.
Об изумлении
Растущем из тайны присутствующей, или из соприсутствия тайне
«Да удостоит нас Бог вкушать от благодати Его во все времена, дабы приближаться нам к изумлению Им через ощущение величия Его в службах и молитвах наших. И да даст Он нам премудрость тайн Своих, дабы нам отделиться от мира и раствориться в любви Его...»(1)
«Знаете, как называет Иоанн Дамаскин Божественную благодать? “Прыжок Божий”. Там, где сидишь ты, где годами ждёшь Бога и не находишь Его, вдруг Он выявляется...»(2) И человек... не то, чтобы в изумлении оставляет всё, – он в изумлении преображает всё Богом. Или, лучше сказать, Господь изумлением человека претворяет обыденность, мир, – в высокое подножие, как иногда называют горы: подножие солнца или неба.
«...(Бог) с такой же быстротой озаряет владычественное в нас, если оно очищено, с какой летящая молния озаряет взор. Мне кажется, это для того, чтобы постигаемым привлекать к Себе, – ибо абсолютно непостижимое является безнадёжно недоступным, – а непостижимым приводить в удивление, через удивление же возбуждать большее желание, через желание очищать, а через очищение делать богоподобными...»(3)
И это всегда есть начало и посвящение: «В начале любой богословской мысли, любого богословского поиска, у истоков любой попытки богословского осмысления реальности находится удивление; именно оно даёт жизнь каждому слову о Боге. Природа его загадочна...»(4) Посвящение, касающееся всех сфер мысли чувства: «Философия начинается с транса, с выхода meta ta fysika»(5).
Но также оно и продолжение, как равно и вершина: «Способность удивляться тому, что принято считать очевидным и естественным, дана именно философу... Сколь сладостен дар выключаться из жизни, исчезать в некое скрытое от глаз измерение!»(6) «Платон говорил, что удивление является подлинно философским чувством, в котором следует усматривать корень всякого философствования»(7).
Однако здесь невозможно не вспомнить о Сёрене Кьеркегоре и Льве Шестове, говоривших (или, лучше сказать, кричавших) и об ином начале философии, а именно отчаянии.
Ведь и в самом деле этот «выход meta ta fysika» может совершаться не только в изумлении...
«Киркегард почувствовал, что начало философии – не удивление, как учили греки, а отчаяние: “из глубины к Тебе, Господи, воззвах”»(8).
Но приметим, что это – изумление и отчаяние – две стороны одного и того же, а именно любви. Изумление – в Причастии ей, отчаяние – в отсутствии и оставленности...
«Иов благословен. Ему вернули всё, что у него было. И это называется повторением. Когда наступает повторение? На человеческом языке этого не скажешь: когда всяческая мыслимая для человека несомненность и вероятность говорит о невозможном»(9).
И тогда «только дошедший до отчаяния ужас развивает в человеке его высшие силы»(10).
И опять требуется пояснение. О каком отчаянии идёт речь?
«Есть два рода отчаяния: одно – чисто негативное, губящее человека духовно и затем телесно. Другое – благословенное»(11). Это как два рода печали, о которых говорит апостол Павел: «печаль ради Бога производит неизменное покаяние ко спасению, а печаль мирская производит смерть»(12).
Но оставим эту тему для другой главы - потому что мы растём именно так: вначале - детское, дарственное, изумление; потом - взрослое, глубокое, трудовое, отчаяние в себе и всецелая надежда на Бога, Который может всё...
Вернёмся к изумлению, о котором пытались говорить.
«...По образу невещественного и всё-таки земного слова. В каждом стихотворении и безо всяких предпосылок... это неустранимое вопрошание, эта предпосылка небывалого»(13). Поиск Другого...(14)
«Аполлинер считал прозу лишь другой ипостасью поэзии и поэтому не принимал психологический реализм Мопассана, отвергал натурализм Золя. “Поэзия и творчество тождественны, – прокламировал позднее Аполлинер, – поэтом должно называть лишь того, кто изобретает, того, кто творит... Поэтом можно быть в любой области; достаточно обладать дерзновением и стремиться к открытиям”. Характерно, что Аполлинер не отвергает традицию в искусстве и называет самыми важными признаками нового сознания “исследование и поиск истины – как в сфере этической, так и в области воображения”. По его мнению, новизна коренится в изумлении, а “изумление – могучая новая сила”. Именно благодаря изумлению “новое сознание отличается от всех предшествовавших художественных и литературных движений”. Поэты, заявляет Гийом Аполлинер, не только носители прекрасного, “они также и прежде всего носители истины, поскольку она открывает им пути в неведомое, в силу чего изумление, неожиданность оказываются одной из главных пружин современной поэзии”»(15).
