(Памяти поэта и прозаика Александра Фирдмана посвящается)
Случай... Какое короткое, но одновременно ёмкое по содержанию слово.
Для одних оно означает какое-либо событие никем и ничем не запланированное и произошедшее само по-себе, то есть случайно. Для других – это знак судьбы. А говоря точнее – сама судьба, которая естесвенно запланированна, но её колебания так или иначе зависят от общества и социальной структуры, в которых находится человек в данный момент. И именно случай так или иначе вершит судьбы.
Сашка и Витька жили по соседству, занимались в одной школе, в одном классе, сидели за одной партой и были неразлучными корешами. Их объединяло многое: игры в футбол на школьной полянке, тайное курение по секрету от мам в подворотне, отсутствие отцов, погибших во время Великой Отечественной Войны и ещё многие мальчишечьи секреты. Говоря одесским языком они: “росли в одной песочнице”.
Единственное, что Витьке не было понятно в Сашкиной судьбе, так это странное на его взгляд имя Сулик, которым его друга или братишку (так он иногда называл Сашку) звала мама.
И один и другой были середняками, то есть “звёзд с неба не хватали”, но занимались неплохо. На более прилежные занятия у них просто не хватало времени. Витька был вожаком по призванию. Сначала он возглавлял пионерскую, а затем и комсомольскую организацию школы. Его знала вся школа, к нему прислушивались даже учителя, которые иногда завышали ему отметки, объясняя, что это в кредит, так как негоже комсомольскому вожаку отставать от своих комсомольцев. Сашка был бессменным редектором школьной газеты в каждом номере которой, конечно же, помещались его стихи и рассказы, тщательно перечитывемые Витькой во избежание недовольства со стороны партийной организации школы, состоявшей из учителей, как старших советников и наставников.
Однажды после выхода очередного номера газеты Сашу остановила учительница русского языка. - Саша, зайди ко мне в учительскую, нужно поговорить,
- сказала она строго, по-матерински озабоченно и с нескрываемым волнением. Витька, как верный Санчо Панса, последовал за ними. К подобному поведению друзей учителя уже успели привыкнуть. Войдя в учительскую, учительница обвела взглядом пустую комнату и с облегчением вздохнула.
- Ну что ж, нам никто не помешает, - сказала она и обратилась к Сашке,
– Саша, ты очень талантливый парень. Ты должен писать, - воскликнула она с придыханием. – Я бы сказала - готовый автор, но сам понимаешь, что нужно учиться, ну хотя бы для того, чтобы иметь право писать. Сашка смущённо опустил глаза. Витька хорошо знал своего друга и понимал о чём он сейчас думает. Он знал о недавнем Сашином разговоре с мамой, о том , что отчим настаивает чтобы Саша сразу же после окончания школы пошёл работать на завод, так как он достаточно взрослый и отчиму хватит его кормить. Виктору просто необходимо было разрядить обстановку. – Татьяна Васильевна,
- обратился он к учителю. – Так Вы же сами сказали : ”готовый автор”,
- Готовый так готовый, - продолжал верный друг. - Сегодня же мы сбегаем в какую нибудь редакцию и покажем несколько Сашкиных стихов. Правда, братишка?! – обратился он к другу. - Всё твоё как всегда с тобой? – и он кивнул на Сашкины карманы всегда до отказа забитые листками бумаги, неаккуратно выдранными из школьной тетради, но украшенными Сашкиным творчеством. Татьяна Васильевна с недовольством посмотрела на мальчишек и пытаясь усмирить излишнюю браваду, сказала, - Вы не понимаете как это серьёзно, мальчики.
- Да всё мы понимаем, Татьяна Васильевна, перебил её комсорг уже серьёзным тоном, - Сегодня всё и решится. Завтра отрапортуем о победе. Ведь мы сбегаем вместе, а это значит, что всё получится.
