Владимир Муляров.
Гафур. Часть 1. Глава 1.
"Вечери Твоея тайныя, днесь, Сыне Божий, причастника мя приими.
Не бо врагом Твоим тайну повем, ни лобзания Ти дам, яко Иуда,
но яко разбойник, исповедую Тя : Помяни мя, Господи, во Царствии
Твоем."
( Из богослуслужений Великого Четверга.)
"Удивительная вещь - Время! Могущественная, а когда в Него вмешиваются - опасная!"
(Альбус Ульфрик Персиваль Дамблдор.)
Глава 1. Монолог рядом с издохшим верблюдом.
Доводилось ли кому - нибудь из вас, уважаемые потребители чтива, сиживать посреди раскаленной пустыни рядом с вашим верблюдом, который издох, так и недовезя вас до спасительной воды?
Доводилось ли вам, получив дротиком в затылок от настигающих всадников Кесаря, потерять сознание, но не упасть с вашего, бегущего трусцой престарелого транспортного средства по кличке Тмеребо, (вид - верблюд обыкновенный, ленивый), а вцепившись ему в шерсть оцепеневшими пальцами, так и следовать вместе с ним по раскаленным пескам Кара - Юла, волочась по песку ногами, до того самого места, где и издох ваш любимый верблюд, так и недовезя вас до спасительной воды?..
Или, может быть, вам доводилось в жизни хотя бы раз, проснувшись поутру в конвульсиях вчерашнего похмелья, не возрадоваться о том, что ваши жуткие виденья, преследовавшие вас всю прошедшую ночь, - до самого ее конца, - что виденья эти пропали, развеявшись, словно отвратительный туман, но с ужасом и ужасом вдруг обнаружить, что то, что вы принимали за ночной кошмар, на самом деле оказалось явью, и вы, тот, у которого сейчас медленно встают на голове остатки выпавших волос, вы понимаете, что сидите на раскаленной сковородке ненавистной пустыни, а ваш любимый верблюд, лежащий на боку, словно домашний кот, издох, так и недовезя вас до спасительной воды?
Вряд ли, о достопочтеннейший мой друг, вам доводилось в ва-шей вполне безвкусной, пресной жизни испытать такую ситуацию, потому, что если бы она коснулась вас крылами смерти, то и читать сейчас вы б это не могли. Не так ли?..
…Да, так… Все так… Я сидел посреди жгучих песков Кара - Юла, в самом сердце пустыни, которую я любил и ненавидел, и вязкие мысли, медленно проникая через еще слишком узкие после потери сознания каналы, постепенно обретали в моей голове форму того уровня правды, про который нестыдно сказать, что это есть конец всему. Но и этот уровень правды о возникшей вокруг меня жизненной ситуации, не вызвал у меня никакого страха, потому что я всё еще пребывал в полубреду после ранения в затылок…
Солнце нещадно палило мою тупую голову, старый вязаный свитер - ее подарок на годовщину наших отношений, - промок от пота, и у меня сильно болело в области затылка. Проведя ладонью по нему, я убедился в том, что кровь на огромной шишке уже запеклась и перестала течь, что само по себе было неплохо. Глаза мои были забиты песком, который скрипел и на зубах. Потому что это место, где мы сейчас оказались, состояло из самого мелкого песка, который вообще существует в природе. Из самого гадкого песка, ослепительно белого, как снега Антарктики, легкого, словно лебединый пух и летучего, как придорожный глинозем. Достаточно было простого ветерка, и все вокруг теряло контуры, цвета, яркость. Все вокруг становилось песочно-воздушной кашей, проникающей везде, от которой нет никакого спасения. Отчасти это и объясняло то, почему у меня болели глаза, свербило в носу и мучительно хотелось кашлять.
Многие из вас, тех, кто никогда в пустыне не бывал, вероятно, полагают, что песок везде один и тот же? О! Это, конечно же, не так. Ибо лично мне были известны, по крайней мере, три его формы, которые и составляют пески Кара - Юла.
Есть обычный песок, которого в пустыне примерно три четверти. Это такой же песок, как, например, на побережье моря. По такой пустыне можно передвигаться с легкостью, имея к этому соответствующие навыки. Тем более, сидя на верблюде.
Есть так же песок, который ближе к мелкому щебню. Такие места ужасны с точки зрения передвижения по ним. Они ранят ноги человеку и скоту. Но с этим тоже можно как - то мириться. К тому же там чаще всего можно встретить воду.
И, наконец, есть третий, самый редкий и самый гадкий вид пес-ков, про который одни кочевники говорят, что это - Начало Великой Пустыни, а другие называют их - Мать Черной Пустыни, ее сердце.
Как вы полагаете, в каких именно песках оказался я с моим несчастным верблюдом?
Попадать в такие пески нельзя ни человеку, ни верблюду, ни скорпиону, никому. Там совершенно нет, и, похоже, что никогда не было, никакой влаги. По нему можно идти, тратя огромные силы просто для того, чтобы передвигать увязающие чуть ли не по колено ноги. Тот, кто упадет в него лицом, будет испытывать те же ощущения, что и человек, задыхающийся в мешке с мукой. Лично меня в настоящей моей ситуации спасло лишь то, что когда мой «корабль пустыни» пал, то он пал на правый бок, в то время, как я болтался у него слева.
Впрочем, именно этот песок имел неоспоримое преимущество перед остальными своими формами - в нем не водилась никакая живность, которая в достатке присутствовала в иных областях пустыни. Не было здесь даже микробов. Так что, попав в рану, этот песок действовал, как мощный антисептик. Поэтому заражения открытых ран - это то, о чем можно было совсем не думать, оказавшись тут. Мне не грозила ни гангрена, ни какой - нибудь столбняк, ни смерть от потери или заражения крови, но Великая Пустыня приготовила для меня смерть куда ужаснее - я это знал.
В любом случае нужно было сваливать отсюда поскорее, если это было в моих силах. Вот только куда?
Не особенно церемонясь с покойным мои верблюдом, я встал на его левое плечо и с умным видом оглядел все в ракурсе трехсот шестидесяти градусов, ничего не увидев вокруг, кроме одной - единственной дюны далеко на востоке. Судя по показаниям видоискателя, который завалялся у меня в кармане штанов, расстояние до этой дюны было очень большим. Но это означало также и то, что за дюной начинались иные, более лояльные к человеку пески. Так что у меня появилась хотя бы какая - то надежда.
Убедившись в том, что подпруга с седлом и всей поклажей где - то пропала во время нашей гонки со смертью, я забрал все, что можно было взять с собой, утешившись тем, что среди сохранившегося скарба оказались две из семи кожаных фляг с водой. С ними я мог прожить здесь дня четыре. Сохранилась так же и кожаная сумка, которую я всегда имел при себе висящей через плечо. В ней было то, с чем я не мог расстаться ни под каким предлогом, то, что было в этой жизни для меня едва ли не более ценным, нежели вода в пустыне. В ней, - в этой сумке, - лежали письма моего отца. Одного из немногих людей на этом свете, кто был для меня по - настоящему дорог, и чей уход из этого мира заставил меня в свое время испытать угрызения совести по поводу моей сыновней невнимательности к человеку, искренне меня любившему…
…Я нагнулся и поцеловал в вонючую шкуру моего спасителя. Затем, повернувшись лицом к далекой дюне, я впервые пожалел о том, что у меня с собой не завалялось парочки охотничьих лыж. Лыжи почему - то не распространены в пустыне. Поэтому, спрыгнув со своего дохлого верблюда, так и не довезшего меня до спасительной воды, и тут же увязнув по колено в почти живой белой пудре, я стал осуществлять борьбу со своими ногами, борьбу с вьющимся, подвижным и словно жидким песком, борьбу с болью в затылке, борьбу с неистовой жарой уходящего дня и, кстати, борьбу со временем. Потому что лучше было улечься на ночь на гребне дюны, которая стала сейчас именно той целью, вокруг которой сконцентрировался весь мой настоящий, неимоверно маленький мир…
Глава 2. Дюна.
Я не стану вам рассказывать о том, какие муки мне пришлось испытать во время моего сизифова труда по преодолению нескольких стадий в песках Кара - Юла - самом ужасном месте из всех, где мне доводилось побывать в течение своих тридцати семи лет. Здесь каждый шаг давался неимоверными усилиями, но я, словно принц Корвин, проходящий Великий Лабиринт Амбера, выжимал из себя последние соки, и был уверен на все сто, что победа будет за мной. Пустыня, конечно, и упряма, и коварна. Но не настолько, чтобы сломать мою волю к жизни. Да и не было у меня иного выбора, кроме как дойти до высокой дюны, расстояние до которой я определил совсем неверно. Так что приближался я к ней медленнее, чем мне бы хотелось. Что, впрочем, нисколько не умаляло моих усилий.
(…Боже! Ну где же те лыжи, на которых я бегал за лосем по лесам Подмосковья?)
К тому же, я не мог улечься на ночь в том месте, где находился в настоящее время. Нужно было идти, и идти быстро. И этим я занимался уже много часов подряд, не давая себе ни малейшей пощады.
На пустыню давно уже спустилась ночь, и у меня был бы реальный шанс сбиться с курса. Но великолепие и яркость звездного неба над моей головой создавало освещение на уровне планетария.
Старенькие часы мои хоть и назывались «Командирские», но песок напрочь вывел их из строя. Я попытался - было их завести, но головка завода даже не крутилась. Поэтому я просто снял их с руки и широ¬ким, почти театральным жестом, словно давая милостыню навязчивому попрошайке, бросил в песок - еще одна жертва Ненасытной Пустыне…
… К тому времени, когда качество песка стало заметно меняться в лучшую сторону, я уже лишился от усталости последних мыслей. Мне было ясно, что мои ноги постепенно перестали вязнуть в белесой каше, а сама белесая каша закончилась, и передо мною теперь возник очень крутой склон той самой дюны, к которой я и шел всю свою предшествующую жизнь.
Наконец - то, на коленях и локтях выполз я из ненавистного песка и долго лежал навзничь, тяжело дыша, без движений, словно бы я еще не до конца верил в то, через что прошел только что…
Я отметил факт того, что путешествие через Мать Песков мне стоило целой фляги воды - одной из двух, остававшихся в наличие. Это, впрочем, нисколько меня не расстроило на фоне удовлетворения тем, что, дошедши сюда, к гигантской дюне, я обрел теперь уже не теоретический, а вполне реальный шанс ко спасению. Однако, прежде чем выключиться, мне предстояло сделать еще одно дело. Обязательное дело, без которого я к утру умру еще вернее, чем если бы я остался у павшего Тмеребо.
Если бы жив был проклятый верблюд!
Его хроническая вонь сама по себе отгоняла ночных насекомых пустыни. Ужасных насекомых. Огромных, ядовитых, быстрых, как стрела кочевника и таких же беспощадных. Поэтому я, напрягая свои последние силы, которые, как я думал, у меня должны были бы закончиться еще полжизни назад, стянул с себя свой шерстяной свитер и, раскусив где - то на нем нить, принялся его распускать. Потом, выкопав себе в песке яму по контурам тела, выложил вокруг нее нить из чистой овечьей шерсти, и мне понравилось то, что длины ее хватило почти на полных четыре кольца. При этом верхняя половина свитера была мной сохранена, и он теперь выглядел просто как очень короткий свитер. Мне нужно было как - то согреваться в течение холода ночи. О скорпионах, фалангах и пауках я мог теперь вообще больше не думать. Правда, еще оставались змеи. Но мне уже было не до них. Пошли они все куда - подальше. Пусть гады сожрут меня до костей, а я… А я буду стоять рядом и смотреть… Как восходит из - за гребня… дюны… голубая утренняя звезда… Аврора… Этот революционный крейсер,.. выплывающий с первыми лучами солнца… из - за исчезающего горизонта… И его видно теперь справа… от Зимнего… в самой середине зимы… пустыни… верблюда… Мир в душе и звездное небо над головой…
…Так вот и началась моя первая ночь в пустыне. Без средств к существованию…
…Я не помню, просыпался ли я среди ночи, но когда я окончательно очнулся ото сна, солнце светило мне в лицо, выглядывая из - за гребня дюны. А это означало, что я проспал почти до полудня.
Не шевелясь и даже не нарушая ровного своего дыхания я приоткрыл правый глаз и увидел то, на что очень надеялся. Я надеялся, что кто - нибудь придет погреться среди холода ночи и приляжет мне на грудь своей прекрасной головкой. Такова она, любовь… О, да!
Конечно, я не собирался брать себе в любовницы большую песчаную гадюку, которая уютно свернулась у меня на животе. Но я был не в праве ее отпустить, потому что никакой иной еды у меня с собой не было.
Так что… Противно, конечно, но мне не впервой было есть сырых змей. Закончив с этим важным делом, я почувствовал просто прилив сил, и поэтому решил потратить их немного для того, чтобы, взобравшись на гребень дюны, обозреть близлежащие окрестности.
Там, с противоположной стороны дюны песок был намного более плотный. Мне было это известно. Но обходить огромную дюну вокруг просто для того, чтобы потом прогуляться в горку по пологому ее склону, было, конечно, слишком просто для такого крутого парня, как я. Да и, если честно, лень мне было ходить вдоль дюны на неизвестную мне дистанцию. Потому что могло оказаться так, что там, где видимая часть этой гигантской песчаной волны заканчивалась, вовсе не есть ее конец, а, скорее, может быть поворот, ведущий снова на неизвестное расстояние. Поэтому я просто встал и посмотрел на то, с чем мне предстояло справиться. Передо мною, буквально в нескольких шагах поднималась под немыслимо крутым углом стена песка. И я удивился тому, почему эта океаническая волна, нависшая надо мною, не обрушивается с грохотом вниз, чтобы утопить меня в своем песковороте?
Я карабкался очень долго. Потому что передвигаться вверх по склону песка можно только тогда, когда ты не совершаешь никаких лишних движений, но, распластавшись по песку, очень медленно и осторожно ползешь вверх… Вставляю руки внутрь песка насколько это возможно. Подтягиваюсь, не отрываясь от поверхности телом. Обнимаю песок. Люблю эту дюну, целую ее, занимаюсь с ней любовью, извиваясь всем своим телом. Вверх…вверх…вверх. И если тебе такая камасутра не по нраву, то твоя возлюбленная тебя с себя как минимум сбросит, а то и завалит внезапно обрушившимся сверху песком…
Я стараюсь быть похожим на ту змею, которую недавно съел, потому что дюна должна думать, что я свой. Змее в песках вообще лучше, чем кому - либо. Поэтому, если ты сможешь убедить песок в том, что ты - змея, то у тебя все получится. В противном случае он тебя пожрет…Мой подъем вверх по склону дюны, вероятно, более всего был похожим на заплыв вольным стилем в очень замедленной съемке.
Долго, долго, долго… Но в конце концов моя правая рука, взлетев в последний раз вверх, не наткнулась на стену плотного песка, а пролетела прямо, и я понял, что теперь можно приподнять голову и взлезть на гребень песчаной волны. За гребнем дюны, как и ожидалось, мне в лицо ударил сильный ветер. Но я, зная это, предусмотрительно закрыл глаза.
Я сел на самом верху, и еще раз убедился в том, что был прав в отношении размеров этой дюны. Она и в самом деле была огромной. Может быть даже сравнимой с Великой Пирамидой. Здесь ветер свистел, словно морской бриз, охлаждая мои натруженные мышцы, не успевшие еще как следует отдохнуть после вчерашнего перехода. В той стороне, куда я смотрел сейчас, остался мой прошлый путь. Сотни и сотни стадий смертоносных песков пустыни, через которые мне удалось пройти живым. Где - то там, в направлении моего взора, лежал мой друг и спаситель, мой любимый верблюд Тмеребо, пожертвовавший собой ради того, чтобы вывезти меня в максимально безопасное место - туда, куда не могли бы попасть египетские всадники - наемники Кесаря из числа местных. О, да! Они ни за что бы не погнали своих лошадей туда, где копыта их увязли бы сразу в жидком теле Матери Песков.
Ни один кесарь, мать его, не мог бы их загнать туда, откуда я выбрался чудом, заплатив пескам огромную мзду - все, что имел, кроме двух фляг воды…Да и я, - странная мысль, мелькнувшая в моем мозгу, - да и я, всего скорее, не рискнул бы забираться в пески, похожие на воду, если бы меня не выключили мои преследователи дротиком в затылок. Ну, а верблюд знал точно, что он делал. Потому что его широченные копыта могли пройти даже и через жидкие пески. Просто к этому времени он был уже настолько измотан, что его отважное сердце не выдержало… И даже тогда, когда он падал, будучи, по - видимому, уже мертвым, он пал таким образом, чтобы не нанести мне вреда, но чтобы я оказался лежащим на нем, а не в губительном белом песке…
Приведя всю цепь предшествующих событий к такому логическому строю, я еще раз искренне возблагодарил Всемогущего Бога и верного Его слугу по кличке Тмеребо, оказавшегося преданнее, отважнее и мудрее многих людей, которых мне пришлось повидать на своем веку.
Я все смотрел и смотрел туда, откуда прибыл к этой точке, в которой находился сейчас. И странным образом моя прошедшая жизнь напомнила мне эту пустыню. Такая же бестолковая и беспощадная, полная труда, скорби, потерь и всяческой бессмыслицы. Пустое пространство, где не на чем остановить свой взор. Все, что со мною уже случилось, теперь лежало там, куда я вернуться определенно не мог, в направлении запада. Ну, а мой дальнейший путь, моя будущая жизнь лежала в направлении востока, и мне пора было уже туда взглянуть.
Я неуклюже повернулся на заднице, подставив правую свою щеку нещадному солнцу, и пристально всмотрелся в даль, которая, как я теперь понимал, должна была составлять мои будущие дни, сколько бы их ни было. Там, как и ожидалось, не было ничего интересного. Кроме, разве что, бескрайнего моря, начинавшегося примерно в трех стадиях отсюда.
Ну, а что, собственно, я хотел обнаружить в своей будущей жизни, кроме миражей да иллюзий, свойственных этому лживому миру? Мне не впервые приходилось видеть миражи… О, да! Я в жизни насмотрелся миражей...
Глава 3. Дни и ночи.
Я бреду по бесконечному песку.
Вот уже 2 дня, безнадежно двигаясь к несуществующему, призрачному морю. В прошлой своей жизни я потерял любимого верблюда. Затем прошел через то, через что никто никогда не проходил, и пришел к огромной дюне. Там, переночевав у ее подножия, я съел змею и сумел взобраться на гребень дюны, чтобы что - нибудь увидеть сверху. Не знаю что. Не знаю… Но, сидя там, я вдруг ощутил, что мое будущее связано с движением на восток, в сторону морского побережья, которое хоть и было всего лишь миражем, но манило к себе, почти так же, как и настоящее море.
У людей пустыни есть поговорка: «В каком направлении ни иди - рано или поздно выйдешь к Великому Морю». Людям песков настолько дорога всякая влага, что они, стоя с гордым видом в самой середине пустыни, и не видя вокруг себя ничего, кроме песка, вам скажут: « Море везде. Оно вокруг нас!» И сделают при этом широченный жест рукой слева направо.
Конечно, географически это обусловлено тем, что любая суша со всех сторон омывается океаном. Но в свое время, на заре моих приключений в шайке бандитов, грабящих караваны, меня поразило то, насколько мудрым может быть разум людей, не имеющих ни малейшего представления не только о географии, но даже и о том, что земля круглая…
Два дня я, просыпаясь и ложась здесь, в самом центре всего, проклинал себя за то, что решил просто съехать с крутого склона дюны, вместо того, чтобы осторожно, не спеша, соблюдая приличия и законы, по которым живут пески пустыни, сползти со склона дюны вниз.
Ну да! Меня то - ли разморило на солнышке, то - ли уже старость грядет, лишая простой сообразительности? Но только я решил съехать по крутому склону дюны, как на скейтборде, на заднице своей. И тогда песок понял, что я, похоже, не тот, кого уж - было он собрался возлюбить…Меня закрутило, развернуло головой вперед. Затем я пожелал восстановить положение и, повернувшись на бок, внезапно стал катиться по крутому склону дюны кубарем, чем и вызвал ту лавину песка, то немыслимое его количество, которое чуть заживо меня не схоронило. Где - то на полпути моего путешествия кубарем вниз, фронт песка внезапно потерял свою устойчивость, обрушившись вниз всей своей огромной массой. Это породило поток воздуха, как будто великан вздохнул. И меня это дыхание сдуло, как пушинку, поднявши вверх и при этом выбросив далеко вперед. Я грохнулся с огромной высоты вниз, в песок, но снова остался жив, потому что опять улетел в жидкие белые пески, в которые и упал, как в перину любимой женщины. А через полчаса, когда я, насмерть перепуганный, но все еще живой, сумел вычистить весь песок изо рта, носа, ушей и глаз и привел в порядок свои мысли, то оказалось, что то место, где я ночевал и где осталась вся моя вода, теперь лежит под толщею песка. И я, потратив весь день и кучу сил, трудясь нещадно и свирепо, так и не смог даже приблизиться к тому, чего теперь лишился безвозвратно.
И тогда я заплакал.
И тогда я оттуда ушел.
И тогда я понял, что череда моих потерь еще не прекратилась.
Я бреду по выжженной пустыне, теряя последние силы и кило-граммы веса, вспоминая прожитое просто для того, чтобы совсем не свихнуться…
«Во мне, созвучно шёпоту дождя,
Проснулось то, что до сих пор дремало...
Из пепла прошлого, как Феникс, вновь восстало
И полетело, раны бередя…»
Боже, сколько же вокруг ненавистного песка… Армейские ботинки тянут, словно двухпудовые гири. Но, их нельзя снять, потому что этот песок…
«Костёр во льдах и Солнце среди ночи!
И вот, уж, я не слышу мир вокруг...
Кто ты мне: враг, любимый, друг?
И чем ты отличаешься от прочих?»
…Друзья мои… Меня они покинули, как только в нас полетели первые стрелы… Ночью. Внезапно. Метко, разя наповал. Я же в этот час собирался за городскую стену тайно от друзей, потому что друзьям нельзя показывать свои тайники. Я уже сидел на верблюде, когда это все произошло, и поэтому в отличие от многих смог удрать в пустыню. Подальше от той, которую любил. И обратная дорога теперь была, уж, невозможна…
«А я, как зеркало, стараюсь отразить
Иль не заметить вовсе эту бурю...
Я не скучаю больше, не тоскую.
Тебя учусь я больше не любить…»
Полина, Полина… Я никогда тебя не видел, и, всего скорее, уже никогда не увижу… Моя знакомая по миру Интернета, сейчас так много значишь для меня. Твои стихи, выстраданные в результате потерь, и только поэтому, достойные быть произнесенными вслух, держат меня на ногах, не давая зарыться чумазой мордою в песок, и так уснуть навеки, безвозвратно. Мне больно? Или мне приятно?.. Ты не искала своих потерь. Ты их не просила. Просто таким оказался твой личный путь. В твоей личной пустыне. Внутри Садового Кольца…
Приобрести много можно лишь потеряв многое…
«Отдай кровь и приими Дух» - так нас учат великие пустынники, для которых жизнь в сердце песков почему - то не стала наказанием…
Во мне крови почти, уж, не осталось…
Но вот что же я приобрел, потеряв теперь уже вообще все, кроме самой моей жизни? Или я еще потерял недостаточно?
Я чувствовал хорошо натренированным чутьем разбойника, привыкшего доверять своим инстинктам, что я как раз тут вот и оказался в настоящем моем положении именно для того, чтобы это все понять…
Иду, иду, иду, иду. Шаг за шагом, стадия за стадией… Преподобный Павел Фивейский, проживший в пустыне в полнейшем одиночестве девяносто один год, перед своею праведной кончиной вспоминал, что ему было очень трудно жить в пустыне…первые тридцать лет! На что же годен я, коль по прошествии трех дней уже собрался помирать?..
…А более всего меня расстраивало то, что сумка с письмами отца осталась там же, под песком… Конечно, я их помнил наизусть. Но, ворошить в своей памяти нематериальные строчки совсем не одно и то же, что держать в своих руках тетрадочную бумагу в клеточку, еще сохранившую слезы отца, который плакал, когда писал мне, пытаясь как - то отвадить меня от тех дел, к которым тяготела моя испорченная натура.
Я, конечно, ему отвечал, передавая письма всякий раз, как только кто - либо из огромного числа моих знакомых следовал в сторону… В общем, туда, где жил отец… Это заставляло, видимо, его полагать, что я еще не совсем потерян, раз трачу время на ответы, хотя на самом деле отвечал я ему только и единственно только по причине того, чтобы утешить старика, сообщив ему очередную порцию лжи о себе…
Эти горы лжи, накопленные в моем сердце за долгие и долгие годы, с тех самых пор, как я покинул родительский кров. Это именно они всякий раз сжимали мое сердце болью, которую не с чем сравнить. Это - понимание того, что любящий тебя старик, в одиночестве коротающий свой век, думает о тебе лучше, чем ты есть на самом деле. И ты лжешь, лжешь и лжешь, нанизывая горы лжи друг на друга просто потому, что нельзя сказать любимому человеку правду о себе, не убив его при этом…
…Теперь письма его были похоронены в глубокой песчаной могиле. И извлечь их оттуда не было ровно никакой возможности. К тому же я уже отошел от того места на огромное расстояние. Так что, вернуться назад я бы не смог уже никак… Отец, как бы я хотел сейчас быть рядом с тобой, вместо того, чтобы шляться все свои дни неведомо где, затерявшись под конец в непроходимой пустыне…
«Сын мой возлюбленный! Получил твое письмо, сын мой, и помянул дни прошлого. И, приклонив колени, горько восплакал. Я сказал - «Как суетен этот мир и непостоянен! Как не остается эта жизнь в одном положении, но все постоянно превращает и изменяет. Увы! Напрасны старания человека. Сегодня мы вместе, а завтра разлучаемся. Сегодня радуемся, веселимся, - завтра бранимся, огорчаемся. Сегодня сладкогласно поем. Завтра умираем и черви нас поедают. Ах, тщетный мир! Ах, лживый человек! Вчера у меня было много сыновей, и я хвалился своими сыновьями, - сегодня с одним только собою находясь в смиренной пещере, болезную и стенаю над самим собой… А завтра, может быть, поминки будут совершать-ся надо мной.
…Скоро, уже скоро, отец, совсем уже скоро мы вновь, как и во времена моего детства, когда ты возил меня на своих плечах, мы снова будем вместе, и я, наконец, смогу сделать то, о чем мечтал очень и очень давно… Прижать тебя к своей груди и так, горько заплакать от счастья и от того, что там, за Великим Порогом Всего, там уже мы не расстанемся…
Сколь тщетна эта жизнь, воистину, сын мой! Сколь обманчива и коротка! Вот и снова Новый Год! Снова пожелания и надежды, однако, и наша смерть где - то притаилась и ждет. Какой - то день или ночь будут последними и для нашей собственной жизни. Поэтому блажен, кто день и ночь помнит о смерти и готовится ее встретить. Ибо у нее есть обычай приходить к тем, кто ее ожидает, веселой. А тех, которые ее не ждут, - настигает горькая и жестокая! Посему поразмысли и ты, сын мой, о лжи и обмане этого льстивого мира, и с помощью Божией Благодати смотри, не согрешай никогда! Ибо льстивый этот мир понуждает всех, чтоб они были близ него. Может когда - то удастся поймать их в свои сети, и иметь навсегда своими. Ибо люди обманывают и обманываются.
Будучи смертными - над своим смертным трудятся. Однако, ты слушай в себе день и ночь Божий голос. Не люби мир и весь обман мира, ибо быстро он проходит, и все его радости минуют… Только творящий волю Божию - тот пребывает вовек. Помни каждый день, сын мой, что ты призван пройти эту жизнь, как монах, а не как мирской.
В миру итак достаточно мирских. Я радуюсь, если радуешься. Печалюсь, если печалишься, добрый мой сын. Страдаю, если страда-ешь…Не печалься сверх меры ни о чем. Возложи все на Бога. А Он лучше нас знает пользу души. Попечениями и размышлениями больше разрушаешь, чем исправляешь себя.
Зло, произошедшее в прошлом, только покаяние и изменение жизни исправляет. Итак, радуйся в Господе и позаботься остаток своей жизни пройти в покаянии.»
…Да. Это хорошо про остаток жизни. Очень вовремя… Последний раз, когда я помочился в ненавистный песок, то заметил, что моча моя стала тёмно – коричневого цвета. А кроме этого меня преследовала нестерпимая боль в области правой почки, чего раньше не было никогда. Вероятно, это от того, что когда я пал с высоты в песчаную кашу, то упал я на бок, сильно изогнувшись, т.к. еще в падении хотел расположиться ногами вниз. Ничего, конечно, у меня из этого не вышло, и я упал, как мешок, на правый бок после того, как дюна сдула меня с себя…
С тех пор у меня ныла вся правая сторона тела. Но, если в отношении ушибов рук и ног можно было и потерпеть, то боль в почках меня серьёзно тревожила. Впрочем, как говаривала моя тетушка, от чего – то ведь надо умирать…
«Зло, происшедшее в прошлом, только покаяние и изменение жизни исравляет…» Простая эта мудрость, которую я читал и перечитывал сотни раз, наконец – то, до меня доходит. И по иронии судьбы здесь ни покаяться, ни исповедаться некому, кроме Творца, который итак всё обо всём знает и у которого я, как на ладони. А еще у меня не остаётся совсем ни времени, ни возможностей что – либо в своей жизни менять. Всё. Похоже, я испил свою чашу до дна, до последней капли быстроутекающей моей жизни… Господи, где Ты?
…Я остановился у камня, который одиноко валялся в бескрайних песках, и к которому я, оказывается, бессознательно шел уже довольно давно. Я устало плюхнулся в его тень, хотя его тени хватило ровно настолько, чтобы в ней укрылась одна только моя голова и левое плечо, и мгновенно уснул.
Я уже не думал ни о собственной безопасности, ни о спасении. Мне стало всё равно. Поскольку еще сутки назад в глубине души я понял, что пустыню мне не пройти. Просто шел себе и шел, пока мог. Но теперь всё. Этот камень – он и будет моим последним пристанищем. В полусне – полубреду мне вновь почему – то привиделся Эрмитаж, таким, каким я его запомнил в последний раз много – премного времени назад… Зима. Холодно, и мы с Михаилом прячемся в поднятые воротники, а наши женщины стоят спиной к невскому ветру, и из их капюшонов вырывается пар… Дышат себе в замерзшие руки… Холодно, очень холодно. Меня всего сотрясает озноб… И тут двери Зимнего открываются и мы входим внутрь, прячась от февральского мороза… Ты тогда сказала, я помню, «Боже, как здесь пусто! И эхо!.. Там, кажется, лежит человек…»
…Твоё лицо, такое ясное, такое лучезарное, высунувшись из спавшего капюшона, приближается к моему лицу, которое я, почему – то, тоже вижу, и я понимаю, что ты собираешься поцеловать меня в ледяной лоб, но вместо этого я слышу слова: «Эй! Ты жив? Очнись!» Твой поцелуй так сладок, так похож на воду. И она льется мне в гортань. И я жадно пью твои медовые уста, судорожно глотая жизнь, исходящую из них…
Эта вода, излившись прямо из твоих губ, возвращает меня к жизни. Но не в фойе Эрмитажа, а опять–таки, у камня, в ненавистной пустыне, где я завалился в последний раз, чтобы просто умереть. Но не умер. А вместо твоего лица перед собою, сфокусировав расстроившееся зрение, я вижу лицо красивого и очень древнего старика в чалме, и слышу его слова. «Слава Всевышнему, - говорит старик.- Ты пришел в себя… Потому что я уже споил тебе всю нашу воду».
Глава 4. Странные люди.
Я автоматически отметил про себя это «нашу» и решил припод-няться на локтях, чтобы посмотреть, скольких еще людей объединяет это слово, но не смог этого сделать, т.к. выпитая мною тухловатая вода, которую в меня влил старик, вконец меня обессилила. И снова нестерпимо захотелось спать. Но! Мне просто необходимо было знать в компании каких людей я оказался, поскольку добрая половина всех людей из близлежащих стран хотела бы моей смерти. За последние два десятка лет наша шайка успела создать себе замечательную рекламу. Старик это, конечно, понял и приподнял мою голову так, чтобы я мог видеть людей, бывших вместе с ним.
Их оказалось совсем немного: молодая, высокая женщина, закрывавшая лицо платом от песка да двое пацанов. Одному, который постарше, было по виду уже за двадцать, а тот, кто поменьше, был совсем еще малец, лет, я думаю, десяти – одиннадцати. Был у них также и ослик, очень грустного вида, на котором был навьючен весь их скудный скарб в двух тюках.
- Это моя жена и мои дети - просто сказал старик, указав рукой в сторону своей жены и своих детей, стоявших поодаль от нас.
- Ты кто? - вновь заговорил он, обращаясь ко мне. И я обратил внимание на то, что этот дивный, древний дед очень походит внешностью на отца нашего Авраама, сошедшего к нам сюда прямиком с гравюры Альбрехта Дюрера.
- Мое имя Гафур, - сообщил я старику свое имя, которым, надо сказать, в этом мире я дорожил.
- И откуда же ты, Гафур? – снова задал мне вопрос этот дед, устало присаживаясь рядом со мною на песок.
- Из Хель – Баллузы – полушепотом солгал я, ляпнув первое, что пришло мне в голову.
Он довольно долго молча смотрел в сторону, поверх меня, как бы разглядывая что-то на горизонте, а потом сказал
- Если ты Гафур из Хель - Баллузы, то я тогда Юрий Гагарин. Я знаю Гафура из Хель - Баллузы. И ты – не он… Гафур умер много лет назад от старости. Впрочем, - продолжал навязчивый дед, - если ты хочешь, мы будем называть тебя Гафуром, хотя я думаю, что ты – один из тех, чьи мертвые тела мы видели в изобилии четыре дня назад.-
«Это значит, что я теперь остался совсем один…» - подумал я.
Мы немного помолчали. Я молчал, потому что хотел, чтобы разговор вёл старик, давая мне информацию самостоятельно. Потому, что во время беседы с незнакомыми людьми, твой разговор обязательно выдаст сферу всех твоих интересов. Ты невольно всегда будешь склонять разговор либо к тому, что тебе хотелось бы узнать, либо к тому, о чем тебе хотелось бы заявить. И то, и другое будет проявлением сферы твоих интересов. А это опасно. Потому что мне ничего не известно об этих людях, очень странным образом встретивших меня в пустыне. С гораздо большей вероятностью ко мне с небес сошли бы ангелы, чтобы меня спасти, чем повстречались бы люди в пустыне, где на сотни лиг вокруг нет ничего живого.
Поэтому я молчал. Молчал и старик, видимо, по той же причине. В конце концов, ему это надоело, и он сказал с нескрываемым ехидством, обращаясь ко мне:
- Хорошая погода сегодня. –
- Да, неплохая. – Согласился я. – Несколько жарко.-
Он продолжал меня рассматривать, нисколько не скрывая своего интереса к моей персоне.