Разумеется, эти два изумления – изумление Богом, сотворившим и спасшим этот мир, и изумление неожиданными образами, красками, мелодиями, изумление в конечном итоге человеком, безгранично неведомым и неожиданным, – совершенно разные вещи. Разные, однако не родственные ли? «Нам знакомо лишь нечто изменяемое, ...но нам абсолютно неизвестно то, что не имеет конца и не простирается никуда...»(16) Прикосновение к неизменному и необъятному – вот и причина и созвучие изумления. Изумление ещё и разрыв, непостижимая констатация того, что человек двойствен, его «глубинное существо... с одной стороны, греховной, а с другой, тянется к Богу»(17).
«Человек ищет себя, где-то чуть-чуть находит, где-то теряет, но часто осмысление того, что есть Православие, во много раз сильнее даётся там, где его нет. И человек ищет не там, где следует, потому что “это лежит на всех дорогах” и принимается как привычное: и здесь есть церковь, и там... Всё к твоим услугам, но из-за того, что принимаем всё за привычное, мы теряем»(18). Причину этой утраты о. Рафаил видит в самомнении, в присвоении себе как чего-то неотъемлемого дара Божия, который всегда – дар. Итак, дар, неожиданное, сходящее с Неба, является тем, кто «нищ духом».
«Что меня изумляет больше всего – это то, что никто не изумляется собственному неразумию»(19). В самом деле: каков в Своих совершенствах Господь – и сколь мало мы можем об этом сказать; каковы в своей противоречивости люди – и сколько об этом сказано.
Но Бог по жалости Своей посещает нас в том, что нам близко: Он воспринял худшее, чтобы подать нам лучшее(20).
«Роман благополучно сдвинулся с места. Я пребываю сейчас в подлинно поэтическом настроении, так как во многих отношениях не знаю ни того, что хочу, ни того, что должен делать. Именно так обстоит дело и с моим возвращением в Веймар...»(21)
Вот как характеризуется «подлинно поэтическое настроение»: не ведаю ни того, что хочу, ни того, что должен, – лишь посещение, охватившее человека. И не потому так говорит он, что в самом деле, подобно сомнамбуле, ничего из сказанного не знает, – нет; просто ум и сердце, предстоя всецело Посетившему, оставили всё.
«...В какой мере сердце перестаёт тревожиться внешними предметами, в такой же – ум может чрез уразумение мыслей (прим.пер. или непосредственно внушаемых Богом человеку, или заключающихся в Св. Писании) доходить до постижения дел Божественных и до изумления (ими)...»(22) Конечно, то, о чём говорит авва Исаак, непостижимо мне и я, должно быть, лишь к стыду своему цитирую его, но... хочется надеяться, что даже та малая толика, какую ухватывает слабый мой и грехолюбивый ум, может послужить неким для меня ориентиром... Ведь плывущим в темноте всегда нужен маяк.
Итак, изумляющее, то есть возводящее ум от земли, словно некстати и неожиданно превосходит привычное, обыденное:
...в стихах всё быть должно некстати,
Не так, как у людей(23).
«Дидро был прав, когда говорил, что искусство заключается в том, чтобы найти необыкновенное в обыкновенном и обыкновенное в необыкновенном»(24).
Вот ещё несколько цитат:
«Неведомое, неожиданное – понятия для Целана, его поэзии и поэтики центральные»(25).
«Поэтическая сущность такова, что искусство раскидывает посреди сущего открытое место, и в этой открытости всё является совсем иным, необычным»(26).
Но если сущностью, душою, дыханием поэзии является неожиданное, то неожиданное это более всего присутствует в поэтическом образе(27).
«Для меня оригинальность – это внутренняя сосредоточенность, глубина сердца и духа»(28). И вот это уже о чём-то нам говорит, приоткрывая путь, и это действительно важно. Поскольку эти сосредоточенность и внимание собирают не только ум и сердце произносящего, не только мысли и чувства слушающих, но и весь мир – в своём слове.
