сорок лет на брюках шьешь заплатки,
кладешь в контейнер ужин на обед,
и я не знаю о других порядках —
так повелось еще из детских лет.
рубашка, накрахмаленной до хруста
рукой, сжимает шею, а под ней,
как в солнцем выжженной пустыне, пусто.
я даже не целован был никем,
кроме тебя. чтоб снять с себя скорее
удавку эту, я спешу домой,
но снова ты меня собой согреешь,
и в вязкости твоей утонет боль.
клянусь, я видел, как ты ночью встала,
и, в тусклом жёлтом свете фонаря,
мне пуговицы все перешивала,
чтоб воротник садился, как петля.