- Подвинься–ка немного, сынок, - сказал, наконец старик, - мне нужно набрать воды в запас. Потому что нам еще идти и идти. А следующий колодец будет в двух днях пути отсюда.-
С этими словами он просто взял меня и откатил в сторону, ни капельки не церемонясь. И меня удивила та лёгкость с какой он всё это проделал. Это означало одно из двух – либо он был необычайно силен для своих лет, либо же я вконец отощал. А всего скорее имели место оба фактора.
Теперь я лежал на животе в двух метрах от камня и от старика и по – прежнему не мог пошевелиться от слабости и боли в спине. Старик же, призвав на помощь старшего сына, стал откатывать камень в сторону, и им это удалось. То, что было под камнем, окончательно повергло меня в изумление. Я увидел, что под камнем лежит здоровенная, круглая деревянная крышка и что крышка эта закрывает отверстие тоннеля приблизительно, метрового диаметра, выложенного изнутри туфом. Скорее даже, тоннель этот более напоминал не колодец, в котором могла бы быть вода, а вентиляционный горнопроходческий шурф, уходящий вниз на неизвестную мне глубину под углом около семидесяти градусов.
Я думаю, что этот тоннель уходил вниз очень глубоко, раз старик рассчитывал тут почерпнуть воды. Старший сын старика, трудившийся вместе с ним, крикнул в открывшееся отверстие протяжное «А» и тут же получил подзатыльник. Это «А» звучало довольно долго, что убедило меня в правильности того, о чем я догадывался – проложить в середине пустыни почти вертикальный тоннель метрового диаметра на глубину – как я понимал, - не менее пятидесяти метров, могли только очень серьёзные люди плюс, конечно, очень серьёзная техника. Мне становилось интересно и тревожно… И откуда этот удивительный дед прослышал про Юрия Гагарина?
«Но вот ведь коллизия судьбы – подумалось мне, - я чуть не помер в пустыне от жажды, лежа на колодце!»
В течении всего этого дня я периодически терял сознание, воз-вращаясь к действительности всякий раз, когда меня снова и снова поили водой эти люди. Среди моих нескончаемых отключек был момент, когда мне дали пожевать немного брынзы. Но я был настолько обессилен, что не мог совсем двигать челюстями. Так что пищу пришлось отложить на лучшее время. Когда же я очнулся, не почувствовав вновь тяги к потере сознания, уже почти стемнело. Вещи этих людей, встретивших меня в пустыне, были разобраны, я лежал на каком – то тоненьком покрывале, а почти впритык ко мне лежал их ослик. Поодаль от нас горел огонек небольшого костра, над которым висел котелок на треноге и в нём что – то приятно булькало. У костра, на циновках полулежали трое из членов этой семьи. Отсутствовала женщина.
Я знал по своему опыту, что свет от костра на совершенно от-крытом пространстве, может быть опасен, т.к. в темноте пустыни обитает масса живности, которая может тебя сожрать, легко и просто придя на твой огонёк. Например, это мог быть один из пустынных львов. И я не видел для нашей компании совершенно никаких способов противостоять льву, если бы он вдруг решил здесь объявиться. Однако, эти люди, похоже, чувствовали себя совершенно спокойно, и это их спокойствие передавалось мне. Потому что в этот раз меня так же пронизывало и чувство голода, которого не было раньше. А это означало, что мой организм потихоньку набирает силы.
Старик с сыновьями о чём – то неслышно шептались, почти не нарушая своим скромным поведением основного закона песков, который гласит, что ты в пустыне - гость. Всегда. Даже если все твои предки на протяжении тысячи веков жили в пустыне, ты никогда не станешь для нее любимым чадом, но всегда будешь просто гостем.
Пустыня до крайности эгоистична. Ты находишься в мире, живу-щем по законам исключительно только своей собственной этики, которые нарушать нельзя, не рискуя при этом получить суровое наказание.
Пустыня может дать тебе всё – и пищу, и воду, и кров, и защиту. Если ты будешь неукоснительно следовать нехитрым законам, по которым живут бескрайние пески. Или же она может лишить тебя всего, что ты имеешь, способом, о котором ты даже не подозреваешь.
По степени неприятия человека поспорить с Бескрайними Песками могут только лишь Каменные Джунгли, если вы понимаете, о чем я.
Моё пробуждение не осталось незамеченным, потому что маленький мальчишка, сидевший у костерка ко мне лицом, и всё время не сводивший с меня своих огромных глаз, кивнул в мою сторону, как только заметил, что я очнулся. Похоже, в отношении меня у них уже сложился некий план, потому что я был еще жив. Старший сын старика поднялся, и я увидел в руках у него какую – то посудину, от которой шел обильный пар. Голод и не унимавшаяся жажда мгновенно дали о себе знать.
Парень двигался в мою сторону, и теперь, когда свет от костра падал на его лицо сбоку, мне почудилось, что ему совсем не двадцать лет, как я решил поначалу. Да и двигался он совсем не так, как двигаются подростки. Было в его движениях нечто неуловимо знакомое. Но я не мог понять что именно. Возможно, он был значительно старше.
Поравнявшись со мной, он пал на колени и кивком головы поприветствовал меня, поставив перед моим лицом глиняную миску:
- С пробуждением! – Сказал мне этот человек, явно желавший выглядеть младше своих лет. – Вот, отец приготовил для тебя отвар из разных трав, потому что воду тебе больше пить нельзя. -
«А как насчет еды?» - подумал я. Но вслух, конечно, ничего не произнес.
- Пей. – Сказал он мне и приподнял мою голову так, чтобы я мог напиться. То, что оказалось в этой посудине, было ароматным отваром, имевшим неизвестный мне запах. А на вкус это питьё было горьким и терпким. После нескольких огромных глотков я почувствовал сначала, что во рту вяжет, как после черёмухи. Сразу же вслед за этим у меня онемел язык. В голове сильно зашумело, а затем я вдруг увидел, что всё пространство вокруг меня прогнулось, и мы с этим парнем оказались на дне гигантской воронки. А те, кто остался у костра, вообще сидели на практически отвесной стене. К горлу моментально подступила тошнота, усиливавшаяся возникшим головокружением. Я понимал, что этот прогиб пространства возник потому, что хрусталики моих глаз изменили свою геометрию под воздействием того наркотика, которым меня щедро напоили эти люди. Но это понимание было слабой компенсацией всё возрастающему страху.
В довершении всего я потерял всякую способность не только двигаться, но и просто пошевелить хотя бы пальцами рук.
Я был сильно напуган, но не в состоянии был даже подать виду. Тут старик встал из–за костра и зашагал ко мне, двигаясь вниз по вертикальной стене, постепенно переходящей в пологую поверхность. В руках он держал нож, зажав его между двух палочек, потому что лезвие этого ножа было раскалено докрасна и светилось, не предвещая для меня ничего хорошего. Старик вместе со старшим его сыном вновь положили меня на живот, и он сказал, обращаясь ко мне:
- Я знаю, что ты сейчас всё слышишь. Не бойся. Я напоил тебя сложным отваром из трав, который также содержит в себе яды четырех змей и скорпиона. Поэтому ты ничего не можешь сказать, ты недвижим и тебе не больно. Этот состав приготовлен мною по рецепту древних египтян, которые называли его «водою мертвых». Сейчас я, – продолжал объяснять дед, наклоняясь над самым моим ухом, - ножом вскрою тебе нарыв на спине в районе правой почки. Потому что если этого не сделать срочно, то до утра ты не доживешь. Я не желаю знать ничего о том, кто тебе нанес это изуверское увечье, но уверен, ты достоин того, чтобы тебе отбили почки. Ты ничего не будешь чувствовать еще очень долго, но ты и не потеряешь сознания. Поэтому, конечно, тебе будет немного страшно. Но боли ты чувствовать не будешь, - это я тебе обещаю. Не бойся. -
С этими словами они с сыном стали что – то делать с моей спиной, но я, как и обещал старик, ровным счетом ничего не ощущал, кроме некоторого усилия с их стороны. Голову мою как - будто закутали в вату. Пространство вокруг нас по – прежнему оставалось вогнутым, и в голове у меня усиливался шум. Но, вспоминая свои походы к дантисту, во времена, отстоящие от нас на много эпох, в мире, которого уже давно нет, я отметил, что действия этого старика были намного гуманнее, чем в городской стоматологии с продвинутой техникой. Эти люди, решившие мне помочь по причине, мне неизвестной, по крайней мере, не потребовали с меня медицинский полис.
Тем временем, неожиданно из темноты возникла женщина, которую дед представил мне в качестве своей жены. Вид у нее был уста-лый. Видимо, она куда – то ходила и теперь вернулась. Это также объясняло и то, зачем у нас горел костер на открытой местности. В пустыне нет ориентиров. Поэтому ночью в пустыне можно куда – то целенаправленно двигаться только имея своим ориентиром источник света.
Сначала она подошла к костру и обменялась несколькими краткими репликами с младшим сыном, погладив его по голове рукой, а потом сразу же двинулась к нам. Она что – то несла в нашу сторону, но я не видел что. Тем временем, операция, по – видимому, была закончена, потому что дед сказал, обращаясь к женщине:
- Прежде, чем будешь зашивать, нужно очистить рану. –
Произнеся эти слова, старик позвал жестом к себе младшего своего сына, и мальчишка, - тот, что сидел у костра, - подошел ко мне и тут же непринужденно помочился прямо мне в открытую рану. При этом женщина стояла, глядя куда – то в сторону, а старший сын старика хихикнул. И до моего слуха вновь донесся звук подзатыльника. Когда эта нехитрая дезинфекция была сделана, мать этого мальчишки стала что – то, чего я, опять же, не чувствовал, делать с моей спиной.
Больше ничего не происходило. Подождавши немного, когда мне будут наложены швы, ко мне снова подошел старик и вновь со мной заговорил. Голос его был тих, но при этом твёрд.
- Всё. - Сказал он мне. –Может быть ты будешь жить. Утром, когда ты очнешься, то, конечно, почувствуешь и боль и неудобства положения больного, оказавшегося в пустыне. Мы поможем тебе добраться до ближайшего селения, и там тебя оставим. Потому что у нас есть более важные дела, чем таскать по пустыне человека, повинного во многих и многих смертях. И кстати, - добавил он, - я удалил большой нарыв на твоей правой почке. В ней был надрыв. Кто тебя так бил? -
С этими словами он осторожно накрыл меня какой – то тоненькой накидкой и ушел обратно к костру, у которого уже сидели остальные члены его семьи. А я снова захотел спать и подумал: «Всё – таки, почему мне так спокойно в обществе этих, совсем незнакомых мне людей, которые, не спросивши у меня разрешения, режут меня ножом, предварительно напоивши разными ядами?»
Рядом со мною мирно сопел их ослик.
Глава 5. Финка.
Утро. Обычное июльское утро в обычной деревне в Центральной полосе России. Слышится кукарекание неугомонного и очень клевачего петуха Маровых, мычание коров где-то вдалеке, на поле, и стрекот кузнечиков прямо под окном деревенской трехоконки, которое завешено грязной марлей. Возле моей головы жужжит назойливая муха, и где – то совсем рядом тихий голос говорит: «Зайчик, вставай! А то проспишь всё Царство Небесное!»
Конечно, это бабуля уже испекла пироги. Потому что этот аро-мат… Ах!
Я легок, как мотылек. Я вскакиваю с соломенного матрасика, лежащего на простом дощатом некрашеном полу, и замечаю, что у меня, почему – то, ничего не болит. У меня не ноет и легко гнется во все стороны моя спина. Не ноют вечно больные ноги, и – О, Боже! – У меня во рту еще все зубы. Хотя нет, не все. Многих по – просту еще нет, потому, что они у меня еще не вылезли.
Сейчас мне десять лет.
Сон мгновенно сменяется на активный мой ритм, и я совсем не ощущаю этого перехода. Так бывает только в детстве, когда у тебя нет хронической депрессии и кучи прочих атрибутов бытия, свойственного тому возрасту, в котором детство уже вспоминается, как невосполнимая утрата. Как где – то позабытое счастье…
…Я перепрыгиваю через рыжего хозяйского кота, который по наглости своего характера всегда лежит вдоль порога двери, ведущей прямо из комнаты через коридор избы в хлев. А там, в хлеву, где живут куры и гуси, есть то, что заменяет жителям деревни туалет. Там есть жердочка…
…Бабуля извлекает из русской печки открытый пирог с черникой, которая собрана утром в сухом хвойном лесу совсем невдалеке от избы, где мы снимаем комнату у простой русской тетки по имени Мария.
Тётя Маша Марова. Идет июль одна тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года от Рождества Христова. Вернее, Новой Эры, как принято было говорить в те годы…
Муж Марии, Василий Маров, только что вернулся из очередной отсидки, и поэтому храпит пьяный в соседней комнате. А мы в этом году в деревне только вдвоём с бабулей. Потому что мама всего полгода назад, в середине февраля, родила моего младшего брата и поэтому, конечно, оставалась в городе.
Я хватаю набегу кусочек бабулькиного пирога и ничем его не запивая, мчусь босиком вместе с деревенскими мальчишками в колхозный сеновал. Там уже собрано под огромным навесом достаточно свежего июльского сена первого покоса, и мы ныряем в него, как в воду, и принимаемся рыть в этом огромном ароматном миру норы и ходы нисколько не хуже мышей, которых тут также достаточно.
Мы живем в этом сене почти до самого вечера. А вечером также дружно идем с самодельными луками на колхозные пруды стрелять в лягушек, у которых к этому времени уже вовсю начинаются песни.
Тогда в России не было движения «Зеленых», как, впрочем, и никаких иных «цветных» движений. Никто из нас, тогдашних десятилеток, насколько я помню, не стал ни живодером, ни извращенцем. Да и лягушек в пруду не стало меньше.
Из всех нас я один бегал домой на обед.
Я подхожу неслышной легонькой походкой к дому, где мы с ба-булькой отдыхаем, и останавливаюсь возле открытого настежь окна послушать разговор двух взрослых. Они такие разные – моя бабулька и дядька Вася Маров. Бабулька была младшей дочерью в семье православного священника, в Солигаличе, и воспитывалась с пеленок у сестер тамошнего женского монастыря, где её отец и мой прадед, протоиерей Алексей Голубев, окормлял насельниц. Ещё до революции…
- Я тебе говорю, Василий, - слышу я голос бабули, который теперь содержит в себе незнакомые мне жесткие нотки, - Я говорю тебе, оставь мальчишку в покое.-
Слышно звякание посуды. Должно быть, они пьют чай.
- Да что ты, Алексеевна, - слышу я теперь грубоватый и спокойный баритон Василия Марова, - я ведь к нему по – отцовски… Вот пойдем завтра за солониной с ним. Отпустишь? –
- Отпущу. – Говорит моя бабуля, - Но с условием, чтобы от тебя он не нахватался никаких твоих привычек…-
Голос её твёрд, но при этом совершенно спокоен.
- Я знаю, - продолжает бабуля, - что ты заслуженный человек, фронтовик. Да и мужик ты неплохой, несмотря на то, что сидишь постоянно. Но… Смотри мне! Никакого мата, и никаких разговоров о вашем воровском мире. Я не для того тебя в госпитале спасала, чтобы потом ты мне из внука блатного сделал! -
- Дак … - начал-было Василий фразу, и так ее и не закончив, сказал: - Конечно, Алексеевна, конечно … -
Мне неловко стоять и подслушивать разговор двух взрослых людей, потому, что мне с пеленок объясняли, что это нехорошо. Но речь ведь идет обо мне, и моё любопытство пересиливает.
Ничего, однако, более не происходит. И я, выждав секунду - другую, влетаю в дом для того, чтобы, быстренько перекусив, умчаться обратно к мальчишкам, которые дразнят меня «городским», совершенно не намереваясь при этом как – то обидеть.
Следующий день начинается для меня в четыре часа утра. Как раз тогда, когда становится светло. Дядя Вася, одетый, уже нетерпеливо курит, сидя на крылечке, и дымок махорки врывается в избу вместе с утренним туманом. На нём высокие болотные сапоги, старые, выцветшие армейские брюки – галифе, зашитые уже во многих местах, и легкая ветровка поверх какой – то немыслимо пестрой рубахи, не застегнутой ни на одну пуговицу.
- Алексеевна! – Ворчит Василий, - что вы там копаетесь. Щас го-родские нахлынут с поезда, вытопчут лес, как кони Буденного. Только и видали тогда грибов! –
Бабуля наскоро меня обувает в детские резиновые сапожки и одевает на меня сверху болоньевый плащик, купленный по чистой случайности в Москве в «Детском Мире». Я выбегаю на улицу к Василию, а она, высунувшись в окно, крестит нас «частым крестом».
Прохладно. Роса. Легкий туман. На улице, по которой мы идём, старая соседка выгоняет свою корову, чтобы та весь день была в колхозном стаде.
- Вася! – Негромко говорит нам вслед моя бабушка. – Вася, помни, о чём мы говорили! –
- Лана – отвечает Вася сквозь набитый пирогом рот. И тут же, вступив, как водится, в коровий блин, выдает несколько слов, которые я не могу говорить вслух, потому что я еще мал.
Он шагает своими огромными шагами, а я бегу за ним, чтобы просто не отстать. Потом, уже за деревней, до него доходит, что я торможу весь процесс сбора грибов, и он сажает меня к себе на шею, а моё маленькое лукошечко суёт в свою бельевую корзину. Теперь он чувствует себя свободным, и прибавляет ходу. Ну, а я? А мне только того и надо… Я сижу на шее у Василия Марова на высоте двух метров над землей и руками кручу воображаемый руль, стараясь сообщить своему транспорту направление движения.
Я всегда знал, что у Василия и Марии было двое взрослых сыновей – Николай и Толик. Старший, Николай, утонул, переходя по льду Волгу. А младшего, Анатолия, в том же году съели волки, когда он шел домой из лесного техникума, где учился с восьмого класса. Он решил срезать дорогу, пройдя лесом. Народ в деревне говорил, что это в наказание за то, что Василий беспутный мужик, вор. А бабуля моя отговаривала злоязычников от, как она выражалась, напрасного осуждения, и даже поругалась с соседкой Тонькой - медичкой до такой степени, что они обе таскали друг дружку за волосы, пока их не разлили водой подоспевшие на шум мужики.
Бабуля любила Василия. Она видела в нем что – то, чего не видел больше никто. Любила его и Мария. И ждала каждый раз, когда его сажали за очередную кражу колхозного имущества. Конечно, как я понимаю теперь, Василий Маров был больным человеком, хронически воровавшим всё, что плохо лежало. Но, с другой стороны, он прошагал всю войну от звонка до звонка в роте фронтовой разведки. И иногда, будучи в изрядном подпитии, он вспоминал фронтовые дни. И даже тут самым излюбленным его рассказом был момент, когда он с товарищами ушел «за языком», и, забравшись к немцам в избу, первым делом упёр у них все ценности.
Он смеялся, когда это рассказывал.
Он относился к воровству чужого добра, как к стилю жизни. Такому же, как, например, увлечение филателией, не видя в воровстве абсолютно ничего предосудительного.
Вот и лес.
Дядя Вася снимает меня со своей шеи и вынимает из своей кор-зины моё лукошечко.
- Теперя сам. – Говорит он мне. – Да смотри, не теряй меня из виду. Я по лесу не гулять хожу, а бегаю бегом. Потому что волка ноги кормят. Если только перестанешь меня видеть, сразу кричи.-
- А что кричать? – Серьёзно спрашиваю я. Он улыбается и говорит
- Просто позови меня. –
Я никогда не видел грибы в лесу. Я всегда удивлялся тому, как человек может в крошечной кочке, практически незаметной для глаза, и закрытой сверху толстым слоем хвои и прелых прошлогодних листьев, разглядеть гриб?
Через полтора часа очень быстрой ходьбы по лесу у Василия было всё, что нужно для того, чтобы с полной победой вернуться домой. Ну, а у меня в лукошечке не оказалось ничего. Потому что я бежал строго за дядей Васей. А после него в лесу грибов не оставалось.
Наконец, он остановился у большой поваленной сосны, поставил свою корзину, вынув из неё предварительно какой – то свёрток, и мне сказал.
- Щас мы сбегаем с тобой на болото. Свою корзинку клади сюда – и указал ногой под сосну. Сам же он свою корзину, практически полную грибами, тоже засунул под упавшую сосну и заложил со всех сторон ветками, которые почему- то тоже очень кстати тут оказались. И мы налегке двинулись в сторону жуткого болота, имя которому Патрина топь. Там люди пропадали постоянно. Разумеется, те, кто по своему слабоумию рисковал туда соваться.
Я понимал, что ходить на Патрино болото – это ровно то, что бабуля мне категорически запрещала. Да я бы и сам не посмел, потому что рассказы деревенских мальчишек об этом гиблом месте въелись в мою душу нестерпимыми ужасами. Но, что я мог сказать взрослому дядьке, который вырос в этих краях? Да он бы и не оставил меня в лесу караулить наши корзинки. Потому что в краях этих водилась и рысь, и мишки, и прочая лесная живность.
Быстро, молниеносным движением Василий смахнул с дерева длинный и увесистый сук. Затем взял меня в охапку и вновь водворил себе на шею, и сказал
- Сиди тихонько. На трясине не бойся и никак меня не отвлекай. –
- Ладно. – шепотом говорю я, и мы идём. Но уже не так, как раньше, бегом. Куда делся тот дядя Вася, который ломится по лесу, словно лось. Теперь он напоминает мне рысь, движущуюся медленно и очень аккуратно, выверяя каждый свой шаг. Палкой тычет впереди себя, проверяя прочность трясины. А трясина колышется под нашим совокупным весом, как палуба рыбацкого баркаса в сильный шторм, и мне страшно.
Даже сидя на шее у дяди Васи, мне страшно смотреть в черноту провалов топи, в те дыры в трясине, каждая из которых стоила кому – то жизни. Их лесники забрасывают ветками. Но новые дыры образуются снова и снова.
- Вот тут лось давеча завалился – вполголоса говорит дядя Вася даже не мне, а, скорее, самому себе. И я, повернув голову направо, с ужасом смотрю в черную дыру продолговатой формы, которую мы огибаем по большой дуге, и почти физически ощущаю боль, ужас, панику огромного и сильного зверя, сгинувшего накануне в хлюпкой бездне. Потому что я вспоминаю тот страшный, душераздирающий рёв, который был слышен третьего дня вечером.
Патрина топь…
Кто бы осмелился жить на болоте, если даже местный, ушлый и очень осторожный мужик, сумевший выжить в Великой Войне, заметно боится этого жуткого места?
Ну, разумеется, только тот, кто еще круче, чем Василий Маров, и чей шалаш внезапно возникает перед нами. Из этого шалаша струится едва заметный дымок, а меня снимают с шеи, и мои затекшие ноги моментально начинает колоть тысяча иголок.
- Стой здесь, Вовка. – Говорит мне дядька Вася. – Стой, и никуда не двигайся. А то сам знаешь… А я друга проведаю. –
С этими словами он тихонько свистит, как птица, и на его свист из шалаша выглядывает лицо человека неопределенного возраста. Вы-глянувший мужик настолько страшен, что не будь он человеком, я бы подумал, что это и есть тот самый леший, которым меня всегда пугали местные мальчишки.
Возможно, они были недалеки от истины, потому что Василий, протянув руку болотному жителю, сказал
- Привет, Леший. – И сказал он это очень тихо.
- Привет, Колесо. – Также тихо ответил ему Леший, и я узнал, что дядя Вася имеет еще одно имя.
- Вот, - говорит Василий Лешему, протягивая ему сверток, - я тут собрал всё, как ты просил.
- Это кто? – немного резко спрашивает его Леший, кивая в мою сторону.
- Вовка, внук Алексеевны – отвечает Василий, и я замечаю на физиономии Лешего неподдельное уважение.
Они оба удаляются внутрь шалаша. Но, перед тем, как скрыться, Василий оборачивается ко мне и говорит шепотом
- Смотри, никуда! – И подумав секунду, добавляет – А то Леший тебя съест. – И говорит он это так серьезно, что я понимаю, что это так и есть.
Так я стою и кормлю собою полчища комаров, которые, как по команде собираются, наверное, со всего леса, специально для того, чтобы позавтракать тут мною. Мне себя до слез жалко, потому что я такой еще маленький, а эти комары такие здоровенные…. Но уйти некуда, и мне ничего не остается делать, как только ждать, когда Василий – он же Колесо, - обсудит со своим другом все их проблемы.
Наконец, что – то жуя, Василий показывается из этого крошечного шалашика, в котором непонятно каким образом смогли уместиться двое огромных мужиков. Я чувствую острый запах самогонки, которую Мария Марова гнала время от времени частично на продажу, частично, для себя и мужа Васи. Вслед за ним из шалашика выбирается и Леший, уже изрядно захмелевший. Они обмениваются легким рукопожатием. Молча. Затем Леший наклоняется всем корпусом ко мне и говорит так тихо, что я едва слышу его слова. Он говорит
- Никому не сказывай, Вовка, о том, что ты здесь видел. –
И потом также молча, мы следуем с дядькой Василием обратным путем к поваленной сосне через всю Патрину топь. Причем теперь я иду своими ногами немного впереди дяди Васи. Там, у поваленной сосны, Василий изымает из-под ствола свою корзину и, бегло в нее взглянув, говорит сквозь зубы
- С–сволочь, ворьё! Барсук порылся. – И выдаёт еще пару совсем нелитературных слов.
Я также смотрю в его огромную корзину, однако, ничего не вижу в ней особенного. Грибы, как грибы… Где-то недалеко от нас лесной воришка барсук, наверное, потирает ладошки и посмеивается над нами.
Василий нагибается за чем-то вниз, потом выпрямляется и говорит мне
- Вынимай своё лукошко и айда домой. –
Я нагибаюсь, заглядывая под зеленый ото мха ствол палой сосны, чтобы забрать своё лукошко там, куда его положил дядя Вася, и замечаю совсем рядом с ним нечто блестящее, красивое. Я это беру в руку и, извлекши на свет Божий, вдруг обнаруживаю, что это финский нож.
Восторгу моему нет предела, потому что нож настоящий, с красивой наборной ручкой из оргстекла. Я протягиваю нож дяде Васе и говорю
- Вот, нож. –
- Теперя он твой. – Говорит мне Василий. -Ты же его нашел. -
Так-то оно так, да не так! Потому что нож этот совсем не мой, а забытый кем-то. И этот кто-то наверняка теперь плачет о том, что потерял такой красивый финский нож. Поэтому, наклоняясь, я кладу финку обратно под ствол дерева. Мне нестерпимо это расставание с тем, о чём тайно мечтает каждый мальчишка. Но! Нельзя. Нельзя брать чужие вещи.
- Ну, ну, ну! - Восклицает дядя Вася, глядя на то, как я, скрепя сердце, пытаюсь положить нож обратно под ствол упавшей сосны.
- Эт, брат, никак нельзя делать! – Добавляет он, и изымает нож обратно. – Ты ведь его нашел, так? – спрашивает он меня
Я молча киваю головой. Потому что нож этот нашел я.
- Вот теперя послушай, - говорит мне дядя Вася. – Нож этот теперя твой. По жизни. Потому что ты нашел то, что ненужно никому. И ты теперя этой ненужной никому вещи найдешь применение. Нож – это вещь! – Продолжает дядя Вася. – А ты взял то, что всё равно никому не нужно, и пропадет тут без дела. –
- Как же, нож никому не нужен? – Пытаюсь я вставить своё слово. Тогда дядя Вася Маров, присевши на корточки, смотрит мне прямо в глаза, и я выдерживаю этот его взгляд. Его глаза чисты, как небо, и то, что он мне говорит, настолько неоспоримо, настолько логично и настолько убедительно, что противостоять этим его словам никак у меня не получается.
- Запомни, Вовка, - говорит мне дядя Вася, глядя мне прямо в глаза и делая акцент на каждом слове,
– Нужные. Вещи. Не. Теряют. –
Он тянет паузу, чтобы до меня дошло, и продолжает. – Я вот, к примеру, не теряю же свою махорку, не теряю свои ножи и я не теряю ничего из тех вещей, без которых не могу обойтись. А ты, Вовка, никогда не потеряешь ладанку, которую тайком носишь, чтоб никто не видел, потому, что в Бога верить нехорошо. Ты её поэтому носишь тайком. И не потеряешь никогда. А если случится тебе её потерять, то ты тут же бросишься её искать везде. И будешь искать, пока не найдёшь. Ведь так, Вовка? – спрашивает меня дядя Вася, и я киваю головой. Потому что ладанка, которую мне зашила бабуля под воротничок рубахи, мне и в самом деле почему-то дорога.
- Во – от. – Говорит он. – Поэтому, если вещь долго валяется, и за ней до сих пор никто не пришел, то это значит, что она никому больше не нужна. И именно поэтому ты сделаешь доброе дело, если снова дашь этой вещи поработать. Теперя для тебя. Так? – Спрашивает он меня.
Я не знаю, что мне ответить дядьке Василию, который ждет от меня ответа и который мне безгранично нравится. А в небе тем временем начинает погромыхивать гром, который, впрочем, еще очень слаб, чтобы застать нас врасплох.
Дядя Вася продолжает, сидя на корточках, смотреть мне прямо в глаза, ожидая, когда же до меня, наконец, дойдут столь простые и очевидные истины. А меня, как назло, заклинило. Так же, как недавно на уроке ритмики, когда я забыл все движения вальса, которым нас учили, и стоял, как вкопанный, рядом с покрасневшей от стыда девочкой из нашего класса. Мне вот и сейчас почему-то стыдно. Я всё думаю про то, что было бы совсем даже неплохо иметь у себя такой вот нож. И при случае можно им похвастаться перед мальчишками, которые откроют от изумления рты, как только увидят у меня такой нож. Я бы даже приврал немножко. Совсем чуточку бы приврал, когда сказал бы, что нож этот мне подарил Леший в самой середине Патрина болота, куда мы ходили с дядей Василием. Я вижу, как деревенские мальчишки стоят, полные уважения ко мне, городскому. Дядя Вася тем временем снова говорит мне, почему-то переходя на шепот. Совсем как тогда, у шалаша Лешего.
- Пойми, Вовка, - говорит мне дядя Вася Маров, - что всему своё время. А каждой вещи – своё место. Это, брат, Ленин сказал! Вот, этот нож сделал кто-то, старался. И долго пользовался этим ножом. А посля то ли надоел он ему, то ли человек просто небрежный оказался, разява, что не любит свои вещи, и он пошел в лес по грибы и этот ножик забыл тута. И что этот фраер сделал после того, как хватился, что у него ножа-то больше нету? – Дядя Вася снова делает паузу, давая мне осмыслить сказанное им. И тут я замечаю, что вокруг нас становится как-то темно. Наверное, и впрямь, скоро будет дождик. Потому что и небо, и лес, и берёзы стали какими-то серыми, некрасочными и даже неприятными. И в лесу стало сразу же очень неуютно как-то.
- А ничего, Вовка, он не сделал. – Продолжает свой монолог дядя Вася. - Не пошел он обратно в лес найти свой нож. И плюнул на него. И уже забыл про него давным-давно. Поэтому я тебе и сказал, что нож теперя твой. Бери его смело и никого не слушай, кто тебе будет что-то там говорить про это дело. Потому что запомни, Вовка, - он снова смотрит мне прямо в глаза, и в них не отражается ничего, кроме посеревшего от туч неба. А в самых зрачках у дяди Васи качаются ветви берез - запомни, что те, кто тебе будут говорить, что это нехорошо – брать утерянную кем-то вещь, - они тебе это говорят из зависти. Потому что сами берут прекрасно, токма не говорят никому, что берут. А после, как-нибудь, я научу тебя его метать. – Добавляет он. – Мало ли, в жизни пригодится. - И дядя Вася подмигивает мне вполне заговорщицки.
Вопрос с предстоящим метанием ножа решает, конечно, все дело, и я одобрительно киваю головой.
Дядя Вася суёт финку мне за голенище правого сапога – совсем так, как и сам носит ножи, - и я уже этому рад. Потом снова сажает меня на шею, и мы движемся прямиком к дому, срезая по косой дуге угол через колхозное поле, где коровы жуют свой сладкий клевер. Дело движется к полудню. Жарко. Парит, видимо, на грозу, и у меня начинают слипаться глаза от всех тех интересных приключений, которые выпало мне сегодня пережить. Я ходил с дядей Васей по трясине, познакомился на болоте с настоящим лешим и, под конец, нашел мечту всей своей жизни, настоящий финский нож, который теперь мой по всем законам. Потому что он перестал быть кому-то нужен и поэтому этот кто-то его потерял в лесу, и даже за ним не пришел. Какой-то человек со странным и очень редким именем Фраер.
И теперь этот нож мой по праву…
…Мы с дядей Василием подходим к дому, из которого вышли за грибами в лес шесть часов назад, и устало входим в прохладу сеней. Василий так и идет в дом прямо в сапогах, чтобы сразу же сдать корзину моей бабуле для обработки. Потому что тетя Маша до позднего вечера будет на работе в поле. Сейчас время сенокоса, а грибы до вечера ждать, конечно, не будут. Я остаюсь снять сапоги и заодно спрятать куда-нибудь подальше от бабулиных глаз мой новый нож, и слышу, как в комнате дядя Вася спрашивает
- Что случилось, Таня? –
И по тому тону, каким он это говорит, я понимаю, что что-то произошло, пока мы бегали по болоту. Сунув финку в свой тайничок, за отошедшую доску в стене сеней, я тоже вхожу в комнату и вижу, что за столом сидит моя бабуля и в руках у нее папироса. Она глубоко затягивается дымом, втягивая его частично через ноздри. И дым этот, струясь через лучи света, льющиеся в распахнутое окно, создаёт невообразимо феерические узоры в воздухе комнаты. Ничего хорошего это не предвещает. Потому, что после того, как у бабули снова открылась язва желудка, она всё время пыталась бросить курить, и курила очень редко. Только тогда, когда что-то происходило совсем плохое в жизни нашей страны или в жизни нашей семьи.
Последний раз я видел ее курящей такой же вот «Беломорканал» ранней весной этого, тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года, в тот день, когда погиб Юрий Гагарин. Бабуля в тот день не только курила, но и плакала. А сейчас она говорит совершенно ровным голосом
- Наталья умерла.-
Последняя ее сестра, которая жила в Москве вместе дядей Шурой Кирилловым, замминистра финансов в правительстве Хрущева, теперь умерла. И это значит, что наш отдых в деревне закончен.
Недолгие сборы вещей.
