Сказка близилась к финалу
иль в лесу заухал филин,
утром ли с постели встала,
сказав просто - здравствуй, милый,
тому, кто предложил ей кров,
когда пришла промокшая,
но наложил сто сорок тюфяков
чтобы прикрыть толь камень, толь горошину...
С утра спросив, - ну как спалось,
Король застыл в предвосхищении,
что уличить не удалось,
принцессу взял на попечение;
не те слова его пленили,
что искололась вся в ночи,
а губы нежные манили,
мерцая в пламени свечи
и отливали перламутром;
их целовать ему хотелось,
но он сказал лишь - с добрым утром,
на языке другое, как юла, вертелось:
что через множество перин
она сознанием ловила,
что камень явно не один,
ему внимание уделила
и там росток проклюнулся как будто,
росток любви, как от Ярила;
а за окном отсчитывал минуты
усевшийся на подоконник старый филин,
и говорил словам автора - как мило....
Но оказалось, между прочим,
тюфяков всего сто сорок,
ты ж подвешивал мне ночью
своей ласки чудный полог;
со светом звёзд переплетая
свои "моя Душа", "люблю",
от ощущений сказки тая,
шептал - благодарю...
Смотрел в глаза, не удивляясь,
что я спала с открытыми;
губами губ едва касаясь
желаниями скрытыми
и убаюкивал мечту,
мне на реснички дуя,
что приобрёл ты красоту,
когда сказал - люблю я..!
Я не спала, всю ночь считала
под собою тюфяки,
от того и не скучала,
что с тобою далеки;
знала, ты стоишь за дверью,
что закрыла человечность,
но во вспышку чувства верил,
предрекая нашу вечность...
Ту, которую мне дал,
переводя через порог,
когда руку мне подал,
ночь свернув в бараний рог;
указал перстом на небо
и закрыл глаза мне дланью,
чтобы не читала небыль,
где скакала резвой ланью...
В небесах мерцал Овен,
знак, сулящий перемены,
не допускающий измен
там, где чувственность нетленна;
где любовь играет роль
масштабного развития,
где ты, милый, мой Король,
в ком я нашла ценителя
своей любви, что между строчек
я укладываю в чувство;
не даю себе отсрочек
и люблю... люблю искусно...!