«Во всяком подлинно художественном произведении имеется это главное, это сказуемое, некая бессознательно выношенная тайна, которая ищет себе верных образов и верного художественного тела (звуков, слов, красок, линий и т.д.). Эта тайна есть как бы душа произведения... Всякое слово и весь ритм... должны служить ей, ...должны быть необходимы для её художественного прикровенного раскрытия. Искусство есть прежде всего и глубже всего культ тайны – искренний, целомудренный, непритязательный... Где нет этого сосредоточенного вынашивания тайны, где нет художественного тайноведения, ...там нет настоящего искусства... Истинный художник есть не только “жрец прекрасного” (Пушкин), но и жрец мировой тайны, постигаемой в глубине сердечного созерцания»(29).
«Ему даётся право занимать в доме чердачную комнатушку. Оттуда открываются безумнейшие виды. Безумно, это прекрасно и грозно. Там, наверху, одиноко. И там всего холоднее и всего жарче»(30).
«Сущность живописи следует искать за пределами внешнего подобия... Если стараться отобразить в картине созвучие энергий, то и внешнее правдоподобие предметов будет достигнуто само собой»(31).
И опять скажем о том, как это рождается: «Поэту, как и всякому другому человеку, мы скажем прежде всего: созерцай. Если ты не способен к этому, то совершенно бесполезно упорствовать в подыскивании рифм, звонких и чувствительных окончаний... и называть себя поэтом...»(32)
Как и где совершается созерцание? «В нас есть одно невыразимое чувство – гармония всех чувств, – посредством которого мы ощущаем Твоё присутствие. Это чувство чувств. Как глаз не может выразить опыт уха, а ухо – опыт глаза, так и это чувство чувств, самое сокровенное и самое глубинное, не может передать свой опыт остальным чувствам. Оно ощущает Твоё присутствие, которое не могут ни глаз видеть, ни ухо слышать, ни язык именовать...»(33)
И вот плод, точнее, один из плодов: «Когда сияет Дух в сердцах наших, приближаются к светоносности движения размышления нашего – что называется “духовным образом жизни”; тогда вопреки своей воле ум наш посредством некоей мысли влечётся, словно в изумлении, к Богу»(34).
Да, это лишь один из даров, и чтобы хранить его, требуется знать и остальные: «Эти три (причины слёз) человек приобретает из безмолвия: будь то любовь к Богу, или изумление тайнами Его, или смирение сердца»(35).
Страх Божий «потрясает душу нашу видением нас самих, как мы есть, и привязывает нас к Богу сильным желанием быть с Ним. Страх сопровождает изумление пред открывающимся нам Богом... Мы бываем брошены в Божию беспредельность... Мы умаляемся до крайности в сознании о себе самих, и вместе с тем Бог приходит обнять нас, подобно евангельскому Отцу. Страх и трепет отходят от нас, давая место “удивлению Богом”»(36). «К ощущению Бога, к изумлению разума, удалившегося от всяких образов, и к духовному молчанию, о чём говорят Отцы»(37).
По этому подобию и образы в стихах должны словно «выталкивать из воды», привлекая, исторгать от земли и передавать крыльям, пространству полёта, что есть изумление; такова их и роль, и цель, как и этой земли. Придти, чтобы быть забытыми... «Когда сердце соединяется со Христом, оно постигает, что его связывало с миром только неведение»(38).
И слово Божие, живое и действующее(39), оглашая события, звуча в обстоятельствах, освещая все их глубины, начинается от себя самого: «Весьма возвышен и велик... труд чтения (Писания). Ибо оно есть дверь, через которую входит ум в божественные тайны и приобретает силу для (достижения) просветлённости в молитве. И омывается он радостью, блуждая по (деяниям) домостроительства Божия, (то есть) того, что (Бог совершил) по отношению к людям; ибо эти (деяния заставляют) нас непрерывно пребывать в изумлении, и от них размышление тоже получает силу, что является плодом того подвижничества, о котором говорим...»(40)
И потому, чтобы быть в жизни участником таин, нужно участвовать в Таинствах. Они оживляют нас.
«Человек, который потерял способность удивляться и благоговеть – мёртв. Знать, что существует сокровенная Реальность, которая открывается нам как высшая красота, знать и ощущать это – вот ядро истинной религиозности»(41). Ведь «человеческая природа не выносит однообразия»(42), и самое это качество её ведёт человека к верным открытиям, поскольку, где бы не искал он, вечное разнообразие и богатство найдёт лишь в Едином; впрочем, же и путь исканий весьма полезен(43).
«Когда прозрений в (смысл) тварных (существ)(44) достигнет человек на пути подвижничества своего... С этого момента постоянно находит он чувства свои утихшими и помыслы связанными узами изумления. И наполнен он постоянно видением, изобилующим славословием, которое происходит без движений языка... Это прекращение (молитвы), которое выше молитвы... заключается в том, (что человек) пребывает в постоянном изумлении перед всяким созданием Божиим, наподобие тех, кто обезумел от вина. Это и есть то вино, которое “веселит сердце человека”(45)»(46).
