских казаков и часто просил читать Гоголя. Особое удовольствие ему доставляло чтение «ТРАСА БУЛЬБЫ».
Когда волшебный голос чтицы уводил нас вглубь прошлых веков, рисовал картины безбрежных просторов девственных степей украинского Приднепровья, казацкого быта, поступков, характеров и судеб героев, казалось, отец сам перевоплощался в них и живо переживал события той далекой казацкой вольницы, рассказы о которой передавались из поколения в поколение, и которую он еще младенцем впитал с молоком своей матери. Он вставал, ходил по комнате, крякал, одобрительно качал головой, опять садился и продолжал работать, а иногда стыдливо смахивал скупую слезу. Я высовывал голову в просвет между коробом полатей и потолком и с замиранием сердца ловил каждое слово повествования. Вот почему Гоголя я люблю и почитаю наравне с Пушкиным.
Иногда, когда у отца на службе случалась какая-нибудь удача, он приходил веселым, а мама по такому случаю готовила вкусные украинские галушки или вареники. После такого сытного ужина отец обещающе объявлял: «сегодня будем петь». Снова все за столом. Каждый делает свою работу. Отец приятным баритоном начинает петь старинную украинскую песню. Вначале тихо, потом громче, громче… ему вторят мама, сестры, я … и песня поплыла, поплыла, унося нас в чудный мир звуков и нехитрых судеб ушедших поколений. Песни чаще были веселые, задорные, победные, вероятно, родившиеся в народной толще во времена наибольшего успеха борьбы запорожского казачества за свою вольность против польского гнета. Например, такая:
Ой, на гори - тай жнеци жнуть!
Ой, на гори - тай жнеци жнуть!
А по пид горою, долым-долыною-
Казаки йдуть!
По-пэ-рэ-ди –Дорошенко!
По-пэ-рэ-ди – Дорошенко!
Що видэ свое вийско –
Вийско запорижске –
Хорошенько…
Но, бывали песни и печальные, повествующие о тяжкой доле замужней или батрацкой женщины. Например, эта:
Сорву, сорву я с рожи квитку,
Та пустю на воду.
Плыла, плыла, моя квитка,
Та стала кружиться.
Вышла матэ воду браты,
Та стала журыться…
Я любил эти вечера! Но все оборвалась в одночасье. Грянула война.
На площади у здания правления леспромхоза плотной толпой стоит все население поселка. На трибуне руководство леспромхоза, власти поселка. Поодаль от здания телеграфный столб с раструбом громкоговорителя. Из него ровно, уверенно, но чуть взволновано звучат слова вождя. Говорит Сталин.
Я стою рядом с отцом. Моя рука в его широкой ладони. Я чувствую, как с каждой фразой Сталина рука отца крепко сжимает мою руку. Звучат заключительные слова: « НАШЕ ДЕЛО ПРАВОЕ. ВРАГ БУДЕТ РАЗБИТ. ПОБЕДА БУДЕТ ЗА НАМИ».
Репродуктор умолкает. На трибуне директор леспромхоза. Произносит патриотическую речь. Его сменяют ораторы - второй, третий… Все клянут международный империализм, заверяют партию в верности, клянутся не пощадить самой жизни для защиты Родины. Их сменяет военный. Высокий, стройный, туго затянутый ремнями портупеи. Говорит о непобедимости Красной Армии. Заключает речь словами А.М.Горького: « ЕСЛИ ВРАГ НЕ СДАЕТСЯ – ЕГО УНИЧТОЖАЮТ». Призывает записываться в отряд добровольцев для вступления в ряды Красной Армии. Из актива, потом из толпы, выходят крепкие молодые парни, возбужденные, гордые своим вызовом, шеренгой выстраиваются впереди трибуны – один, второй, третий…
Директор Леспромхоза гордо смотрит на военного, благодарит добровольцев за патриотизм и предлагает всем участникам митинга спеть Гимн. Сам первый запевает, подхватывают другие, и вот уже над всей толпой несутся торжественные, гордые слова гимна: « ВСТАВАЙ ПРОКЛЯТЬЕМ ЗАКЛЕМЕННЫЙ, ВЕСАЬ МИР ГОЛОДНЫХ И РАБОВ».
