Лиловое небо
в оспинах звезд,
желтой луны
светофор –
глянцеокий –
светит глазами
на перепутье:
встали верблюды
в страхе воды,
замер корабль,
ожидающий
бури!
Залпы
ста пушек
громыхнули
во мгле –
вспыхнуло утро,
мясницким ножом
освежеванное –
фея от пуль
прикрылась
крылом – лепестком,
ночь
растревожилась,
скинула боты:
взяли те боты
носить
из брезента
грустные крысы –
боты не впору,
крысы те боты
распяли гвоздями!
Небо продрогло –
в цыпках ступни уж,
филин нахохлился,
проглотил
по ошибке ежа
(в небе лиловом
еж тот недавно
оспины звезд
наколол
едва ли недаром)…
Блёклые враны
дырки те в небе
глиной замазали,
от панихиды спасая
ежовую душу…
дед Банзай же
ту душу
горчицей смочил,
как китовую устрицу
крепко встряхнул,
зевнул,
пустивши в трубу
небостока!
В январь
на даче.
Чайник вскипел.
Я поднимаюсь со стула,
Я кипятком наполняю –
оловянную солдатскую кружку:
Ноздри
щекочет мне (гулкий)
Дух… аромат зимней мяты.
Не тороплюсь,
Пью я настой обжигающий:
В глотке – капель,
В глотке – весна!
Тают январские льдинки…
Ленится зад:
мягким нутром
завлекает кушетка.
В тоненькой щёлке меж штор
Скромен молоденький месяц,
а с господином огнем –
в печке нескромные щепья
Скандалят.
Медовый звон
колоколов –
звенит металлом
напряженный воздух,
И разливается по долам:
река молитв,
река стенаний…
К вечерней службе –
богомольцев ход,
но отпускает небо
только солнце,
Грехи же оземь
рассыпаются дождем…
Старикам
слышится то,
Чего никогда не услышать
младенцам:
Шепот песчинок
в песочных часах…
***
В лике младенца
скрывается дряхлость –
Нитью продернута
вечность
сквозь годы,
Паденья песчинок –
мгновенья,
Отраженные
смертью в рождении…
Песчинки – кукушки,
стеклянными клювами
Пробивают пространства
и картонные звезды.
***
Младенцам
слышится то,
Чего никогда не услышать
столетним:
Шорохи лопнувших почек,
ведь в каждом из юных
зреет древо вселенной…