Сбежав галопом по школьной лестнице и с шумом распахнув огромную школьную дверь, друзья оказались на свободе. Апрель месяц с его бурным цветением и ярким одесским солнцем, предвещающим жаркое, но такое долгожданное и любимое одесское лето, был в разгаре. - Ну, в какую газету направляемся? – спросил Витька. - А кто его знает? Ведь ты комсорг, да и идея твоя, – неуверенно произнёс Сашка.- Вот именно, комсорг, - радостно затараторил Витька, - и газета нам нужна комсомольская.Там уж наверняка нас ждёт удача! Ведь ты надёжный комсомолец! – уверенно и громко, как на комсомольском собрании прокричал комсомольский вожак. – Да не стой как вкопанный, трамвай пропустим.
Друзья галопом помчались к остановке и, успев вскочить на подножку, с шумом ввалились в вагон. У входа в здание редакции газеты: “Комсомольская искра” Сашка остановил друга.
- Дальше я один, - сухо и уверенно он сообщил Витьке, дав понять, что на этом вмешательство друга в его личную жизнь заканчивается, и он вступает на свою собственную территорию, доселе не изведанную и непонятную даже ему самому, и он должен разобраться во всём лично.
- Подумаешь! – с обидой произнёс Витька. Подобное поведение со стороны кореша его удивило. Ведь до сих пор они ничего не скрывали друг от друга, но сейчас он увидел его таинственным и загадочным. Ему трудно было представить, что творится сейчас в Сашкиной душе, но он был уверен, что подтолкнул своего друга к действию, о котором тот давно мечтал, но сделать шаг долго не решался. Через минут сорок Сашка, покрасневший от волнения появился в дверях здания, возле которого, как верный страж, ждал его Витька.
- Ну что, Санёк? Как дела?! - обратился к нему комсорг.
- Плохо, –произнёс Сашка.
- Что плохо? –переспросил комсорг .
- Да всё плохо, - еле слышно произнёс Сашка.
- Стихи плохие? Да не может этого быть, Санёк, - возмущался комсорг, бурно жестикулируя руками. - Учителя тебя хвалят? Хвалят! Комсомольцам твои стихи нравятся? Нравятся! – продолжал отвечать на свои же вопросы Витька.
- Да не в стихах дело… Или не совсем в стихах, - уже более спокойным голосом произнёс Сашка. - Ты понимаешь, Виктор, - он впервые обратился к другу так, по-взрослому, - Я не Саша и не Александр.
- А кто ты? – с удивлением Виктор посмотрел на своего друга, которого считал братом и был уверен, что знает о нём всё. На его лице сверкнула любопытная улыбка. Его лукавый взгляд говорил о том, что он догадался о том, что его братишка скрыл от него тайну сокровищ, которую они пытались раскрыть ещё в третьем классе.
- Я - Исруил! - каменным голосом выговорил Сашка! - Я - Исруил Менделевич Фирдман! - уточнил он.
Витька помолчал несколько секунд, как бы переваривая услышанное, затем торжественно выпрямился, чуть наклонился к другу, протянув ему руку для пожатия и произнёс, - Виктор Васильевич Балан! Будем знакомы!
И уже через несколько минут прохожие наблюдали картину, в которой два приятеля захлёбываясь от хохота, мчались к трамваю, дабы не потерять возможность ещё до захода солнца забить друг другу по нескольку голов на школьной полянке.
На следующее утро Виктор встретил друга у ворот школы со словом: ”Эврика”.
- Санька, у меня идея, - сообщил он другу. – Мы сегодня же после уроков едем в ту же редакцию. - Зачем?! – удивился Сашка.
- А за тем, что я принесу им твои стихи, - сообщил комсорг и продолжил,
- Понимаешь, я принесу их от имени комсомольской организации и если стихи действительно хорошие, то они их напечатают в следующем номере, уж поверь мне. Ну а если не хорошие…, - Витька запнулся, помолчал несколько мгновений и продолжил, - А этого быть не может.