Митинг окончен. Я иду рядом с отцом. Оба взволнованы. Спрашиваю: « Мы победим?» Отец молчит, потом уверенно отвечает: «Победим сынок. Россию еще никто не побеждал». Он уходит по дела службы, а меня отсылает домой. Я бегу домой. возбужденный, взволнованный. Все, что, только что пережил, будоражит мое сознание. Перед глазами всплывает плакат – огромная географическая карта Советского Союза. К ее границам со всех сторон, как тараканы, ползут маленькие фигурки БУРЖУЕВ. Они пузатые, с белыми животами, в черных фраках, в шляпах-цилиндрах, в руках с саблями и факелами поджигателей войны, подступают к границам СССР. Над картой во весь рост стоит мощный солдат Красной Армии в длинной шинели, шлеме с красной звездой и винтовкой в руках. Он как лягушек накалывает буржуев на штык… их уже много там, и я вижу, как они шевелятся в смертельных судорогах, а я злорадно кричу: « ТАК ВАС – ГАДОВ».
Рождаются стихи: слово, другое, строка… и вот уже я повторяю целое стихотворение. Вбегаю в дом, быстро записываю стихи в тетрадь и бегу к маме. Она в огороде поливает капусту. Спокойно смотрит на меня, спрашивает: «Ну шо там було сынок?» Я взволнованно рассказываю о том, что видел и слышал, читаю ей свои стихи. Она ласково смотрит на меня, подходит, нежно обнимает и говорит: «Вечером прочитаешь отцу». Для нее – он высший авторитет!
Вечером, когда вся семья собралась за столом на ужин, мама голосом заговорщика сказала: « А у нас с Шуриком есть сюрприз». Я гордо положил на стол перед отцом мою тетрадь. Отец не торопясь взял тетрадь, раскрыл ее, прочитал стихи, одобрительно сказал: «Добре сынок». Стихи перешли к сестрам. Старшая - похвалила стихи, обещала показать директору школы. Так я начал писать стихи.
Вот эти стихи. Гитлер - пузатый карапуз -
Напал на нашу Украину.
Но за нее я заступлюсь,
И если надо – то погибну.
Погибну я за честь свою,
За Родину, за славу нашу.
Но не отдам страну мою
На поруганье гадам вашим.
Позже я читал их на митингах - проводах добровольцев, уходивших на фронт.
Наступила осень. В поселке шла планомерная мобилизация призывников. Поползли зловещие слухи о поражении Красной Армии. С фронта пришли первые ПОХОРОНКИ – извещения о гибели посельчан. Появились РАНЕННЫЕ. В окрестностях объявились ДИЗЕРТИРЫ. Зашевелилась КОНТРА. Поселок на 90 процентов состоял из людей обиженных советской властью. Тех, кого советская власть назвала ВРАГАМИ НАРОДА: нэпманы, кулаки, уцелевшие оппозиционеры… и выслала в отдаленные края рубить лес, добывать руду, строить новые города (в искупление вины перед трудовым народом.)
В связи с этим жители поселка делились на две половины: одна, большая, называлась - «СПЕЦЫ» - (спецпереселенцы). Это осужденные и высланные сюда. Они не имели права передвижения, постоянно жили под контролем «органов» власти. Другая, меньшая, - «ВОЛЬНЫЕ» - те, кого власть прислала руководить леспромхозом, молодые учителя, отрабатывающие трехлетний срок по распределению после учебы, завербованные и прочие «вольнонаемные работники». Обе половины разделены территориально. «СПЕЦЫ» жили в основном поселке, а «ВОЛЬНЫЕ» - в отдельном квартале. Поселок жил двойной жизнью. Внешне – мирно, по советским законам, а скрытно – враждебно. Это явно отражалось и в поведении детей. Все мы учились вместе. Под контролем учителей не было случаев явного антагонизма между нами, но вне школы - часто дрались «край на край», выражая свою неприязнь.
В поселок прибыл офицер – инструктор. Начался ВСЕОБУЧЬ ВОЕННОМУ ДЕЛУ. Мужчины призывного возраста сводились во взводы, получали деревянные винтовки-макеты и выводились в поле для обучения военному делу: копали окопы, ходили в рукопашную, бросали болванки-гранаты. В этих учениях участвовал и мой отец.
Ну, а мы, мальчишки, крутились рядом. Однажды у нас возникла идея атаковать наших отцов. Собралось человек 20. Спрятались за бугром. А когда призывники присели на перекур, мы дружно с палками на перевес выскочили из-за бугра, и с криком УРА! бросились на них в атаку. Офицер быстро оценил нашу затею, скомандовал: ВЗВОД, В ОКОПЫ! К БОЮ! Наши отцы попрыгали в окоп, и приняли бой. Завязалась рукопашная схватка! Офицер дал команду: - ОТБОЙ! Все вылезли из окопов разгоряченные, потные, радостные, обнимая друг друга. Затея удалась. Офицер построил взвод отцов. Напротив их построил нас, и объявил благодарность. Сказал, что с такими солдатами, как мы, мальчишки, не страшен любой враг! Потом всех перестроил в колонну по четыре, попарно: отец – сын, отец – сын, и вся колонна с макетами и палками в положении НА ПЛЕЧО с песней вошла в поселок.