Пока мы собираемся, дядя Вася запрягает лошадь, которую вместе с телегой выпрашивает у соседа до вечера. Он уже сидит за вожжами, когда мы выходим из дома с чемоданом и двумя сумками, и тут я вспоминаю, что финский нож я забыл в сенях, за отошедшей доскою стены. Я вскакиваю с телеги и стремглав бросаюсь обратно в дом. Бабуля провожает меня глазами, полными слез, и не спрашивает меня ни о чем. Я же, вынув нож и быстренько сунув его себе под рубаху, бегу обратно, захлопнув калитку. Прыгаю в телегу, а дядя Вася, смотрящий зачем-то прямо под хвост соседской лошади, задает мне вопрос под новые раскаты грома, которые уже значительно ближе
- Вовка, все в порядке? –
- Да. – Говорю я, и он, громко чмокнув губами, трогает лошадь с места. Нам ехать целых девять километров по проселку через сосновый бор, а потом через поле, до того места, где нас смог бы подобрать пригородный автобус. И я еще не знаю, что мне больше никогда не побывать в этой деревне, да и Дядю Василия я тоже больше уже не увижу.
Через много лет от этого дня, когда мы все вместе едем в телеге, обычным днем в середине июля, я узнаю кое - что, от своей бабули, которая будет лежать при смерти, умирая от рака желудка. Тогда, умирая, она будет рассказывать мне многое из того, что долго очень лежало камнем у нее на сердце. Расскажет она и то, что буквально через месяц от этого дня, когда мы еще все вместе едем в телеге по проселку, дядю Васю Марова арестуют в последний раз за то, что он помогал укрыться на Патрином Болоте беглому зэку по кличке Леший, с которым он когда-то давно воевал. А потом его посадят на целых восемь лет, и из зоны он уже не вернется.
Много, очень много событий произойдет в это время, в промежутке между серединой июля одна тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года и до самой бабулиной смерти, спустя шестнадцать лет. Много и хорошего и плохого, разного. Как и бывает обычно в жизни. Я за это время успею окончить школу, отслужить в армии, поучиться в институте и жениться. И многое изменится и в жизни семьи, и в жизни страны. Но сейчас еще целых два с половиной часа мы будем вместе. Моя бабуля, которая любит меня и любит Васю Марова, видя в нем не вора, а заслуженного и очень несчастного человека. Василий, который любит меня, как сына, вместо тех своих сыновей, которых он со своей женой, простой русской женщиной Марьей, потерял. И любит мою бабулю за то, что она никогда не отказывалась помогать ему, рецидивисту, видя в нем человека. И я, который любит бабулю и очень уважает дядю Василия. Такого смелого, простого и сильного дядьку.
Мы едем в телеге, и нам хорошо всем вместе быть. И я еще не понимаю того, насколько сильно изменился мир вокруг меня.
Уже изменился.
Что в жизни моей уже никогда не случатся дни, настолько солнечные и настолько счастливые, как еще сегодня утром. Потому что финский нож, который, как я пойму много-премного лет спустя, принадлежал дяде Васе, и который он сам нарочно сунул под палое дерево в том самом месте, где я смог бы его легко найти. И сейчас этот нож торчит у меня за пазухой, и я этому по-мальчишески рад. Тогда я еще не понимал, что эта вот самая дорога окажется дорогой, по которой я сейчас уезжаю из детства. Уезжаю из солнечных, беспредельно счастливых моих дней, погружаясь постепенно в землю моего изгнания. ... Тогда я не знал, да и не мог знать, что каждый твой нравственный выбор, каждое решение твоей души, происшедшее под давлением извне, либо по собственной твоей прихоти, все это меняет мир вокруг тебя. И делает его таким, каким он должен быть для того, чтобы полностью соответствовать твоим внутренним этическим установкам. Лишь по прошествии огромного количества времени мне станет известно то, что мир вокруг тебя формируется исходя из твоих решений таким образом, чтобы максимально соответствовать твоей этике. И что в соответствии с этим Законом каждый живущий является творцом своего Рая или своего ада уже при жизни. ...
Мы едем под начавшийся крупный дождик, и моя бабуля говорит.
- Вася, давай споем. – Голос у нее очень хороший. Потому что она пела в церкви. А у дяди Васи нет голоса совсем. Да и слуха тоже. И поэтому то, что они творят с каким-то грустным романсом, не поддается никакому осмыслению. Но, видимо, не в том дело, что они поют не в лад. А в том, что в них есть единство, несмотря на очевидную разницу в уровне мастерства.
Мы едем в телеге, и голоса поющих вздрагивают на каждой кочке, потому что в русских телегах нет рессор. Но это ровным счетом ничего не значит. В силу того простого факта, что нам и горько, и хорошо всем вместе мокнуть под дождем в трясущейся телеге, в полдень обычного дня, в середине июля одна тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года от Рождества Христова. Или, Новой Эры, как принято было говорить в те годы.
Глава 6. Легенда о Юрии Гагарине.
Тихо – тихо скрипят колеса небольшой повозки, которую тащит бедный ослик, превозмогая сопротивление упрямого песка пустыни. Ослику помогает старший сын старика. Он тянет телегу за конец прочной и толстой веревки, перекинув свободный ее конец через своё левое плечо. И по тому, под каким углом к поверхности земли находится его тело, я понимаю, насколько тяжелый труд он на себе несёт. Старик, держа за руку своего младшего сына, устало шагает справа от телеги. А с левой её стороны молча идут две женщины. В одной из них я узнаю знакомую уже мне жену старика, которая несколько часов назад зашила мне спину после того, как старик основательно в спине моей покопался. А другая женщина много старше первой, приземистая, коренастая, с большими руками, перевитыми жилами, и удивительно добрым выражением глаз. Она напоминает мне мою бабушку.
В телеге лежу я. На соломе, лицом вниз. И у меня по-прежнему еще нет сил, чтобы просто пошевелиться.
Я еще не вполне отошел от того питья, которое мне приготовил старик прошлым вечером для того, чтобы прямо в пустыне сделать мне операцию на моей правой почке. И это, я скажу прямо, мне совсем не понятно. Такие операции делают в стационарах, оснащенных хорошей техникой, а не в пустыне, на грязной циновке, под ветром, несущим пыль. Непонятно мне и то, зачем им вообще понадобилось меня спасать? Похоже, что старик уже давно догадался о том, кто я такой. Так как он сам мне об этом вчера намекнул, назвав меня человеком, «…повинным во многих и многих смертях.»
Как-нибудь я у него спрошу об этом. Но сейчас, когда на меня постепенно наваливается боль, - ибо действие наркотика уже почти за-кончилось, - мне не до вопросов.
Повозку, в которой меня куда-то везут, еще вчера вечером прикатили прямо по пустыне две женщины, которые теперь идут по левую сторону от меня. С утра до вечера, пока я был без сознания, от того момента, когда они меня нашли в пустыне умирающим, и до того момента, когда старик не закончил надо мной свою экзекуцию, жена его ходила в какое-то селение, которое было, очевидно, недалеко, и вместе со второй женщиной притащила по пустыне двухколёсную тележку вместе с сеном для ослика.
И всё это, очевидно, из-за меня.
И поэтому меня просто гложут вопросы, – с какой такой стати им было меня спасать ценой стольких усилий? Тем более, если они знают о том, кто я такой.
Ближе к селению телегу начинает здорово трясти. Потому что, наверное, песок уже кончился, и мы теперь едем по укатанному грунту. Эти кочки отдаются у меня в спине нестерпимой болью. Я начинаю довольно громко стонать, и старик вынужден остановить всю нашу процессию.
Старший его сын и ослик с удовольствием останавливаются, а мне краешком глаза видны самые окраины небольшого селения, до которого, впрочем, еще довольно далеко.
Уже совсем рассвело. Старик подходит ко мне и говорит
- Сильно болит? –
- Да. – Отвечаю я каким-то хриплым, незнакомым мне голосом.
Старик начинает рыться в повозке, у меня в ногах, и извлекает оттуда плотно закупоренный глиняный сосуд. Открыв зубами пробку, он подставляет мне горлышко этого сосуда прямо ко рту и говорит.
- Это не то, что было вчера. Пей, не бойся. Боль пройдёт, а ты снова поспишь.- И в его голосе я слышу столько тепла, что мне вспоминается мой отец и хочется плакать.
Но, мне понятно, что даже, если бы я не попросил пить, старик всё равно напоил бы меня тем, что он мне сейчас предлагает. И на его месте, я поступил бы точно также. Потому, что спящий человек не станет отвечать на массу неудобных, а, может быть, и опасных вопросов, которые неизбежно возникнут, как только мы въедем среди бела дня в селение…
Кочки, кочки, кочки… Когда-то давно я искренне полагал, что плохие дороги есть только у нас, в России, а не на южных окраинах дохристовой Идумеи, по дорогам которой мы катаемся нынче.
Впрочем, для меня эти места уже давно стали если не родными, то, по крайней мере, своими. Я здесь уже почти двадцать лет. После того, как…
Меня снова начинает клонить в сон. Однако мы еще стоим, никуда не двигаясь, потому, что старик ждет, пока я усну, не желая мне боли на неровностях грунта. Да и его спутникам нужен отдых. Поэтому, решив использовать возникшую паузу, я задаю ему вопрос
- Послушай, отец, - говорю ему я, - ты упомянул имя человека, о котором мне хотелось бы узнать. Если это можно.-
- О ком? – Устало интересуется дед.
- Помнишь, когда я соврал тебе, что я из Хель – Баллузы, ты сравнил себя с э… - Тут я тяну паузу, как бы вспоминая что-то. Я всё жду, когда старик продолжит мою мысль, назвав имя Юрия Гагарина, которое я якобы забыл. Но хитрый и старый ворчун тоже тянет паузу, ожидая, когда же, наконец, у меня сдадут нервы.
Я не сдаюсь. И тогда старик говорит
- Ты только подтверждаешь мои самые худшие опасения в отношении тебя. Ты не только не тот, за кого себя пытаешься выдавать, но, как теперь мне понятно, ты вообще не отсюда. И поэтому я всё больше убеждаюсь в справедливости людей, утверждавших, что ты – главарь шайки грабителей и убийц, - настоящий шайтан. Ты - не из нашего мира. Я не знаю, откуда ты здесь и когда появился, - продолжает дед, - но у нас каждый ребенок на тысячи лиг вокруг знает легенду о Юрии Гагарине. - Тут он умолкает. Молчу и я, потому что сказать мне по сути, нечего.
- Я вырос за океаном. – Говорю я ему, наконец. - Может, поведаешь мне эту легенду?
- Слушай, Гафур, - с усмешкой отвечает старик, - я уже начинаю жалеть о том, что мы тебя спасли. Потому что легенду о единственном в мире человеке, который мог летать, потому что его отец, Королёв, сделал ему железные крылья и научил его летать прямо по небу, между звезд, эту легенду принесли нам люди с севера. Из-за океана. А значит, ты снова нам врёшь, говоря, что ты тоже из-за океана. Все твои слова – ложь от начала и до конца!- И с этими словами гневный старик сплюнул в песок. – Вы тут появля-а-етесь время от времени! – Гудел дед, как потревоженный пчелиный рой. – Всё ходите тут в ваших странных одеждах, везде лезете со своими поученьями! Всех развращаете своими лживыми рассказами про то, чего не может быть. А еще на вас эта грубая и неудобная обувь, которая и выдает вас всякий раз, когда вы мне попадаетесь на глаза. – С этими словами разгневанный дед дернул меня за ботинок. – Что это за обувь такая? – Задал он мне вопрос о моих армейских ботинках. Они хоть и поизносились за прошедшие три года, как я снял их с какого-то убитого в стычке с нами человека в очках, как у Джона Леннона, но были еще вполне годны.
- Правы пророки! Видно и впрямь конец света уже близок – продолжал дед, - раз все большее число демонов проникает в наши края, соблазняя и совращая наших людей своими безумными россказнями. -
- Конечно! – Повышаю голос и я, настолько, насколько это мне позволяет моё болезненное состояние. Я уже давно ни с кем не ругался, и представившуюся возможность я упустить не хочу.
- Как же, как же! – Восклицаю я исчезающе тихим голосом. – Все вокруг хорошие, а я один плохой! Ты-то сам, что не лжешь мне? - Говорю я в адрес старика слова, которые должны быть очень для него обидными. Я даже пытаюсь повернуть к нему лицо, рискуя вывихнуть себе шею. Но этого делать и не нужно, потому что вконец разгневавшийся дед сам во мгновение ока оказывается у меня перед глазами. Он смотрит мне в глаза с очень близкого расстояния, и глаза его имеют опасный прищур.
- Говори, говори. – шипит мне в лицо дед. – Мне даже интересно! –
Это мне и нужно. Я к этому именно и клонил, пытаясь вытащить старика на откровение. И поэтому я говорю ему очень спокойно те свои соображения, которые я уже выносил в своей голове. Которые я уже четко сформулировал, несмотря ни на боль, ни на слабость, ни на то, что был под наркотиком.
- Ты сам лжец.- Говорю я несчастному старику, которому будет очень непросто пережить то, в чем я намерен его сейчас же уличить. Мне очень нужно выровнять счет в этом матче под названием «Игра в плохой – хороший». Потому, что я очень не люблю, когда мне начинает читать лекции по этике человек, у которого тоже есть скелеты в шкафу.
- Ты мне соврал, говоря, что та женщина – я взглядом покосился в сторону его жены, - которая годится тебе в правнучки, что она твоя жена. Это – раз. Ты мне солгал, что эти мальчишки, что вместе с тобой – твои сыновья. Потому, что если та женщина – твоя жена, - то она не может иметь сына, старше себя по возрасту. Это – два. И ничего мне не говори о том, что я плохой человек, потому, что скрываюсь тут, в пустыне от властей. Потому что ты сам скрываешься тут в пустыне, идя песками в то время, когда рядом есть неплохая дорога. Это – три. Ты идешь в пустыне, не щадя свою семью, в течение дня. А ночью, - продолжал я укорять несчастного старика, - а ночью, когда никто не видит, ты гонишь эту женщину, про которую ты мне солгал, что она твоя жена, ты её гонишь в селение за едой для тебя и даже за сеном для ослика… Не поступают так с женой. Я бы поверил, если бы ты мне сказал, что она – самая нелюбимая из твоих наложниц. Но ты упорно про-должаешь мне врать, что она тебе именно жена, а не рабыня и не служанка. Ты тоже не тот, кем хочешь, чтобы я тебя считал. И твоя чалма на голове не сделает тебя жителем пустыни. И знаешь, почему? - Спрашиваю я старика, который сопит, словно разгневанный бык. - Потому что ни один житель пустыни, ни за что и никогда не сделает такой глупости, как кататься по пустыне на этом несчастном ослике, для которого здесь нет ни корма, ни воды. Это – четыре. И, наконец, перестань судить о том, до чего ты еще не дорос умом, несмотря на весь твой почтенный возраст. Потому что те люди с севера, о которых ты говоришь, как о каком-то сброде, нисколечко тебе не наврали, говоря о Юрии Гагарине. Я знаю это точно, потому, что когда Юрий Гагарин полетел к звездам, мне было три года. И мне было десять лет, когда он погиб, пробуя летать на новых крыльях. Он погиб потому, что новые крылья ему сделали совсем другие люди. Потому что его отец, Королев, к тому времени уже умер. Ты судишь о том, что не можешь в себя вместить. – Сказал я. – Это – пять. И, наконец, последнее. Ответь мне, зачем твой старший сын хочет казаться подростком, тщательно сбривая свою бороду? Он тоже, как и все вы, не тот, кем хочет казаться.
С этими словами я умолк, ожидая эффекта. И эффект не замедлил себя ждать. Потому что мне на голову опустился молот кулака этого могучего деда, и всё вокруг померкло.
Глава 7. Вопросы.
Очнулся я в очередной раз, лежащим на очень мягком тюфяке возле одной из стен маленького и уютного дворика почти квадратной формы и был очень удивлен тому, что я все еще жив. Дворик этот был настолько чист и ухожен, что я бы никогда не подумал про то, что в паре километров отсюда уже начинаются пески бескрайней пустыни, которым нет конца. Пустыни, которая тянется на юг отсюда до самого конца Аравийского полуострова.
Стены, огораживающие двор и дом, в котором я оказался, были высоки. И это говорило мне о том, что здесь живут зажиточные люди. На противоположном от меня конце двора был вход внутрь дома. Этот дверной проем, лишенный двери, был завешен красивой и плотной тканью, немного колышимой под редкими наплывами вечернего ветерка. А сверху, над моею головой развесились еще неспелые гроздья винограда. Эта лоза обвивала массивные деревянные перекрытия, которые шли прямо поперек всего двора, создавая хозяевам глубокую тень в жаркие дни. Рядом со входом в дом был каменный сосуд для мытья ног. И поэтому я понял, что приютила меня семья иудеев. Это было неплохо. Потому что из всех народов, проживавших на относительно скромной территории суши, где разбойничали мои молодцы, только иудеи имели очень строгие правила поведения, регламентируемые их религией. Это именно и делало иудеев людьми очень и очень предсказуемыми. С таким народом всегда проще вести дела. И кроме всего этого, только от иудеев практически всегда можно было откупиться банальными деньгами, если разговор на иных уровнях заходил в тупик.
Стена дома в моем изголовье была глухой, имеющей лишь одно крошечное оконце довольно высоко от земли. Такой же была и стена, вдоль которой вытянулось мое тело. Я понял, что за этими стенами находятся хозяйственные, нежилые помещения. Наконец, стена двора в направлении моих ног имела в центре себя высокие, запертые ворота. Рядом с воротами была будка. Возле будки стояла огромная миска, более похожая на маленькое корыто. А из будки доносился чей-то низкий и очень громкий храп.
Я проверил свои оживающие чувства на предмет наличия тревоги, и к своему удивлению ничего не обнаружил.
Каким-то непостижимым образом все то, что происходило между мной и людьми, спасшими меня, никак не пробуждало во мне ни ма-лейшей тревоги. И даже тогда, когда странный дед меня уложил сокрушительным ударом, это не стало для меня чем-то обидным. И это отсутствие обиды тоже было очень и очень странным. Я понимал, что со мной – с самого того момента, когда эти люди нашли меня в пустыне, - происходят вещи, в которых я все меньше и меньше стал ориентироваться. Я чего-то явно недопонимал. Что-то, что я не мог сформулировать в своем мозгу и поэтому, не мог облечь в строгие логические формы речи, это что-то было порождаемо непониманием ситуации. Потому что люди, рядом с которыми был я в течение последних полутора суток, вели себя алогично. Они вели себя неправильно. Я мог сказать, что ни в моей прошедшей жизни, длившейся более сорока лет в мире, который я покинул, да и не в этой жизни, я не встречал людей, поведение которых настолько выходило бы из общепринятых норм, что это делало пришельцами именно их, а не меня. При всем этом я нисколько не сомневался в том, что и сам старик, похожий на Авраама, и все его домочадцы, являются именно местными.
Многое не сходилось во всем этом. И это было единственным, что меня беспокоило. Потому что я привык к практически полному пониманию людей этого мира, где я каким-то образом очутился двадцать лет назад. Моя подготовка и умственная, и физическая давала мне фору в отношение практически каждого местного жителя. За исключением только одного – единственного человека по имени Гангр. И сейчас я очень рассчитывал на то, что этот человек погиб вместе со всей моей командой.
В те редкие моменты, когда ветерок изменял свое направление, из дома до меня он доносил запах жареного мяса, приправленного специями. И, поскольку к настоящему моменту времени я не ел уже более четырех суток, если не считать одной змеи и нескольких крошек брынзы, вдыхание этих ароматов стало для меня настоящей пыткой.
Я лежал и смотрел на завешенный дверной проем, ведущий прямо к вкусной пище. Но я не мог встать и пройтись туда. Я был еще слишком слаб. Во время одного из острых приступов голода, мучавших меня, штора приоткрылась, и я вновь увидел маленького мальчишку, который очень внимательно на меня посмотрел и тут же снова скрылся в доме. Это, конечно, означало, что сейчас ко мне кто-нибудь выйдет. Однако время шло, а я так все лежал и лежал в полном одиночестве, забытый всеми. Меня это расстроило настолько, что снова захотелось плакать. Совсем как в детстве, когда я стоял на болоте и кормил собой полчища комаров, ожидая пока один очень серьезный дядька наговорится со своим другом. Наконец, появился старший сын старика и подошел ко мне.
- Привет. – Сказал он мне, и я в ответ кивнул головой. – Мать тебе готовит еду. – Продолжал он. – Тебе сейчас нельзя есть, то, что у нас на столе. –
Я это понимал и сам. Поскольку прошло чуть менее суток с того момента, когда дед с этим самым парнем произвели надо мною прямо в пустыне хирургическую операцию.
- Потерпи еще немного. – Вновь сказал мне этот человек, и я обратил внимание на то, что теперь его лицо приобрело характерную синеву в области обеих щек, подбородка и шеи. Я не сдержался и громко хмыкнул. Парень же этот добродушно мне в ответ улыбнулся и ушел в дом. А я подумал о том, как я смогу предстать перед неизвестным мне числом неизвестных мне людей, которые могли оказаться в этом гостеприимном месте? На мне не было ничего из моей одежды. Меня, пока я спал, раздели, разули, помыли и положили тут во дворе на мягком тюфячке, прикрыв сверху чистым плотным покрывалом из чистого хлопка. Это все дорогого стоило. А особенно дорого стоило само это покрывало, которым меня накрыли. Потому, что после меня им его придется выбросить. У меня все еще кровоточила рана на спине. И эти жертвы были очередным фактом, не вязавшимся никак с тем, что я привык ожидать от незнакомых мне людей. Впрочем… Может быть я плохо знаю жизнь?
Я лежал и думал о том, что вот именно сейчас мне лучше всего было бы поспать. Потому что муки голода стали нестерпимыми. Однако сон не шел, а мучавшие меня апокалипсические видения про то, как я умираю здесь, так и не дождавшись пищи, эти мои видения только усиливались. Наконец, что-то в доме стало происходить. Послышались голоса, и из дверного проема в мою сторону направились двое. Одним из них был мой знакомец, старик, вырубивший полдня назад меня хуком справа. Второй же был примерно моего возраста – лет около сорока. И звали его Иосиф. Потому что к нему обратился дед, назвав его по имени, когда попросил что-то принести. И пока Иосиф куда-то ходил, старикан этот даже не взглянул в мою сторону. И было заметно, что делает он это вполне демонстративно.
Между тем, показался Иосиф, несший две длинных жерди, и они вместе с моим стариком быстро пересекли двор.
- Мир тебе. – Сказал Иосиф, обращаясь ко мне. – Сейчас мы отнесем тебя внутрь дома. Там, конечно, намного жарче, чем здесь. Но с юга движется песчаная буря. Так что я убираю со двора всех, кто не сможет это пережить, включая и моего пса. Его зовут Бадж. Он совершенно безобиден. Хотя, может показаться несколько крупноватой собакой. Так что, когда вы окажетесь вместе в одном помещении, не бойся.-
С этими словами он вместе с дедом стал подсовывать под мой тюфячок жерди, а когда они это сделали, то взялись за них и, легко меня подхватив, понесли в дом.
Мы пересекли целый ряд небольших комнат, и я обратил внимание на то, что в этом доме оказалось намного больше народу, чем мне бы хотелось. Все они смотрели в мою сторону с нескрываемым любопытством, и это было, конечно, очень плохо. Многие из них кивали мне. А некоторые качали головой, что было выражением порицания. Из чего я заключил, что мне всего лучше было бы, все же, умереть в пустыне. Я не питал иллюзий по поводу человеческой природы. Конечно, и старик, и все члены его семьи, проявили в отношении меня чудеса милосердия. Возможно так же и то, что Иосиф, который был хозяином этого зажиточного имения, тоже поступит со мною так, как я никогда бы не поступил с ним. Но среди всех этих людей, которые смотрели на меня, - я это знаю точно, - обязательно окажется кто-нибудь, кто меня сдаст властям при первом же удобном случае. А потом придут воины в красивых кожаных доспехах и латах и арестуют меня. И будет очень хорошо, если они меня убьют сразу же по выезде из этого поселка. Потому что если меня отправят к местному легату, то моя предстоящая кончина будет долгой. Слишком долгой…
Между тем, меня, наконец-то положили на земляной пол в хлеву, как я и ожидал. Кудахтали всполошенные куры, а самом конце хлева я увидел того самого очень грустного ослика, который теперь жевал сено и выглядел значительно более счастливым, чем тогда, в пустыне. Хозяин куда-то вышел, а со мной остался старик. Мы остались в хлеву одни, и он, наклонившись ко мне, посмотрел мне прямо в глаза.
- Мы здесь застрянем на время, пока не кончится буря. – Сказал мне он. И в словах старика я не расслышал ноток радости.
- Сейчас моя жена тебе даст поесть немного из того, что тебе можно. А насчет этих людей?.. – Тут он постоял и помолчал с минуту. – Ты ведь знаешь, что тебя сдадут властям. И нас вместе с тобою. Хозяин дома – продолжал рассказывать старик, - мой давнишний и очень преданный друг. Ни он, ни члены его семьи никогда бы нас не предали. Но в этом жилище собраны люди, не имеющие крова над головой. И их Иосиф не мог оставить вне стен своего дома в то время, как с юга к нам летит смерть… Они тебя видели. Многие тебя узнали. Поэтому, к исходу бури ты должен будешь умереть. Естественной смертью. Так, чтобы каждый подумал, что ты не пережил болезнь. Только будучи мертвым, ты не понудишь никого бежать с доносом к легату местного легиона. Потому что, нет человека – нет и проблемы. – Высказал старик древнюю мудрость.
Он стоял и смотрел на меня совершенно спокойным взглядом. Так, как будто рассказывал о моей смерти не мне, а кому – нибудь постороннему. Тем временем в хлев к нам вошел хозяин дома, Иосиф, тащивший на длинной цепи какое-то чудище, которое рычало и упиралось всеми четырьмя лапами, явно не желая поменять свободу двора на застенки хлева. Это чудище посмотрело на меня и пискнуло, как котенок. И глаза у него были добрыми и очень грустными.
- Иди, иди уже, порождение ехидны! – Ворчал Иосиф в адрес чудища. – Вот ведь глупый пес! Не понимает, что снаружи его просто высушит до костей Дыхание Кара – Юла. –
Я знал, что такое Дыхание Кара – Юла.
Это такой ветер. Он налетает на земли Южной Идумеи внезапно, формируясь в самом центре Аравийской пустыни. Это то, от чего нет спасения, если только ты не успел укрыться в надежном помещении. Это такой ветер, который летит со скоростью скорого поезда. Он имеет температуру порядка шестидесяти градусов по Цельсию и нулевую влажность. Поэтому, когда он повстречает тебя на своем пути, то через час превращает тебя в совершенное подобие египетской мумии, высушивая тебя именно до костей. Как правильно и сказал о том Иосиф. После соприкосновения с этим ветром, во всем живом не остается никакой влаги. Ему не может противостоять никто.
Поэтому мне, конечно, было понятно то, почему хозяин этого имения собрал у себя в доме столько народу. Я полагаю, здесь им были собраны все местные бомжи.
Когда Иосиф надежно прикрепил собачью цепь к стене своего дома, то он повернулся и, не попрощавшись, нас покинул. А молчавший все это время дед, снова заговорил со мной.
- Поэтому, - продолжал старик, - ближе к концу урагана я тебе дам три глотка Воды Мертвых. Тебе ведь уже известно, что ты будешь выглядеть снаружи и впрямь как мертвец. Ни чувств, ни движений, ничего. Потом я с Иосифом тебя, умершего, вынесу у всех на виду за пределы поселка и там предам земле, как собаку, без соблюдения обрядов.
- Спасибо. – Сказал ему я. – Я думал, что ты просто меня заду-шишь.
- Пожалуйста. – Парировал дед и продолжал. – Это все нужно для того, чтобы во-первых, люди видели, что разбойник Гафур подох, как собака, несмотря на то, что равви Иосиф пытался этого Гафура спасти исключительно с целью предать его властям на праведный суд. А во – вторых, негоже хоронить, как человека того, кто причинял в прошлом столько бед окрестным землям. Это все станет известно местным властям, которые будут только благодарны нам за то, что, наконец-то, мир избавился еще от одного демона. – Он умолк, внимательно вслушиваясь в тишину за стеной дома.
- Но это ведь еще не все, что ты хотел бы мне сообщить? - Спросил я старика. И он ответил
- О! Конечно же! – Воскликнул старик, и в глазах его снова загорелся огонь. - Я бы с превеликим удовольствием отправил тебя к твоим демонским праотцам прямиком в ад, где тебе и место! Да вот только не могу этого сделать! –
- Отчего же так? – Стал заводиться и я.
- Оттого же! – Выпалил мне в лицо старик. – Потому что Он… – И тут старик поднял вверх свой крючковатый указательный палец. - Потому что Он не разрешает мне этого. –
Мне было понятно, что старик совсем тронулся умом. Я еще из прежней своей жизни, из совсем иного мира, мира, который я до сих пор безгранично любил, оттуда извлек я одно золотое правило, которое гласило: «Если ты разговариваешь с Богом, то это - молитва. А если Бог разговаривает с тобой, то это - шизофрения». Было понятно, что у деда просто поехала крыша, как говаривали у нас. И он слышит какие – то голоса, про которые думает, что это к нему обращается Сам Бог. Я насмотрелся и там, и тут как на сектантов, доведших себя до совершенного безумия, так и просто на изначально больных людей. И этот дед – он был совсем не первым человеком в моей жизни, кто утверждал, что ему что-то там повелели сделать голоса свыше. Причем каждый, кто слышал эти голоса, почему то всегда приписывал их Богу? Как будто из иного мира с человеком и поговорить-то больше некому?
- А потом, - продолжал свою мысль старик, - потом мы тебя откопаем. Вылечим. Поставим на ноги. – Он чеканил каждое слово. – И дадим тебе шанс начать совершено новые дни. Легально. Потому что все будут знать, что разбойника Гафура больше в этом мире нет. Так же, как уже нет в живых и его паскудных сообщников. Людям даже будет известно то место, где ты похоронен, чтобы каждый желающий мог туда прийти и от всего сердца помочиться на твою мертвую голову. –
С этими словами гневный и очень милый этот дед прекратил свою речь, уступая место женщине, которая к моему несказанному счастью принесла миску с горячей, жидкой кашей. Умолк и я. Потому что меня стали кормить кашей с ложечки. Совсем как в детстве.
Глава 8. Большие Нули.
«Есть упоение в бою.
И жизни этой на краю,
И в разъяренном океане,
Средь грозных волн и бурной тьмы,
И в аравийском урагане,
И в дуновении чумы…»
Я лежу, закрыв глаза, впервые за последние несколько дней вкусив пищи. Я лежу, закрыв глаза, под вой аравийского урагана, не на шутку разыгравшегося за стенами одного очень гостеприимного дома, стоящего на самом краешке обжитых земель, за которыми начинается царство бескрайних песков. На соломенном сво-ем матраце лежу я и вспоминаю день, когда раздался тот самый, странный звонок от одного моего старинного друга. Что и изменило всю мою последующую жизнь. И, возможно, не только мою.
Я часто вижу это и во сне, и наяву.
Видимо, до сих пор не дает мне покоя что-то, чего я не в силах понять, как ни стараюсь…
В середине июня две тысячи третьего года мне утром позвонил один мой школьный товарищ, Михаил. Он жил в Питере, но приехал в город, где жил я, по-гостить к своим родителям. Обычное дело. Он поступал так каждый год. Даже то-гда, когда в отпуск уезжал поколесить по Европе с женой. Даже и в те годы, он изыскивал время и средства посетить родителей. В отличие от меня. Я к своим предкам относился совсем иначе. Когда у меня умерла мать, не переживши второ-го инсульта, то отец, который после ее первого инсульта не отходил от ее постели почти семь лет, сразу же избрал для достойного окончания своих дней тот путь, о котором, - я это знал всегда, - он мечтал очень и очень давно. Он ушел послушни-ком в Святогорский мужской монастырь, что на самом севере Донецкой области, на Украине. Старый шахтер по природе своей был трудоголиком и поэтому, по-слушания монастырские – это было ровно то, что он желал бы делать в жизни, до-вольствуясь при этом минимумом благ.
Это был его путь.
Мне он писал письма, исполненные боли за меня, мою семью, и я всегда знал, что молитва старика, любящего своих чад – это и есть та самая великая сила, которая спасает как тех, о ком молятся, так и самого молящегося. Поэтому, я был спокоен, как за него, так и за себя. Мне почему – то казалось, что если за меня кто – то от всего сердца молится, то мне, в принципе, можно и расслабиться немного. И я расслаблялся. О! Можете мне поверить, я расслаблялся!
Я не собираюсь здесь заниматься самокопанием, которое обычно называют исповедью. И не то, чтобы я не верил в действенность раскаяния. Но, просто на се-бя этот костюм я не примерял. И скажу, чтоб было понятно, что я в самом широ-ком смысле был дитя своего времени. Да. Мне нравилось мое время, где я жил со своей семьей, и те свободы, которые нам на голову свалились в конце множества разных перестроек. Поэтому, конечно, путь, выбранный отцом, был мне совсем непонятен. Но, с другой стороны, это был его выбор. Я же никогда не чувствовал себя человеком верующим во что – то там… По образованию, да и по образу мышления, я был всего скорее, гностиком. Да и непонятны мне были люди, созна-тельно бегущие от демократических свобод в области самых разных ограничений, свойственных монастырским уставам.
Эти мои взгляды, конечно, были понятны отцу моему, который знал меня лучше, чем знал себя я. Как и я знаю своего сына лучше, чем он себя знает. В нор-мальных семьях такое положение вещей является чаще правилом, чем исключе-нием.
Отец мне периодически слал письма.
А я их читал и ревел тихонько, чтоб никто не видел из домашних. Потому что это были не письма, а крик души, умолявшей меня, души, просившей меня, души, любящей меня… Каждое письмо было укором моему образу жизни в том мире, где разрешена была любая вера. В мире, где свободы были доведены до аб-сурда. В мире, который в силу именно этих свобод бескрайних, как та пустыня, что сейчас за стеною дома, был миром абсолютно постхристианским. Если не сказать, антихристианским.
Я ничего не смыслил во всех этих рассуждениях, о каком – то спасении чего-то, про что я не мог с уверенностью сказать – есть она – эта душа, - или же это все игра ума в стиле Авенариуса, Юма и Маха?
Проблема отцов и детей, скажете вы?
Оно так. Но, как сказал однажды мне один иеромонах из того самого Свято-горского монастыря, когда мне случилось там побывать со своею женой, этот ие-ромонах мне сказал среди прочего: «Нет проблемы детей. Есть проблема родите-лей». Тобишь, только отцов. За исключением только очень редких, хронических случаев генетических безобразников, во всем остальном как ты ребенка воспита-ешь, таким он и будет.
