Женька Онегин. Глава 2. Первый снег

Игорь Гуревич
ПРЕДЫДУЩАЯ ГЛАВА 1. ДЕТСТВО В РАКЕТНОМ ДИВИЗИОНЕ

Начало http://www.stihi.ru/2017/11/06/4473

Продолжение http://www.stihi.ru/2017/11/07/118


Глава 2. Первый снег. Чудо-снегири
Y
Женька, черт тебя дери
И храни Господь!
Первый снег и – снегири.
Замирает плоть.
Оттого ль что птицы – ах! –
красногруды так,
будто пламя на ветрах,
будто красный флаг
тот, что носишь на груди
третий год подряд.
Оттого ль?.. Вперёд гляди!
Но потупил взгляд.
«Будь готов!»
«Всегда готов…» -
пробубнил под нос.
«Знать не знаешь батогов,
Шелудивый пёс!» -
сторож -дед ворчит-скрипит:
парк ведь на замке.
«Чо залез? Душа горит?» -
и метла в руке
старика дрожит-дрожит:
хрястнул бы, да как?
Вдруг за папкой побежит
маленький дурак.
А дурак, зажавши страх,
сам себе не рад.
И дрожит в его руках
фотоаппарат –
драгоценный батин «ФЭД»,
Лучший среди всех.
Но свалился сторож-дед,
трезвый как на грех.
Воевал он три войны,
в СМЕРШе послужил:
он такие, знать, чины
в землю уложил,
офицерам выбивал
зубы токмо так!
Долг по полной выполнял,
даром, что простак,
из последних бедняков –
вона как взлетел!…

YI
Без просрочки на Покров
понаделал дел
первый снег: укрыл в меха
землю, дерева.
Прошлогодняя труха,
прежние слова –
всё под белой белизной,
боязно ступить.
А Наташка вдруг со мной
хочет побродить.
Снег скрипит, бодрит мороз…
«Видишь – сапожки/.
Это папка мне привез
с города Лужки».
Что за город за такой?
Разницы в том нет.
Наш Союз как есть большой –
Родина, привет!
Как дитё леплю снежки
и на всю воплю:
«Эй! Да здравствуют Лужки!
Я Лужки люблю!»

На Наташке сапожки
зорькою горят.
И на нас мои дружки
с завистью глядят.

И меня счастливей нет,
а на шее папин ФЭД.

YII

Я сегодня – нет секрета! -
Фоткал всех для стенгазеты.

Председательше отряда
самой первой сняться надо:
«Нынче дел невпроворот.
Снимай скорее, идиот».
В профиль стоя.
Сидя в профиль.
Как положено: в анфас.
В школьном платье,
цвета кофе
красовалась битый час.

А потом сказала с понтом:
«Ты, Онегин, просто гад.
Если плохо выйдет фото,
значит, будешь виноват».
И крутнула тем, чем надо,
и пошла – прекрасней нет.
Я решил, что буду гадом:
выйдет тот ещё портрет!

В общем весь совет отряда
для газеты я снимал.
Если надо, значит надо.
Четкий ракурс подбирал,
ставил выдержку и резкость.
Даже хором снял весь класс.
(Председательшу в отместку
щелкнул сзади пару раз).

В общем кто не жнет, тот пашет.
Хватит, фотик выключай.
Вдруг идет ко мне Наташа,
та, что всех девчонок краше,
молвит, будто невзначай:
«И хоть я не звеньевая,
не отличница совсем,
может, тоже поснимаешь,
как я яблоко здесь ем?

Вот оно – ура! – случилось,
что загадывал, сбылось.
Сердце бешено забилось
и в груди разорвалось.
Я ж за этим согласился
наш актив весь день снимать.
Если б мог я б в пляс пустился,
стал Наташку б обнимать.

Но сказал спокойно: «Можно.
Возле парты и доски»…
Чтобы виделись сапожки,
что из города Лужки.

Председательша отряда
показала мне кулак.
Нет я точно буду гадом,
но уже не просто так.

Попрошу, чтоб Колька Малкин,
наш художник-самопал
тело голое русалки
ей к башке пририсовал.

И чтоб знали все такую,
что «шагает впереди»,
мы ей галстук пририсуем
на открывшейся груди.

YIII

На Наташке сапожки
зорькою горят.
Ловко Женькины снежки
прямо в цель летят.

Он мальчишка хоть куда.
С ним легко дружить.
Говорит она: «Туда!» -
к дереву бежит,
Прижимается к стволу:
«Фоткай же скорей».
Вдруг в рябиновом углу
видит снегирей

За ажурным чугуном
старый парк в снегу.
Там рябинки косяком
встали на бегу.
Нету выхода, дрожат
серьги – алый цвет…
Ей рябинки было б жаль,
но сегодня – нет.
Меж заснеженных ветвей,
будто шёлк зари,
недоступны для людей
чудо-снегири.

Ловко скачут по ветвям
тут и там.
Говорит она: «Скорей!
Надо сфоткать снегирей».

Но ворота на замке.
Как последний вор
Женька с фотиком в руке
лезет на забор

Здесь три роста вышины.
Спрыгнуть не сумел –
вниз спускался. Со спины
сторож подоспел.

«Будь готов!»
«Всегда готов…» -
пробубнил под нос.
«Знать не знаешь батогов,
Шелудивый пёс!».

Сторож мрачен, зол и лют,
Бога помянул.
Если б был у деда кнут –
точно б стеганул.

Без того паскудна жизнь –
не вздремнуть часок.
Вдруг откуда ни возьмись
тонкий голос.

«Деда-дедушка у вас
там, среди рябин
видно снегирей сейчас.
Много, не один –
красногрудые сидят,
важные, как знать.
Вот он - фотоаппарат.
Можно нам их снять?»

У Наташки голосок,
тонок,
как веселый ручеек
звонок.

И улыбка так легка.
Дрогнул голос старика:
«Что ж молчали?
Снегири –
хороши, видать.
Проходи, снимай, смотри…
Эту благодать.

А потом ко мне, на чай.
Вон сторожка, вишь?
Так что, хлопец, не серчай.
Ты чего молчишь?»

И старик открыл ворота,
и пошли они втроём.
Вдруг старик сказал с охотой:
«Хорошо живем!»

Рядом с дедкой чудо-детки –
и не говори!
С ветки прыгают на ветку
снегири.

И снимают их на ФЭД
мальчик, девочка и дед.

С дедом чай попили детки.
Он их сам позвал.
Карамельные конфетки
не скупясь давал.

Хорошо, тепло в сторожке.
Только час пробил.
«Нам пора»
«Погодь немножко» -
и старик открыл
шкафчик подвесной фанерный
и достал на свет
старый, блеклый, снятый скверно
девочки портрет.
«Это дочь моя, Настёна.
Ей здесь только пять.
Вижу парень ты смышленый:
сможешь переснять?»

Зимний парк. В углу рябины
замерли в снегу.
Он ответил как мужчина
старику: «Смогу».
Тот пожал мальчишке руку.
Проводил детей.

Жизнь, браток, простая штука,
если без затей.
Если встретишь после школы
посреди ветвей
красногрудых и веселых
Чудо-снегирей.

Если с лучшей из девчонок –
пусть завидуют дружки.
У Наташки голос звонок,
краше зорьки сапожки.

Расставаться нет охоты.
Но вечерний час настал.

А для деда это фото
Женька с батей переснял.