Школа жила своей обычной жизнью. Но и здесь произошли перемены. Поселковые учителя мужчины ушли на фронт. Их заменили другие, из западных городов, эвакуированные перед отступлением Красной армии. Ученики тоже изменились. Повзрослели, стали серьезными. Многие носили траур по погибшим. Война наложила тяжелый отпечаток и на школьную жизнь.
Наша «класница» приняла новый пятый класс, я учился в шестом классе, наши встречи стали случайными. Мои старшие сестры уехали учиться в институте. Наступила зима. В декабре отец был призван в армию. После слезных прощаний с семьей, отец и я пошли к управлению леспромхоза. Там собрались все отбывающие, руководство леспромхоза, представители поселковой власти. После кратких напутственных речей были поданы сани. Отцы сели в сани, а я и мой друг - Валя Сабуров, сын главного бухгалтера леспромхоза - встали на запятки. В километре от поселка был мост через реку. Здесь мы должны расстаться. Отцы вышли из саней, обнялись, расцеловались. Отец сказал: « Ну, сын, ты старший. Слушай маму, помогай ей во всем, береги братьев и сестер. Учись. Будет трудно, но не сдавайся. Я скоро вернусь». На прощанье обнялись, отец вытер скупую слезу, а я рыдал, уткнувшись в его грудь. Тоже происходило и с моим другом. Отец бережно отстранил меня от своей груди, ободряюще хлопнул по плечу, сказал: «крепись сынок». Отцы сели в сани, возница сразу рванул галопом. А мы с Валей обнялись, поклялись дружить вечно и, как родные братья, вернулись в поселок. Так начался тот трудный период нашей жизни, который оставил неизгладимый след в памяти навсегда.
Война навалилась на нас всею своею тяжестью. Привычный достаток сразу кончился. Теперь надо было своими силами добывать средства существования. Леспромхоз не мог содержать семьи ушедших на фронт. Государство помогало только хлебом: 300 грамм иждивенцу и 600 работающему. Наша семья не мобильна: беременная мама, мне – 13 лет, сестренке – 8, братику – 4, еще братику -1 год. Наступили годы борьбы за выживание. Позже я напишу для своего младшего брата поэму, повествующую о том трудном времени. Вот фрагмент из этой поэмы:
Ты был моим любимым братом.
Тебя я с детства опекал.
Отец ушел на фронт солдатом,
А мне отцовство передал.
Он так сказал: «Ну, сын, ты старший.
Храни же братьев и сестер,
Пока я сам кровавым маршем
Не затопчу войны костер».
И я, в тринадцать лет мальчишка,
Стал в доме старшим за отца.
Девизом были – труд и книжка.
И так все годы до конца.
Конца войны, суровой долгой,
Как испытанье на износ.
Но я был свято верен долгу.
И груз отцовства честно нес.
Я делал все, чтоб были сыты
Четыре маленькие рта.
Одеты, стрижены, помыты.
Чтоб не водилась вшивота.
Чтоб в доме звонко раздавался
Веселый смех – не плачь больных.
И чтобы каждый согревался
Заботой, лаской рук моих.
А было трудно. Ох, как трудно!
Кормильцев отняла война.
В поселке было многолюдно.
Теперь же скорбь и тишина.
Четыре года к нам в избенки,
Как листья в желтый листопад,
Летели с фронта похоронки:
Погиб отец, убит сын, брат.
В тылу – борьба за выживанье:
Что сам создал – то ешь и пей.
Не уповай на состраданье
Ни у людей, ни у властей.
В те окровавленные годы
Мужали мы не по годам,
А по часам. И все невзгоды
Бороть учился каждый сам.
Не через книжное посредство,
А личным опытом борьбы.
Ценою прерванного детства,
Ценой поломанной судьбы.
Мы погибали под бомбежкой.
Терпели голод, холод, плен.
И не в гробах, а под рогожкой
Безвестно уходили в тлен.
Сынок отцовскую баранку
Как эстафету принимал.
Или в остывшую вагранку
Металл за брата разливал.
Или в колхозе, в помощь деду,
Пахал и сеял и косил.