Конечно, я был рад за отца, что он хотя бы под занавес своих дней живет в мире с собою. А его письма? Его письма – это было то, с чем я никогда не расста-вался. Я купил в местном универмаге, у себя в городе, кожаную сумку «а – ля поч-тальон тридцатых». Дорогую, под стать содержимому. И в этой кожаной сумке держал отцовские письма, которые перечитывал часто. Чем-то они меня трогали помимо того, что я испытывал к отцу сыновние чувства. Было в них нечто такое, что нельзя определить словами. Не богословие. Не литература. Вероятно, любовь. Да, Любовь. Это тоже то, что либо есть, либо ее нет, любви этой. И даже не то ме-ня держало внутри текста, что я чувствовал вполне естественную любовь моего от-ца ко мне. Но, нечто гораздо большее, чем просто родственные чувства, всегда на меня действовало, заставляя и плакать, и переживать какие-то совершенно новые для меня ощущения, и чувства престранные. Незнакомые, тревожащие чувства. И они не притуплялись при прочтении текста снова и снова, как это бывает с любым текстом. Прочтите какое – нибудь слово тысячу раз, и увидите, что вы перестали понимать, что это слово обозначает. Но в них, в письмах отца, было то, что не те-рялось при многократном прочтении и то, чего не прочтешь ни в одном интерне-те, нигде. В них чувствовалась любовь отца к Богу. Но, что еще более сильно скво-зило через все его письма, так это, как ни странно, наличие в них любви Самого Бога к человеку. Они, эти письма, были написаны так, как если бы со мной общал-ся не отец мой земной, а Отец мой Небесный. И это мистическое насыщение было тем, про что когда-то сказал Христос: «А;ще соль обуя;ет, чем осоли;теся?» Вот именно это не давало мне покоя. Потому что я как-то понял, что если только из писем отца убрать именно эту соль, то останется просто «неформатированный» текст, который хоть и исполнен всякого плача по мне, но меня ни за что бы не тронул.
Знаю я это. Знаю.
И потому я держал письма его у самого своего сердца, что от них исходило такое тепло и такая любовь, как - будто они были написаны не смертным челове-ком, но Бессмертным Духом, про которого иные говорят, что Он и в самом деле есть…
…Так вот, в один из жарких дней июля, года две тысячи третьего от Рожде-ства Христова, звонит мне домой Мишель и говорит в телефон такие слова
- Слушай, - говорит он мне в телефон, - а не сгонять ли нам на природу деньков, этак, на парочку? –
- Отчего же не сгонять? – Говорю я ему. – Очень даже можно и сгонять.–
Жены наши с нами ехать отказались категорически. А вот сын мой сразу же согласился. И как-то сразу весь вопрос решился легко и просто. Даже странно, насколько все просто решилось.
Ну вот. Стоим мы на разных концах трубки, болтаем. Не виделись, все-таки год. И Мишель так это, между прочим, просит меня
- Слушай, - говорит он мне в телефон, - Давно хотел тебя спросить. – И за-мялся даже он как-то при этих словах.
- Ты с собой возьмешь письма твоего старика? – Говорит он мне в трубку.
- Конечно. - Говорю ему я.
- Хорошо. – Отвечает он мне, и я не могу понять, почему ему хорошо от то-го, что я беру с собой совершенно личные вещи?
- Возьми и тот старый видоискатель, который от твоего ФЭДа остался. И еще возьми с собой одежду и обувку типа как на холода. – Говорит мне в трубку телефона мой друг. - И финку свою фирменную не забудь. –
- На к-кой хрен? – Вырвалось у меня. – Жара за тридцать! –
- Возьми, возьми, - талдычит он мне, - и я понимаю, что не отстанет он от меня.
- Как насчет рыбок? – Снова спрашивает он.
- Так же, как и обычно. – Отвечаю я ему. И это означает, что возьму я с со-бой очень оригинальные удочки, сделанные из одного очень распространенного удобрения, алюминиевой пудры и угольных таблеток из аптеки.
- Ладно. Не переживай. Возьму все, так и быть. – Говорю я, вспоминая о том, что весь этот ненужный летом хлам может потаскать на себе и мой сын, который едет с нами. И поэтому я к утру следующего дня собрал вполне солидный рюкзак, где лежало все необходимое для двухдневных путешествий куда угодно – от тро-пиков до полюса.
Утром за мной зашел сын. Тоже с приличным рюкзаком. И мне не остава-лось ничего иного, как, посылая все к такой-то матери, тащить свою поклажу са-мому.
Воскресенье. Люди мчатся кто-куда, лишь бы до жары успеть все свои дела приделать. Да и нам идти недалеко до автовокзала, с которого мы намереваемся на пригородном автобусе проехавшись, быть через сорок минут у берегов одной расчудесной речушки с названием Колокша.
Выходим из подъезда с сыном и идем неспешной походкой по теневой сто-роне центральной городской магистрали с названием проспект Ленина. Шум, гам, говорим о чем-то несущественном. Я достаю из кармана совсем новенький мо-бильник и набираю Михаила.
- Ты где? – Спрашиваю я у него.
- Пересекаю Ломоносова. – Отвечает он. И это означает, что ровно через один квартал мы выйдем из пересекающихся улиц на общий перекресток, где и встретимся.
Но вот что-то как-то не так становится. То ли жара достает, несмотря на ут-ро. То ли опять сосуды больные тревожат. Но только как-то неспокойно мне на душе. Очень неспокойно. Мы еще продолжаем с сыном говорить о чем-то, как вдруг я замечаю, что и у него на лбу испарина и зрачки расширенные. Страх у не-го на лице. Мы продолжаем идти этот коротенький квартал, но уже молча. Пото-му что все наше внимание теперь приковано к тому, чего здесь быть никак не должно. Я еще не понимаю того, что же здесь в городе стало лишним? Как вдруг сын мой останавливается и мне говорит
- Пап, - говорит он мне, - куда вдруг все подевалось?-
И тут только я соображаю, что не излишки чего-то меня тревожат, а напро-тив, нехватка. Нет людей в городе. И машин нет. И автобусов с троллейбусами тоже нет. Вдоль всей центральной улицы, насколько хватает глаз. В воскресный день, в двухсоттысячном городе, когда все забито народом и транспортом, нет ни людей, ни этого самого транспорта. Мы с сыном стоим и тупо пялимся на нетро-нутую пыль, которой покрыт асфальт проезжей части проспекта Ленина. Мы уже достигли точки встречи с Михаилом, но его тоже нигде не видно. Я вновь беру те-лефон и нажимаю цифру три.
- Ты где? – Снова задаю я ему тот же вопрос.
- Стою на перекрестке Ленина и Ломоносова. – Отвечает он мне в трубку. И от этого ответа меня вдруг прошибает холодный пот, несмотря на жару. Потому что это как раз мы с сыном стоим на этом самом перекрестке. А не он. Его тут нет!
- Мишаня, - говорю ему я голосом предельно спокойным, - посмотри вокруг себя там, где ты стоишь, все ли в порядке с гор… Все ли… Блин! Нет ли вокруг те-бя чего-то странного? - И я замечаю, что сотовая связь начинает давать сбой. По-тому что его ответ становится прерывистым.
- Нет! – Почти кричит он мне в трубку. – Вы где? -
- Да здесь мы! – Ору в трубку ему я. – Не знаю!.. Где мы? -
- Чего? – И голос его уже почти исчезает – А… Не бойтесь… ися нули большие… и здесь… я… нет… - И тут он окончательно пропал.
Я посмотрел на индикатор сотовой сети. Экран был чист. Это было тоже очень странно, потому что совсем рядом с нами была передающая мачта на кры-ше Центрального Узла Связи. Я развернулся на девяносто градусов и взглянул на крышу этого здания. На нем не было никакой мачты.
- Мы куда-то прошагнули. – Говорит мне Антон, и я понимаю, что слово «прошагнули» - это именно то слово, которое в нашей ситуации наиболее умест-но. Это - правда. Мой мозг отказывается в это верить. Но вот вам факт- Пустынный Город. Тем временем слух наш улавливает какой-то звук, доносящийся сзади. Мы поворачиваемся и видим, как прямо посреди проезжей части на трехколесном ве-лосипеде едет чумазый мальчик в грязной майке и старых каких-то сандалиях. Он следует, неспешно покручивая скрипящие педали своего велосипеда, и мы заме-чаем еще одну странность. Прямо напротив нас, по противоположной стороне улицы идут двое по пояс голых парня невиданных размеров. Парни эти являют собой просто образцы бодибилдинга. Просто-таки нереальные парни. Один из них покручивает в пальцах руки какую-то палочку. Идут и мирно беседуют друг с другом. И все. И больше никого вокруг нет.
- Где мы, блин? – Задаю я вопрос самому себе. Тут мой сын разворачивается и открывает двери магазина, которые прямо у нас за спиной. Это хорошая идея. Может быть, внутри зданий все по-прежнему? Он смотрит в дверной проем, а по-том переступает порог магазина.
- Я сейчас. – Говорит он мне. – Гляну на втором этаже.-
Время идет. Я стою на месте, заворожено рассматривая катающегося круга-ми мальчика. А Антона все нет. Наконец, до меня начинает доходить мысль, что с меня хватит всей этой карусели с мальчиками, крутыми парнями и Пустынным Городом. И я разворачиваюсь к той двери, куда зашел мой сын, но обнаруживаю, что теперь и сам магазин и тротуар от меня как-то очень далеко оказываются. И ветер совсем стих. А жара, наоборот, стала просто нестерпимой. До того трудно просто ногу переставить с места на место, как будто ногу приклеили к мостовой. Вижу я, что из открывающейся двери выходит мой сын, и вижу, что двигается он также чрезвычайно тяжело. Он отрицательно качает головой. Мы стараемся дви-гаться навстречу друг к другу, но в какой-то момент времени это становится сде-лать просто невозможно, и мы стоим в нескольких метрах друг от друга, замерев, взмокшие от пота, с беспокойными лицами. И смотрим на катающегося маль-чишку, который, как ни в чем не бывало, продолжает крутить свои педали.
Вокруг меня начинает крутиться какой-то ветерок, наподобие крошечного смерчика со мною в центре. Мальчик на велосипеде едет все медленнее по мере того, как смерчик вокруг меня начинает резвиться все сильнее. Я замечаю, что и вокруг Антона вьется такой же ветерок.
- Что делать будем? – Задаю я сыну моему вопрос, и голос мой почти не зву-чит.
- Не знаю. –Кричит он мне в ответ. – Дядя Миша сказал «Не бойтесь». – И я его уже еле слышу.
- Антон! – Уже изо всех сил ору ему я. – Если потеряемся, постарайся вер-нуться домой и успокоить маму! –
От него звуков уже не исходит, но по артикуляции я понимаю, что он кри-чит мне «Ладно!» и кивает головой.
Так мы и стоим в ожидании того, чего предотвратить уже не можем. Смер-чи вокруг нас усиливаются. Мальчишка на велосипеде, наконец-то останавливает-ся. Затем он начинает ехать задом наперед, все ускоряя движение, и я замечаю, что то место, где стоит мой сын медленно тает, растворяясь в воздухе. Исчезает и мальчик с велосипедом. Затем, взглянув вверх, я вижу ворону, летящую стремглав хвостом вперед. Я протягиваю свою руку и натыкаюсь на какую-то невидимую преграду. Такая же преграда оказывается вокруг меня со всех сторон. Смерчи больше вокруг меня не кружат, но зато теперь в городе, где со мною что-то проис-ходит, начинает быстро темнеть. Я вижу солнце, движущееся по небу с запада на восток. Внезапно вокруг все оживает и мне виден наш родной город, снова полный жизни. Все мелькает, движется, постепенно ускоряясь. Только все происходит в обратном течении времени. Полминуты. Не больше. Солнце камнем падает за го-ризонт на востоке. Наступает ночь и магистраль, на которой я стою, вся испещре-на стрелами фар мчащихся автомобилей. И мне даже не к чему, что они мчатся прямо через меня. Задом наперед. И меня при этом никак не задевают.
Солнце вырывается с запада, из – за горизонта, словно ракета, и, быстро очертив небесную свою дугу, снова камнем падает за горизонт на востоке. Вокруг меня, в городе, который теперь плохо различим из-за слишком быстрого темпа событий, по-прежнему все течет наоборот.
Наконец, закаты и восходы начинают меняться с такой частотой, что все сливается в один неразличимый круговорот. И я делаю вывод, что теперь сутки, отматываемые в направлении прошлого для меня, длятся не дольше одной три-дцатой секунды. Или, что то же самое, за одну мою секунду снаружи уходит вспять как минимум месяц.
По видимому, темп бега времени вспять еще ускорялся. Потому что я стал различать вокруг только смену сезонов. При этом мои часы показывали мне, что год пролетал примерно за четыре секунды. Это означало, что за час с небольшим можно улететь примерно на тысячу лет назад. Я засек время с того момента, как попал во всю эту карусель. « Что ж?»– подумал я. –«По крайней мере мне не до-жить до времен, куда мне точно не хотелось бы попадать. Поскольку ко временам доисторическим с такими темпами мне заживо не добраться».
По прошествии минут двадцати я несколько успокоился и обрел, наконец, способность размышлять логически. Мне также удалось снять с плеч надоевший рюкзак и просунуть его себе между ног. Почувствовав такое облегчение, я поста-рался привести в порядок свои мысли невеселые.
Было понятно, что Антона тоже закружило, как и меня. Потому что я видел, как вокруг него снуют силы, формирующие вселенную.
Сперва вызывая ветерок, а дальше, формируя какую-то пространственную капсулу, в которой ты можешь двигаться не в пространстве, но во времени.
Эта идея, конечно, мне была знакома. Самая передовая часть интеллекту-альной элиты планеты, которая зовется писателями – фантастами, давным-давно уже обсосала эти сюжеты, где время и пространство как бы менялись ролями в жизни человека. (И замечу вам, что нет ни одной фантастической идеи, которая по прошествии какого-то времени, не обрела бы своего реального воплощения.) Теоретически мне это тоже было понятно. Потому что и время, и пространство – суть одно и то же. При помощи умножения и деления на скорость света из време-ни можно получать пространство, а из пространства время. Поэтому, если мы в нормальном мире можем свободно перемещаться в пространстве, но не во време-ни, теоретически можно предположить наличие таких условий, когда ты наобо-рот, смог бы свободно перемещаться во времени, потеряв при этом всякую свобо-ду своих перемещений в пространстве.
Совсем, как у меня сейчас.
Я тут стою, запертый в какую-то непонятную капсулу, и не могу никуда сдвинуться в пространстве. Более того. Географически, как мне кажется, я тоже на-хожусь все еще на месте, никуда не перемещаясь из того города, который лежит у меня под ногами. Но при этом я совершенно очевидным образом следую во вре-мени. Причем в прошлое относительно своего начального момента.
И за каждый час, исходя из моих весьма неточных замеров, меня будет от-носить примерно на тысячу лет назад. Но при этом я останусь в той же самой точ-ке на поверхности земли. Или же нет? Как знать…
Где Антон? Где Михаил? И как так мы вышли в какой-то мир без людей? Ну, почти без людей. И почему даже этого не заметили? Как так мы прошагнули в ка-кой-то мир параллельный среди бела дня в самом центре густонаселенного горо-да?
Я понимал, что ни на один из этих вопросов мне сейчас не ответить. Но от этого мне не становилось легче.
И где, в конце концов, моя остановка? Не получится ли так, что я в этой капсуле смещусь назад на десять миллиардов лет, возвратясь к моменту Творе-ния? И как это вообще работает? Что за капсула такая? Ни стен нет, ни очевидных силовых полей, наличие которых так или иначе повлияло бы на меня. Создается впечатление, что какой-то локальный кусочек пространства-времени сам по себе стал жить по иному относительно остальной части вселенной.
И я внутри этой зоны. А так же, очевидно, и Антон.
Вопросы. Вопросы тревожные….
«Не бойтесь». Вот ведь, блин! Легко говорить «не бойтесь», когда ты сам… Да нет же! Его так же, похоже, закрутил ветерок, у ног вьющийся. «Мишаня! – по-думал я, - когда я тебя увижу в следующий раз, то придушу своими руками». И вообще нужно было его придушить еще в детстве, тогда, когда мы подрались из-за кузнечика. «Алгебраический тополог, блин! На кой тебе хрен твоя алгебра и топо-логия, коль скоро тебя выкинет где-нибудь в средневековой Англии, где тебя тут же объявят еретиком, колдуном и утопят в первой попавшейся проруби?» Я еще немного поругал своего друга, потому что всегда становится легче, когда во всех твоих бедах находится некто виновный, не являющийся тобою.
Что он там еще нам с Антохой вещал? Что-то про большие нули?
«Большими нулями» мы назвали в свое время одну мою идею, восходящую к ранней молодости, когда и я пытался заниматься высокой наукой, в чем, к слову, иногда преуспевал.
Суть идеи такова. Я рассматривал пространство и нуль в нем, как простран-ственную область, не имеющую размера. Конечно, это точка. По Эвклиду. Пятый постулат его Геометрии, который гласит, что точка – это то, что не имеет частей. Это – пункт намба ван.
Пункт намба ту. Представим точку не как пустое множество, а как многооб-разие. Для этого представим, что точка – есть множество элементов, расстояния между которыми равны друг другу и равны нулю. Такое представление точки эквивалентно начальному.
Пункт намба фри. Положим теперь, что расстояния между элементами этого многообразия равны друг другу, но отличны от нуля. Здесь мы удаляемся от классической геометрии к тому, что совсем неполезно человеку пытаться представлять наглядно. Теперь Эвклидова точка получается из нашей области, как предельный случай, - когда расстояния между элементами равны друг другу и равны нулю.
И, наконец, пункт намба фо. Мы теперь на этом многообразии можем за-дать расстояния с помощью фундаментального метрического тензора и получить ни что иное, как нормальную геометрию. И теперь Эвклидова точка будет полу-чаться из этой нормальной геометрии, как предельный случай, когда сперва меж-ду всеми элементами расстояния становятся равны друг другу. Затем они стано-вятся равны нулю, что математически эквивалентно переходу от произвольного числа элементов к пустому множеству.
- При чем тут нули и тем более, большие? - Спросите вы. Резонно. Потому что пока я аксиоматизировал только случай весьма оригинальной геометрии. А вот вам! Положим теперь, что расстояния между точками внутренней области та-кого многообразия вполне соответствуют фундаментальному метрическому тен-зору пространства, лежащего и вне этого многообразия. А для точек границы оп-ределим то, что расстояния между ними равны друг другу и равны нулю.
Вот теперь мы и получили самый настоящий «Большой Нуль». Всё, что внутри границы – это он самый и есть. Потому что ненулевого размера об-ласть пространства ограничивается нулевой площади поверхностью. То, что поверхность, ограничивающая внутренний объем GZ (great zero), на самом деле имеет нулевую величину, следует из определения такой геометрии, в которой возможны равные расстояния между всеми элементами геометриче-ского многообразия.
Мне возразят, мол, на такой геометрии нарушается отношение порядка? Ну, да. Нарушается. А кто запретил ему нарушаться? Ведь если мы до сих пор не можем сформулировать условия и постулаты геометрии с произвольным поряд-ком на множестве своих элементов, то это говорит только о том, что наши мозги несколько слабже, чем нам хотелось бы иметь.
Да и, строго говоря, сама эта идея – о Больших нулях, - это идея мною была подсмотрена в рассказе Стругацких «За миллиард лет до конца света». Рекомен-дую. Там это – пространственные пузыри Владимира Малянова.
То место, где я сейчас заточен, - это типичный Большой нуль. Внутри, как и вне, – нормальные законы природы. А точки границы этой области имеют между собою либо бесконечно малые расстояния, либо вообще, расстояния, строго рав-ные нулю. А может быть, расстояния между любыми двумя точками границы равны планковской длине? Я не знаю. Точнее вам никто и не скажет…
Вот уже час прошел. Боже! Куда ты меня послал? И главное, зачем?
Так сидел я на своем рюкзаке в непонятном месте и думал о том, почему я здесь оказался. С совершенно равным успехом думать я мог сейчас о чем угодно. Часы продолжали тикать, и бег времени вспять в мире, находящемся вне меня, по-видимому, продолжал иметь место.
Я стал замечать, что у меня сильно разболелись зубы. А через какое-то время и живот. Видимо, от переживаний. Поднялся какой-то кожный зуд, и мне было это крайне неприятно потому, что я то там, то тут принимался себя истово чесать. Ес-ли бы меня кто-нибудь смог бы видеть снаружи, то могло бы сложиться впечатле-ние, что меня кусают полчища блох. Однако все эти житейские мелочи были ни-чем по сравнению с проблемой самого моего движения во времени. Было понят-но, что теперь мы в нашем родном мире пополним собой многомиллионные спи-ски тех, кто числятся пропавшими без вести…
…Наконец, что-то стало меняться. «За окном» я стал различать уже не сплошное мелькание, а отдельные кусочки и фрагменты какого-то странного ми-ра, про который пока ничего еще не мог сказать. Еще немного времени потребо-валось для того, чтобы мир начал мелькать настолько медленно, что стало воз-можно различать отдельные его элементы. В один из таких моментов я и увидел караван верблюдов, навьюченных разной поклажей, и людей, резво бегущих за-дом наперед вместе с верблюдами.
Не скрою, я очень этому был рад. Это означало, что я торможу в мире, не лишенном людей.
Под моими ногами оказался песок. Хотя, мне было все равно. Лишь бы по-скорее освободиться из плена времени. И наступил момент, когда капсула моих перемещений растворилась бесследно, обдав напоследок меня легким ветерком, вьющимся у моих ног. Похожим на маленький смерчик со мною в центре. Этот смерчик быстро затухал и, наконец, исчез, оставив меня сидеть на своем рюкзаке в позе Роденовского Мыслителя, среди каких – то непонятных песков и в непонят-ном времени.
И все же, я был рад.
Было похоже на то, что я прибыл туда именно, где мне и надлежало быть, согласно чьего-то плана насчет меня. Почему-то я был уверен в стопроцентной це-ленаправленности путешествия, которое я не по своей воле только что совершил и во времени и, похоже, в пространстве.
Вокруг меня был песок. Насколько хватало глаз. В местных краях вечерело. Я посмотрел на свои часы и отметил, что все мое путешествие во времени заняло чуть больше двух часов по внутреннему времени моей капсулы. Если исходить из моих расчетов, то получалось, что меня снесло во времени примерно на две тыся-чи лет. Плюс-минус сто лет.
«Почему я?» В сотый раз задавал я себе этот вопрос. Зачем меня оторвали от моих дел? Оторвали от семьи? Оторвали от привычного ритма жизни? Зачем, зачем, зачем, зачем?...
- Ладно. Это мы выясним. - Сказал я вслух самому себе и обрадовался тому, что звуки в этом мире оказались нормальными. Затем я повернулся спиной к са-дящемуся за горизонт солнцу и, впервые в своей жизни искренне перекрестив-шись широченным крестом, пал на колени и сказал – Господи, - сказал я, - у меня совсем нет слов! –
Глава 9. Начало пути.
«Никто не может избежать западни. Главное – понять, попался ты или нет. Если ты в ловушке и не осознаешь этого, тебе конец. Я думаю, все свои проколы я распознал. И теперь пишу о них. … »
( Чарльз Буковски. "Путь в рай закрыт".)
Я стоял среди песков, которым не было конца. Во всяком случае, тянулись они до самого горизонта. Мои переживания за прошедшие два часа по собственному времени Большого Нуля, заставили мой организм изрядно проголодаться. Поэтому, не откладывая ужин в долгий ящик, я порылся в своем рюкзаке и извлек оттуда банку консервированной сайры, ломоть «Бородинского» хлеба и свою финку, служившую мне и ножом и вилкой. Я ел, стоя посреди пустыни, так как садиться на песок мне не хотелось. Нужно было выработать некий план действий, потому что, как я понимал, из песков этих мне придется как можно скорее выбираться к людям.
Я не видел никаких альтернативных вариантов.
Поэтому я решил, что, как только я увижу селение или караван, то сразу же зарою всю свою поклажу, с которой я сюда прибыл, в песок, дабы не обременять местных аборигенов ненужными мыслями по поводу того, что такое, например, сотовый телефон?
Наскоро перекусив, я утопил ногой в песке пустую консервную банку и посмотрел на звездное небо, что возникло как-то внезапно вместе со спустившейся на пустыню ночью.
Без сомнения, это было наше небо. Причем, небо Северного полушария. И это тоже не могло меня не радовать. Судя по скорости наступления сумерек, я был недалеко от тропиков. То есть, был я либо в Сахаре, либо в Аравийских песках. Оставался так же маленький шанс того, что меня вынесло на Американский континент, куда-нибудь типа Невады. Но почему-то, я не чувствовал, что это так. Все же, афро-европейский вариант пустыни мне казался наиболее вероятным.
Итак, я решил двигаться на север в этом совершенно незнакомом для меня мире. Такое мое решение было продиктовано знанием географии. Потому что в любой из известных мне пустынь Северного полушария, движение на север было движением либо к обжитым землям, как, например, в Каракумах или Гоби, либо к морю, как в Сахаре. Меня устраивал любой из этих вариантов. Я взвалил свой рюкзак за плечи и бодро зашагал прямо на Полярную Звезду.
Моё движение в указанном направлении продолжалось более полутора суток. С кратковременным перерывом на сон. Несколько раз в светлое время суток мне попадались змеи. Но они от меня шарахались еще больше, чем я от них, оставляя за собой в песках нервный, извилистый след. Рассматривая горизонт с максимальным вниманием, боясь пропустить что-то очень важное, что могло возникнуть внезапно, я при этом не забывал посматривать себе под ноги. И не зря. Несколько раз в моем направлении прыгали какие-то насекомые, вызывая у меня приступы омерзения и страха.
Я жутко устал к исходу этого времени, но отсутствие питьевой воды меня гнало вперед, несмотря на усталость. Жажда усиливалась также и тем, что мне приходилось питаться из своих припасов, состоявших в основном из консервированной рыбы. Еще была сгущенка, пара пакетиков растворимого кофе, полкило макарон, сахар, соль и хлеб. Но все это могло потерпеть. А вот рыбные консервы в условиях отсутствия холодильника подождать, конечно, не могли.
Была у меня также в рюкзаке и полуторалитровая бутылка «Углической» воды без газа, потому что я не доверял качеству питьевой воды в той речке, на брегах которой мы и хотели провести пару дней – я, мой сын и мой друг.
(… Где они теперь? …)
Воду эту трогать было нельзя. Это был мой НЗ. На самый крайний случай. Я знал, что могу выдержать без воды и больше полутора суток. Как-то раз я не пил и не ел совсем ничего трое суток. И к их исходу у меня пропала и жажда и голод. Так что тогда я смог бы прожить в таком режиме и подольше. Правда, тогда я не путешествовал пешим порядком по пустыне...
Еще когда я самый первый раз в пустыне ел – чуть более суток назад, - я обратил внимание на то, что во рту моем стало гораздо больше зубов. Плюс к этому, чувствовал я себя не на сорок пять, а так, как в лучшие свои годы, после армии. Мои брюки теперь болтались на мне, будучи велики как минимум на четыре размера, и мне пришлось основательно затянуть поясной ремень, чтобы просто их не потерять. У меня не было с собою зеркальца, но уже и без него я знал, какого возраста человек отразится в нем, когда мне представится возможность в зеркальце взглянуть.
Было очевидно, что и внутри Большого Нуля время хоть и значительно медленнее, чем снаружи, но, тем не менее, шло вспять, заставляя мой организм «вспоминать» времена, отстоящие от моего реального возраста на четверть века. Мои очки на плюс полтора вызывали теперь у моих глаз только резь. А в условиях тишины пустыни я заметил, что звон и шум в ушах, который всегда сопутствует возрастным изменениям сосудов, также бесследно исчез.
И это все было тем, чему я был необычайно рад.
Я вновь обрел былую свою выносливость и былую силу. Так что мысли о грядущих испытаниях, которые, вполне вероятно, могли бы мне встретиться здесь, меня не очень-то угнетали.
Конечно, я сильно ошибался. …
К исходу третьего дня моего неумолимого движения на север, когда мною были съедены все припасы кроме кофе и сгущенки, и выпита половина воды, вдалеке я увидел всадника. Он был еще практически на линии горизонта. И его можно было бы совсем проигнорировать, если бы я не смотрел на него в видоискатель от своего фотоаппарата «ФЭД», взять который с собою меня предусмотрительно заставил Михаил. Вероятно, он знал, что мне эта вещь здесь очень пригодится.
Так вот, я определил то, что точка на горизонте является человеком, едущим на лошади, только после того, как внимательно рассмотрел его в видоискатель. Но что меня более всего поразило, так это то, что он начал движение в мою сторону даже раньше, чем я его разглядел.
Он что, рассматривал меня в артиллерийский прицел?
«Посмотрим!» - подумал я и двинулся ему навстречу. И какова бы не была моя дальнейшая судьба в этом мире, я точно знал, что вершиться она будет именно сейчас.
Наше сближение длилось около получаса, и, не скрою, многие мысли приступали ко мне в течение этого времени. Наконец, всадник подъехал ко мне на расстояние десятка метров, и я увидел, что это мальчишка.
Подъехавшему ко мне парнишке было на вид никак не более восемнадцати лет. А если учесть тот факт, что южные народы взрослеют намного быстрее, чем люди с севера, каковым был, например, я, то вполне могло оказаться, что этому красавцу, гордо восседавшему на белой, как снег, кобыле, было лет пятнадцать.
Он был совсем юнец.
Его одежды и снаряжение говорило мне о том, что это скорее человек богатый, нежели бедный. Он выглядел насколько опрятно, настолько и красиво. Я бы даже сказал, благородно. Его прямая осанка в седле без стремян могла означать лишь то, что парень этот родился прямо в седле и с тех пор так ни разу и не слезал со своего транспорта. В одеждах его преобладали светлые, охристые тона, а так же, чисто белая ткань, тонкая, колышимая даже едва различимым ветерком. На ногах была обувь, похожая на сапоги, сработанные из очень тонкой кожи. В довершении всего у этого пижона на шее был повязан алого цвета шарфик из ткани настолько тонкой, что она была прозрачной. И это делало его похожим на пионера из тех времен, когда я пребывал в его нынешних годах.
Без сомнения, этот пионер был не беден.
При нем был нож в ножнах, висевший на поясе с левой стороны, ибо я был слева относительно него и не мог видеть того, что было у него по правому борту. Был при нем также и лук, притороченный к седлу позади седока.
Какое-то время мы просто молча смотрели друг на друга. Причем я очевидным образом нахально его рассматривал. Мне было очень любопытно то, как выглядели люди две тысячи лет назад. Да и на моей физиономии была улыбка, потому что, во-первых, парень этот был слишком еще мал, чтобы представлять для меня какую-либо угрозу, а во-вторых, он мне откровенно нравился. Да и как, скажите мне, я мог еще к нему относиться? Ведь фактически мне было сорок пять лет. Вне зависимости от того, насколько помолодел мой организм в ходе своего путешествия во времени, это никак не изменило ни мою память, ни мой жизненный опыт. Души, знаете ли, не только не стареют, но и не молодеют тоже!
Он же, напротив, смотрел на меня не просто без интереса, но и, как мне показалось, вообще без эмоций. Как будто перед ним был не человек, одетый совершенно несвойственно его времени, но вообще предмет неодушевленный.
- Привет! – Сказал ему я тоном максимально ровным. А он в ответ отклонился в седле назад и немного вправо и извлек откуда-то аккуратную такую, кривую саблю.
Его клинок сверкнул на солнце, когда парень этот очень быстро перекинул свою правую ногу через спину лошади и соскочил на песок.
А потом он ровным и уверенным шагом направился прямиком ко мне…
У меня было совсем немного времени, чтобы сообразить о намерениях этого пионера, который двигался ко мне с оружием в руках. Я скинул с плеча рюкзак и водрузил его прямо перед собой, так как никакой иной возможности воспрепятствовать движению этого юного терминатора у меня не было. Он сделал вид, что пытается мой рюкзак обойти справа, и я, клюнув на эту его уловку, тут же двинулся влево от него. А этот мерзавец просто прыгнул на мой рюкзак, и тут же с него в песок, и оказался прямо у меня перед носом.
Его правая рука, в которой он сжимал свою саблю, не взлетела вверх, как я того ожидал. Но удар он нанес снизу вверх, без всякого замаху, быстро и внезапно. Я успел отшагнуть назад, но его сабля располосовала мне тыльную сторону правого бедра. Он тут же продлил движение свой руки снизу вверх, и вышел в хороший замах. И снова очень быстро рубанул своей саблей теперь уже сверху вниз, пытаясь меня рассечь от правого плеча до пояса.
Однако, к этому я был уже практически готов.
Я сильно отклонился назад, прогнув спину насколько это было возможно, и его оружие со свистом рассекло воздух совсем рядом с моим лицом. А я тут же со всей силы подал корпус вперед, пытаясь, как снаряд, налететь на моего противника. Сократить дистанцию между нами – это был мой вообще единственный шанс выстоять против этого умельца обращаться с холодным оружием. Свой маневр я проделал очень быстро. Однако, негодник просто отпрыгнул вправо, и я пролетел мимо него, споткнувшись о собственный рюкзак, и при этом упал лицом в песок.
Позади себя я расслышал короткий смешок. Парнишке, видимо, доставляло удовольствие меня немного погонять, прежде чем снести мне голову. Было так же очевидно и то, что передо мною умелый боец, которому, по всему судя, было не впервой развлекаться подобным образом.
Я быстро поднялся на ноги, а он, как и прежде, ровной походкой направился ко мне. Только на лице его теперь играла гадостная, кривая улыбочка. Когда между нами оставалось метра три, он внезапно воткнул острие своего оружия в песок и с силой метнул в мою сторону то, что успела зачерпнуть его сабля, попав мне прямо в лицо. Я отмахнулся, стал размахивать руками и что-то говорить, отступая назад. Я чувствовал, что мной начинает овладевать паника. Пятясь назад, я снова оступился и упал, снова встал и снова получил порцию песка с камнями. Теперь я оказался у самой его лошади, которая, как ни в чем не бывало, стояла, понурив голову. Тут до меня дошло, что у парня этого приторочен к седлу лук. Я тут же повернулся лицом к его кобыле и стал лихорадочно дергать за лук, но парнишка этот тихо свистнул, и его лошадь, встав на дыбы, отпрыгнула от меня, сильно дернув за правую мою руку. Потому что я крепко держался за кожаный ремень, которым был прикреплен к седлу лук. Я снова растянулся в песок лицом, а его кобыла стала бить передними копытами, пытаясь попасть в меня. Я катался по песку, уворачиваясь от копыт его лошади, а парень этот теперь откровенно смеялся.
Страх – вот что я стал испытывать по мере нашего поединка.
Наконец, мне удалось подняться на ноги и времени, которого мне потребовалось для этого, было достаточно для того, чтобы копыто его кобылы зацепило меня по животу. Меня пронизала острая боль, но я понимал, что ничего серьезного не могло быть. Потому что удар пришелся вскользь. Однако, мой противник этого знать не мог, и я понял, что у меня снова появился шанс. Я не стал разгибаться, но, напротив, скорчился изо всех сил, давая понять, что его лошадка пнула меня копытом в поддых. Я сидел на корточках и громко стонал, зажав живот руками, а парень этот снова свистнул своей кобыле, но уже совсем по-другому. И она послушно от меня отвалила, оставшись стоять в стороне.
