Я рисовал неверными мазками на белом глянце полотна бумаги, но кисть, как будто заострённый скальпель, покрытый ядом нехороших магий, твой облик нежный странно искажала, вносила неожиданно нюансы. Я рисовал тебя, объятый жаром, и был оттенком алого измазан, наружу дерзко доставая тайны твоих бесчисленных перерождений. Я – демиург, ты истинно святая и грешная в моих больных виденьях.
Сурьма стекает, и текут белила по скулам резким из слоновой кости. Твой шепчет рот, как ты меня любила, отчаянно любила эту осень в садах сливовых возле старой кирхи, где древние в пыли лежат скрижали…
но взмах обезумевшей тонкой кисти твоё лицо совсем уничтожает.
Я – никудышный бог, плохой художник. Всё, что могу – холсты заляпать грязью, развесить их по узким коридорам и в сотый раз горячечно поклясться в плену мистерий охры и лаванды, желтеющего донника и хмеля, как Библии, коснувшись Караваджо, что оживить тебя когда-нибудь сумею.