Алый сумрак проникнул в память:
Скрежет рельс и нет сил на вздох...
Дрожью сердце не смеет ранить,
Когда смерть будто вьёт гнездо.
Я проснулся в больничном свете,
Или часть меня всё же спала?..
На глаза затуманенной сетью
Опустилась как мел пелена.
Восемь лет... долгих лет позади.
Пылью дней погасил я огонь,
Где в душе было пламя – лишь дым
В тон углю моего пальто.
Мои веки хранят только тень,
Да стеклянный застывший муар:
Слепота взяла меня в плен,
Слепота – отныне мой дар.
Я не видел давно чужих слёз,
И морщинистых рук стариков.
Я давно уже стал будто чёрств,
Обнимая лишь стаи ветров.
Мои раны хранят голоса
Дорогих, ушедших в ту ночь.
В новостях: «С рельс сошли поезда».
Я там был.
Я не смог помочь...
Мне всё снятся маковки в поле,
Под ржавым сводом руин
Спас ли кого-то? Не помню...
Будто я там погиб молодым.
От жалящих розгами мыслей
Меня отвлекло письмо:
Одно – после тех жутких чисел.
Шрифтом Брайля. То есть – моё.
Конверт пахнул мягко ванилью,
И с нежностью в каждой строке
О спасенье – поведала Лиля –
В протянутой мной руке.
И точно по щелчку пальцев
Вспомнил визги и скрипы колёс,
Как девчушку в ситцевом платье
От вагонов горящих прочь нёс.
Мне врезалось в сердце «спасибо».
Так что же, я жив не зря?..
Будто плыл одинокой рыбой,
Вдруг с болью себя примиря.
Одно просила лишь только:
К ней утром в больницу прийти,
На прощанье с лаской тихонько
Прошептать её маме: «прости».
Ничего из письма я не понял,
Но бумагу в кармане хранил.
...Лилю видел я на перроне,
Затем – тащил из вагонов-могил.
«Спасли Вы меня однажды
Из ада стального в ночи,
Теперь – черёд мой отважный.
Разрешите подарок вручить?»
Глазами её смотрю в небо,
В золочённую заревом даль...
Просила Лиля врачей напоследок
Только осень шанс повидать.
...Умерла от лейкоза Лиля
Среди блёклых шершавых стен.
Пролегли между нами мили,
Завершив свой неравный обмен.
Цветут на Варшавской лилии
За ивой в янтарном пруду.
Не глаза ты вернула мне, милая,
Вернула ты мне –
Доброту.