Опять мне, старому, неймётся.
Я вспомнил вновь Эммануэль,
Душа её любви сдается,
А тело рвётся пасть в постель.
Не Казанова я, ни мачо,
Ты — не Мария у креста.
Я дух степей зову и плачу,
Молитва тихая чиста.
Порою краше лунной пены
Твоя мечтающая плоть.
Меж нами призраки и стены,
Что мы не в силах побороть.
Гожусь в отцы тебе и дяди,
Горжусь успехами детей.
Ты в новых виршах, как в наряде
Лаокоон из жадных змей.
Они опутали, пожрали
Грудь, бедра, талию, живот.
Такая «похоть» вне морали
Тысячелетия живёт.
Не зря вокруг твоих творений
Исходят соком мужики.
Ты — в шортиках «коварный» гений,
Дитятю в рифму нареки
Дианой, чудо-амазонка,
С очами цвета лунной мглы.
Зачал бы я с тобой ребёнка,
Пропел бы, как Бюль-Бюль Оглы:
Что я «готов лобзать барханы
Твоей покорные стопе.
Быть Дон Гуаном бледной Анны
И Дон Кихотом на столбе,
Распятым мельницами, чтобы
Родить христоподобный свет.
Чтоб из его святой утробы
Родился истинный Поэт...»
Зачать от Духа просто очень,
Достаточно его любить,
Как зиму эту, лето, осень
Разбитым сердцем виршей пить.
«Судьба нахальная смеётся»,
Ночных ей бдений не понять.
В груди твоей Любовь пасётся,
В моей ликует Благодать.
Берут завидки тех и этих,
Кто гордо крутит у виска.
Прекрасно, если есть в поэте
Свет и вселенская тоска.
Из них алхимик строит замки
Стихов, которых не разбить.
Не заключить в стальные рамки,
Их можно только полюбить.
Так странно, месяц помнишь, дату,
Когда нас развели мосты.
Когда сказала ты, как брату,
Что помыслы твои чисты.
Что нет в них похоти и страсти,
Что ты мне — дочь, а не жена.
Что, как Лилит, в небесной касте
Пред светом тьмы обнажена.
Не ищешь нового Адама,
Что я — учитель твой и бог.
Что не имут поэты срама
У разведённых Музы ног.
Я вновь вошёл в тебя стихами,
Колени Муза развела.
И чуть дрожащими руками
Мой стих в пещеру грёз ввела...