Мне молвил юноша, сжимая кулачки,
Что я к нему не слишком благосклонен,
И если уваженье я мечтаю получить,
Подход к нему необходимо перестроить.
При этом узкие глаза, свирепый вид,
От злости он шипел, скрипел зубами,
А мне в душе было по правде жаль,
Тех, в розовых очках, отца и маму.
Я ждал серьёзных и кровавых ран,
Когда свинцовый ярости кулак,
Опустится на голову мою,
Тогда уж точно буду я «дурак».
Я улыбнулся, он опешил и обмяк,
Убрал колючки, цвет лица сменил,
Он был растерян и всё силился понять,
Как ураган сей я спокойно пережил.
Он сдулся, лишь слегка парил,
Как выбежавший на движок тосол,
Теперь он ненавидел за другое,
За то, что мне не нужен валидол.
За то, что не сумел он покалечить,
Души моей и духа аппарат,
За то, что оказался я сильнее,
Спокойно слушал, не переходя на мат.
И думал я, а если б он ударил,
Сдержать себя сумел бы я тогда?
И вспомнил сразу, как в такие годы,
Со мной подобное бывало иногда.
Но старших оскорблять не мог и раньше,
Критиковали много, я переживал,
И иногда считал, что все они неправы,
Всю юность правду матушку искал.
Я подожду, когда он повзрослеет,
Сегодня не способен он понять,
Что жизнь поможет стать ему мудрее,
Держаться и не переходить на мат.