Похоже, он поверил моему блефу. Потому, что шел он в мою сторону уже совсем спокойно, зажав свою саблю у себя подмышкой левой руки, а правой рукой поддергивал штаны.
Он шел просто для того, чтобы закончить начатое дело, срубив, наконец, с меня мою голову.
Всего скорее, я бы одолел его в кулачном бою. Но, что я мог предложить против бойца, виртуозно владевшего саблей? В моем мире не дрались на саблях. Конечно, у меня была моя финка. Но, во-первых, она лежала где-то в моем рюкзаке, а во-вторых, финка против сабли, конечно, не могла бы выстоять. Да и не стал бы Терминатор этот дожидаться, пока я пороюсь в рюкзаке в поисках оружия.
Когда расстояние между нами стало около трех метров, парнишка снова перехватил саблю в свою правую руку. Потом он остановился, вытянул перед собою свою левую руку, согнув ее в локте на уровне лица, а саблю положил лезвием на нее, отведя при этом правую руку назад. Выглядело это так, как будто он готовится к удару, держа в руках бильярдный кий.
Я по-прежнему стонал и делал вид, что на него вообще не реагирую.
Тогда он, осторожно приближаясь ко мне, двигаясь мелким приставным шагом, стал наклоняться вниз, целясь при этом острием своего оружия мне в шею. А я специально еще нагнул голову свою немного вправо, подставляя шею под его удар. Я понимал, что от смерти меня отделяет одно мгновение, - ровно столько, сколько требуется его руке для того, чтобы выстрелить в меня своим оружием.
Я притих и даже стонать перестал, всем своим видом изображая то, что теперь являюсь совсем уже легкой добычей.
Он поднес свое оружие почти совсем вплотную ко мне, двигаясь при этом по-прежнему предельно осторожно. Именно сейчас я на его месте и нанес бы свой удар, быстро и очень аккуратно вскрыв артерию на шее. Промахнуться с такого расстояния было просто невозможно. Но с ударом он явно медлил.
И тогда я понял, что он желает видеть мое лицо.
Его, очевидно, интересовал испуг, страх и все такое, что обычно испытывает жертва перед лицом неминуемой гибели. Возможно, он также полагал, что я паду пред ним на колени и стану его умолять?
Думаю, он сильно во мне ошибался, потому, что, когда я поднял к нему свое лицо, то он увидел мою кривую улыбочку, снабженную также нагловатым прищуром глаз. В одно мгновение он все понял и на лице его отразились испуг и удивление, одновременно с тем, как его правая рука изо всех сил метнула в меня саблю, нанося удар.
Я совсем чуточку отклонил свою голову вправо, и острие его оружия пролетело мимо меня, никак меня вообще не задев. А поскольку он вложил со страху в свой удар всю силу, то по инерции подался вперед и попал прямиком ко мне в объятия!
Я перехватил его руку с оружием, зажав у себя подмышкой левой руки, а правой сразу же нанес ему три сильных удара: кулаком по губам, затем сразу же дважды в область сердца. Он задохнулся и обмяк. Стал кашлять. Саблю свою тут же выронил в песок. Я заглянул ему в глаза с очень близкого расстояния и обнаружил в них смесь страха и боли.
Я повернул его влево, повалив на песок. Подмял под себя и, усевшись на него сверху, стал методично молотить по лицу с двух рук. Он неумело пытался защищаться, но было очевидно, что в кулачном бою он совсем несилен. К тому же я значительно превосходил его по всем параметрам – и в весе, и в росте, и в силе.
У него не было шансов.
Через пару минут его физиономия имела боевой раскрас участника боев на ринге прайда.
Он пытался несколько раз свистнуть своей лошади, призывая ее на помощь. Но разбитые в кровь губы не давали ему этого сделать.
Когда же я понял, что противник мой совершенно сломлен, то поднялся и отошел в сторону, отшвырнув ногой в сторону его саблю. Потом пошел вслед за саблей, поднял ее и сломал об свое колено, немного порезав при этом свою левую ладонь. Мальчишка тем временем успел встать на ноги и кинулся со всех ног бежать к своей кобыле, которая стояла недалеко от места нашей битвы.
У меня не было ни желания, ни сил его догонять. Да и убийство малолетнего придурка, возомнившего о себе невесть что, не входило в мои планы.
- Топай отсюда! – Крикнул я ему. – Пока я тебе башку не оторвал! -
Он, не оглядываясь, подбежал к своей лошади и со всего ходу, опершись обеими руками в прыжке на ее круп, взлетел ей на спину.
Надо отдать ему должное – он, определенно, был ловок.
- Вали отсюда, придурок! – Снова крикнул я ему вслед. – И никогда больше не попадайся мне на пути! –
Я стоял с видом победителя и для пущей убедительности еще погрозил ему кулаком.
Однако, что сильно меня удивило, он совсем даже и не торопился никуда убегать. А вместо того, чтобы стремглав ускакать от меня подальше, стал очень быстро и ловко освобождать свой лук. И тут я понял, что опять недооценил ни своего противника, ни ту угрозу, которую он собой являл.
Он уже отцепил от подпруги свой лук, когда до меня стало только доходить, что вот теперь дела мои на самом деле плохи. Потому, что если этот воин также хорошо владел луком, как и саблей, то мне кранты.
Я со всех ног кинулся к нему, пока он копался со своим колчаном, который мне не был виден. И этих секунд мне хватило для того, чтобы оказаться совсем рядом с ним. Я хотел его схватить за ногу и сдернуть с кобылы. Но вместо этого получил пинок ногой в лицо. Я отлетел назад, сев своим задом на песок, и почувствовал, что из носа моего хлынула кровь. А он тем временем уже располагал стрелу у себя на руке, одновременно разворачивая ко мне свое туловище. В следующую секунду я увидел, как его правая рука с силой оттягивает тетиву. И увидел, что прямо мне между глаз смотрит острие его стрелы. Я шарахнулся вправо, все еще сидя на песке, в тот самый момент, когда он спустил тетиву. Я почувствовал острую боль в своем левом плече, но обращать на нее внимание у меня не было времени. Он уже вложил в свой лук очередную стрелу, когда я, вскакивая на ноги, изо всех сил вонзил его кобыле в зад его же стрелу, которую выдернул из своего плеча. Несчастное животное подпрыгнуло так, что усидеть на нем не смог бы никто. Она заржала, взбрыкнула задними копытами, стараясь меня лягнуть, и при этом сбросила с себя своего седока, который не держал поводьев, занимаясь стрельбой из лука. Он, описав в воздухе короткую дугу, упал в песок, все еще сжимая в руках свой лук и стрелу, которая сломалась. Он опять бросился к лошади, успевшей уже от нас отбежать, но я на этот раз его опередил.
Я тоже мог двигаться и быстро и ловко. Меня этому в армии учили.
Я встал между ним и его кобылой, не давая ему к ней подойти. И тут он бросился на меня с лицом, полным ярости, издав какое-то подобие боевого возгласа, в котором присутствовали и злость, и досада, и страх.
Он рассчитывал сбить меня с ног. Потому что вдалеке от своей лошади у него не было против меня никаких шансов. Мальчишка это знал.
Но вместо этого он встал, как вкопанный, наткнувшись своим открытым горлом на пальцы моей левой руки, которую я выбросил вперед со скоростью летящего копья. Мне надоели все эти игры в благородство, потому, что этот парнишка не оставлял никакого иного выбора, кроме, как разобраться с ним так, как я это умел.
Он какое-то время стоял без звуков. Он даже не хрипел. А потом очень медленно, как бы нехотя, присел на песок, опершись на свою правую руку, все еще сжимавшую сломавшуюся стрелу. Присел рядом с ним и я, обхватив его своей левой рукой за плечи.
Он отложил в сторонку лук, отодвинув даже его от себя подальше, и левой рукой сжал свою уже сильно распухшую, синеющую шею. Было видно, что он все понимает. Его горло было сломано, и починить его в условиях пустыни не было никакой возможности. В его темных глазах встали слезы сразу вслед за тем, как из них исчезла ненависть. Он теперь просто плакал. Совершенно молча. Затем осторожно, отнявши левую руку от своего горла, он потянулся себе за спину. Полез куда-то под одежды, почти уже теряя сознание, и я увидел, что в левой руке у него острый, как шило кинжал, и такой же узкий.
- Хочешь напоследок мне ножичек одолжить? - Спросил я у него ровным тоном, понимая, что этот мо;лодец, даже умирая, все еще не собирался сдаваться. Затем я взял из его слабеющих пальцев этот красивый кинжал, и очень легко, почти без замаха, приложив острие к самой середине его груди, толчком ввел лезвие внутрь.
Его взгляд остановился, замерев на мне. И теперь его лицо стало лицом того человека, кем он и являлся на самом деле. Без всего наносного.
Это был просто мальчишка.
Я смотрел ему в глаза, замечая, как быстро уходит из него жизнь, и сказал тихо
- Прощай, пионер. Ты не оставил мне выбора. –
Затем закрыл ему его мертвые глаза и аккуратно положил щуплое, легкое тело его на песок.
Глава 10. По ту сторону дверей.
«Дано нам Богом и от Бога
всё, для чего мы родили;сь.
Хоть жизнь, порою, так убога!
Но, все же, как прекрасна жизнь!!!»
(Неизвестный автор, путешествующий во времени…)
По-видимому, я задремал после того, как пожилая служанка, прислужи-вавшая в доме Иосифа, изрядно накормила меня какой-то вкуснущей кашей с медом и козьим молоком. Я спал и снова плакал во сне. Так всегда было и так всегда будет, пока я жив. Я плачу потому, что во мне смешиваются многие чувства и от их избытка в душе моей и рождается этот плач, который иногда перерастает в волчий вой.
И тогда я вою…
А глаза? Мои глаза просто отражают состояние моей души.
Всегда, когда мне снится моя жизнь до и после путешествия во времени, во мне смешивается любовь и ненависть. Радость и обида. Чувство острой несправед-ливости в отношении меня и где-то в самом потаенном уголке сердца – всепро-щающая любовь к тем, или Тому, кто со мною поступил таким вот образом, от-правив меня сюда, чтобы я мог жить новую мою жизнь.
О! Это время! Сколь противоречивые чувства рождает оно во мне!
Я знаю точно, что это время и это место, где я оказался двадцать лет назад, уже давно стало для меня родным. Здесь я приобрел много друзей, искренне меня любивших. И еще больше приобрел врагов, искренне меня ненавидевших. Здесь я любил и был любим. И надо отдать должное женщинам этого времени, любить они умели не в пример нашим, из двадцатого века. Есть в местных женщинах не-что такое, что наши давно утратили. Смесь осознанного целомудрия со всепогло-щающей страстью. Очень опасная смесь…
…Ближе к рассвету меня разбудил старик, умудрившийся каким-то не-постижимым образом совершенно бесшумно подойти вплотную ко мне.
В руках он держал чашу, от которой исходил уже знакомый мне терп-кий запах. И это означало, что пришел час моей кончины.
- Выпей три глотка. – Сказал старик, протягивая мне чашу и помогая свободной своей рукой мне немного присесть на моей лежанке. Я послушно последовал его намереньям в отношении меня, немного при этом постонав. Хотя, должен вам признаться, постонал я более из страха, чем от боли.
Я медлил с питием предлагаемого мне яда, поскольку в памяти моей были еще свежи воспоминания трехдневной давности. И они меня совсем не вдохновляли.
С одной стороны, я верил этому человеку. Потому что он вел себя во всем очень достойно. Да и если бы он намеревался меня загубить, то тысячу раз уже мог бы это сделать и без помощи сложных технологий в составле-нии «воды мертвых».
Но!
Мне именно сейчас почему-то было нестерпимо старшно. Просто не-стерпимо. Не знаю почему. Я понимал, что сегодня не обойдется только пи-тием. Меня собирались взаправду похоронить. Причем, прилюдно. А это оз-начало, что я должен либо быть совсем мертвым, либо не совсем, но на-столько, чтобы ни у кого из ушлых и хитрых евреев, которые обязательно за всем этим будут наблюдать, не возникло бы и тени сомнений в отношении истинности всей процедуры.
А, уж, поглядеть придет много народу. Мне была доподлинно известна популярность моя в местных краях…
- Пей скорее!- Повторил старик свой приказ. – Скоро рассветет и люди примутся за свои дела. Потом будет уже невозможно заниматься обманом. –
Я поборол в себе желание выбить чашу из его рук и взял ее у него. Потом покачал головой, пытаясь угомонить несколькими глубокими вздохами бешено колотившееся свое сердце, и решился на то, что, как я понимал, де-лать я никак не мог. Тому, что я намеревался сделать, еще не было места в этом мире. Но страх брал свое. И, чтобы хоть как-то себя успокоить, я ос-мелился реализовать это странное для меня желание, возникшее внезапно и очень сильное. Я перекрестился и сказал на уже хорошо забытом русском:
- Господи, помоги! – Сказал я и припал к чаше ртом, сделав три глот-ка Воды Мертвых.
Сразу же, вслед за онемением моего языка, комната прогнулась, остав-ляя меня со стариком в центре воронки. И я увидел, что Грустный Ослик теперь стоит на практически вертикальной стене. Вслед за этим пришел еще больший страх, и тошнота. А потом я, как и в первый раз, в пустыне, поте-рял совсем способность чем-либо двинуть из своих членов.
При абсолютной ясности сознания.
Я лежал и слышал жутко обострившимся своим слухом, как через не-сколько комнат от нас, еще во сне, маленький мальчик тихо всхлипнул. И услышал звук поцелуя и слова его матери, бывшей, видимо, рядом с ним: «Ч – ш – ш… Все будет хорошо.» Прошептала ему его мать. И мальчик за-молчал. А я почему-то принял эти ее слова на свой счет, и мне стало как-то легче.
Но вот чего не было раньше. У меня вдруг стало с перебоями рабо-тать сердце. Оно сбилось с ритма. А потом его удары стали вообще едва различимы и настолько редки по времени, что я не смог установить интер-вал. Дыхание также почти пропало. И это все сопровождалось какими-то нереальными приступами страха. Я понимал, что не теряю сознания только в силу того, что нахожусь на том кислороде, который пока еще в организме моем не иссяк. А что потом?..
Тут в помещение хлева вошел равви Иосиф. Понятно. Ему необходимо было в этом принимать участие. Потому что, случись какая осечка, шкуру сдерут и с него тоже. И из темноты коридора, из-за широкой спины равви Иосифа выглянул старший сын старика с помятым ото сна лицом.
А я в этот момент почему-то успокоился. Я впал в состояние, которое можно назвать глубоким трансом за исключением того, что я был абсолютно адекватен в восприятии действительности. Если бы не было так неприятно именно чувство абсолютной своей несвободы, то с таким состоянием можно было бы вполне мириться.
Можно даже сказать, что внутри меня рождалась какая-то радость. Все это было очень и очень необычно. Но, все же, страх был огромен, и никакие радости отвратить его не могли.
Вновь вошедшие приблизились к старику, который внимательно за мной наблюдал, держа в своей правой руке мою левую руку.
- Ну что? – Спросил Иосиф старика.- Как он? –
- Умер. – Спокойно ответил тот.
Я слышал вопрос и слышал ответ на него. И тут до меня стало, нако-нец, доходить истинное положение вещей. Мне не верилось, но как еще это назвать? Что есть смерть? Вот вам бездыханное тело, неподвижное, не реаги-рующее ни на какие внешние факторы. Тело без сердцебиения, без дыхания и без движения.
Обычно это называют трупом.
А я? А я никуда не исчез. Но, лишившись способности управлять сво-им телом, испытываю чудовищную несвободу. И от этого мне невыносимо тяжело. И, кстати, я теперь приобрел способность видеть себя как бы сверху. Но вижу я уже не глазами. Потому что прогиб пространства куда-то бес-следно исчез. И слышать стал каким-то странным слухом, без участия моих ушей, все, что творится вокруг в радиусе целого дома.
Значит, все-таки, старик меня решил отравить совсем. Не понарошку, как обещал. Совсем отравил. И похоже, что я на самом деле уже умер.
- Кажется, я не вполне рассчитал состав. – Произнес, наконец, старик вполголоса. – Или же он ослаб настолько, что… - Он помолчал и выпустил из своей ладони мою руку. И она со стуком упала на земляной пол хлева, от-кинувшись в левую сторону.
- Я же ему обещал.- Тихо прошептал он, качая головой. – Я обещал… -
- Послушай, Иосиф, - обратился к старику равви Иосиф. И у меня да-же сквозь страх вызвало живой интерес то, что они, как оказалось, тезки. – Что сделано – то сделано. Теперь нужно просто довести начатое до конца. – А старший сын старика Иосифа прошептал: - Бедолага! –
- Конечно. – Со вздохом ответил старик и сказал, обращаясь к своему старшему сыну – Иаков, иди, разбуди мать… Всех разбуди… Скажи, что…Нет, ничего не говори пока. Ступай. Только мать разбуди. -
Иаков скрылся за дверью, ведущей из хлева в дом. Оба Иосифа какое-то время молча взирали на мое тело. Потом старик сказал
- Не знаю. Я не уверен… - И, подумав, добавил. – Что если мы похоро-ним живого? -
- Хоронить его придется в любом случае. – Ответил хозяин дома.
- Да. – Сказал старик. – Но мы собирались хоронить живого, будучи уве-рены, что он жив. А по прошествии полусуток выкопать его и заменить на труп того, другого, с обезображенным лицом. –
- Но мы можем поступить так и сейчас. – Сказал равви Иосиф. – Пусть полежит лицом вниз в том воздушном мешке, который Иаков загодя приго-товил. Как мы и планировали. Мы кладем его лицом вниз, потому что не-гоже, чтобы вор и разбойник обращал свои мертвые глаза к небу. Кладем в яму, дно которой является деревянным перекрытием, присыпанным землей. Я думаю, Иаков сделал под этим фальшивым дном достаточную полость, чтобы этому бедолаге хватило воздуху на целый день. И при этом совсем неважно, умер он сейчас или не умер. Мы его все равно откопаем, как пла-нировали, после заката. Ночью опять обещали суховей, как только сядет солнце. Потому что у старика Езекии снова жутко ломит ноги. Поэтому, ко-гда мы пойдем его выкапывать, смотреть за нами никто не увяжется. Всем шкура своя дорога. Да и нам нужно будет управиться со всеми делами за один поворот моих часов. Иначе мы там так и останемся… Как мумии не-честивых египтян…- Он помолчал и продолжил. – Ну, вот. Если он уже умер сейчас, то могила – самое для него подходящее место. Мы в этом убедимся, когда станем выкапывать его. Если он еще жив, что крайне маловероятно, то за предстоящие пять страж, что ему назначено там лежать, он, конечно, ус-пеет прийти в себя и с ужасом обнаружить, что погребен заживо. Самому ему не откопаться. Поэтому все, что ему останется – это молиться Господу Саваофу, или кому они там молятся, стенать и плакать, каясь в своих грехах. Ну, короче, я не знаю… Если он придет в себя, то откопав его, мы просто сделаем подмену, как и планировали. А если помер, то его положим под настил, а этого, в его одежде, сверху. И тогда, даже если кому-то взбредет в голову устраивать проверку со вскрытием могилы, в чем я очень сомневаюсь, то в могиле они и обнаружат всего лишь одного, очень протухшего покой-ника… В этих его ужасных башмаках… Вот и все. Сейчас ты ему уже ничем не поможешь. Потому что воду мертвых обратно из него уже не выкачать…-
Я слушал этот монолог равви Иосифа с содроганием сердца. Вот, зна-чит, что они мне приготовили? Но, поскольку изменить что-либо я не мог, то в душе своей постарался угомонить страх, сконцентрировавшись на наде-жде. «Если меня они все равно будут откапывать, то я готов потерпеть все, что они со мною будут делать сейчас» – решил я. И мне стало намного лег-че.
Через совсем непродолжительное время после всех этих высокомудрых рассуждений двух мужей в хлев, где валялось мое уже давно бездыханное тело, вошла та молодая женщина, которую мне старик представил, как свою жену. Она встала рядом со стариком и с тревогой спросила - Давно преста-вился этот несчастный? - И тут я понял, что впервые за все время, что я пребывал в их обществе, слышу ее голос. Он был тих, умеренно низок и удивительно тепл.
Почему-то в присутствии этой молодой женщины я чувствовал себя как не в своей тарелке. Я не могу это описать. Да, я пребывал вне своего тела. Да, я испытывал настоящие муки от того, что был скован какой-то чу-довищной несвободой. Да, я испытывал какой-то жуткий, панический страх. Ощущение того нового мира, в котором оказалась... Моя Душа?.. Это ведь так называется?.. Но все это перебивало чувство, возникшее сразу же, как только эта женщина пересекла порог хлева... Это... Ни с чем несравнимый... И совершенно невыносимый... Стыд?
Боже мой, я же не валяюсь голый! Я из них никого не оскорбил ни словом, никак вообще. Меня настолько парализовала вода мертвых, что я даже не обделался, когда помер. Но, вот скажите же... Но, скажите мне кто-нибудь!!! Почему я не могу находиться в присутствии этой женщины?!! По-чему? Этот Стыд вызывает боль меня того, который есть и жив в настоящий момент. Он жжет меня, как огнем. И если сейчас я - это моя душа. То зна-чит, что это... боль моей души, вызванная этим, ни с чем несравнимым... Стыдом?.. Я не понимаю. Я не понимаю... Наверное, так и горят в аду!.. Будь я в силах, я бежал бы от нее куда глядят мои глаза... Я не в силах да-же помыслить о том, чтобы находиться рядом с нею. При этом она вызыва-ет во мне такое щемящее, такое теплое стремление к... Нет, не к ней... Не знаю. К тому, что она собой... в себе несет? Я ищу слова, которых во мне нет. Они мне неизвестны. Я сгораю от стыда. Причем, сгораю в прямом смысле! О! Как стали белы ее одежды! Как ослепительно они белы!.. Они источают свет, который я в нынешнем моем состоянии могу видеть. И он жжет меня, как огнем. И ее лицо! О!.. Оно сияет, словно солнце, и этот свет… для меня невыносим! Я даже перестал различать слова, которыми она обменивается со стариком. Так нестерпима эта боль... Так нестерпима!!! Гос-поди, помоги мне... Помоги...
Где-то снова мальчик всхлипнул, и она уходит... Уходит...
…Я пошел бы за тобой хоть на край света. На край света, и даже дальше... За любой порог и за любой край света, за Предел Всего... Такая… Несравненная! Мне настолько невыносима даже мысль о том, что вот ты сейчас уйдешь, что я бы завыл, если бы обладал горлом. Возможно, когда-нибудь, ты еще услышишь этот мой далекий вой. Мой плач, доносящийся к тебе из бесконечной бездны моего небытия. О!.. О... Я бы ни за что не про-менял все сокровища мира на разлучение с тобою. Мне так невыносима мысль, что этот свет сейчас померкнет и что ты... Что ты... Но Стыд, мой великий Стыд. Мой бесконечный стыд, он сожжет меня дотла, если только свет твой еще коснется... моей... нечистоты?
Да, конечно. Я теперь понял. Эти горы лжи, накопленные в моей душе за долгие и долгие годы, что я лгал отцу. Эти скелеты, вываливающиеся на-показ из всех потаенных шкафов моих и подвалов... Этот мальчишка, щуп-лое тело которого я кладу на песок... Как мне совместить наличие всего это-го с присутствием тебя? Это демоны мои бегут от тебя, находясь внутри ме-ня. И тянут!!! И тянут... и тянут меня за собою. Прочь от тебя и от этого света... От Ослепительного Блистания Твоей Чистоты…
Вот уходят и мужи. Они мне помочь совсем не могут. А я остаюсь в некоем подвешенном состоянии смотреть на то, как стало бездыханно мое тело. И я вижу, как женщина проходит коридорами туда, где в тревожном сне всхлипывает ее младший сын. А на хлев мой накатывают волны темноты, которой нет определенья. Она так холодна, как ледяное дыхание Арктики, и этот леденящий душу холод заставляет меня неметь от ужаса в предощуще-нии чего-то столь ужасного, что это нельзя выразить в понятных терминах. Этот, подкрадывающийся ко мне сзади холод, столь неприятен, что я согла-сен вновь сгорать от стыда в присутствии Ее. Лишь бы только меня не каса-лась эта… шерсть!
Боже! Спаси меня!
Я слышу звуки голосов, находящихся от меня за несколько комнат. Шепот двух людей, не желающих, чтобы их разговор слышал кто-нибудь еще.
- Что теперь мы будем делать? – Говорит женщина своему мужу, старцу Иосифу. – Он ведь велел сохранить этому несчастному жизнь… - И, помолчав, добавляет. – Может быть, мне разбудить его? -
- Пойми, - отвечает ей старик, - этого нельзя делать, потому что его время еще не пришло… Начало его трудов еще не положено… И еще очень нескоро… Ты же знаешь… Я не знаю с чего начнется его служение, но это будет не сейчас. Еще двадцать лет нам ждать. Потому что иначе мы нару-шим закон отцов… -
Малыш, спящий рядом с говорящими, вздрагивает, переворачиваясь на бок на узком матрасике, и его тело при этом сползает на ковер, что лежит прямо на земляном полу. Но его мать уже рядом. Она шепчет ему слова утешения и гладит рукой по голове. А старик говорит ей очень тихо, но я различаю его слова
- Мы не можем использовать его силу тайком от него. Потому что то-гда мы поступим, как воры. Мы не можем использовать его силу без его личного понимания того кто он и что он, потому что тогда это станет маги-ей, которую мы все ненавидим. И мы не можем использовать его силу во-обще сейчас, потому что это преждевременно. Это опережает его предна-значение на целых… двадцать лет… Если не больше… -
Мне совершенно непонятно, о ком они сейчас совещаются, говоря про какую-то силу, но я понимаю, что старик убил меня случайно, и что уме-реть я был не должен.
- Я все понимаю. – Говорит женщина в ответ своему мужу. – Но ведь тебе известно, кем должен стать Гафур в будущем. – И старик ей отвечает
- Да, известно. Но, это только возможность. Не более того. Не нужно нам говорить о предрешенности. Никто, даже Сам Бог, не сможет заставить бандита стать праведником, если только бандит сам страстно этого не возже-лает. Его судьба – в его руках. –
-Тем не менее, он не должен был умереть сейчас. – Говорит старику Иосифу его жена. И в голосе ее нет никакого порицания в адрес своего суп-руга, но лишь бесконечное сожаление о случившемся. – Мы должны были ему помочь остаться в живых. -
- Совершенно точно. – Соглашается тот. – Поэтому он и не умрет.
- Но ведь он уже умер? – Говорит старцу Иосифу его жена, повернув к нему свое удивленное лицо, и я слышу в голосе ее непонимание.
- Да. Он умер. – Опять утвердительно говорит старик. – Но он, тем не менее, останется жив. Потому что в будущем ему определено место в Боже-ственном плане… Если только он сам пожелает идти путем пророчеств… Но, какой бы путь он ни выбрал, выбор этот он сделает не сейчас, а много лет спустя. Именно поэтому сейчас он и будет жить. - И подумав, добавляет. - Он останется жив, несмотря на то, что уже давно мертв. Я это знаю. –
Старик говорит это таким тоном, что, будь он на трибуне, его словам внимали бы народы. Вероятно, так и говорили пророки, вещая людям о грядущих временах. Никто, однако, кроме его жены и меня, подслушиваю-щего их разговор, старика не слышит. А жена его говорит совсем тихо
- Мне бы твою веру… -
- Это – Божий промысел. – Говорит дед. – Мы ничего делать не будем. Все, что мы можем – это помолиться Всемогущему о том, чтобы все встало на свои места. –
И с этими словами он выходит из того помещения, где в тревожном сне спит его младший сын. И где около мальчика, закрыв свои глаза, сидит его мать с невыразимой усталостью на лице.
Старик движется бесшумной походкой, совсем не похожей на стари-ковскую, проходя целый ряд комнат. Там прямо на полу спят люди, кото-рых Иосиф решил приютить у себя в имении на время песчаной бури. И, выйдя во двор, обращается к равви Иосифу, занятому водворением на место деревянного каркаса с еще зеленой виноградной лозой. Каркас рухнул, види-мо, во время ветра. А весь двор засыпан толстым слоем песка и пыли. Ста-рик говорит хозяину имения
- К тебе обращаюсь, достойный! –
Услышав такое обращение к себе человека, который старше его на два поколения, равви Иосиф явно смущен. И, отложив свою работу, поворачива-ется к старику лицом и преклоняет голову в ответ на аналогичное преклоне-ние головы стариком в его сторону. И даже не спросив его ни о чем, гово-рит
- Ты правильно решил. – Молитва – это все, что нужно сейчас бедолаге Гафуру.
Затем они оба так же бесшумно и быстро движутся комнатами в хлев, где мое тело лежит все в той же позе, что и раньше. Проходят в самый ко-нец хлева, прихватив с косяка входной двери масляную лампу, и равви от-крывает совсем не заметную для глаза дверь, которая ведет куда – то. Там, в крошечном помещении, равви зажигает свечу, и она освещает святилище. В этой комнате, посреди ее, стоит квадратный стол и на нем семисвещник. Со-всем такой же, какой когда – то, давным – давно, я видел в алтаре православ-ного храма в городе, в котором жил две тысячи лет спустя. На этом престо-ле лежит книга, представляющая из себя просто толстую стопку пергамен-тов, на которых написано что – то, чего я понять не могу, потому что не владею языком Моисея.
- Молись. - Говорит равви Иосиф старику, протягивая ему выбранные из этой стопки листы пергамента. – А я продолжу работу. И заодно успокою всех, кому вдруг станет интересно, куда ты пропал. - Говорит он и, повер-нувшись, быстро исчезает из святилища.
Время как будто останавливается. Я его совсем не ощущаю. Я продол-жаю висеть все там же, над своим телом, и при этом знаю о том, что дела-ется вокруг меня. Вот и сейчас, в крошечной комнатке, совсем рядом со мной, скрытой от всех глаз, старик начинает читать древние тексты, полуше-потом произнося слова, и я слышу то, что он произносит, периодически воздевая руки к небу…
- Живущий под кровом Всевышнего под сенью Всемогущего покоится, говорит Господу: "прибежище мое и защита моя, Бог мой, на Которого я уповаю!" Он избавит тебя от сети ловца, от гибельной язвы, перьями Своими осенит тебя, и под крыльями Его будешь безопасен; щит и ограждение - истина Его. Не убоишься ужасов в ночи, стре-лы, летящей днем, язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень… -
Речь его льется, как вода, и мне понятно, что все это старику невпер-вой. Что он много – много раз уже говорил и читал эти слова, которые не-постижимым образом врываются в мою душу. Возможно, когда-то давно и он был иудейским священником, каким является сейчас равви Иосиф. И я ощущаю, как за моею спиной отступает холодный мрак, притаившись невда-леке и выжидая.
- Блаженны непорочные в пути, ходящие в законе Господнем. Блаженны храня-щие откровения Его, всем сердцем ищущие Его. Они не делают беззакония, ходят пу-тями Его… - Продолжает тихо – тихо петь старик. И вместе с его голосом в мою душу входит такой покой и такое наслаждение, что мне просто не с чем это сравнить. А он продолжает
-…Ты заповедал повеления Твои хранить твердо. О, если бы направлялись пути мои к соблюдению уставов Твоих! Тогда я не постыдился бы, взирая на все заповеди Твои: я славил бы Тебя в правоте сердца, поучаясь судам правды Твоей. Буду хранить уставы Твои; не оставляй меня совсем!..-
- О – о – о – о, да – а – а – а – а! – Слышу вдруг я чей-то голос совсем ря-дом с собою. Сзади. Я слышу его из-за своей спины, оттуда, где темнота скопилась, став настолько плотной, что стала похожей на бетонную стену аб-солютно черного цвета.
- О – о – о, да – а! – Повторяет снова свои восклицания скрипучий чей-то голос, и я вдруг вспоминаю, что где-то я его уже слышал. Когда-то, очень давно. В другой своей жизни, той, что уже прошла, слышал я этот удиви-тельно мерзкий голос.
В моей памяти внезапно всплывают очень отчетливые ассоциации и образы, и я вижу существо бледно – зеленого цвета, карабкающееся по ка-ким-то совершенно голым и унылым скалам. И я вспоминаю, что это суще-ство имело имя Голум.
- Благословен Ты, Господи! научи меня уставам Твоим. Устами моими возвещал я все суды уст Твоих. На пути откровений Твоих я радуюсь, как во всяком богатстве. – Доносится до меня речь молящегося в святилище старика. И ему отвечает мерзость за моей спиной, тихим, скрипучим голосом стараясь опоганить мо-литву. Они говорят одновременно, но я при этом отчетливо понимаю каждо-го из них. Их голоса оформляются в какой-то странный дуэт, и я нахожусь ровно посреди них. Между вратами ада и вратами рая вишу я и мне очень, очень страшно. Они борются друг с другом, отстаивая каждый свое. Но предметом их непримиримого спора являюсь вовсе не я. Я – только повод. Суть же их спора, этой борьбы, намного, намного старше.
- О –о –о, да – а – а – а! – В третий раз слышу я. – Ты уже подписал себе смертный приговор… И всей своей семейке! -
- Открой очи мои, и увижу чудеса закона Твоего. –
- … лучше бы тебе даже и не брать в свои руки Псалтирь! –
- Ты укротил гордых, проклятых, уклоняющихся от заповедей Твоих. –
- Твой проклятый предок написал это! – Вторит старику голос за моей спиной. – Ты же не думаешь, что можно так вот просто произносить вслух слова, которые я ненавижу!.. О – о – о!.. Ты ведь знаешь, что моя месть будет скорой! –
- Князья сидят и сговариваются против меня, а раб Твой размышляет об уставах Твоих. Откровения Твои - утешение мое, советники мои. Душа моя повержена в прах; оживи меня по слову Твоему. – Тихо – тихо поет дед.
- Сейчас, оживит! – Слышу я голос, исполненный насмешек и сарказма. И вдогонку фразе – смешок.
- Потеку путем заповедей Твоих, когда Ты расширишь сердце мое. Укажи мне, Господи, путь уставов Твоих, и я буду держаться его до конца!
- Лжешь… - Тихо скрипит голос. – Пустые клятвы. Я их тебе обязательно припомню!.. –
- Отврати очи мои, чтобы не видеть суеты; животвори меня на пути Твоем. Утверди слово Твое рабу Твоему, ради благоговения пред Тобою. Отврати поношение мое, которого я страшусь, ибо суды Твои благи. –
- Смерть твоя будет скорой и ужасной! – Обещает старику скрипучий голос во тьме.