И тем в грядущую победу
Свой вклад мальчишеский вносил.
Моя судьба была счастливой.
Я жил в дали от фронтовой,
Той полосы, огнем палимой,
Где смерть куражилась с косой.
Я жил в глухих лесах Алтая….
.
А жизнь продолжалась. Вот уже окончен седьмой класс – первый рубеж обязательного образования. Теперь родители и ученики решали сами – продолжать учебу в школе или идти работать. Случилось так, что мальчишки моего класса оставили школу. Один пошел учиться на шофера, другой на моториста лесоповала, третий – сразу пошел в сплавщики, там хорошо платили. Ну, а я решил продолжать учебу в школе, хотя уже работал в вечернюю смену на «лесопилке». Вначале вывозил опилки на свалку, а потом стал помощником механика по уходу за пилой. Теперь мои соученики вели себя как « настоящие мужики». Они курили, выпивали, открыто сожительствовали с женщинами. В поселке осталось много солдаток, молодых вдов. Мужчин не было. Юноши, достигшие первой половой зрелости, сразу шли в расход. Я держался. По-прежнему любил свою учительницу, страдал, надеялся, ждал. Наступил 1944 год. Из двух бывших седьмых классов собрали неполный восьмой класс, и я продолжил учебу.
Пришла весна. Неожиданно ОНА вышла замуж. С фронта по ранению на побывку вернулся офицер, бывший военрук нашей школы. Молодой, красивый, с орденами. Он сразу увлек «мою любовь». ОНА вышла за него замуж. Вместе они прожили полтора месяца. Он вернулся на фронт, вскоре погиб. ОНА стала вдовой. Страдала ОНА, страдал и я. Я видел, как ОНА похудела, замкнулась, стала печальна, с лица исчезла милая улыбка, в глазах застыла постоянная грусть. Я сопереживал ее горю и избегал встреч.
Наступила осень. Я ученик девятого класса. Мне исполнилось шестнадцать. Школа, как всегда, в сентябре выходила на подсобное хозяйство леспромхоза для уборки урожая. Теперь мы невольно стали встречаться: то в поле на работах, то вечером у костра. При встречах я вспыхивал румянцем, пожирая ее влюбленными глазами, а она улыбалась и опускала глаза. Однажды, когда в конце рабочей недели школа возвращалась в поселок на выходной день, ОНА сама подошла ко мне и сказала: « Шурик, меня оставляют в лагере дежурной. Ты останешься со мной? Одной мне буде скучно». Я вспыхнул счастьем и остался.
Вечером мы сидели у костра. Пекли картошку. Она рассказывала о своем детстве, учебе в художественной школе, а я читал стихи. Она слушала, улыбалась, ласково смотрела на меня. Это придало мне смелости, решительности и я объявил, что давно люблю ее. ОНА ничуть не удивилась, сказала, что знает это. А я встал во весь рост и с волнением прочитал свои стихи – «Первая любовь».
ОНА рассмеялась, похвалила стихи, но сказала: «Зачем же кровь? Любовь – это жизнь. За нее надо бороться, а не впадать в отчаянье».
Опустилась ночь. Долину накрыла холодная сырость. Мы ушли в землянку. Я был в своей постели, она в своей. Сердце мое билось как птица в клетке. Но я не посмел проявить инициативу. ВЕЛИК АВТОРИТЕТ УЧИТЕЛЯ! ОНА сама позвала меня: «Шурик, тебе не холодно одному? Иди ко мне. Вдвоем будет теплее». Меня сдуло ветром…
Мы встречались ежедневно. ОНА жила в маленькой комнатке в доме гостиничного типа. Там было много других людей. Но мы не скрывали наших отношений. В поселке такая связь не осуждалась. Все списывалось на войну. Новый 1945 год мы встречали вместе. Ничто не предвещало разлуки. Но после праздника ОНА неожиданно объявила, что уходит добровольцем на фронт. Трудно объяснить такое решение. Война шла к концу, учителей-женщин не призывали в армию. Мы расстались навсегда.
Я прожил долгую жизнь. Было в ней много ярких и тягостных впечатлений. Но свою первую любовь я всегда вспоминаю с особым теплым чувством. Я благодарен той женщине не только за то, что она первая пробудила во мне великое чувство любви, и первая посвятила меня в ее тайны. Но еще больше за то, что ОНА сделала это так осторожно, тепло и чисто, чем навсегда породила в моей душе чувства уважения, восхищения, поклонения женщине, которые я пронес через всю мою жизнь.