Через час после окончания последнего урока, друзья стояли, как и было договорено, у входа в здание редакции газеты: “Комсомольская искра”. - Дальше я один, - на этот раз уже Витька сообщил другу и уверенной походкой представителя тех, кто является надеждой и опорой будущего страны скрылся за дверью здания редакции. Прошло не менее двух часов, прежде чем комсорг появился в дверях здания молодёжной газеты.
- Ну что, как стихи? Плохие!? Ну говори же! – нетерпеливо подгонял его Сашка.
- Ну почему сразу плохие?! – успокоил его Витька, - Даже очень хорошие. - Ну, их напечатают? – теряя терпение торопил друга Сашка.
- Саня, послушай! Не так всё просто. Их могут напечатать, а могут и не напечатать. Это зависит от тебя, - сказал Витька как-то уныло и опустил глаза. Они медленно уходили всё дальше и дальше от здания редакции, а комсорг всё молчал и молчал, не смея огласить приговор. Наконец он заговорил
- Санька, послушай. Стихи хорошие, правильные, с верным пониманием курса комсомола и партии. Их могут напечатать буквально в следующем номере, но… Это “но…” прозвучало как - то тревожно. Витька помолчал несколько секунд, затем вдохнул полные лёгкие воздуха и продолжил, - Но под моим именем.
Минута молчания превратилась в час молчания, затем два. Друзья молча слонялись по улицам родного и так ими любимого города, пока не оказались на Ланжероне. Они так же молча спустились к пляжу, сели прямо в одежде на ещё не успевший просохнуть с зимы, сырой песок и продолжали молчать. Первым нарушил молчание Виктор.
- Саша, о чём ты думаешь? – обратился он к другу. - О волне, - коротко ответил Саша.
- О волне? И что же ты о ней думаешь? – поинтересовался удивлённый Витя.
- А вот, ты что о ней думаешь? – перенаправил он вопрос Виктору.
- Мокрая, - схохмил Витя.
- А ещё что? – подталкивал друга к образному мышлению Саша.
- Влажная, - пошутил Виктор и засмеялся, - а вот ты что о ней думаешь?
- Перенаправил он вопрос в свою очередь Саше, как будто это была их новая игра.
- Сварливая, - коротко ответил Саша.
- Сварливая? – удивился Виктор.
- Да, сварливая, вот послушай, - Саша встал, протянул руку в сторону моря и начал декламировать:
Резвится, извиваясь,
сварливая волна
И парус поднимает
на гребень свой она,
В прибрежный камень бьётся,
то вдруг летит назад,
С собою увлекая
песка и гальки град.
За горизонтом Солнце
уходит на покой,
На море голубое
бросая отблеск свой.
Повеяло прохладой,
солёным ветерком
И море голубое
уж спит тревожным сном.
И думать мне отрадно
в вечерней тишине :
"Обдай меня прохладой" -
я говорю волне
И, словно принимая
призыв желанный мой,
Вдруг ветер затевает
борьбу с седой волной,
Он оседлал седую,
как резвого коня,
И мчит на пропалую
в далёкие края.
Виктор с удивлением и восхищением смотрел на своего друга. Эта сторона Сашкиного творячества ему была не известна. Он хорошо помнил его стихи о комсомоле, о партии, о Советских солдатах, о комсомольских сройках наконец, но о волне, о море и о ветре он слышал впервые. Саша закончил декламировать, подошёл поближе к воде, так близко, что волна действительно, словно услышав его призыв, обдала его брызгами и молча посмотрел вдаль. Затем он резко повернулся к Виктору и, громко и уверенно, как бы продолжая то, о чём все эти долгие часы думал, произнёс, - Ну почему писать.?! Разве в этой жизни можно только писать?! Разве нет других важных и нужных нашей стране профессий?!