Но не станем заблуждаться. Потому что справедливо дальше говорит авва Исаак: «...удивительно то, когда непричастные безмолвию и великой отрешённости дерзают говорить и писать об этой тайне славы Божией в тварях»(47).
Итак, ничего мы ещё пока не достигли. Однако совершенно ли мы остаёмся чуждыми этих будущих времён? Нет ли и для нас, для наших будущих состояний, в нынешнем, как следует не приступившем и к деланию, к первой ступени, словно бы «пророков» – не дарует ли иногда Господь нам некоторых начатков тех высот, дабы имели мы вкус к ним и некое их ведение? Не начинается ли с малого научение «распознаванию духов»(48), что возможно лишь при непосредственном их в себе постижении, так сказать, дегустации?
И потому то, о чём говорит авва Исаак, как о степени, на которую взошёл (и остался там, ибо это и значит – взошёл) человек, не посещает ли нас, ещё лишь силящихся пережить и превзойти «возвращение в землю»(49), иногда, хотя и может быть, очень редко – по необъяснимым и непостижимым судьбам Божиим, хотя и может быть, лишь как некое дальнее эхо, не в полную свою силу?..
«Удивление – чистое, благородное и бесконечно красивое характернее всего у детей... Жизнь ребёнка – это сказка. Всё окружающее интересует и изумляет его...»(50)
...дай мне средь них и с ними жить,
быть изумлённой, изумляя(51).
Вот как, оказывается... Изумление – качество любви, и нуждается в ней.
«Жан Валь, говоря о связи между поэзией и метафизикой, определял, кстати, романтизм как возрождение удивления: оно делает, говорил он, странные вещи знакомыми и знакомые вещи странными. Впрочем, добавлял, что искусство для Бергсона было средством поднять занавес, который привычка ткёт между нами и предметами. Здесь мы снова обнаруживаем тему статьи Карла Гинзбурга, о которой говорили: “Сделать вещи странными”. Вот почему можно в общем сказать, что искусство, поэзия или литература, живопись и даже музыка могут быть почвой для духовных упражнений...»(52)
«Когда философы оставляют пустовать метафизический порог, поэт заступает на место метафизика, и тогда уже поэзия, а не философия становится истинной “дочерью изумления”... Поэт – это тот, кто разрывает на нас путы привычки»(53).
И самым неожиданным здесь оказывается познание себя: «Всё, что является заповедью Божией, всё, что кажется тебе ужасно тяжким, совсем не тяжело: это невозможно! Твоё естество, находясь в отчаянии от того, что “смогу ли я когда-нибудь достигнуть этого”, само свидетельствует, что “это не от меня”, это не принадлежит нашему биологическому естеству. Но от Бога даже не ожидайте ничего меньшего, чем невозможного! Бог работает только в невозможном, потому что возможное и нам по силам»(54).
И только тогда человек оказывается способным к изумлению.
«Путь богопознания заканчивается удивлением и изумлением перед чудом – в этом состоянии всякое дискурсивное мышление прекращается, слово умолкает. Это состояние... есть умолкание всякого человеческого знания перед лицом Божественной беспредельности и бездонности»(55).
Состояние, свидетельствующее своими качествами о источнике: «Чудо – это то, что наполняет миром наши сердца»(56). И это – наша естественная среда обитания, наше место, это, если можно, мы сами.
«...То, посредством чего существует существование. Это связь не с объектом, но с глаголом быть, действием быть. Путём экстаза человек берёт на себя существование. Таким образом, экстаз – само событие существования»(57).
Итак, вот что смог принести я - цитаты... Но пусть самое немотствование моё, изредка перемежаемое пояснениями и рассуждениями, впрочем, краткими, какими бывают непроизвольные восклицания, - пусть всё это ещё лучшим образом скажет о том, о чём хотелось говорить (или и молчать - о нём) - об изумлении.
1) Прп. Исаак Сирин, т. 2, Беседа 14, 48. Пер. еп. Илариона (Алфеева).
2) Архим. Емилиан Симонопетрский, Жизнь Святой Горы и человеческое общество. Заключение.
3) Свт. Григорий Богослов, Слово 38.
4) Карл Барт, Мгновения. Успокоенный дух, гл. Удивление.
