1.
Приятели, соседские ребята,
Вы помните карельскую зиму;,
Куда она девалась – не пойму,
На Новый год – капель, её стаккато
За детские провинности грехи расплата;
Мы снежную любили кутерьму,
На финках1 с гор скользили в полутьму,
И трепетом душа была объята,
Когда, надев суровые2 носки,
Мы на коньках неслись вперегонки,
И не было счастливей нас двоих.
Ещё не злилась, не мела пурга,
И только пацанва и мелюзга
Кричали вслед: «Невеста и жених!»
2.
Кричали вслед: «Невеста и жених!» –
А мы на всё на это ноль вниманья,
Тех пацанов соседка тётя Маня
Гоняла, матерясь за четверых,
Хватало Мане пары фраз скупых,
Чтоб вмиг мальцы достигла пониманья…
Но вскоре появлялся дядя Ваня,
Успевший после смены – на троих…
Торчали бойко в стороны косички,
И ноги в бурках, тонкие, как спички –
Но всё ж ты краше всех подруг своих.
Мы шли и обзывал не замечали,
Хотя парням, которые кричали,
Я мог бы, развернувшись, дать под дых.
3.
Я мог бы, развернувшись, дать под дых,
Силёнок безусловно бы хватило,
Но драться с ближним с детства мне претило,
Я был сторонник методов иных;
Но бил, когда случалось, и блатных
В свиное мерзопакостное рыло,
Когда то рыло в спину говорило:
Жидов тут понаехало дрянных!
Я знаю, что еврей в иных местах
С пелёнок слышал мерзость о жидах, –
То от соседа, то от бюрократа.
У нас такого не было; шпана
Ловила за дразнилки щелбана, –
Такая за безделицу расплата.
4.
Такая за безделицу расплата –
За то, что дал урок тебе списать,
Ты в щёчку поклялась поцеловать, –
Нет, обещанье не было чревато,
Не мыслили мы так замысловато,
Ничто нам не сулило благодать,
И даже не мерещилась кровать, –
Нам было не до глупостей когда-то,
Вступали в жизнь, не ведая греха:
Учёба, остальное – чепуха,
Все глупости к чертям – до аттестата,
И даже трепотня среди друзей,
Мол, муж соседки лох и ротозей,
Была бы, безусловно, грубовата.
5.
Была бы, безусловно, грубовата
Затрёпанная фраза: «Эй, чувак!» –
Но было время, и словесный шлак
Стал заменителем сертификата,
И знали точно парни и девчата,
Что этот свой, а с этой – всё ништяк,
А тот брательник – плинтус и долбак,
Бабла не рубит, а катает вату3.
Мы стали повзрослей, и этот сленг
Растаял, словно прошлогодний снег,
И вновь подруг – не краль и не чувих
Мы ловко отбивали друг у друга, –
Не мериться же после, чья заслуга,
И лезть с друзьями в драку, во-вторых.
6.
И лезть с друзьями в драку, во-вторых,
Не стоит – точно так же, как во-первых,
И, в-третьих, ни к чему играть на нервах,
А также есть в обед за семерых.
Я помню хлеб, в который клали жмых,
Как жили на картошке и консервах;
Играли в бридж – на пиках и на червах;
Трудились день-деньской без выходных.
Так все тогда и жили – на пределе,
Все помыслы не о себе – о деле,
Из кожи лезли – не от сих до сих.
И нет причины прошлого стесняться,
Но я устал рвать жилы, напрягаться –
Не стоит, если пыл уже утих.
7.
Не стоит, если пыл уже утих,
Бросаться без забрала в рукопашный,
Не лучше ль просто вспомнить день вчерашний
Со всполохами праздничных шутих,
Катанием в обнимку с гор крутых –
Повеяло свободой бесшабашной –
Ведь Новый год всех делает бесстрашней
При виде щёк, румянцем налитых…
Потом мы вспоминали Новый год,
И разбирали каждый эпизод,
И пили тёплый сок из автомата;
Решили: пусть всё будет так как есть,
Осталась незапятнанною честь,
А потасовка может быть чревата.
8.
«А потасовка может быть чревата, –
Учил меня приятель как-то раз. –
Получишь в лоб, а то и прямо в глаз
И станешь украшением физмата».
Пусть принципы важнее результата,
Да будь ты даже трижды ловелас,
Не огорчайся, получив отказ, –
Всё ж меньше за спиною компромата.
Так что-то из студенческой морали
Вписали мы в заветные скрижали
И вторили заветам вновь и вновь.
Влюблялись-расходились – ну, так что же!
Бывало, каюсь, поступал негоже –
Я помню эту первую любовь.
9.
Я помню эту первую любовь,
Она была возвышенной и строгой,
Тебя я видел только недотрогой,
Но по ночам во мне играла кровь,
И эта неиспытанная новь
Жила во мне смятеньем и тревогой –
Ах, Боже мой, хоть занимайся йогой
И ешь одну капусту и морковь!
Мы шли, ты молча «Арктику» курила,
Я на мосту держался за перила,
И судорожно вздрагивала бровь.