- Правильно, - поддержал его комсорг, - Правильно мыслишь, Санька. И обоим одновременно стало легко и радостно, как будто они сбросили со своих молодых и не совсем окрепших плеч тяжёлую ношу. Через несколько месяцев друзья на время, как им тогда казалось, расстались. Виктор уехал в Москву заниматься и продолжать карьерный рост по комсомольской, а затем и по партийной линии. Саша остался в Одессе работать и продолжать учиться уже в свободное от работы время. Увиделись они только через лет десять, когда Виктор приехал в Одессу на отдых. Друзья встретились в Сашиной квартире за рюмкой чая. Виктор долго рассказывал как трудно взбираться по партийной лестнице, как утомительны банкеты после партийных собраний, как он на этих банкетах гробит свою печень и многое, многое другое. Саша, как радушный хозяин следил, чтобы тарелка гостя периодичски пополнялась. Рассказывать особенно ему было нечего. Он жил обычной жизнью простого советского человека. К тому времени он был женат, имел любимую и любящую жену и маленькую дочь, которую просто боготворил и ласково звал “Зайчиком”, а его “Зайчик”, то есть я, купалась в его безмерной любви и безнаказанности потому, что знала, что мой “Пулечка” (так я называла его сокращённо от ласкового слова “папулечка”) никогда не поругает, а тем более не отшлёпает. В общем мы с мамой были его две любимые девочки для которых он жил и которыми дышал. Виктор сразу ощутил эту семейную идилию.
- Да ты братишка в порядке, - по - дружески позавидовал он ему, - Саша удовлетворённо улыбнулся. - Ты пишешь? – неожиданно спросил Виктор, возвращая друга в прошлое. - Да кому это нужно? – ответил вопросом на вопрос Саша и его глаза наполнились грустью…
Моё первое осознание папиной неординарности произошло, как и всё в этой жизни, случайно. Я училась в третьем классе. Вся школа готовилась к утреннику, посвящённому Дню Пограничника. Меня в числе нескольких одноклассников, как хорошего чтеца, поместили в список тех, кто потенциально будет читать перед всей школой стихотворение о пограничнике. Для этого каждый из нас должен был самостоятельно найти стихотворение в библиотеке, выучить и представить на суд октябрят класса, главным судьёй которого, конечно же, являлась учительница Валентина Лукинична. Детская районая библиотека распологалась в нескольких кварталах от нашего дома, но проезжая часть, которую нужно было перейти, чтобы попасть в библиотеку, была столь быстроходной и загруженной как легковыми, так и грузовыми машинами, что на самостоятельный поход в библиотеку без папиного сопровождения я имела строгий запрет. Как только папа вернулся с работы, я строго и по - деловому ему заявила, - Мне срочно нужно в библиотеку, если не будем возиться, ещё успеем. - Ну так не возись, - ответил с улыбкой папа, зная, что я знатная копуха. Я побежала в прихожую. Не знаю сколько времени я провозилась, надевая так мною не любимую в зимнее время многочисленную одежду, но когда одевшись я заглянула в комнату и, увидев папу полулежащим на диване у телевизора, воскликнула, - Ты ещё не одет?! – папа с улыбкой посмотрел на меня и сказал: “Оделась?!, а теперь раздевайся и учи первый столбик”. Он протянул мне листок бумаги, на котором было выведено название: ”Советский пограничник” и первые четыре строчки стихотворения, которые были написаны лично для его любимой копухи, для того, чтобы она всё-таки выполнила своё октябрятское поручение.
Дальше всё происходило как в новой игре. Я не успевала заучивать один столбик, как папа протягивал мне листок со следующим. Казалось, что мы соревнуемся, кто быстрей. Не помню точно сколько было этих столбиков - четыре или пять. Точно так же, как не могу вспомнить даже двух строчек этого стихотворения, но помню, что тогда для меня это было самым лучшим стихотворением в мире.
Утром я проснулась как никогда рано, ещё до того, как мама пришла меня будить. День обещал быть интересным. Я представляла, как все ребята будут мне завидовать и именно я буду выбрана для торжественного прочтения столь важного стихотворения в день защитников нашей Родины, потому, что именно мой стих окажется самым лучшим. Наконец прозвенел звонок, Валентина Лукинична вошла в класс и обратилась к ребятам с вопросом, - Ну что ребята, все, кому поручалось выбрать стих о пограничнике, выполнили задание? “ДА…” – закричали в разнобой октябрята.