5) Б.П. Вышеславцев, Этика преображённого Эроса, VIII, 7.
6) Х. Ортега-и-Гассет, Этюды о любви. Любовь у Стендаля, III.
7) Э. Кассирер, Логика наук о культуре. Очерк первый.
8) Лев Шестов, Киркегард и Достоевский, II.
9) Сёрен Кьеркегор, цитата у Льва Шестова, Киркегард и Достоевский, II.
10) Сёрен Кьеркегор, дневник, цитата у Льва Шестова, Киркегард и Достоевский, II.
11) Схиархим. Софроний Сахаров, О молитве. Часть I. Молитва нескончаемое творчество.
12) 2 Кор. 7, 10.
13) Пауль Целан, Полуденная линия.
14) Э Левинас, От бытия к иному.
15) Предисловие к сборнику его прозы.
16) Архим. Емилиан Симонопетрский, Вечный брак.
17) Там же.
18) Иеросхим. Рафаил (Нойка), Культура духа. Ответы на вопросы.
19) Паскаль Блез, Мысли Раздел первый II, 33(374).
20) Из стихир на Благовещение.
21) И.В. Гёте, Переписка с Ф. Шиллером 163.
22) Прп. Исаак Сирин, т.1, Слово 56.
23) А.А. Ахматова, из сборника «Бег времени».
24) Цитата по К.Г. Паустовский, Золотая роза, гл. Цветы из стружек.
25) Б. Дубин, вступительная статья к подборке стихов П. Целана.
26) М. Хайдеггер, Исток художественного творения.
27) Г. Башляр, Поэтика пространства, Введение II.
28) Фридрих Гёльдерлин, Гиперион.
29) И.А. Ильин, Художник и художественность.
30) Вольфганг Борхерт, Писатель.
31) Чжан Яньюань, О живописи.
32) Карлейль, Герои, почитание героев и героическое в истории, цитата по И.А. Ильин, Талант и творческое созерцание.
33) Свт. Николай Сербский, Слова о Всечеловеке, Молитва Всечеловека.
34) Прп. Исаак Сирин, т. 2, Беседа 10, 2. Пер. еп. Илариона (Алфеева).
35) Прп. Исаак Сирин, т. 2, Беседа 18, 16. Пер. еп. Илариона (Алфеева).
36) Архим. Софроний (Сахаров), Видеть Бога как Он есть, гл. 2 и 3.
37) Прп. Исаак Сирин, т. 2, Беседа 15, 11. Пер. еп. Илариона (Алфеева).
38) Монах Симеон Афонский, Девять слов, Слово о свободе, 138.
39) Слова прп. Марии Египетской, приводимые в житии её, записанном Свт. Софронием Иерусалимским.
40) Прп. Исаак Сирин, т. 2, Беседа 21, 13. Пер. еп. Илариона (Алфеева).
41) А. Эйнштейн, цитата в Иг. Иларион (Алфеев), Жизнь и учение св. Григория Богослова, гл. III, 4.
42) Прот. Артемий Владимиров, Искусство словесного служения, гл. VIII.
43) Лк. 10, 40-42: Марфу Господь упрекнул лишь тогда, когда та, подойдя к Нему, просила отдать ей в помощь Марию.
44) По учению аввы Евагрия, созерцание логосов тварных вещей («естественное созерцание»), т.е. проникновение в смысл и содержание всего существующего, составляет среднюю степень духовного преуспеяния на пути от «праксиса»... к «богословию» или «гнозису» (созерцанию Бога)...
45) Пс. 103, 15.
46) Прп. Исаак Сирин, т. 2, Беседа 35, 1. Пер. еп. Илариона (Алфеева).
47) Прп. Исаак Сирин, т. 2, Беседа 35, 6. Пер. еп. Илариона (Алфеева).
48) 1 Кор. 12, 10
49) Быт. 3, 19.
50) М.С. Сарьян, Из моей жизни, гл. 5 и 1.
51) Габриэла Мистраль, Гимн тропическому солнцу.
52) П. Адо, Философия как способ жить.
53) Сен-Жон Перс, Из Нобелевской речи, цитата в книге Поэты-лауреаты Нобелевской премии.
54) Иеросхим. Рафаил (Нойка), Культура духа. Ответы на вопросы.
55) Иг. Иларион (Алфеев), Жизнь и учение св. Григория Богослова, гл. III.
56) П. Коэльо, Подобно реке.
57) Э. Левинас, От существования к существующему, IV, 2ж. Пересказ мысли М. Хайдеггера.