Ты слышишь — я этот самый голос предсмертных старух,
Одряхлевших скатертей.
Это я врываюсь в те шторы, дома, где меня не прожив — переиначили.
Это я тот самый аккорд из свинга, тот противный запах твоих пожаров.
Ты меня забудешь и это — к лучшему. Мне, наверное, вправду ведь, так и надо.
Это тот запах советских подъездов, что всегда идет вслед, за неимением лучшего.
А ты знаешь, что звезды горят так ясно,
Чтобы мы живее от них же мучились?
И кошмары твои — это всего лишь лестницы,
Когда тыкаясь носом стремишься опять же, в небо.
Я тебя убью тем, что напьюсь и другими досыта, разметаю в пыль эту быль и небыль.
И я хлопну дверью, уйду вот туда, где холодно.
Где холодный ветер ищет мираж из прошлого.
Я знаком с ним, а он — твои знает губы еще лучше,
Чем я — твою тихую тень из прошлого.
Да, я выйду за дверь — ты думаешь, что в отчаяньи.
Потушив сигарету, оставивши чашку с чаем.
И забуду про все. И стану постылым голосом
Всех подъездов, домов, поездов и Боингов.
Так ты слышишь — я этот вот пошленький голос радио.
Я забуду, убью, только не переиначивай.
И не думай переписать эту книгу призраков,
Эти комнаты, эти дома в бессмысленность.
А еще — я убью тебя сотнями дней молчания, ожиданием встреч,
Равнодушием и страданием — не моим, но написанным мной о близких.
О безудержном, даже о бездне смыслов.
И попробуй мне только вспомнить о давнем прошлом —
О созвездиях, странах, о черных списках.
Это я — тот самый охрипший голос.
Боль предсмертности, крик от расстрела за колос.
Это я — твой кошмар и исчадие ада.
Ты меня, ведь, звала? Ну, так вот тебе и надо!