- Тише, тише, по очереди, - успокаивала малышей учительница, - Кто первый?
Ребята один за другим начали громко и звонко декламировать и после каждого прочтения Валентина Лукинична поощрительно произносила: “хорошо”, ”неплохо” или ”молодец”. По иронии судьбы в этой очереди я оказалась завершающей. Я бойко прочла стихотворение. Валентина Лукинична с благодарностью посмотрела на меня и сказала: ”Какое прекрасное стихотворение, не так ли, ребята “ – обратилась она ко всему классу. “ДА…” - все закричали хором. - Тише,тише – опять успокоила малышей учительница и, обратившись ко мне, спросила, - А кто автор этого замечательного стихотворения?
- Мой папа! - громко и с нескрываемой гордостью сообщила я. Дальше произошло для меня нечто неожиданное. Валентина Лукинична резко повернулась к мальчику, сидящему в соседнем ряду и задала ему тот же вопрос, - Коля, а кто автор твоего стихотворения? - И услышав имя известного ей автора, сообщила окончательное решение, – Коля будет читать стихотворение на школьном утреннике.
День прошёл грустно и мрачно. Я не могла понять почему моя любимая учительница так внезапно изменила мнение о прочитанном мною стихотворении, но главное, что меня заботило, так это как я скажу об этом моему папе. Мне очень не хотелось его огорчать. Я знала, что своему папе я могу доверить всё, а он, такой сильный и умный всё поймёт и объяснит. Но что-то необъяснимое заставляло меня молчать. Вечером, как обычно, папа вернулся с работы, я, как
обычно побежала его встречать в прихожую и он, как обычно сказал: “Привет, Зайчик!” А за этим последовал вопрос, которого я так ждала и боялась.
- Ну что, наше с тобой стихотворение понравилось Валентине Лукиничне? – весело спросил он.
- Да, очень понравилось, - ответила я.
- И ты будешь читать его перед всей школой? – продолжал разговор папа.
- Да, - робко и неуверенно вырвалось у меня.
- Ну и хорошо, - с удовлетворением сказал папа и прошёл в комнату.
Казалось бы, ничего не значащий случай, но для папы он определённо имел значение, так как вскоре у него появилась толстая тетрадь, в которой с жадностью человека, надолго лишённого глотка воды, он начал что-то записывать. Через некоторое время эта тетрадь превратилась в “десерт” к семейному праздничному столу. Когда все гости, насытившись яствами, начинали скучать, папа удалялся в другую комнату и из одному ему известного тайника доставал свою тетрадь. Когда он возвращался, все гости замолкали, словно в театре уже потушили свет и подняли занавес, и он начинал читать. Обычно это был небольшой рассказ или несколько новых стихотворений.
Когда он заканчивал, гости скандировали: ”Ещё…”. Почти всегда он закрывал тетрадь и говорил: ” На сегодня достаточно”.
В дальнейшем эту памятную для меня тетрадь перед отъездом в Америку мы с мамой спасём от папиной инквизиции и она отважно пересечёт границу. И, несмотря ни на что, он всё-таки её уничтожит, объяснив нам с мамой, что всё в ней находящееся - ерунда. А в дальнейшем по памяти восстановит мною с детства любимый стих о волне, о море, о ветре и два небольших рассказа. А за тем у него будет ещё много случаев, которые всё – таки заставят его понять, что он должен писать, и он ещё найдёт своих преданных слушателей и читателей и, наконец напишет самое своё лучшее произведение, ради которого он и получил при рождении искру с неба, и которое принесёт ему всенародную любовь и славу. А для меня навсегда останется самым памятным случай с давно забытым стихотворением о советском пограничнике, и я благодарна Богу за то, что не рассказала папе правду об участи этого стихотворения. Но всё же немного щемит сердце за то, что между мной и самым преданным другом в моей жизни - моим папой - осталось что - то недосказанным.
Мила Фирдман