Марширует под геройский марш
пушечное мясо в мясорубку,
хрустят берцы: фарш, фарш, фарш,
и не провернуть назад залупки.
Глазок, губок, жоп не провернуть,
а тефтельки в цинковых лоточках
разберут, по церквам разнесут
мамки-бабки в ситцевых платочках.
Людоедство русское в крови –
причащаемся Христовой кровью,
рубщик, для меня ты оторви
чем прильнул солдатик к изголовью.
Обожаю свежий сочный мозг,
совсем серый – мякотью извилин
наслаждаюсь. К телеку прирос,
Алконост я, Гамаюн и Сирин.
______
Вы решите – я сошёл с ума:
расчленёнка, поруганье, слюни?
В «Гернике» такая ж кутерьма –
взрывами растерзанные люди.
Вы решите – я сошёл с ума,
в голове моей запели птицы?
Но ведь в Кащенко и ты, страна,
что решила миру залупиться.
Вам же мало вдовых матерей,
их ещё не 40 миллионов?
Маскирует трупный дух елей,
и пусты ростовские вагоны?
Что ещё с чеченских войн стоят
на путях, где рядом бронепоезд,
и целуют в жопочки солдат,
все, кого не гложет совесть.
Но снимите хоть с одной вдовы
чёрные очки и загляните
не в глаза – их нет – в бабьи яры,
и, надеюсь, что предотвратите
Третью мировую.
Русские лубки: «Птица Алконост слетает и на реку Евфрат,
кто слушает её, у того ум отходит и душа из тела выходит.
Глас Сирина в едемском раю о будущих неземных радостях,
а на земле от жития может отлучить. Гамаюн с Ирана вещает,
смертную бурю крылом поднимает».