Да, расставанье было неизбежно,
Но вспоминаю искренно и нежно,
Когда встречались каждый вечер вновь.
10.
Когда встречались каждый вечер вновь,
Не верили, что время быстротечно, –
Тогда мы были юны и беспечны,
А будущее, сколь ни суесловь,
Сулило бесконечную любовь;
Ещё не знали мы, что всё конечно,
Что наша жизнь порой небезупречна, –
Нагонят конский топ, людская молвь4…
Что мы?! Антоний или Клеопатра –
И те не знали, что случится завтра.
Кем были мы? – Ни два ни полтора…
Одно лишь верно: врозь нет больше мочи,
И каждый вечер расставались к ночи,
Не зная, как дождаться до утра.
11.
Не зная, как дождаться до утра,
Кручусь я с бока левого на правый, –
Видать, меня попутал бес лукавый,
Они на эти игры мастера.
То в дрожь меня бросает, то жара
Мутит во мне рассудок полуздравый,
В мученье превращая сон вертлявый –
День изо дня, сегодня и вчера, –
Себе я места не найду, мытарюсь,
Влечёт меня к тебе мятежный парус5 –
У классиков описан сей предмет.
Лишь встретимся с тобой, мне сразу лучше,
С одной тобой хочу быть неразлучен –
Я был влюблён, но не был сердцеед.
12.
Я был влюблён, но не был сердцеед,
Встречались мы с тобой довольно редко,
Но ты была уже не малолетка
И поступала в университет.
Меня позвали как бы на обед,
Причиной, понял я, была разведка:
Внушала опасения отметка
По физике – какой уж там секрет!
С тобой я занимался так усердно,
Что ты решила все задачи верно, –
Родным стал медицинский факультет.
А вскоре я назвал тебя невестой,
Нам было лучше вместе, а не вместо, –
Мы шли с тобой, и нам глядели вслед.
13.
Мы шли с тобой, и нам глядели вслед,
И встречные приветствовали: «Здрасьте!» –
Во всех вселяло радость наше счастье;
В кармане было несколько монет,
Мы лопали в столовке винегрет,
На сладкое делили кекс на части;
Посверкивал браслетик на запястье,
Родным стал твой знакомый силуэт;
А книги, что читали мы запоем,
И пониманье, что чего-то сто;им,
А тут и свадьба – будто бы вчера…
Уже дочурка прибавляла в росте,
Частенько к нам наведывались в гости
Друзья-подруги с нашего двора.
14.
Друзья-подруги с нашего двора
Давно кто где, разъехались по свету,
Двор опустел. Карету мне, карету!6
Играет там другая детвора,
Иные крики слышатся с утра,
И школы нашей сколько лет как нету…
Я всё ж на память бросил там монету –
Мои здесь начинались севера.
Надстроили наш двухэтажный дом,
Его узнал я, хоть с большим трудом, –
Он стал субъектом моего трактата.
Я в детство окунулся на часок,
Нет, не забуду этот адресок,
Приятели, соседские ребята.
X. МАГИСТРАЛ
Приятели, соседские ребята
Кричали вслед: «Невеста и жених!»
Я мог бы, развернувшись, дать под дых, –
Такая за безделицу расплата
Была бы, безусловно, грубовата,
И лезть с друзьями в драку, во-вторых,
Не стоит, если пыл уже утих,
А потасовка может быть чревата.
Я помню эту первую любовь,
Когда встречались каждый вечер вновь,
Не зная, как дождаться до утра.
Я был влюблён, но не был сердцеед,
Мы шли с тобой, и нам глядели вслед
Друзья-подруги с нашего двора.
ПРИМЕЧАНИЯ
1) Финские сани («финки») – сани с длинными полозьями и рукоятками на спинке сидения. Их толкает человек, стоящий позади за пассажирским сидением. Толчок производится одной ногой, как на самокате, от поверхности льда или снежного наста, другая нога в момент толчка находится на полозе санок.
2) Суровьё – небелёная без отделки пряжа, как правило, ручная, из которой вязали грубые (суровые), но очень тёплые носки.
3) Примеры подросткового и молодёжного сленга 60-х – 70-х годов:
– чувак, чувиха – парень, девчонка;
– ништяк – хорошо, в порядке, сойдёт;
– брательник – ровесник, приятель, однокашник;
– плинтус – пьяница;
– долбак – тупой, дурак, непонятливый;
– рубить бабло – зарабатывать;
– катать вату – бездельничать, бесцельно тратить время;
– краля – красавица, красотка.
4) Аллюзия на строки из XVII строфы главы V «Евгения Онегина» Александра Пушкина:
Лай, хохот, пенье, свист и хлоп,
Людская молвь и конской топ!
5) Аллюзия на стихотворение Михаила Лермонтова «Парус» (1832).
6) Аллюзия на слова последнего монолога Чацкого (действ. 4, явл. 14) из комедии «Горе от ума» (1824) Александра Грибоедова:
Вон из Москвы! Сюда я больше не ездок!
Бегу, не оглянусь, пойду искать по свету,
Где оскорбленному есть чувству уголок...
Карету мне, карету!