- Вот, я возжелал повелений Твоих; животвори меня правдою Твоею. Да придут ко мне милости Твои, Господи, спасение Твое по слову Твоему, - и я дам ответ поносящему меня, ибо уповаю на слово Твое.-
- Что там обещает мне эта букашка? – Вдруг слышу я еще один голос «за своей спиной», а точнее сказать, вне поля моего духовного зрения. Этот голос чем-то напоминает мне компьютерный – из тех времен, когда речевые синтезаторы были несовершенны. Он страшен. Он беспол. Он врывается внутрь тебя, как некий потоп, смывая твою личность. Он выжигает в тебе свои отпечатки затем, чтобы навсегда оставить след внутри тебя.
Так вода прорывает плотину.
Так в одночасье исчезает невинность.
Так клеймят рабов.
Этот голос ввергает меня в бездумное оцепенение, полное отчаяния и тоски настолько огромной, что она овладевает мною всецело, истребляя из меня всякую надежду на что-либо хорошее.
Теперь я могу только трепетать, как осиновый лист на ветру, мечтая только об одном, чтобы больше никогда мне не слышать этого голоса.
- Вспомни слово Твое к рабу Твоему, на которое Ты повелел мне уповать: это - утешение в бедствии моем, что слово Твое оживляет меня!- Вновь слышу я дрожа-щий голос старика, доносящийся из каморки.
- Нет! – Кричит голос из Темноты. И это «нет» моментально приносит в мою душу целую лавину образов настолько жутких, что мне этого не опи-сать словами. Я вижу земли, которым нет конца. Выжженые, безжизненные, безводные. Бесконечность Нежизни. Так именно называются эти земли, кото-рые я вижу, восприняв смысл одного только лишь слова «нет», произнесен-ного голосом из темноты. И я теперь понимаю, что проклятая пустыня, ко-торая простирается от этого дома на тысячу миль к югу – это просто самый настоящий рай по сравнению с теми краями, которые я только что увидел.
- Гордые крайне ругались надо мною, но я не уклонился от закона Твоего. Вспо-минал суды Твои, Господи, от века, и утешался. Ужас овладевает мною при виде нечес-тивых, оставляющих закон Твой. – Отвечает голосу старик. - Молился я Тебе всем сердцем: помилуй меня по слову Твоему. -
- Нет! – Это новая волна Черноты наваливается на меня сзади, и я бли-зок уже к полному помешательству. Образы, переданные в этом слове рас-крывают мне какую-то историю. Эта история старше самой материи.
Я вижу то, что было тогда, когда еще не было ничего.
Еще до Большого Взрыва. Бесконечные, залитые солнечным светом пространства. Яркие, живые краски. Тепло и радость. Счастье жизни. И я чувствую нескончаемую тоску по всему этому того, кто кричит сзади меня это грозное «Нет!» Там множества и множества существ, красота и совер-шенство которых неподвластна ни времени, ни пространству, ни пониманию. И они прославляют, воспевая в своих песнях Того, кто создал все это вели-колепие.
- Гордые сплетают на меня ложь; я же всем сердцем буду хранить повеления Твои. – Слышу я голос старца Иосифа.
- Не – е – ет! – Ревет голос сзади. И я на миг погружаюсь в те солнечные дали, которые передаются мне в виде образов, обрушивающихся на меня с каждым новым криком «Нет!» Теперь я могу вдохнуть одним – единственным вздохом тот мир, краше и желаннее которого нет. И в течение всего лишь одного этого вздоха моего, я успеваю понять и увидеть многое. Я вижу все-объемлющую любовь всей твари этого мира к Своему Творцу, Который есть Центр этого мира. И Его Любовь, изливающаяся на все вокруг, наполняет все и возвращается обратно к своему Источнику. И происходит поклонение Творцу, как некий добровольный и желанный акт, порожденный Его Любо-вию. Эти реки любви, струясь, востекают обратно в Центр этого мира. И рядом с Центром находится тот, кто светел и могуч, и имеет всякую власть. Он находится совсем рядом с Творцом, не являясь Творцом, и поэтому каж-дый поклон, совершаемый созданьями в сторону своего Творца, совершается также и в сторону того, кто совсем рядом с Ним. И я чувствую, как посте-пенно в Стоящем Рядом рождается понимание того, что, хотя он и совсем рядом, но поклоны адресованы не ему, а совсем чуточку в сторону. И песни, воспеваемые нами, свободными гражданами свободного мира, адресованы не Стоящему Рядом. Совсем не ему.
Такое положение дел длится и длится. Проходят и бесследно исчезают бесконечно большие интервалы времени, и в Стоящем Рядом происходят изменения. Теперь от налета легкой грусти не остается и следа. Теперь за-висть, рожденная в недрах души Бессмертного и Могущественного Существа, также становится бессмертной и могущественной. И мне понятно, что эти нравственные категории - это то, что истинно может принимать в мире зна-чения не просто большие, но именно, бесконечные. Теперь я чувствую беско-нечную ненависть Стоящего Рядом к Источнику Любви. И Творец Всего, яв-ляющийся Источником Жизни, теперь ненавидим Стоящим Рядом во всех своих аспектах. Теперь Стоящий Рядом ненавидит все, что так или иначе отождествляется с Творцом – ненавидит Жизнь, ненавидит Истину и Свет, и все то, что является нормой этого нашего мира. Мира, в котором я сейчас сделал всего лишь один – единственный вздох.
Я понимаю, что моя несвобода и недвижимость, вызванная смертью, ничто по сравнению с несвободой Того, кто имел когда-то ничем неограни-ченную власть.
- Я стал, как мех в дыму, но уставов Твоих не забыл. Сколько дней раба Твоего? Когда произведешь суд над гонителями моими? – Тихим голосом поет старик. - По милости Твоей оживляй меня, и буду хранить откровения уст Твоих. На веки, Господи, слово Твое утверждено на небесах; истина Твоя в род и род. Ты поставил землю, и она стоит. –
- О, нет! – Обрывает старика голос за моей спиной. – Здесь все мое! По-ставил Он, но принадлежит все мне. Знай же, пришелец! – Слышу я голос, который ввергает меня в невыразимый ужас, потому что я понимаю, что по-следняя фраза адресована именно мне. – Знай же, пришелец! – Повторяет он. – Не пройдет и двадцати лет, что пролетят мгновенно, и смерть твоя придет не понарошку, как сейчас. Ты умрешь, как умирают все. И в тот час, когда это случится, я буду рядом! И не будет возле тебя потомка царского рода, который бы помолился о твоем спасении. О – о – о! Там и тогда не будет ни-кого! Ты даже не можешь себе представить, с каким наслаждением я приму твою душонку в свои руки для того, чтобы бесконечные века наслаждаться твоим страхом, который – ты можешь мне поверить, - будет огромен! -
Мне нечего ответить на это обещание, потому что я понимаю всю его правоту. Я только что осознал, что не могу совершенно вынести того света, который характерен для жителей Горнего мира. Этот свет доставляет мне та-кие страдания и такие муки, что не понятно, что для такого грешника, как я, было бы менее болезненно – боль, вызванная бесконечным стыдом перед Богом, или же боль от страха перед адом.
- Во грехах лежу я , Господи, научи меня оправданиям Твоим! – Слышу я голос старика. И понимаю, что лежу во грехах, имя которым – легион. Душа моя настолько замарана и непрозрачна для света Божьего, что этот Свет может просто выжечь душу, если ее осветит. Так же, как в луче мощного лазера разрушается и испаряется стекло, в котором есть внутренние дефекты. И поэтому я понимаю небезосновательность радости в словах того, кто веща-ет ко мне из Кромешной Тьмы.
Старик продолжает молиться в тесной каморке, освещенной одной только лишь свечой. Он просит и молит Бога о даровании понимания и смирения. Он возносит свои молитвы к Тому, Кто единственно и может ис-правлять кривое и лукавое, оживотворять мертвое и прощать непростимое. Ему стараются все так же, как и раньше помешать голоса из темноты за мо-ею спиной. Но того, самого страшного голоса, я уже не слышу. Меня по-прежнему всего сковывает страх и несвобода смерти, но, все же, это огром-ное счастье даже в этом моем положении не слышать голоса того, кто когда-то был Стоящим Рядом. И кому теперь принадлежит вся власть в этом ми-ре, мире, в котором живет все живущее и движется все движущееся. Я знаю, что то, что наобещал мне голос из темноты – это очень и очень вероятно. И еще неясно, когда мне вновь предстоит свидание с Ужасом. Потому что я по-прежнему все еще мертв, и бездыханное тело мое все так же лежит с от-кинутой в сторону левой рукой и головой, повернутой влево, в хлеву усадьбы равви Иосифа, в году семьсот пятьдесят седьмом от основания Рима. Боже, как мне тяжко! Как тяжко…
- Да приблизится вопль мой пред лице Твое, Господи; по слову Твоему вразуми меня. – Слышу я слова старика, на которые вновь обращаю внимание, потому что что-то начало вокруг изменяться.
- Да придет моление мое пред лице Твое, Господи; по слову Твоему избавь меня. – Вновь слышу я, и во мрак полутемного моего хлева проникает поток света, льющегося сверху. Этот свет, его лучи, проливаясь вниз, выхватывают из темноты меня, лежащего на соломенном матраце, как в театре луч прожек-тора выхватывает ограниченное пространство сцены, оставляя все остальное во лежать во тьме.
- Уста мои произнесут хвалу, когда Ты научишь меня уставам Твоим. – И с этими словами в душу мою врывается ничем не передаваемое чувство на-слаждения от любви, излитой на меня сверху и ставшей теперь моею. Она захватывает меня, как водоворот, и мой дух замирает от восхищения, как то-гда, когда я впервые в жизни увидел землю в иллюминаторе самолета.
- Язык мой возгласит слово Твое, ибо все заповеди Твои праведны. – Слышу я, и в том нескончаемом и могучем потоке света, льющегося на меня сверху, я раз-личаю нечто, очень отдаленно напоминающее окно. Это окно отверзто, и там, за его гранью, находится мир нескончаемого счастья, тишины и покоя. Мир абсолютной свободы, где ты более уже не будешь связан никакими узами. Я вижу множества существ невообразимой красоты. И они несут на своих руках Того, Кто есть Источник Света. Я его не различаю. Потому что не смею взирать на этот Ни с Чем Не Сравнимый Свет. Но я понимаю, что Он движется ко мне, и мое дыхание исчезает. Я ощущаю себя пылинкой среди пространств бесконечной протяженности. И я «не смею».
- Да будет рука Твоя в помощь мне, ибо я повеления Твои избрал. – Слова ста-рика, которые он произносит в тесной каморке, теперь почему-то доносятся сверху. И как мне кажется, что произнесены они голосом моего отца. А из Света, что теперь заливает все вокруг, появляется Рука и тянется ко мне сво-им Указательным Перстом.
- Жажду спасения Твоего, Господи, и закон Твой - утешение мое. – Слышу я сло-ва, и уже не знаю, произнесены они мною, или же они звучат вне меня? Перст Света почти касается моей левой руки, которая откинута в сторону. И я вспоминаю, что видел уже эту сцену. Это именно она была угадана гени-альным Микелянджелло на своде Сикстинской Капеллы.
- Да живет душа моя и славит Тебя, и суды Твои да помогут мне! –
Перст, протянутый мне в помощь и избавление от смерти, едва касает-ся самого кончика указательного пальца моей левой руки. И это вызывает во всем моем теле некий толчок, от которого я, доселе висящий неподвижно над бездыханным телом моим, уверенно устремляюсь вниз и вхожу в свою бренную оболочку, как рука, замезшая на холодном ветру, с нетерпением проникает внутрь перчатки. И там я растекаюсь по всему своему организму, который уже готов снова включиться в работу, называемую жизнью.
- Заблудился я, как овца потерянная: взыщи раба Твоего, Господи, ибо я запове-дей Твоих не забыл! – Слышу я умоляющий возглас старика, и вместе со сказан-ным ко мне возвращается дыхание.
Оно еще очень слабое, это мое новое дыхание, но я теперь понимаю, что все свершилось. Жизнь вернулась ко мне, все так же неподвижно лежа-щему на полу хлева. А Свет и Перст исчезли в тот же миг, когда я вновь, после столь длительного перерыва, сделал свой первый вздох на этой Земле! …
Глава 11. Расставание.
Через крошечную щель в стене двора, за которой Иосиф меня скрывал уже несколько дней от посторонних глаз, мне был виден двор его дома. Здесь четверо суток назад я очнулся после того, как семья старика вывезла меня из пустыни, чтобы подарить мне жизнь.
Просто так.
Я видел, что все уже готово к тому, чтобы эти люди продолжили свой путь в края, о которых я не имел даже отдаленного представления. Мне же предстояло еще достаточно долгое время провести в обществе равви Иосифа, в его доме, к которому я уже стал привыкать.
Надо заметить, что после своей смерти и воскрешения по молитвам старца Иосифа, а так же и после похорон, на которых я присутствовал в ка-честве покойника, после того, как я услышал шум сыплющейся сверху на меня земли и ощутил всю ее гнетущую тяжесть, во мне что-то изменилось. Мне теперь совсем не хотелось бы продолжать то дело, которому я посвятил в этих краях последние двадцать лет своей жизни. Мне было понятно, что снова к разбою и грабежам я уже не вернусь.
Было понятно мне и то, что весь этот прилюдный маскарад с моим погребением был тщательно срежессирован и виртуозно исполнен противным этим дедом и его подручными – старшим сыном и владельцем этого имения. И я понимал то, что это все было просто воспитательным мероприятием. Меня вполне можно было скрыть от людей любым другим способом, не требующим того, чтобы испытывал шок человек, которого погребают заживо.
Так ведь нет! Старику было нужно именно то, чтобы я почувствовал себя мертвым. Этого требовала его вера, в которой была в порядке вещей формула «око за око, зуб за зуб». Это была и его месть мне от имени всех тех людей, которых мне пришлось в своей жизни убивать. И после того, как он исполнил этот акт мщения, он сразу же, видимым образом стал ко мне относиться по-другому. Он видел глазами человека, прожившего сложную и очень долгую жизнь, что я стал другим. Что меня преобразила смерть и мо-гила, в которой я пролежал почти полдня.
Возможно, когда-нибудь я вам расскажу обо всем этом более подроб-но. Но, не сейчас. Сейчас у меня просто нет сил вспоминать и переживать снова и снова те ужасы, которым я был подвергнут…
Я наблюдал за их семейством из своего укрытия и понимал, что они уйдут прямо сейчас. Они спасли мне жизнь, так и не став для меня друзья-ми. Потому что я, как и раньше, совершенно их не понимал. Мне по-прежнему были непонятны мотивы, по которым они меня спасли уже дваж-ды, давая шанс начать все с нуля. И все же… Почему мне так не хочется с ними расставаться? Почему меня так тянет к этим людям, что-то важное скрывающим ото всех. Даже от лучшего друга их семьи, равви Иосифа? Что такого важного в их миссии, которой является их движение в неизвестные мне края? Какие сокровища они вынуждены прятать в своей пустяковой по-клаже, которую везет на себе их Очень Грустный Ослик? Я не замечал того, чтобы они прятали в своих тюках несметные богатства. А если это так, если в их вещах нет ничего, ценнее черствого хлеба, то что; тогда у них является сокровищем, из-за которого бедный этот, усталый старик, не может позво-лить себе даже легкой расслабленности? В его-то годы!?
Что они так прячут ото всех, включая даже лучших своих друзей?
Я все думал и думал, наблюдая за ними из своего укрытия, как вдруг увидел, что дед замер, выпрямив свою спину. Постоял он так с минуту, а потом пошел в мою сторону.
Он обогнул конуру Баджа, за которой и была тайная дверь, ведущая прямиком ко мне, и очень быстро образовался рядом со мной.
- Мы сейчас тронемся в путь. – Сказал он мне, подойдя вплотную и го-воря шепотом.
- Я знаю. – Ответил я ему. Он помолчал и сказал мне
- Прости, что ударил тогда тебя в пустыне. И за могилу тоже прости. Это было необходимо.– Я кивнул головой. А он продолжал. – Ты прав в от-ношении того, в чем меня упрекал тогда. Но у меня есть то, что я вынуж-ден скрывать от людей, и есть серьезные причины для этого… Этой весной я съел свою восемьдесят девятую пасху. - Продолжал старик, и я удивился его возрасту. – Но до сего дня, и даже неизвестно сколько еще, мне придется очень тщательно оберегать… то, чему нет цены в этом мире… Не спраши-вай меня о том, что это такое. Потому что я тебе все равно не скажу. А ес-ли скажу, то потом вынужден буду тебя убить. Десять лет я скрываю этот дар, который нам… свалился с неба. И все это время, все эти десять лет, ни мне, ни кому бы то ни было из нас, не удавалось просто спокойно поспать... Вероятно, моя старость, которая наступила уже давно, могла бы быть иной. Но, я благодарен Богу за то, что именно мне досталась эта ноша… -
Я слушал его, не перебивая, ожидая его слов во время длинных пауз, которые он делал, очень тщательно взвешивая то, что говорил.
- Я бы хотел, чтобы ты начал иные дни, потому что у тебя еще есть в запасе лет тридцать для того, чтобы прожить свою жизнь достойно. Но… - Тут он опять замолчал на какое-то время. – Но тебе придется либо отсюда убираться очень и очень далеко – туда, где тебя никто не знает, - либо при-думать что-то такое, чтобы изменить свое лицо. Потому, что как только ты попадешься на глаза кому-либо вне стен этого дома, то можешь считать, что дни твои сочтены. –
- Я это знаю. – Сказал я ему. – В моем мире это и называлось измене-нием внешности. Даже существовали люди, профессия которых как раз в том и заключалась, чтобы исправлять тем, кто в этом нуждается, лица и… –
- Мой тебе совет. – Сказал старик, перебивая меня. – Обратись с этим вопросом к Иосифу. Он знает, что и как нужно для этого сделать. –
- Скажи мне, - спросил я старика, – почему вообще вам понадобилось меня спасать? Проще было бы просто не заметить и пройти мимо. Или не оперировать меня. И к утру я бы окочурился сам. –
Старик со вздохом покачал головой и сказал. – Это, конечно, все так. Но, во-первых, ты судишь по себе. А во-вторых, у тебя есть здесь дела, о ко-торых ты еще даже не догадываешься. Ты же, ведь, не думаешь, что мы на-шли тебя, умирающего в пустыне, случайно? – Он помедлили и добавил. – Мы искали тебя, Гафур. Мы долго шли по твоим следам в песках, чтобы догнать тебя, так ловко ускользнувшего ото всех. – Он снова помолчал и сно-ва заговорил. – Нам пришлось огибать Мать Песков по огромной дуге, пото-му что я не мог туда отправиться со всем своим семейством. А потом… Ты же ведь не думаешь, что оказался в наших краях случайно? – Спросил он меня.
- Не думаю. – Честно ответил я. – А также я не верю и в то, что в мире может что-то происходить без ведома Творца. И, кстати, спасибо тебе за мо-литву… Ты спас меня позавчера снова…–
Старик взглянул на меня глазами, полными неподдельного удивления, но, видимо, мгновенно все поняв, сказал
- Ты на верном пути. – И на усталом лице его появилась легкое подо-бие улыбки. – Но, больше я тебе ничего сказать не могу. Потому, что если я тебе расскажу то, что мне известно о твоем будущем, то этим самым повли-яю на твой выбор, который ты должен сделать свободно… Когда придет время… Я изменю твою судьбу, если вмешаюсь сейчас. –
- У нас это называлось принципом неопределенности. – Стал вспоминать я порядком подзабытые термины из Квантовой Механики. –
- Мудрость нечестивых эллинов! – Проронил дед, снова приготавливаясь поворчать. - Я не знаю ваших наук, но это и так всем ясно. – Продолжал он. – Просто живи, прислушиваясь почаще к своему сердцу. –
С этими словами он положил мне на голову свою тяжелую ладонь и сказал. – Все, сынок, мне пора… Всего скорее, что мы в этой жизни уже не увидимся. Потому что мне совсем нездоровится. И уже это давно началось… Поправляйся. И постарайся сменить себе лицо и имя. – С этими словами он встал на ноги, и направился к узкому и низкому лазу, который вел в мое укрытие.
Он уже нагнулся для того, чтобы навсегда исчезнуть из моей жизни, как вдруг выпрямился и, повернувшись ко мне лицом, спросил
– Скажи все-таки, без вранья. Что, на самом деле люди могут летать на железных крыльях, или это ваши басни? Только, умоляю, не лги мне! –
Я лежал молча, глядя ему прямо в глаза, и не торопился с ответом. Я знал, что скоропалительный ответ не вызовет в нем доверия.
Я увидел картину из далекого и во времени и в пространстве будуще-го, бывшего когда-то моим прошлым. Откуда-то, из глубин своей памяти я вытащил зрительный образ того, как на полосу выруливает огромный АН-225 «Мрiя» с закрепленным у него на спине космическим челноком «Бу-ран»… Вот он вывернул на рулежку и затем на взлетную полосу. Постоял, разгоняя все шесть турбин. Потом резко помчался, все ускоряясь и ускоря-ясь, задирая постепенно кверху нос. Потом рывок, и вся эта громадина под-нимается в воздух, и я смотрю на это и не понимаю, как воздух может держать такую махину?
- Есть вещи, - сказал, наконец, я деду, - которые я видел своими глазами много раз и в которые до сих пор не верю сам. Но то, что ты слышал о полетах человека по воздуху и выше, среди звезд, все это чистая правда. –
Он стоял, глядя на меня по-стариковски подслеповатыми, слезящимися глазами, и ответил, качнув головой.
- Бедные люди! Как же вы там жили? – А потом развернулся, и, быстро нагнувшись, проскользнул в потайной лаз.
А мне почему-то внезапно пришли на память строки: «Жестокий век! Жестокие сердца!»
«Зачем мне это все?» - Думал я, подавляя ком, внезапно остановивший-ся у меня в горле. «Зачем, Боже?.. Я здесь оказался не по своей воле… Жил себе в мире, который мне до сих пор дорог… Потом Ты меня запер тут… И первое, что я сделал в этом времени, это убил мальчишку… Потом мне пришлось очень долго бегать ото всех, потому что мальчишка тот оказался… Зачем мне это нужно было?.. Скажи… Я стал тем, кем я являюсь сейчас практически вопреки своей воле… В мире, где меня ожидала скорая смерть… И я стал… Я взял себе имя Гафур… Милосердный… Я убивал и радовался тому, что я делаю… Потому что… Да, я мстил… Тебе мстил за то, что Ты… Зачем Ты, Господи, оставил меня умирать здесь?.. В этом вре-мени?..»
Я лежал, тихо всхлипывая, вытирая слезы рукавом холщевой рубахи, и услышал, как отворились и затворились ворота усадьбы равви Иосифа, вы-пуская из имения старика и его семью. «Я остаюсь здесь. - Думал я. - Я ни-куда не иду. Я никогда не покину этот мир. И домой я никогда не вер-нусь…»
Я поднял вверх свои глаза со слезами, стоящими в них, и сказал тихо, обращаясь к небу, проглядывающему сквозь плотный терновник
- Меня зовут Гафур… Гафур!… И лицо мое останется со мною! … -
Часть 2. Мельхиор.
«Все это не совсем правильно, сказал он, –
как люди смотрят, как музыка звучит,
как слова пишутся.
Все это не совсем правильно, сказал он, –
то, чему нас учат, любовные увлечения,
которые нам выпадают, смерти, которыми
мы умираем, жизни, которые мы
проживаем,
они никогда не бывают совсем правильными,
и даже «почти правильными»,
эти жизни, которые мы проживаем
друг за другом,
жизни, из которых складывается история…»
(Чарльз Буковски.)
Глава 1. Нежданный долгожданный гость.
…Это просто разные мысли, приходящие в голову человеку, у которого внезапно появилась масса свободного времени…
Прошло уже несколько дней с момента нашей последней встречи со стариком Иосифом. Встречи кратковременной, но очень полезной. Мы испросили друг у друга прощения за те дела, которыми так или иначе друг другу досаждали в течении всего нашего недолгого пребывания вместе.
Эта семья, эти люди, которые меня нашли умирающим в самом безлюдном месте на Земле, они просто изменили меня. За несколько дней им удалось сделать то, что не в состоянии был сделать ни я сам, ни тем более, кто-то из посторонних, этот гигантский труд по преобразованию моей души. Милосердие, возведенное в степень любви к ближнему и помноженное на бескорыстие - вот то, что несли в себе эти люди. Для меня и сейчас является непреодолимой головоломкой то, как они вообще смогли выжить в этом мире, имея такую высокую шкалу ценностей. И я уверен, что если бы у того колодца, в пустыне, они бы нашли не меня, которого искали, а кого-то совсем другого, то все равно поступили бы точно так же.
Я думаю, что это именно так.
Они так жили. Они так мыслили. Такое поведение, которое просто сбило поначалу меня с толку, это был их образ жизни. И мне кажется, что по-другому они бы и не могли поступить. К своему несчастью, понимать это я стал только сейчас, через несколько дней после того, как старик со мной попрощался.
Все это время я так и жил в потайном месте усадьбы равви Иосифа, куда вела единственная крошечная лазейка, находящаяся за будкой огромной собаки по кличке Бадж. В безопасности этого места я был уверен. Также, впрочем, как был в этом уверен и сам хозяин усадьбы, поместивший меня здесь.
Иосиф не мог поместить меня в своем доме по нескольким очевидным причинам.
Во - первых, в его доме всегда были посетители, которые могли бы без труда узнать во мне того самого покойника, которого недавно жители селения прилюдно и с большим удовольствием похоронили.
Во – вторых, фарисей и иудейский священник, равви Иосиф, конечно, не мог размещать с собой под одной крышей нечестивца, преступника и язычника, каковым являлся я в его глазах.
Поэтому я лежал на улице, в потайном месте его усадьбы и был этому несказанно рад.
Единственным недостатком моего укрытия было то, что это помещение было просто небольшим пространством между высокой каменной стеной, определявшей границы усадьбы равви Иосифа во внешнем миру, и точно такой же внутренней стеной, ограничивающей пространство внутреннего дворика. Сверху был очень плотнорастущий терн, с огромными шипами. Так что ни перелезть через этот забор, ни выбраться из моего укрытия наружу было невозможно, не оставив при этом на заборе все свои кишки. Поэтому я и лежал там совершенно спокойно, предаваясь воспоминаниям и размышлениям. Изредка меня освещало солнце, пробиваясь через толстенную поросль терна. И дважды за прошедшую неделю мочило дождем. И я по - детски был рад и тому и другому. Потому что на памяти еще были свежи воспоминания о звуке, который издает сыплющаяся в могилу земля. Еще на памяти моей были свежи воспоминания и о том, каким ужасным бывает состояние смерти нераскаянного грешника. То, когда ты все понимаешь и чувствуешь, но сделать ничего не можешь, лишившись инструмента, с помощью которого человек совершает поступки - своего тела.
О, да! Да! Я бы ни за что не променял лежание в узкой каменной расщелине забора, где тебя кормят, поят и выносят за тобой, а также еще и лечат, на то ужасное состояние, в которое я попал, когда во второй раз выпил воды мертвых...
Да. Я положительно был рад тому, что меня вернули к жизни вторично. И условие вести жизнь, не связанную с разбоем и преступлениями, это условие я, конечно, принял безоговорочно, потому что теперь мыслил по - другому.
Эта семья меня изменила. Раз и навсегда. За очень короткий срок.
Воистину, мое путешествие на плечах равви Иосифа из могилы обратно в дом, под вой аравийского урагана, было временем моего второго, или уже третьего рождения. И возвращаться обратно в могилу я совсем не спешил…
Мою регулярную кормежку, а также уход за моей раной на спине, осуществляла пожилая еврейка по имени Руфь. И я просто не представлял себе того, чего бы она не умела делать.
Она была сколь добра ко мне и расторопна в делах, столь и молчалива. Это она сопровождала жену старика в пустыне, когда они прикатили из селения прямо по пустыне тележку с сеном для ослика, и еще кучей всяких полезных вещей. Например, там были нитки, сделанные из очень прочного волоса какого-то животного, и именно ими мне была зашита рана на спине.
Несколько раз я пытался с ней заговорить, но безуспешно.
Сам хозяин, приютивший меня, как я понял, был учителем Иудейской религии. Он мне сам об этом сказал. Видимо, предвосхищая мое любопытство, он как-то мне сказал, что был сослан сюда из области, прилежащей к Иерусалиму, в наказание за то, что нарушал несколько раз закон Субботы, предписывающий любому правоверному иудею, не совершать ничего, что не принадлежит краткому списку дел, которые человек может делать субботним днем.
Он был очень умен. Начитан. Образован. И обладал вдобавок ко всему удивительной наблюдательностью.
Все это о нем я понял совсем не сразу, а по мере своих очень коротких с ним разговоров. Мне бы хотелось общаться с ним несколько больше. Но он не изъявлял ответного желания. И вообще, будучи человеком честным, никак не мог скрыть откровенного ко мне неприятия. Такое его поведение было мне, конечно, понятно. Поскольку во мне он не мог видеть человека, бывшего в свое время физиком, а знал про меня то, чем я и прославился в этих краях и в этом времени - разбойника, предводителя шайки грабителей караванов и земель, примыкающих к Аравийской пустыне.
Я ни на кого не держал обид за негативное ко мне отношение. Потому что моя жизнь в течение последних двух десятилетий была противна и мне самому.
Да. Именно так.
Каждый день масса людей посещала дом Иосифа. Соседи, люди, окормляемые им, и просто лица, наведывающиеся сюда исключительно затем, чтобы попрошайничать. Я за ними мог наблюдать тайно, из своего укрытия, но не мог слышать речи говорящих. Именно по этой причине, постепенно, день ото дня, во мне притупился всякий интерес к посетителям имения. Так что я перестал обращать внимание на то, кого нам послал Бог при очередном стуке в ворота усадьбы.
Однако, в тот день, когда я нацарапал на камне стены, в том месте, где скрывался, седьмую полоску, отмечая в этом импровизированном календаре дни с отъезда из имения семьи старика, в усадьбу равви Иосифа заявился какой-то посетитель, которого я ранее никогда не видел.
Он не был местным, потому что всех местных я уже успел рассмотреть не по одному разу и хорошенько запомнить с тем, чтобы именно этих людей в дальнейшей своей жизни максимально избегать.
Он определенно не был местным. Об этом говорило все. Я по своей бандитской практике привык моментально оценивать человека на предмет его социального статуса. Этот человек был одет богато. Если не сказать, очень богато. Я рассматривал его, вошедшего во двор усадьбы, со спины. Он стоял довольно долго, дожидаясь, когда к нему выйдет хозяин имения, встречу с которым он, видимо, затребовал от дворового слуги, египетского мальчишки Гаида, в обязанности которого входило открывание ворот усадьбы приходящим людям, уборка двора и кормление Баджа. И пока Гаид бегал в дом, а равви Иосиф, не спеша, собирался выйти к пришедшему, я с интересом разглядывал этого посетителя. Я повидал людей из разных стран, потому что, как я уже сказал, мы грабили караваны. И, судя по одежде этого гостя, прибыл он сюда аж из Ирана. Я был в этом уверен. На человеке этом были убранства, выдававшие в нем не купца, ни путешественника, но, скорее, дипломата. Я готов был в этом поклясться. Потому что, несмотря на то, что мне не был виден фасад этого гостя, та цепь, которая была на нем, почти наверняка держала на себе символ власти, висевший на груди. Мне это не было видно сзади, но я мог поспорить, что это именно так.
Но главной причиной моего внимания к этому субъекту был его рост.
В этих краях и в этом времени я почти не встречал людей ростом более ста семидесяти сантиметров. А этот человек был на голову выше любого из тех, кого я знал. Он был высок и сутул. Всего скорее, от постоянной привычки казаться ниже. Видимо, ему нужно было долгое время скрывать свою нестандартность.…
Странный человек… Он стоял, заложив руки за спину в ожидании хозяина, и мне были хорошо видны его ладони. Худые и слабые… Длинные пальцы… Слишком светлая кожа. В Иране такие руки не носят. Определенно, либо это был ряженный, пришедший сюда для того, чтобы что-то разузнать, выдавая себя за знатного гражданина, либо… Но равви Иосиф раскусит его в два счета, если только этот тип попытается лгать. Или… Или это человек, такой же, как и я. Такая возможность тоже существовала. И любой из перечисленных вариантов одинаково меня не устраивал.
Все это было тревожно. И было еще кое-что в пришельце - он определенно был мне знаком. Не могу вам этого объяснить, но даже со спины, не видя, собственно, ничего кроме очертания фигуры да странных одежд на ней, я мог уверенно сказать, что когда-то я уже встречал этого человека… Манера стоять… Заложив руки за спину и при этом покачиваясь взад-вперед всем корпусом, привставая на носочки… Привычка педагогов и военных… И еще людей, очень в себе уверенных… Вот же, блин! Ну, повернись хоть в пол-оборота...
Ага! Вот и Иосиф появился. Улыбки. Без рукопожатия. Значит они не знакомы. Человек этот что-то довольно долго Иосифу говорит. А тот не проявляет совершенно никаких ответных реакций. Ни покачивания головой, ничего. Как будто говорящий говорит не ему. Либо говорит Иосифу то, о чем тот слышит впервые. Очень странно. И совсем уж не похоже на прямодушный характер равви.
Наконец-то! Иосиф что-то коротко говорит гостю и вежливо показывает ему на входную дверь. Тот секунду стоит, глядя на равви, а равви, лицо которого, с натянутой на него вежливой улыбочкой, я вижу, все так же без особых эмоций, снова указывает пришедшему на дверь, предлагая подождать на улице… Легкие кивки головами… Понятно… Нет, не понятно… Гостеприимный равви не предложил гостю пройти в прохладу дома? Совсем непонятно. Тем более, когда этот гость являет собой чужую власть?
Я совсем перестаю ориентироваться в происходящем, как вдруг замечаю, что странный посетитель утвердительно кивает головой и собирается выйти наружу. Так – так, повернись, хоть в профиль.… Есть!.. Старик какой-то… Лицо смуглое, но не из Ирана он. Это точно.… Вышел наружу… Очень странно…
Я лежу, затаив дыхание, потому что меня отделяет от того человека, который только что покинул двор, только стена забора. А равви тоже стоит посреди своего двора, так же тихо, как и я. Тоже чего-то выжидает. И снаружи до нас тоже не доносится ровно никаких звуков.
Так текут томительные минуты. А затем равви Иосиф начинает внезапно и очень быстро двигаться в мою сторону. Он огибает конуру Баджа и, сильно нагнувшись, ныряет в крошечное отверстие в заборе, чтобы оказаться рядом со мной раньше, чем я успеваю отползти от той маленькой дыры во внутренней изгороди, через которую я все это и вижу. Он застает меня в очень неловком положении человека, поглядывающего за другими. Но, вместо того, чтобы высказать свое удивление по этому поводу, он прикладывает палец к своим губам и машет мне своей свободной рукой, давая понять, чтобы я не издавал ни звука. Он бесшумно подползает ко мне и говорит мне прямо в ухо так тихо, что я его еле слышу.
