О пРАБЛЕмах
В годы, когда я не пил: ни (в слезах) - Рабле,
ни (в истеричной истоме) - советской истории…
- стоил трамвайный билетик пяток рублей,
а любить - лично мне - ничего не стоило.
Я и любил - частоколы фонарных мачт,
росших из палуб асфальтовых окаменело;
небо любил - и пятнистый солнечный мяч,
полем футбольным которому было небо.
Город любил: он пах мне отцовским басом;
страшно любил: до того, что других - не хотел.
Всё улыбался. И нифига не боялся…
кроме как - спать: да и то, когда - в темноте.
Что же теперь? Стремятся к отметке "двадцать"
стрелки-то: все, которых не перевести.
Тем, что любимо, пришла пора - любоваться,
- то, что немило, сминая в нервной горсти.
Время пришпоривая, как слепую клячу,
сдуру, - манюсь из дворцов на огни лачуг.
Чванюсь прилюдно - частенько имею Удачу,
наедине которой в жилетку плачу:
ей, проститутке, эдак за час плачу.
Да, я боюсь её, даром что внешне - стоек:
раз-то за разом, зараза, едва на "ты"
с ней перейдём - ускользает, кроватный столик
мне оставляя то ли, блин, понятым,
то ли - тюремщиком.
Знала б, чего стоит - каждую ночь в объятиях темноты
сном забываться… Это - как в щель забиваться.
Да, на часах жизни - без капельки двадцать.
Капелька - чаша терпения переполнится.
Как же любил я всё то,
что теперь -
лишь
помнится!..
Градом родным надышавшись, пороги чужих
нынче, приюта прося, обиваю постыдно.
Чучелом замерло солнце, мячом отслужив;
с виду не скажешь, но знаю: оно остыло.
Нет мне уже таинственных кораблей
с мачтами фонарья из асфальтовых палуб.
Только хардкор: собеседник в лице Рабле.
Слёзная хладь на щеках повзрослело-впалых.