В онкологическом центре почувствовала себя в чужом лагере. Вокруг другие. Больные люди, принявшие недуг и даже смирившиеся с ним. Их выдавали глаза, - бездонные и как будто исследующие уже другую реальность. Я натыкалась на их взгляды, и мне становилось не по себе. Как и им. От вечности в глазах больных мне становилось страшно. А им от веры в моих глазах, вероятно, жалко, - и себя, что так все случилось, и меня, у которой все еще впереди, у всех впереди.
Располагать к себе в этом месте глупо, это я поняла быстро. Потому присев на скамейку, уткнулась в телефон. Я, конечно, не могла сосредоточиться на игрушке. Я просто пыталась спрятаться, - от отражения в мутнеющих зеркалах душ чужих мне людей и от собственного страха.
- Помоги бахилы надеть, - голос вырвал меня из почти уютного состояния невесомости, безвременья, безмыслия.
На меня сверху вниз смотрела женщина огромных размеров.
- Ну, чего вызрелась? Помоги говорю...
Тон просьбы, воинственный вид женщины не обещали ничего хорошего.
Я резко встала и пошла прочь. Слышала как тетка за моей спиной изрыгивала страшные проклятья. Они меня совсем не трогали. Меня поглотила совершенно идиотская мысль, что встреча с этой женщиной совсем не случайна, что она и есть ответ на вопрос все ли со мной в порядке…
«А что если помогла бы надеть ей эти чертовы бахилы, - думала я, - может, тогда все обошлось бы. Не помогла. Теперь и к врачу можно не ходить, все и так понятно».
И ведь не пошла. Тогда я долго бродила по мало знакомым местам, на меня с жалостью оглядывались прохожие. Я не могла понять, чем вызвана их жалость, - я держалась, что было сил и совсем не плакала. Поняла, когда вернулась домой и взглянула на себя в зеркало. Глаза. Они стали такими, как у тех несчастных из онкоцентра. Это прибавило уверенности, что тетка та была мне знаком, и что все про себя я знаю теперь наперед.
Потом я путано рассказывала родным о том, что случилось в больнице, почему нет нужды обращаться к врачам. Они пытались достучаться до разума, но он дремал. Нет, он спал как после мертвецкой пьянки.
Дочь, ошалевшая от причинно-следственных связей моих бед, логичных и совершенно безумных одновременно, сдалась первой.
- Ты все правильно говоришь, - вдруг выдала она. – Если тетка повстречалась тебе не просто так, ты должна была как-то отреагировать на нее. Помочь, огрызнуться, нахамить, - что-то сделать. Понимаешь? Ты же ушла. Все обнуляется. Можно считать, что встреча не состоялась. И не в тетке дело. Дело в твоей реакции, - доброй или злой. Понимаешь?
Я поняла. И согласилась. И так начался марафон моих добрых дел. Сначала я дарила людям добро, чтобы вроде как откупиться от болезни. Потом, потому, что это стало привычным. А уже потом-потом, потому что это стало приятным.
Странная доброта. В ней действительно много странного. Легче погладить по затылку чужого ребенка, помочь чужой старушке найти правду, подарить безделицу случайной попутчице. И много трудней быть доброй к родным людям и почти невозможно к себе.
А со здоровьем у меня все в порядке. Историю не дают забыть глаза. Они стали другими.