- Это дипломат из Персии. Зовут Мельхиор. Маг и астролог. Человек влиятельный и очень опасный. Я его однажды видел в Иерусалиме… Очень давно… Лет десять назад… И он… Спрашивает тебя… -
Равви смотрит на меня в упор, а я смотрю на него ничего не понимающими глазами, потому что мне не понятно, как так могло выйти, что о моем присутствии здесь кто-то еще узнал. К тому же я никогда не водил дружбы с магами… Равно, впрочем, как и с астрологами… Так мы смотрим в глаза друг другу с очень близкого расстояния, и я и равви, мы оба понимаем, что сложившаяся ситуация одинаково непонятна нам обоим.
- Могло выйти так, - снова тихо шепчет мне равви, - что Иосиф сообщил ему о тебе, что ты у меня здесь… Но это возможно только в том случае, если они хорошо знают друг друга… Либо в том случае, если Иосиф и его семья… Если они все уже погибли… -
Я думаю абсолютно о том же. И так же тихо задаю равви вопрос:
- Что этот человек вам обо мне сказал? –
Равви молчит, прислушиваясь к тишине за забором. Потом шепчет:
- Он сказал, что знает о тебе и что ему обязательно нужно с тобой повидаться… Что это очень важно… - Равви молчит и снова произносит. – Еще он сказал, что ты его должен помнить… Что вы раньше были друзьями. –
Равви смотрит на меня, а я, совершенно тупо взирая на него, ему шепчу одними губами. – У меня в Персии никогда друзей не было.… Я там не был никогда! - Затем опять длится пауза, и равви мне сообщает:
- Еще он сказал, чтобы я тебе передал два слова, если ты мне скажешь, что ты его не знаешь.… Вот. Ты сейчас мне сказал, что его не знаешь, и я тебе говорю эти слова. Он сказал: «Большие Нули»… Так он сказал… –
Я от неожиданности такой и от внезапно спавшего нервного напряжения сперва попадаю в кратковременную прострацию, а потом начинаю издавать звук, очень похожий на хрюканье поросенка. Я все понял, и теперь начинаю дико ржать, затыкая себе рот и пытаясь не издавать ни звука во время почти истерического смеха.
Те из вас, кто хотя бы раз слышал веселый анекдот во время лекции в ВУЗе, те, без сомнения, меня поймут. Это состояние, когда смеяться никак нельзя, без риска быть изгнанным с занятий. И когда не смеяться тоже нельзя, потому что дико этого хочется. И ты, корчась под партой в конвульсиях и судорогах, затыкая себе рот руками, ты все равно начинаешь рано или поздно издавать те самые хрюкающие звуки, о которых я уже сказал. И это еще больше провоцирует смех…
Я корчился, зажав одной своей рукой – не помню, какой именно, - себе рот, а другой рукой, схватившись за живот, и ничего не мог поделать с этим приступом смеха. Этот смех отдавался болью в моей спине, но это ничего не меняло. А бедный равви открыл рот от неожиданности. Потом и его начал пробирать смех, глядя на меня. Потому что это заразно. Но, видимо, истерики никаким образом не могли соответствовать внутренним установкам сего доблестного мужа. Поэтому несчастный равви держался, как мог.
Наконец я, насмеявшись вдоволь, смог почти спокойно сказать:
- Бывают же на свете чудеса!.. Дорогой Иосиф, простите меня за такую несдержанность… Тот человек на самом деле мой друг, и вам ему, безусловно, можно доверять… Велите его позвать. Потому что встречи с ним я ждал долгие двадцать… Нет, не знаю даже, сколько лет…
- Если он еще не ушел. – Ответил мне растерянный равви.
- О, нет, он никуда не ушел! – Заверил я равви Иосифа, мужественно сопротивляясь новым приступам смеха. – Можете не сомневаться, это совсем не в его стиле… Значит, говорите, Мельхиор? – Вновь спрашиваю я, и уже просто не могу терпеть накатывающий на меня смех. Иосиф тем временем уже вылез из моего прибежища и направляется к воротам. А я, воспользовавшись этой паузой, снова начинаю покатываться со смеху. Тихонько. Чтобы никто на улице не удивился смеющемуся забору с терновником наверху.
Боже Всемилостивый! Как же долго я мечтал об этой встрече. Я был готов выскочить навстречу Михаилу, которого теперь звали Мельхиор, для того, чтобы просто обнять старинного моего друга. Человека, как и я, прибывшего сюда из совершенно иной жизни…
Я не стал снова подглядывать за тем, что творится во дворе, а постарался по возможности скорее привести себя в божеский вид, не без оснований полагая, что выгляжу я ныне, вероятнее всего, отвратительно. Я был слаб и немыт уже около десяти дней. Одежда, которая была на мне, мне не принадлежала, а была собственностью равви Иосифа, так что она была насколько коротка мне, настолько и широка.
Одним словом, выглядел я, как полноценный оборванец.
Во дворе слышался шум и возня. Какие-то скрипы и лязги. А у меня бешено колотилось сердце… Две тысячи лет… Плюс еще двадцать, прожитых мною здесь… Время, которое нас разлучало… Тогда, когда мы говорили друг с другом в последний раз, мы собирались просто пару дней порыбачить в окрестностях одного провинциального городка в самом центре России начала двадцать первого века. Обстоятельства, однако, сложились таким образом, что мы попали в пространственно – временные ловушки, о которых я, как говорится, «на кончике пера», догадался всего за несколько лет до тех печальных событий, и которые мы между собой называли Большими Нулями…
Внутри одного из Больших Нулей я и попал в эту географию и в эту эпоху… А он? Куда выкинуло его? И, главное, в Когда? И где мой сын, о котором я не переставал думать все эти годы? Ведь он тоже стал заложником чьих-то махинаций с пространством и временем. И еще, в тот день, когда мы виделись с Михаилом в последний раз, я дал себе слово свернуть ему шею, не без оснований полагая, что в Большом Нуле, и я и мой сын оказались именно по его милости…
Впрочем, сворачивание шеи может подождать…
Блин, Мишель, как безумно я тебе рад… Сейчас ты – это все, что осталось у меня от моего мира. И поэтому…
Я выполз из отверстия в заборе, ведущего в мое укрытие, отметив про себя две вещи. Во-первых, я вполне мог двигаться самостоятельно, и у меня не было нестерпимых приступов боли в области прооперированной почки. И во-вторых, я проделал все очень тихо, быстро и незаметно. И это означало, что я вновь был в форме.
Двадцать человек.
Во дворике равви Иосифа находилось двадцать человек. Все военные. Михаила, однако, как и равви, во дворе не было. Вероятно, они уже вошли в дом.
Я протискивался между смуглых и рослых людей, одетых в походные, легкие доспехи. Совсем, как у тех, кто когда-то меня подобрал в пустыне, где меня чуть не забили насмерть какие-то не знакомые мне люди. То ли по ошибке, то ли потому, что я убил в честном сражении их царевича.… Это было двадцать лет назад… Двадцать лет… Был караван… Они меня просто подобрали на восточной границе Сахары, ничего не спросив. Просто взяли с собой. Подняли на ноги. Вылечили…. Да… Это определенно были такие же самые люди. А много позже, уже тогда, когда я стал тем, кем я стал, мне не раз приходилось сражаться с такими же людьми, в легких походных доспехах, охранявших караваны, которые я грабил.
Им были не известны ни тактика, ни приемы боя, которые возникнут только через полторы тысячи лет на территории средневековой Японии. Поэтому у них против моего отряда не было абсолютно никаких шансов. Мы очень легко и быстро истребляли всех живых, после чего добычу увозили прочь с места преступления.
Единственные люди, с кем я никогда не ввязывался в сражения, были части регулярной римской армии, которые периодически появлялись в Египте для наведения там порядка.
Против них не было шансов у меня. Потому что никакая тактика и стратегия кучки отщепенцев не могла конкурировать с отлаженным в течение столетий механизмом ведения боевых действий, чем всегда славился Рим.… Я это очень хорошо знал и никогда не переходил дорогу солдатам в черных, блестящих доспехах… Я полагаю, именно это сохраняло мне мою никчемную жизнь до сих пор…
Эти ребята, видимо, приняли меня за прислугу, что-то делавшего во дворе. Потому что не проявляли ко мне ровно никакого интереса. Ну и хорошо. Вот и дом…
Глава 2. Встреча.
Я стоял, оперевшись на косяк дверного проема, ведущего внутрь дома равви Иосифа. Я не мог сам по себе войти внутрь жилища учителя иудейской веры, фарисея Иосифа. Потому что я сейчас был никем. Точнее, меня вообще не было на белом свете, потому что чуть больше недели назад меня сперва убили, а потом прилюдно похоронили далеко за стенами этого дома. На самом краю бескрайней Аравийской пустыни.
Меня должны были пригласить в дом. Этого требовал не просто этикет, а сама жизнь. Мне хорошо было известно, что за несанкционированное проникновение в дом иудейского священника полагалось побивание камнями. И хоть камней в этом месте Аравийской пустыни было не так, чтобы много, я полагаю, у прислуги нашлось бы чем меня побить. О, да, нашлось бы!
Поэтому я просто стоял и ждал, оперевшись на косяк входной двери. Потом я, как заправский иудей, тихонько встал обеими ногами в каменный сосуд для их омовения, так как иначе я в дом все равно бы не вошел. Да и чистота моих босых ног желала оставлять лучшего.
Я отметил, что еще очень ослаб, вытирая мокрые лодыжки об штаны, и что у меня даже от такой пустяковой работы, как подъем из места моего укрытия и самостоятельный переход через небольшой дворик, отнялись ноги, и я на них едва стою. Да!.. До чего я докатился… Когда уже за мной пошлют?..
Вышел Гаид и прямиком направился в сторону конуры Баджа, даже не взглянув на меня. Я догадался, что он идет сообщить мне, что меня кое – кто дожидается в доме. Поэтому я вполголоса сказал ему вслед: «Я здесь». Он оглянулся, заметив меня только теперь, и молча кивнул в сторону двери дома. Не знаю почему, но этот мальчишка никогда со мной не говорил, чем, надо сказать, сильно меня раздражал. Я даже полагал сперва, что он нем, но впоследствии я понял, что дефектами речи этот малец не страдает. Так что, видимо, у этого мальчишки были какие-то иные мотивы молча меня не любить. Ладно, это его проблемы…
Дверь. Темнота проема. Запах пряностей и чего-то жареного, резкого, ударившего мне в нос. Так что после очень долгого времени, проведенного мною на свежем воздухе, такие, внезапно вспоминаемые запахи чуть не лишили меня чувств. И я испытал головокружение, принюхиваясь.
Темно. Днем не жгут лампады. Я тихо иду по темному коридору, почти наощупь. Глаза, как и мой нос, совсем одичали…
Комната слева. Пустая. Именно здесь старик Иосиф беседовал со своей женой, сидящей возле одного очень странного мальчика, их младшего сына, беспокойно спящего на крошечном матрасике. Прямо на полу. А я, лишившись тела в результате смерти, все слышал, о чем они шептались в отношении меня. Кажется, что это было так давно…
Внезапно я натыкаюсь на что-то большое и мягкое, стоящее, как выясняется, при входе в гостиную. Это нечто перегородило весь дверной проем и именно поэтому в коридоре так темно. Нечто большое и мягкое оказывается человеком, который от моего толчка подается вперед, входя внутрь комнаты. Я двигаюсь вслед. Человек поворачивается, и я узнаю глаза, которые никогда не забывал.
Ничто, ни время, ни пространство не может изменить отражение в зрачках глаз человека его души.
Мы смотрим друг на друга, и я говорю ему – Привет. –
- Привет! – Отвечает мне этот человек, и я вдруг замечаю, как сильно изменился его голос.
В стороне от нас стоит равви Иосиф, что-то неслышно говоря прислуге. А мы с Михаилом все смотрим и смотрим друг другу в глаза. Это все очень сложно… Встретить человека, которого встретить нет ровно никакой вероятности… Потом меня берут в охапку. Может быть, с целью обнять старинного друга, а может быть потому, что у меня все-таки предательски подкашиваются мои ноги…
- Ты неважно выглядишь. – Говорит Михаил по-русски, и у меня от этого навертываются на глаза слезы. Я уже больше двадцати лет не слышал ни одного русского слова.
- Ты тоже, Мишель. – Отвечаю я ему и вдруг, не говоря ничего, падаю своей головой ему на грудь и уже не в силах сдержать рыдания. Они охватывают меня всецело. Я понимаю, что уже очень давно не ронял слезу по какому бы то ни было поводу… Я плачу, уткнувшись прямо в какой-то дурацкий символ власти, висящий на тяжелой цепи, на шее этого человека. Я рыдаю, не в силах даже вздохнуть воздух. Мои плечи почти бесшумно содрогаются, и я ощущаю силу, с которой он прижимает меня к себе…
Какие-то слова… Я постепенно успокаиваюсь… Удивление на лице равви Иосифа. Может быть, он полагал, что бандиты не умеют плакать?... Мы сидим на чем-то мягком. Не знаю на чем. Не понимаю ничего.… Это все не важно.… Мы сидим и молчим. И нам хорошо. Да, нам хорошо. Это очень, очень хорошо, что с течением бесконечных веков между людьми не появляется неловкого молчания. Да, мы просто молчим. Потому что сейчас нам нужно просто посидеть вместе и помолчать о всех тех вопросах, обидах, разлуках, потерях и загадках природы…
- От тебя разит псиной за версту. – Вдруг вполголоса сообщает мне Михаил. – И прикид у тебя, как у полноценного бомжа! –
- Не обращай внимания, - говорю я ему, искренне радуясь давно забытым речевым оборотам, - я уже неделю ночую возле… Рядом с собачьей конурой. А одежда моя… Мишель, блин….-
Потом было ожидание еды.
Потом был неторжественный, но, все же, прием в честь знатного заморского гостя. И мне на этом приеме было дозволено сидеть вместе со всеми, за общим столом. Было съедено большое количество пищи и сказано много совершенно пустых слов, как того и требует дипломатический этикет.
Потом меня сморило, и слуги оттащили меня в какую-то каморку, примыкавшую к самому выходу из дома во двор усадьбы.
Много позже, я полагаю, что уже далеко за полночь, мы с Михаилом, наконец-то, оказались вдвоем в той крошечной комнатке, которую равви Иосиф, скрепя сердце, отвел мне для того, чтобы я мог жить по соседству с комнатой Михаила. Комнату, отведенную ему, можно было смело назвать апартаментами. Этикет дипломатии не предполагал ничего иного в отношении Великого Астролога, мага и чародея, Мельхиора. Его отряд остался за границей поселка, но в пределах прямой видимости. И кроме этого, несколько его воинов оставались во внутреннем дворике усадьбы равви, разбив крошечный шатер прямо на противоположном от конуры Баджа конце двора. Впрочем, Бадж не проявлял никакой агрессии в отношении новых людей. Так что, в усадьбе была тишина и порядок, а у меня впервые за очень долгие годы было спокойно на сердце от понимания того, что меня надежно охраняют.
Я верил Михаилу абсолютно.
- Хочу чаю. – Наконец сказал Михаил после довольно длительного рассказа мною о тех днях и тех приключениях, которые выпало мне пережить в этом времени. И во время всего моего рассказа он просто молча меня слушал, не перебивая и ни о чем меня не спрашивая.
- Я тоже. – Сказал я. – Но, ты ведь знаешь, что то, что мы привыкли подразумевать под словом «Чай», здесь еще неизвестно.
- Я бы не торопился быть столь категоричным. – Возразил он мне. - Просто закажи кипятку и какую-нибудь посудину. А чай я соображу. –
С этими словами он достал откуда-то из-под ног небольшую кожаную сумку, расстегнул витиеватую застежку на ней, и извлек на свет божий правильной кубической формы пачку, на которой было написано: «Цейлонский Чай». И нарисован слоник…
И, поскольку было естественным то, что чудеса должны окружать этого человека, которого все считали магом, то я просто взял чай из его рук и, вдохнув его аромат, сказал: «А – а – а – х!»
- Откуда это у тебя? – Задал я ему вопрос. – Сгонял на Нуле в наше время? –
- Нет. – Ответил Михаил. – Это то, что я берег все эти годы. С того дня, как мы покинули наш мир. –
- Но, тогда этот чай должен был уже сто раз сопреть?- Попытался я возразить ему. И снова услышал в ответ:
- Нет. Я его залил воском. Предварительно завернув в алюминиевую фольгу. Так что теперь он еще малость отдает медом. –
Я знал, что вся прислуга в доме давно спит, поэтому сам вышел в коридор и сразу же во двор, т.к. мои «апартаменты» вплотную примыкали к выходу из дома. В то время, как все гостевые комнаты, включая и комнату Михаила, были в глубине дома – там, где прохладнее в зной и теплее во время иногда случавшихся в этих краях холодов.
Гаида было не просто найти в те моменты, когда он был действительно нужен. И я, выругавшись от всей души, не стал искать проклятого мальчишку, а сам прошел на кухню, в пристройку к дому Иосифа, и с удовлетворением обнаружил там средних размеров котел, стоящий на еще красных углях в очаге. Вода в котле не кипела, но судя по всему, кипела она еще совсем недавно. Так что я, не мелочась, прихватил весь котел, взяв его за медную ручку через рукав своей рубахи, и тихо прошествовал в свою комнатку, где меня ожидал долгожданный друг и столь же долгожданный чай.
- Ого! – Выразил свое восхищение Михаил, видя, какого размера посудой я разжился.
- Высыпай все. – Сказал я ему, ставя чан прямо на пол перед нами. Он так и поступил. После чего, по комнате быстро стал распространяться такой родной и такой забытый аромат чая.
Мы улыбались.
- Полагаю, ты наверняка хотел бы меня тоже о чем-нибудь порасспросить? – Сказал Михаил после того, как мы отпили по нескольку огромных глотков чая, удовлетворенно крякая, прямо из чана.
Я, конечно, был готов к такому повороту дел. Я в течение очень долгих лет планировал те вопросы, на которые мне хотелось бы получить от него ответы. Поэтому у меня в памяти все то, о чем мне следовало бы спросить Михаила, отпечаталось навечно. Более того, весь список вопросов к нему у меня был выстроен в порядке приоритетов, т.е. по степени важности вопросов для меня лично.
- Полагаю, да, хотел бы. – Ответил я ему. – Я буду задавать тебе вопросы по степени важности их для меня. Если не хочешь, или не можешь ответить, не отвечай. –
- Ладно. Валяй, спрашивай. - Согласился он. И мы снова приложились к котелку.
- Вопрос номер один. – Прокомментировал я. – Мы можем вернуться в то время, откуда исчезли? –
- Нет. – Просто ответил он, спокойно глядя мне в глаза. Полагаю, он заметил то, что его ответ меня расстроил. Поэтому добавил. – Еще лет пять – семь назад это было теоретически возможно. С очень большой поправкой на случайность типа «Ой, я, кажется, попал совсем не туда!». Но сейчас, вероятность возврата в исходную точку равна практически нулю. В то же время, вероятность попасть вместо своей исходной локализации куда-нибудь к мамонтам, или в какой-нибудь трехтысячный год, напротив, необычайно высока. –
- Почему так? – Поинтересовался я.
- Это новый вопрос, или продолжение старого? – Вопросом на вопрос ответил Михаил. – Видишь ли, если твой вопрос - «Почему так?» - является самостоятельной смысловой единицей, то для ответа на него мне придется изложить всю имеющуюся у меня теоретическую и практическую базу по Большим Нулям. И это я хотел бы отложить на завтра за необъятностью темы. А если ты поинтересовался вскользь, то я просто скажу об этом вкратце. –
- Пока скажи вкратце. – Сказал я. – Но позже ты мне изложишь и теорию. Идет? –
- Конечно. – Согласился он. – Исчезнуть отсюда целенаправленно нельзя по причине того, что мы уже очень и очень близки к Истинному Центру нашей Вселенной. – Просто сказал он.
- Что это такое? – Вновь спросил я и, предполагая его реакцию, добавил: – Это наводящий вопрос. –
- Многие полагают, что Центр Вселенной это некая точка в пространственно – временном континууме, но, это не так. Точнее, это было бы так, если, как скажет в свое время Эйнштейн, «…из вселенной убрать все тела» и все события… Понимаешь, Вселенная – это прежде всего материя и события, происходящие между ее частями, а уж потом пространство и время. Но, говоря об именно Истинном Центре, нужно иметь в виду то, что это и геометрический центр и событийный одновременно.
- Ну, то, что Вселенная может иметь геометрический центр, с этим можно согласиться, хоть это и очень туманная вещь. Но… - начал я и задумался… - Но что такое Центр событий?... Как вообще можно определить событие, которое является главным событием во всей Вселенной?.. Большой Взрыв?... Или Большой Коллапс?.... Или, может, точка между ними?.... Каким образом вообще можно определять что главнее, а что менее важно для истории всей Вселенной? –
- Хорошие вопросы. - Сказал Михаил. - Ты уже почти сам ответил на свой вопрос, когда произнес словосочетание «…главное событие во всей Вселенной». Отгадай с трех раз – подмигнул он мне, - а я пока сооружу что-нибудь более интересное, чем просто чай. Хотя, чай, безусловно, хорош! – добавил он и снова полез в заветную кожаную сумочку, лежащую у его ног прямо на полу. - Кутить, так кутить! – Театрально воскликнул он и для пущей важности момента взмахнул рукой.
Вместо того чтобы «отгадывать с трех раз», я встал и пошел по мирно спящей усадьбе равви Иосифа посетить отхожее место. И пока я ходил, я все думал о поставленном мне вопросе, но так ничего и не смог придумать. Можно, конечно, припомнить массу очень важных для людей событий в истории земной цивилизации… Но, в масштабах Вселенной я мыслить не мог. Поэтому, когда я вернулся в свою каморку, мое лицо не светилось интеллектом.
- Не знаю. – Сказал я другу, который что-то скрывал от меня, накрыв это что-то, стоящее на дощатом полу, какой-то расписной тряпицей.
- Вуаля! – Произнес персидский маг и астролог при дворе шаха, срывая покрывало с того, что было под ним. И я увидел, что под ним была настоящая бутылка очень редкого в этих краях и в этом времени коньяка «Арарат».
- О - о - о! – Вырвалось у меня.
- Тише! – Сказал Михаил. – А то нам придется делиться с кем-нибудь. – Равви Иосиф не назорей случаем? –
- Насколько я знаю, нет. – сказал я.
- Тогда скажи мне, почему сегодня у него на столе не было никакого вина? А? – Задал он мне вопрос, и я удивился тому, что, как и всегда в прошлом, его догадки почему-то опережали мои. –
Вместо ответа я пожал плечами.
- Придется по-старинке, из горла. – Сказал Михаил, откупоривая бутылку.
Мы по очереди прикладывались к бутылочке, охая и крякая, запивая армянский коньяк цейлонским чаем и уже почти забыли то, что находимся на задворках Римской Империи образца семьсот пятьдесят седьмого года от основания Рима…
- Не хватает только курева… «Parlament» подошел бы. – Тяжко вздохнул он и продолжал: - Так о чем ты там меня спрашивал? – И я заметил, как заблестели его глаза.
- Я не отгадаю ни с трех, ни с большего числа раз то, что такое Центр событий Вселенной. – Сказал я ему. – Это слишком глобальный охват. -
- Вовсе нет. – Возразил он мне, крякая и качая головой после очередного глотка коньяка. – Вовсе нет.… Центр Событий обладает тем свойством, что он находится и в геометрическом центре вселенной. Т.е. это – одно нераздельное понятие… Я хочу сказать, что такой Центр – единственен. Поэтому, Центр событий необходимо должен совпадать и с геометрическим Центром Вселенной, имея в виду, конечно, четырехмерный континуум. И, наоборот, в геометрическом Центре вселенной – в той точке пространства и времени, которую можно определить таким вот образом, не может находиться никакого иного события, кроме того, которое для вселенной является самым важным…. Для материи в целом. –
- Постой. –Перебил я его. – Тебе не кажется, что мы сейчас очень смело рассуждаем? – Я приложился к бутылочке, а потом прихлебнул чая. – Откуда даже тебе знать такие вещи о материи, которые вообще не в человеческом ведении? Что вообще из всех вещей, которые мы можем своим умом постичь, может являться Центром Событий всей Вселенной? – Задал я ему вопрос настолько прямой, что никакого иного ответа более ожидать было уже нельзя. – Отвечай! – Сказал я магу, и он сказал мне:
- Воскресение Христово, дружище, Воскресение Христово… – Вот что он мне сказал. - Оно случится через… - Тут он поглядел на какой-то наворочанный хронометр у себя на руке - … через двадцать три года семь месяцев и четырнадцать дней… Если эти часы не врут… На них стоит обратный отсчет…. А так же, если ты и я очень тщательно и точно соблюдем все… Проконтролируем… Есть книга, и я, собственно, за этим…. Прибыл сюда…. Да…. В любом случае, нам с тобой придется быть на Голгофе… в те дни, когда… - Чувствовалось, что его совсем разобрало от выпитого. Поэтому я не стал более пытать человека, который был когда-то моим ровесником, а сейчас был старше меня, по количеству фактически прожитого, как я понял впоследствии, на непонятное количество времени. Я тихо уложил его, поникшего головой, на свою незамысловатую лежанку, а сам сел рядом, чтобы просто перевести дух от всей той информации, которую он мне только что слил.
Я ничему не верил. Абсолютно ничему из всего, сказанного им.
И это было самым поганым. Это портило всю радость от нашей встречи…
При этом я понимал, что Михаил, конечно, мне не лжет. Не его это амплуа, лгать… Но все, что он мне сказал никаким образом не пробуждало во мне доверия… Нет. ... Я не знаю… Он вполне мог чистосердечно заблуждаться…. Он как был, так и оставался математиком, выпускником ЛГУ. И никакие времена и пространства, и никакие ярлыки типа «Великого Мага и Астролога», не в силах были изменить склад его ума. Это было очевидно.
Я закупорил бутылочку коньяка, в которой оставалось еще несколько глотков на тот случай, если Михаилу с утра вдруг потребуется помощь, и спрятал ее в дальний угол какого-то шкафчика, который был выделен мне лично. Потом прикрыл чан с чаем расписной накидкой, чтобы в него мухи не попали, а сам вышел во двор. Потом вернулся, забрал с собой чан с чаем и снова вышел во двор.
Сияли звезды. Небо было исключительно чистым, а погода исключительно тихой. Вставшие при виде меня стражники из свиты Михаила вновь сели и принялись дремать в ответ на мой знак руками, показывавший, что все в порядке. А я?... Я понимал, что самое лучшее, что я могу сейчас сделать, это тоже лечь спать. Собственно, почему бы и нет?...
Я пронырнул в тайный лаз за конурой Баджа, в место, к которому уже стал привыкать. Моя лежанка все еще была не убрана. Я лег на нее лицом к сияющим звездам, и перед моими глазами вновь возник плотный терновник, обвивавший забор усадьбы равви Иосифа… Терновник… Терновник…. Почему нам нужно быть на Голгофе через.… Сколько-то там лет?...
Сон наваливался на мой ослабевший от болезни организм всей своей силой.
Глава 3. День первый. Утро.
Утро застало меня врасплох.
Видимо, выпитое спиртное плюс то, что я очень поздно лег, в наложении на все это того факта, что я просто расслабился нервами, вызвало во мне сон такой необычайной глубины, что я проспал бы решительно весь день, если бы не толчки в мою грудь какого-то острого предмета, что вызвало у меня чувство необычайного раздражения.
Естественно, это был Гаид.
Я ловко перехватил руку этого мальчишки своей рукой и дернул его к себе с такой силой, что он распластался у меня на груди.
- Я тебе вот что скажу, - сказал я ему шепотом. – Я сейчас скажу своему другу, волхву Мельхиору, и он превратит тебя до конца времен в прыщавую жабу! –
Эти слова не произвели на Гаида никакого видимого действия, но, судя по тому, с какой скоростью он покинул мое укрытие, было понятно, что мне вполне удалось-таки его напугать.
Я осмотрелся вокруг себя и не обнаружил котелка с остатками чая, который я ночью предусмотрительно взял с собой именно для того, чтобы утром, прислуга, встававшая раньше всех, не выплеснула драгоценное содержимое на корм скотине.
Котелок отсутствовал.
Я очень тихо вынырнул из своего укрытия и чуть не упал, запнувшись именно об этот котелок, который был совершенно пуст и стоял прямо возле конуры огромной собаки по кличке Бадж.
Бадж храпел рядом. И по тому, с каким довольным видом он это делал, я понял, что дефицитный цейлонский чай пришелся по душе лохматому монстру.
Это были проделки проклятого мальчишки. Мне это было понятно. Поэтому я поспешил внутрь дома, чтобы свести, наконец, счеты с этим негодником. Или, уж, хотя бы надрать ему его оттопыренные уши.
К своему несказанному удивлению, как только я пересек порог дома, мне навстречу попался Михаил, спешивший выйти наружу. Видом он был бодр, так что все вопросы о его самочувствии отпали сами собой.
- Прости, что занял твою лежанку. Я просто вырубился вчера. – Сказал он мне. - Я обнаружил остатки коньяка в том месте, где ты их от меня спрятал. – Добавил он с улыбкой. И мне стала понятна его жизнерадостность. – Сейчас наскоро перекусим и поедем прогуляться. – Объявил он мне о наших планах, которые оказались мне неизвестны.
- Мишаня, - сказал я ему. - Меня везде прибьют сразу, как только увидят, что я жив. А заодно и Иосифа, что прятал меня от всех у себя. –
- Нет. – Ответил он мне. – Мы тебя укроем в моей карете. Ты же не думаешь, что такой человек, как я, станет путешествовать за тридевять земель пешим порядком, или верхом? – Попытался-было пошутить он, однако, я сделал вид, что не понял этой шутки.
- Не знаю ничего. – Сказал ему я то, что было, по сути, правдой. – Я тебя не видел больше двух тысяч лет, а теперь ты удивлен тем, что я о чем-то там не догадался.… Какой человек? Ты вообще, кто? – Я начинал злиться. – Где было твое чародейское величество тогда, когда я подыхал в песках после того, как меня избили до полусмерти египетские дяди, огорченные тем, что я не погиб от руки сына их фараона? Меня спасли люди, о которых я даже и не слышал толком ничего…. А ты? – Я ткнул пальцем в грудь этого пижона, пытавшегося напустить на себя личину величия.
Нет, дорогой мой человек, это ты с другими разговаривать будешь, как с вассалами. Я-то знаю, кто ты есть на самом деле. Он тем временем стоял и улыбался, и тяжелые складки на его лице еще более, нежели вчера, подчеркивали глубину его возраста.
- Те люди, о которых ты сейчас упомянул, - проронил он вполголоса, - это были мои люди, которых я послал загодя именно с целью обнаружить тебя в заданном районе треклятой пустыни. И, не спрашивая тебя ни о чем, увезти в более безопасное место, чем то, где живут местные аборигены, которых ты лишил единственного наследника престола. – Объявил он мне. - Единственной серьезной ошибкой было то, что мои люди не успели к концу вашего поединка с тем, чтобы уберечь тебя от мести за убийство фараоныша. Поэтому, тебя пришлось искать, и я уже думал, что мы опоздали. Но, к счастью, все обошлось. -
Это выглядело, как бред.
Откуда ему было знать, например, то, чем окончился наш поединок с египетским царевичем? И каким образом он мог знать, в каком направлении я буду двигаться по треклятой пустыне? Я смотрел ему в его улыбающиеся глаза, обдумывая сказанное им. А он, видя это, мне сообщил.
- Это записано в истории. Я просто сопоставил факты. Например, факт того, каким именно приемом, точнее, ударом, был убит Инхеп-Ра. В этом времени таких, как мы с тобой, хоть и немало побывало за последние сорок лет, но среди них не было никого, кто проходил службу в специальной роте охраны Советских Вооруженных Сил. Когда мне попалась в руки летопись тех краев… Где-то в шестом веке, если мне не врет моя старческая память… Я сопоставил кое-что, с тем, о чем только догадывался. Я предположил, что это с высокой вероятностью мог оказаться ты. А после, уже когда я оказался в сороковом году до нашей эры, я в нужное время и в нужное место отправил отряд своих воинов. Потому что к тому времени, как ты честно победил этого недоноска, я, проживши более двадцати лет в Иране и завоевав там нужные общественные позиции, я уже мог себе позволить такую роскошь, как собственные вооруженные силы.… И я послал своих ребят с тем, чтобы предотвратить гибель человека, которому уготована важная роль во вселенской истории… Так-то вот. – Доложил он мне ряд интересных фактов. – Однако, есть более приятное местечко, чем темный коридор этого дома, где мне не очень-то рады, и мне хотелось бы с тобой туда прогуляться. –
- Мишаня, - обратился я к нему уже без резких ноток в голосе, - если все то, что ты мне сейчас рассказал, правда, то я твой должник. Конечно, поехали куда скажешь. Но, смею тебя уверить, здешние места я за двадцать лет настолько хорошо узнал! Как свои пять пальцев. И я не припомню на пятьсот километров вокруг ни одного места, про которое мог бы сказать, что оно пригодно для пикника. –
- Собирайся. – Сказал он мне, по-прежнему улыбаясь. – Мы не на пикник едем, а дело делать. - И вышел во двор. И уже стоя на самом пороге дома, обернувшись, спросил меня: – Чай еще есть? – А я в ответ отрицательно покачал головой.
Как только я оказался Один-нА-Один со своими мыслями, переступив порог той крошечной комнатки, которую выделил мне равви Иосиф и где несколько часов назад мы с моим другом пили коньяк и чай, ко мне очень осторожно прикоснулся кто-то, стоявший сзади и, видимо, ожидавший меня. Этим человеком оказалась Руфь.
- Иди за мной, Гафур. – Мягко и тихо, но при этом повелительно сказала мне она. И я проследовал за ней в самый дальний конец огромного дома, где, как оказалось, меня ждал равви Иосиф.
Он стоял посреди комнаты, не освещенной совершенно ничем. Руфь передала ему масляную лампаду, с которой мы шествовали по коридорам дома, а сама бесшумно удалилась.
- Куда-то собираетесь? – Спросил меня равви. Мне было заметно беспокойство в его глазах, и я сказал:
- Мельхиор просил меня съездить с ним по каким-то там его делам. Больше мне ничего неизвестно, равви, честно! –
- Послушайте, Гафур, - сказал мне равви, и я обратил внимание на то, что теперь он впервые с момента нашей встречи стал обращаться ко мне «на вы». Не то, чтобы меня это порадовало, но я знал, что равви Иосиф не тот человек, который что-то может делать необдуманно. Это, определенно означало то, что с момента приезда в его усадьбу отряда хорошо вооруженных людей под предводительством персидского посла Мельхиора, что-то сильно изменилось в его отношении ко мне и ко всему, что влекло за собой мое пребывание в его доме.
- В любой иной ситуации – продолжал свою мысль Иосиф – мне было бы совершенно все равно, куда вы поедете с вашим другом. Но…. Ты…. Вы же прекрасно понимаете, что вам никоим образом нельзя попадаться на глаза кому-либо. –
- Так я ему и сказал. – Ответил я Иосифу.
