Небо зарёвано: знойным разъела заревом
Пыльную бледность - невечного вечера паника.
Огненной сетью расползся закат над городом -
Узами многостолетнего кумовства.
Гвалт кутерьмы пятачком овладел привокзальным.
Паинька, ты у подножья громады памятника
Ёжишься крошечно-гордым аккордом, отколотым
От монолита симфонии "соль-Москва".
Голову клонишь в колени, обнявши голени -
Словно уставши барахтаться в говоре, гомоне…
Девочка, чья-то дочка, нахохлившись голубем,
Гонором тихим греешь рябой гранит.
Думаешь, мир неумело поделен надвое:
Вот тебе площадь, роящейся людностью наглая,
В ней островком - постамент, натурально Нарния:
Телом и делом доверишься - сохранит
Да от юдоли подспудно исчезнуть в суетном
Мареве мира, где мечешься, маясь маятником…
Небу лицом потемнеть - суждено заранее:
Выгорит досыта, лишь досчитаешь до ста.
Статуя салютует предсмертным сумеркам.
Девочка кажется чем-то немыслимо маленьким;
Девочка верит. Девочка льнёт к изваянию,
С силой вжимаясь в насиженный пьедестал.
…Город ослеп. Месяц, тонкий косой усмешкою,
Кисло нирвану нервирует, ровно кромешную.
Впору домой бы мне, только немножко мешкаю,
Нежась в жужжанье созвездийного комарья
Да самолётов. На них, неустанных, досадуя,
Небо не спит, полусотней морщин полосатое…
Площадь пуста. Апострофом высится статуя -
Грозный защитник, которым хранима я,
Девочка, блудная дочка, с плечами худыми,
Между копыт исполинских пригрелась демоном…
Жалобным сгустком страхов, страстей, гордыни
Да сожалений о сделанном и несделанном.
На пьедестале святости, славно-спасительной,
Ёжусь, дрожа, словно бы - на доске разделочной…
Ночь наброшена сетью на Moscow-city, да
Я в ней запуталась девочкой, маленькой девочкой.
Жёсток, как всякая правда, гранит подо мной;
Небо втекает в уши, вязко-прогорклое.
Всё, что мне в жизни этой навек дано -
Жаться к бронзово-грозной стати Георгия.