Владимиру Высоцкому
Ветер пьяный качает сосны,
и мурашки бегут по спине.
Двое в комнате — я и Высоцкий,
фотография на деревянной стене.
Пью Володя, и водки мало,
грусти прибыло, бабы нет.
За три тысячи верст мама,
я, Володя, как ты, поэт.
Как там спится тебе и пьется?
Что Сережа Есенин, не скис?
Как ты, пел и хожу я босо,
все по лезвию. Чтобы вниз
не смотрелось, смотрю я в рюмку
водка — стерва, но не берет.
Ты, Володя, подай мне руку,
пока песня кривит мне рот.
Жили мы или жили-были,
живы будем и не помрем,
и былиннее белой были,
что ты пьешь там — водяру, ром?
С кем бухаешь за мать-Расею?
С Александром Сергеичем? Рад.
Я за вас, ребята косею,
как посмотришь, Володя, назад,
больно, знаешь, чертовски обидно,
помнишь, как говорил наш герой,
за державу. Ты Богу как гиду
намекни относительно той,
пусть шестой, а уже и седьмой ведь,
это лучше, чем быть шестым,
не пропить только душу и совесть.
Я уйду, как и ты, молодым.
Дым Отечества — это Чечня,
нынче это убитые дети,
сумасшедшие пули, рыча,
рвут в куски петухов на рассвете.
За....а, Володя, война.
В сорок первом хоть было понятно,
что война — это Бога вина,
что упали на землю ребята
за Россию, Володя, твою
и мою за Россию, за нашу.
Я живу, как и ты, я творю
и жую свою пшенную кашу,
баб люблю. И гитара без струн,
как в той песне твоей о невесте.
И не вру ни строкой, и не вру
ни душой, хоть душа не на месте —
просто место души в небеси.
Руку жму, друг, не знающий правил.
Ты у Бога, Володя, спроси,
сколько дней Он еще мне оставил.
27.06.2001