- И? –
- Он настаивает. –
- Это плохо. – Сказал равви. Он стоял и молчал. Молчал и я. Мне нельзя было по правилам этикета этих времен и этих мест прерывать речь говорящего, какими бы паузами она ни сопровождалась. Тем более, если говорящий был учителем веры. Поэтому я молчал. Наконец, видимо приняв решение, он мне сказал:
- Я только хочу быть с вами честным. … Посудите сами, в моем доме не по моей воле оказываетесь вы, которого много лет все ищут, чтобы убить за ваши. … Не поймите меня неправильно, у меня к вам двойственное отношение. С одной стороны я должен был бы вас выдать властям. Но Иосиф, он категорически настоял на том, чтобы я всеми доступными мне средствами боролся за сохранение вам жизни. И я не мог ослушаться человека, который много лет учил меня всему, когда я еще под стол пешком ходил…. Я не выдам вас никогда, не потому, что пылаю к вам любовью, а потому, что дал клятву. – Объявил он мне, и я в ответ кивнул головой. – Но потом к нам в дом является Мельхиор, - Продолжал свою речь равви Иосиф, - которого в этих краях менее всего следовало бы ожидать, и представляется мне не как посол, ни одним из многочисленных своих титулов, но, как ваш друг…. Он этим совсем сбил меня с толку. Я же видел его глаза…. Простите, но то, с каким видом он объявил мне о том, что я, точнее, что он ваш друг, … это выглядело, как самое главное, что в его жизни есть… Простите мне мою сбивчивость, я просто не знаю, как вам сказать. … Вы сказали, что не видели его давно. … Насколько давно? – Спросил он, поставив меня этим внезапным вопросом в совершеннейший тупик. Я не знал что сказать Иосифу, поэтому ответил туманно.
- Время можно исчислять по-разному…. – начал было я, но равви меня прервал:
- Не пытайтесь лить воду, Гафур, - сказал он мне, - меня риторике учили корифеи. –
- Да я и не пытаюсь, - мямлил я, - но, не знаю, как посчитать…. Ведь разлука с любимым человеком, это, знаете ли, так долго…. Даже если и совсем недолго…. –
- Не пытайтесь лгать, Гафур, полагая что я поверю в то, что вы содомиты. Я повидал достаточно содомитов.– Спокойно сказал равви. – Просто, скажите мне правду. –
- Дветы…. Тридцать лет и три года…. – ответил я ему.
- Я вам не верю. – Сказал мне равви Иосиф.
- Вот поэтому я и не сказал вам правду. – Ответил ему я.
- Сколько бы там ни было, - продолжал равви, - не в этом суть. А в том, что с одной стороны у меня в доме скрывается беглый преступник, которого двадцать восемь раз в разных краях люди заочно приговаривали к смерти….
– Я не знал, - попытался перебить я его рассказ, но равви на этот раз не клюнул на мою удочку и продолжал.
- А с другой стороны в моем доме оказывается человек с отрядом воинов. Но всего хуже, что этот человек, Мельхиор, это на самом деле настолько опасная личность, темная, загадочная, … Ты, вероятно, просто этого не знаешь. –Продолжал свою речь равви Иосиф, переходя снова «на ты».- Потому что если вы не виделись всего лишь тридцать три года, то это, определенно, ложь. Потому что никто не в силах за такое короткое время приобрести такое могущество, как у вашего друга…. Я вам вот что скажу. … Даже если всего десятая часть того, что люди говорят про этого Мельхиора, окажется правдой, то потребуется человеку настоящая бесконечность времени для того, чтобы научиться всему, что он может. Ты просто не знаешь. … Когда я был намного моложе, десять лет назад. … Нет, надо начать с еще более раннего времени. … Когда я был совсем мальчишкой, то случилось мне сидеть на коленях у одного очень почтенного старца, Симеона. Так вот, - это знают все, - Симеон тот прожил более трех сотен лет по обетованию от Бога. Что-то там он неправильно сделал, когда был молод, и ему было назначено жить до тех пор, пока не случится нечто, что развеяло бы его сомнения. Он нам рассказывал эту притчу, но я был мал и поэтому не помню сути его конфликта с Творцом. Но я помню то, что рассказывал он мне, сидевшему у него на коленях. … Он мне рассказал, что в преддверии конца истории в Вифлеем – это такой город в Иудее, - явится Вечный Человек, чтобы возложить дары новорожденному Иудейскому Царю. И имя этого человека – Мельхиор. – Я молча слушал рассказ равви Иосифа, а он продолжал. – Так вот, десять лет назад в Иерусалиме и впрямь объявился ваш друг, которого зовут Мельхиор, маг и астролог из Персии, и с ним еще двое. Не в обиду скажу, что выглядели они тогда, как оборванцы. Но, что самое странное, этих оборванцев принял во своем дворце ныне покойный Ирод, но не как обычных людей, а почти что как равных себе. С почестями. А потом, когда твой друг и иже с ним внезапно скрылись, произошло истребление практически всех детей в Вифлееме и его окрестностях. … Там были и мои племянники. …
- Простите, равви, - начал-было оправдываться я, но равви опять не дал возможности мне вставить слово.
- Так вот, речь не в кровной мести, - продолжал он, - но в том, что везде, где появляется Мельхиор, … этого человека сопровождают везде смерть, беды и явления природы, которым нет объяснений ровно никаких. И поэтому вам не следует удивляться тому, что я не рад его посещению своего дома. Этикет меня обязывает его принять, как подобает, но, … Но я не буду против, если он по возможности скорее … покинет наши края. Но на вас это, естественно, не распространяется. … Я не могу сам ему об этом сказать. Это неучтиво. И кроме всего, я его смертельно боюсь. –
- Я понял. – Сказал я равви. – Я постараюсь сделать все от меня зависящее, чтобы Мельхиор поскорее покинул вас. И я постараюсь сделать это так, чтобы это не выглядело бы вашей просьбой. –
- Да. Именно этого я и хочу. – Сказал мне равви.
Я развернулся для того, чтобы уйти. Я думаю, что Михаил меня уже давно ждал, чтобы прогуляться со мною куда-то. Куда - я не ведал. Но, во всем нашем диалоге с равви Иосифом чувствовалась какая-то недоговоренность. Я о чем-то забыл, о чем-то важном, что равви мне сообщил во время своей сбивчивой речи, и я не мог вспомнить, что это за заноза такая, что так беспокоит меня. Видя это, он мне сказал:
- Ты, вероятно, хочешь меня еще о чем-то спросить. … Спрашивай сейчас. Потому что потом я вряд ли буду столь же откровенен. –
- Да. Вот что. Что, собственно, странного в том, что сбылось пророчество этого старца, как там его? Симеона? И явился в нужное время и в нужном месте Мельхиор за какими-то своими делами, о которых на самом деле вы, вероятно, совсем не знаете? … И какова связь на самом деле его визита во дворец Ирода Великого с жестоким приказом этого самого Ирода? –
Равви, видимо, был готов отвечать на неудобные вопросы, потому что ни один мускул не дрогнул на его лице.
- Я этих вопросов от вас ожидал. – Подтвердил он мою точку зрения. – Поэтому скажу кратко. Во-первых, Симеон, который мне рассказывал о явлении в Иудею Мельхиора, сказал так же и о том, что он сам об этом узнал от … Мельхиора. … Это было почти три сотни лет назад, и тот Мельхиор, который разговаривал с Симеоном, бывшим тогда совсем еще молодым человеком, он выглядел таким же стариком, как и сейчас. Но главное не в этом. … Главное в том, что тогда, десять дет назад, в Иерусалиме, когда этого - он показал жестом руки на дверной проем – Мельхиора видел я, он был намного моложе. … И мне непонятно, каким образом один и тот же человек на протяжение более чем трехсот лет может периодически стареть и внезапно молодеть, если это, конечно, вообще человек? …
- Я хочу, ч… -
- Дайте мне досказать, Гафур. – Спокойно перебил меня Иосиф. – Это не все. Существуют более веские свидетельства от людей, заслуживающих безусловного доверия, что тот человек, которого вы все еще называете своим другом, вполне может оказаться не тем, за кого себя выдает. И кроме этого, лично я считаю Мельхиора не человеком. Потому что весь мой опыт подсказывает мне совсем иное. – Голос его стал повышаться. - И во-вторых, никто из моих друзей никогда не ставил и никогда не поставит приставку «Великий» к поганому имени уважаемого всеми нами покойного царя Иудеи.-
- Равви, - Обратился я к нему, когда понял, что тот завершил свою речь, - Я думаю, что в отношение Мих… Мельхиора вы, все же, заблуждаетесь. Потому что я тоже видел его глаза. И потом, пока я рядом с вами, никакой Мельхиор вам не навредит.– Сказал я ему.
- Вы хотите сказать, что имеете на вашего друга такое огромное влияние? – с нескрываемой иронией в голосе сказал равви Иосиф. – Интересно, как такое возможно в отношение человека, наделенного практически неограниченными полномочиями? – Он кивнул в сторону входной двери.
- Я давал ему контрольные списывать. – пробурчал я. И, видя, что эту реплику равви не понял, поспешно добавил – Я вас уверяю, что в ваш адрес никаких угроз ни от меня, ни от моего друга не исходит. -
- Я бы очень хотел в это верить. – Ответил мне Иосиф, - Но, все же, я не буду против его скорейшего отъезда. –
- Я вас понял. –Ответил я ему. И, указав рукой на двери, спросил:- Так я пойду? - И равви кивнул мне в ответ головой.
- Идите, Гафур, - Сказал он, протягивая мне масляную лампу. – Руфь выведет вас к вашему другу. Но, прошу вас, будьте осторожны. –
- Хорошо. – Отвечал я равви, ощутив легкое прикосновение к своему локтю непонятно откуда возникшей служанки.
Когда я, следуя за Руфью, вошел в проем дверей, чтобы, как стало ясно потом, навсегда покинуть этот дом, то услышал слова равви Иосифа, сказанные мне вдогонку
- Вас выдает ваша речь, Гафур. – Сказал он мне. – Так, как вы, говорят люди, которые много учились. –
- Это правда. – Ответил я равви не оборачиваясь. – Я не всегда был бандитом. –
Глава 4. День первый. День.
Как я и полагал, Михаил меня уже давно ожидал, стоя во дворике усадьбы и прячась в тени от лучей восходящего солнца.
- Вероятно, равви Иосиф тебе рассказал про меня такое, во что трудно поверить? – Сказал он мне, как только я приблизился вплотную к нему. Занимавшийся солнечный день очень хорошо освещал его лицо, и теперь в гораздо большей степени, нежели вчера, в свете тусклых лампад, мне стало заметно, что сделало время с этим человеком.
- Он уклончиво спросил меня о твоем возрасте. – Ответил я.
- Поехали. – Скомандовал Михаил и кивнул одному из своих людей. Тот открыл калитку и, выйдя на улицу, осмотрелся. Потом кивнул нам и мы тоже покинули защиту стен усадьбы равви Иосифа.
Почти вплотную к воротам дома стояла четырехколесная крытая кибитка, запряженная парой пестрых коней.
- Это то, что ты называешь каретой? – Поинтересовался я, когда мы уселись внутрь кибитки.
- Это то, что гораздо удобнее любой кареты. – Отвечал Михаил. – Это – цыганская кибитка. Именно такая повозка наиболее приспособлена для длительных путешествий. А от кареты нет никакого проку, если ты собрался проехать расстояние несколько большее, нежели от Трафальгарской площади до ворот дворца Ее Величества. - Пояснил мне мой друг, и я вынужден был с этим согласиться. – К тому же, - продолжал он свою мысль после того, как мы совершенно бесшумно начали свое движение, - эта кибитка снабжена усиленной ходовой частью на замечательных рессорах, которые здесь еще неизвестны. … Такая сталь возникнет еще нескоро. –
Я с видимым удовольствием вытянулся во весь рост на толстом слое сена, которым была наполнена эта повозка и, вдыхая его аромат, вспоминал картины из далекого детства.
- Сено пахнет, как у нас. – Сказал я Михаилу.
- Если честно, то не помню. – Услышал я в ответ. – Но, думаю, как у нас сено нигде не пахнет… -
У меня к нему скопилась целая гора вопросов, но теперь, когда мы, наконец-то с ним встретились в далеком прошлом, мною, вдруг, овладело такое спокойствие, какого я ранее за собой никогда не наблюдал, и я подумал: «Почему бы и нет? Пусть будет все по порядку!» И поэтому задал ему вопрос:
- Мишаня, - обратился я к волхву Мельхиору, - насчет возраста. … Ты выглядишь совсем как египетская мумия трехтысячелетней давности, но при этом ты, вроде бы, в неплохой форме. Как одно совместимо с другим? – Он молчал. – Кроме этого, - продолжал я, - ты мне обещал рассказать по Большим Нулям, если помнишь? – Опять задал я вопрос и вновь не услышал в ответ ничего. – И еще мне, конечно, хотелось бы, чтобы и ты со мной поделился своими историями, которых, как я полагаю, немало. –
- Нам ехать до назначенного места примерно полтора часа. – Наконец услышал я от него. – За это время я, конечно, не смогу изложить всю свою жизнь, но кое о чем расскажу. … Что-то там, насчет возраста? … Или это равви тебя надоумил? –
- Равви. – Ответил я. – Но, я и сам бы догадался задать тебе этот нехитрый вопрос. –
Он молчал довольно долго. И я даже подумал, что он снова уснул, так же внезапно, как и вчера, но он вдруг заговорил.
- Насколько твоей фантазии хватит? – Задал он мне вопрос.
- Мишаня, у меня с фантазией всегда были проблемы. – Начал было оправдываться я, но он настаивал.
– И все же? -
- Ну, не знаю… - Может лет, этак, шестьсот, совокупно? – Уныло предложил я и услышал в ответ смешок.
- Дальше. – Предложил Михаил.
- Тысяча? – Поинтересовался я и увидел краешком глаза, как он отрицательно мотает головой? –
- Тогда, может, три? – Вновь спросил я.
- Ты использовал свои три попытки. – Услышал я его голос. И прозвучал он как-то слишком сдавленно. – Девяносто тысяч лет. – Просто сказал он, и в нашей кибитке воцарилась гробовая тишина. – Это в основном потоке. И бесконечность - вне его. -
Тихо шуршал под колесами песок пустыни, но ход у кибитки, как Михаил и обещал, был исключительно плавный.
Мы молчали.
Я молчал, пораженный его ответом. А он просто уставился в свод купола кибитки, лежа рядом со мной на сене и грыз какую-то тонкую щепку. Шло время, и я, наконец, сказал:
- Я … У меня нет оснований сомневаться в том, что ты сказал, но, поверь, это звучит нереально. –
- Верю, старина, - услышал я в ответ, - но, во-первых, все мои истории … точнее, жизни, … они все записаны, и составляют огромную библиотеку в Эль – Джади, на юге Ирана, где я и живу все основное время. А во- вторых, … во – вторых, … тому месту и всей моей библиотеке недолго осталось. Там скоро будет разорение от набегов этих свирепых, блин, … Так что то, что я здесь – один из поводов сохранить себе шкуру. … Так вот, начну сначала. – Наконец сказал он и я приготовился слушать.
- В тот день, когда мы с тобой и с Антоном договорились съездить за город, … накануне этого дня произошло одно событие. … Я сидел дома, на кухне, и потягивал кофе. Таня с мамой и ребятами ушла по магазинам, а мне было лень ходить по жаре, и я поэтому сидел дома, курил и пил кофе. … Слышу – звонок в дверь. … Я сперва думал, что ты, и пошел открывать. … Потому что позвонили в двери нашим с тобой коронным звонком – один длинный и два коротких. Открываю, а на пороге стоит какой-то древний – предревний дед и говорит мне буквально следующее: «Сейчас ты, - говорит он мне, - позвонишь Владимиру и договоришься с ним съездить на пару дней на Колокшу отдохнуть.» Я ему в ответ, дескать вы, папаша, вообще, кто? А он мне «Я», - говорит, - «Это ты, только очень старый!» И смеется, гад. И знаешь, что я ему сказал в ответ? – Спросил он меня.
- Ты его послал. – Предположил я.
- Верно. – Сказал Михаил и продолжал свой рассказ. – Я не просто его послал, а сам знаешь, куда в таких случаях посылают. … И знаешь, что этот деятель сделал? Он треснул мне прямо в челюсть. Да так сильно, что я влетел в квартиру. А он заходит, блин, как к себе домой, и говорит: «Как приятно, - говорит, - снова дома побывать». Вот, тварь, думаю. Ну, ладно. Сейчас я тебя… Я молча поднялся с пола и пошел на кухню за ножом. А этот гад, слышу, набирает номер на телефоне в прихожей и собирается куда-то звонить. Нож мне на кухне доверия не внушил, но мне попался под руку молоток, которым мама отбивала мясо. Я беру его в правую руку и иду к поганому этому деду. А он смотрит на меня и смеется. Довольный такой. … Одной рукой держит трубку возле уха, другой берет какой-то амулет у себя на шее и что-то там нажимает на нем. И меня охватывает оцепенение. Я стою, как соляной столб Лотовой супруги и не могу двинуть ничем. И слышу, как на другом конце провода ты берешь трубку. Этот дед говорит с тобой от моего имени, но так, как я никогда бы не сказал. Я, точно, не стал бы интересоваться твоими личными вещами, типа писем твоего старика, а этот бесцеремонно так. … А ты, что самое поганое, принимаешь его за меня. Ты веришь этому старому пакостнику, и я понимаю, что он преуспевает в своем безобразничании, а я ничего не могу с этим поделать. Ты не представляешь, как я был взбешен. … Тот наш разговор по телефону ты помнишь? – Спросил он меня.
- Помню. – Ответил я и добавил. – Меня и в самом деле поразило то, с каким рвением ты … То есть этот дед, вынуждал меня брать с собой в пустячную загородную прогулку массу ненужных для этого вещей. –
- Вот-вот. – Сказал Михаил. – Я бы так нахально в то время себя не вел. Это сейчас я такой. Время, знаешь ли, меняет людей. … Да. … Закончил он с тобой разговаривать и палец отнимает от своего медальона, висящего на шее, и я падаю на пол, как мешок с песком. А он склонился надо мной и снова говорит мне: «Полежи, отдохни, - говорит, - а то скоро Таня придет с мамой и ребятами. Они там уже купили новые шторы.» Потом идет на кухню и съедает все мои сырники, которые мама испекла утром того дня, а я не завтракал вместе со всеми по причине своей аристократической привычки спать по утрам. Я лежу и слышу, как эта гнида на кухне причмокивает и приговаривает, мол, как все замечательно и вкусно. … Потом он с набитым ртом снова надо мной склоняется и говорит «Все, - говорит, - некогда мне. После почитай вот это». И вкладывает мне в левую руку тетрадку какую-то. А я собрался с силами и с правой как засветил ему прямо под глаз. … А он мне в ответ в печень, падла. … Я лежу, чуть живой, а он выходит за двери и с порога мне говорит такие слова: «Я тебя придушил бы, придурок, да не могу. Потому что ты – это я в далеком прошлом». И ушел. Вот беда, - думаю, - когда по городу такие психи ходят. Встал я с пола, как пьяный, и хотел-было тебе позвонить, но потом подумал, что это может подождать, а мне себя в порядок привести надо. Пошел в ванную, умылся. Потом пошел в свой кабинет спрятать тетрадку, ту, что этот дед мне в руку вложил. Только я ее под сукно письменного стола определил, слышу, замок открывается и заходят Таня и мама с ребятами и говорят, что, мол, шторы новые они купили … Знаешь, что я тогда почувствовал? – Задал он мне вопрос.
- Не-а, не знаю. – Ответил я.
- Я почувствовал себя каким-то очень маленьким и совсем беззащитным. Как будто ты вдруг оказался перед кем-то сверхестественно огромным и могучим, и ты чувствуешь себя, как микроба никчемная. И, слава Богу, что ни Таня, ни мама, ни ребята, ссадину на моем подбородке не заметили. А я поспешил в кабинет посмотреть, что там он мне передал. Прихожу в кабинет, вынимаю из-под сукна моего дубового стола то, что он мне подарил, и вижу, что это не тетрадка вовсе, а тонкая книжица, и на ней написано следующее: «Геометрия пространств нулевой протяженности» и стоят мои инициалы. А внизу год издания – две тысячи двести шестидесятый. … Я так и сел, где стоял. … А как только читать стал, то понял, что не врал дед ни про себя, ни про тебя. Потому что то, что в этой книге было – это твои идеи о Больших Нулях, только очень основательно и сильно проработанные. Дед этот о них знать никак не мог, потому что ты эти идеи в то время изложил только мне, да и то они были еще слишком сырые. Так, где-то на уровне общих ощущений. … И ссылки кругом на источники, которые только еще будут изданы в далеком будущем. … Я эту книгу на одном дыхании прочел. … А в самом конце фотография поляроидная, где этот дед вместе с человеком, до ужаса напоминающим тебя, стоит на фоне каких-то пальм дурацких. А вокруг, насколько хватает глаз, один песок… И на фотке той внизу, ну, где обычно дата стоит, стоит дата: пятнадцатое июня девятнадцать тысяч сто первого года. Я подумал еще тогда, что вот, твой день рожденья. … А в конце, за обложечку засунуто письмо, написанное моим, блин, почерком и адресованное мне же. О том, почему мне необходимо ему, т.е. этому деду, поверить, и сделать все, о чем он меня просит. И далее, список, собственно того, что он мне предлагал сделать. … Да. … И моя настоящая подпись в самом конце. … И знаешь, я ему поверил. … - Мишель умолк, как мне показалось, на полуслове, закрыв глаза, внезапно, как будто его пронзила острая боль. Но я не стал его спрашивать об этом.
Теперь мне многое становилось понятным. Я все это время размышлял о том, почему Михаил нас так ловко заманил в поездку в прошлое? Теперь я понимал, что это все было просто частью его миссии. Неотъемлемой частью. И поэтому я задал ему следующий вопрос.
- Где Антон? – спросил я его.
- Живет в средневековой России. – Ответил мне Михаил. - Последний раз я его видел на лесах Успенского Собора в только что основанном граде Владимире. Где-то около тысяча сто шестьдесят какого-то года. Точнее уже не помню. Занимается иконописью под руководством каких-то греков. Языковых проблем у него нет, так как греки не знают тогдашнего русского. А он не знает тогдашнего греческого. Это – один из плюсов его незаметной ассимиляции в том периоде. И, насколько я понял из разговоров с ним, он вполне доволен своим положением. –
- Ты говоришь об этом так, как будто виделся с ним вчера? – сказал я.
- Ну, не вчера, конечно, - сказал Михаил, - но я предпочитаю обо всем говорить исключительно в настоящем времени. Видишь ли, вся временная коса в отношение каждого из нас делится на три вполне четких интервала. В первом тебя еще нет. Во втором ты есть, и этот интервал мы называем жизнью. А в третьем тебя уже нет. И поскольку, чисто теоретически, ты имеешь возможность бесконечно большое число раз посещать один и тот же, выбранный момент времени, то отсюда и следует то, что фактически для тебя время вполне статично. Есть, конечно, нюансы. Но они относятся уже к сфере чистой математики. … –
- Я рад, что с ним все в порядке. – Прервал я Михаила, скидывая с плеч еще одну ношу.
- И я этому тоже был рад. – Подтвердил мое мнение Михаил. – Как-никак, я некоторым образом в ответе… -
Мы немного помолчали. Я понимал, что Михаил молчит по причине того, что просто ожидает вопросов от меня. Но со следующим своим вопросом я не спешил.
- Зачем я тебе? – Наконец, спросил я его и повернул к нему свое лицо, чтобы видеть реакцию.
Он хмыкнул, не переставая жевать какую-то щепку, которую все время, что мы ехали, так и продолжал грызть. Его же реакцию на мой вопрос я проследить не смог.
- Только не надо меня уверять – продолжал я, - что ты тут появился исключительно с целью повидаться со школьным товарищем. –
- И это тоже. В том числе. – Услышал я его ответ. – Как я уже тебе сказал при встрече, у нас с тобой есть дело. И это, конечно, главная причина того, почему я здесь. Однако … За то время по моему счетчику, что мы с тобой не виделись, вполне можно соскучиться и по школьному товарищу тоже. – Сказал он, и отпустил по этому поводу смешок.
- Как-то странно получается… - Начал я развивать эту болезненную тему. – Я живу тут уже больше двадцати лет и все эти годы мечтал о том, чтобы повидаться с тобой или с сыном. В результате, как выясняется, ты мог посетить меня в любой момент. Однако ты этого не сделал. … Хотя бы для того, чтобы просто успокоить человека. … Тебе ведь было понятно то, как себя чувствует человек, внезапно перенесенный на две тысячи лет в прошлое? –
- Конечно. – Тихо произнес Михаил. – Конечно, мне об этом все известно. Но … я не мог. Было абсолютно необходимо, чтобы ты стал тем, кем ты стал. Не спрашивай меня почему это именно так. Это не мои секреты. –
- Что, над тобой есть руководители? – Осведомился я, вложив в свой вопрос изрядную толику ноток иронии.
- Есть. – Просто ответил он. – И они твои руководители тоже. Просто ты еще об этом не знаешь. Хранители Времени. Точнее, Истории. У них много определений, но мы, те, кто стал первыми свидетелями их прихода в наш мир, мы называем их просто Они. С большой буквы. –
- Если можно, поподробнее. - Предложил я.
- Можно. … Хм. … Видишь ли, дерьмо должен убирать тот, кто нагадил. То есть ты и я. … В первую очередь я, как создатель последовательной теории того, что мы между собой именуем теорией Больших Нулей. И ты, как автор оригинальной идеи. Вся теория необычайно проста с точки зрения технологии своего воплощения. Свой первый Great Zero, к слову сказать, я склеил из бумаги, сидя в своем кабинете. Свою работу я опубликовал сразу всю в НооНете, так что ни отозвать ее обратно, ни обнулить возможности уже не было никакой. Поэтому, сразу после моих публикаций, то есть во второй половине двадцать третьего столетия, масса людей отправилась в прошлое по самым что ни на есть меркантильным причинам, нисколечко не задумываясь над тем, что получится. А еще большая часть народу, включая и меня, отправилась искать светлое будущее, которое людям всегда обещали власти. То есть, тоже по причинам сугубо меркантильного характера. В результате то настоящее, в котором жил тогда я и еще восемь миллиардов человек, стало меняться просто в течение одного дня. Засыпая вечером, ты не мог сказать, в каком будущем ты проснешься утром. Если ты вообще еще будешь присутствовать во времени, как самостоятельная сущность. … Потом однажды явились Они – мы их так зовем – просто, Они. Никто до сих пор не знает, кто такие Они и Откуда, или из Когда к нам пожаловали. По виду нормальные люди. Пьют, едят, размножаются. … А по сути … Я даже не знаю, как определить. Если бы я не верил в Господа и Спаса нашего Иисуса Христа, - продолжал Михаил свою мысль, которая стала для меня очередным откровением, - то вполне вероятно, счел бы Их богами. Как многие иные и сочли. Им покланяются и в Их честь возводят святилища. И если один из Них тебе что-то даже не прикажет, а мягко посоветует сделать, лучше сделать. Потому что в противном случае ты просто исчезаешь. Им нельзя перечить и им нельзя причинить никакого вреда. Потому что Им известно абсолютно все о нашем настоящем или, что то же самое, об Их прошлом. И кроме этого технологии, о которых не то что сказать что – либо внятное, но в которые даже поверить непросто. … Наша теория – продолжал Михаил свою речь, - явилась ящиком Пандоры, который лучше всего было бы никогда не открывать.-
Я слушал его молча, и мне воочию представился весь ужас жизни в мире со Случайным Будущим. Поэтому, выждав некоторое время, я сказал.
- Согласен. … Согласен с тем, что дерьмо должен убирать тот, кто нагадил. Но, … почему бы просто было не сказать мне об этом? Я здесь прожил такую бурную жизнь, что сбился со счету в отношение того, сколько раз я мог просто погибнуть в бесконечных стычках со всякого рода людьми, которые честно пытались отстаивать свои богатства. –
В ответ на мою реплику Михаил повернулся на правый бок, ко мне спиной, и стал копаться в сене, на котором лежал, что-то пытаясь извлечь из-под себя. Дело это у него не ладилось, и он попросил меня извлечь из-под него нечто круглой формы, сделанное из дерева. Я извлек это на свет Божий и обнаружил, что держу в руках полуметрового диаметра круглую крышку от бочки, от которой еще пахло чем-то квашенным. Я даже понюхал ее, приблизив к своему носу.
- Все время подкладываю ее под спину. – Прокомментировал Михаил, видя то, с каким глупым видом я рассматриваю эту нехитрую вещь. – Спина ноет, блин, … старость. … - Пыхтел он. И я заметил, что его мучает одышка.
- Боюсь, я не очень понимаю. – Сказал я.
- Посмотри на это. – Сказал он мне, указывая рукой на глубокую вмятину в самом центре крышки.
Я на глаз сразу определил, что это был след от очень сильного удара острием кривой и острой сабли. Наподобие той, какая была в свое время в руках мальчишки Инхеп Ра.
- Что, кто-то не мог открыть бочку с солеными огурцами? – Задал я вопрос.
- Этот удар предназначался тебе. – Просто сказал Михаил. – Но его остановили, подставив между саблей и твоей спиною тот самый предмет, который ты сейчас держишь в своих руках. – И, убедившись, что я по - прежнему ничего не понимаю, продолжил – Удар был так силен, что ты пролетел метров пять, прежде чем зарыться носом в плотные пески пустыни. Потому что тот, кто тебе его нанес, вложил в свою руку всю ту бесконечную ненависть, которую питал к тебе. … Этот щит я использовал по его прямому назначению, то есть, как крышку к бочке с солениями. И я могу тебе рассказать про то, как эту самую боч… -
- Стоп! – Перебил его я, не дав договорить. – Стоп. –
Я сел на сене, поджав под себя ноги, и посмотрел в его наглые, лживые, смеющиеся глаза.
- Стоп. – Снова повторил я свой приказ и даже поднял кверху обе руки. – Там не было никаких свидетелей. – Сказал я, энергично качая головой. - Только мы вдвоем, и больше никого. Никого до самого горизонта. Только мы с ним. Мы, не сговариваясь, отправились вглубь пустыни, вооруженные до зубов, чтобы, наконец, свести друг с другом счеты. Потому что этот недоносок меня достал окончательно. Он все время что-то затевал за моей спиной. Настраивал против меня моих же людей. Хамил, гнида. … А там получилось так, что он оказался сзади меня. И когда до меня дошло то, что он в выгодном положении, то я даже не успел повернуться к нему лицом. Он нанес свой удар, и я улетел по линии удара, и впрямь, метров на пять. … Но зачем он подставил под удар крышку, я не знаю. Потом, когда я встал с песка, то обнаружил, что он смотрит на меня, как на привидение, и подумал, что это его очередная уловка. … Он был в шоке. Я поднес к его горлу свою саблю, и он стал хныкать и умолять меня о помиловании, даже не пытаясь как-то сопротивляться. Просто стоял на коленях передо мною и хныкал. И я сделал тогда еще одну глупость в своей жизни, оставив его жить. … Я дал ему в морду своей левой рукой, обложил матом и бросил в пустыне. А сам ушел к своим, запретив ему под страхом смерти попадаться мне пред светлы очи. … Много позже, уже в нашем лагере, все были несказанно удивлены тому, что он приплелся – таки вслед за мной. Такой тихий и пришибленный. А потом он стал распускать обо мне слухи, что я, якобы, бог, и что меня нельзя убить. Я в очередной раз хотел-было снести ему за это башку, но потом подумал, что слухи о том, что я неуязвим, вполне меня устроят, и плюнул на этого гаденыша. Вот, собственно, и все. – Закончил я рассказывать Михаилу историю из своего прошлого.
- И тебя не смутило то, почему, нанеся тебе удар саблей в спину, он не продырявил тебя насквозь? На тебе же не было лат. –
- Если честно, тогда я был настолько разгневан, что думать об этом не мог. К тому же, может ты этого не знаешь, во время схватки нельзя думать ни о чем постороннем. Нельзя философствовать на тему: «Почему это он меня не ранил?» и ощупывать при этом свою спину … Но я об этом думал после. – Сказал я.
- И? – Снова спросил Михаил.
В ответ я просто пожал плечами.
- А хочешь узнать про то, как твоя спина оказалась защищенной от его сабли при помощи крышки от бочки с солеными огурцами? – Спросил меня Михаил, выслушав безо всякого интереса все то, что я только что ему рассказал.
Я снова промолчал в знак согласия, и он продолжал.
- В самом начале двадцать третьего столетия у меня был свой институт, модный гиромобиль и дача в очень хорошем месте … -
- Неплохо. – Вставил я, однако, он продолжил.
- Так вот. Это было еще до того, как появились Они. Как-то в пятницу сижу я в своем кабинете, а на улице до того жарко было, что не помогал даже кондиционер в окне. И потянуло это меня сбежать посреди рабочего дня к себе в деревню. Речка там и все такое. … Ну, я, недолго думая, оставил все дела заму и смылся. … -
- Какого рода институтом ты руководил? – Вставил я свою реплику.
- Медицинский центр. – Ответил Михаил, чем снова ввел меня в недоумение. – Самая профильная и актуальная тема того века – геронтология. Точнее, стыковочная платформа геронтологии, генетики и теории неабелевых полугрупп. … Так вот, приехал я к себе на дачу, сварганил закусочку к бутылке хорошей водки … -
- алкаш. –
- … и думаю, что вот сейчас бы неплохо соленого огурца, по старинке. А они у меня всегда в погребе были. Я, недолго думая, лезу в погреб, отперев предварительно висячий замок снаружи тех дверей, что в погреб мой ведут. Спускаюсь по ступенькам и обнаруживаю в своем собственном погребе мужика в одной футболке поверх джинсов, который сидит на одной из бочек, а из другой, уже открытой, той, что как раз с огурцами была, достает огурцы и аппетитно так ими хрустит. Я, естественно, пытаюсь задать ему вопрос, дескать, как такое возможно, чтобы вас кто-то запер в моем погребе снаружи на висячий замок? А он мне говорит: «Смотрите, - говорит, - уважаемый Михаил Львович, что сейчас будет.» Потом берет в правую руку вот эту самую крышку, - Михаил ткнул указательным пальцем в крышку, которую я так и продолжал держать в своих руках, - и, занеся ее высоко над головой, начинает плавно опускать вниз. А сам при этом смотрит на меня, как я отреагирую. И я вижу, что крышка эта, дойдя до какой-то невидимой глазу границы, начинает просто исчезать. Потом и рука незнакомца исчезает аж до самого плеча. А потом его что-то сильно дернуло там, что было скрыто от нас за какой-то невидимой линией. Он свалился с бочки, на которой сидел, и даже выругался матом по этому поводу. Руку свою выдернул из небытия и снова мне говорит: «Вы, - говорит, - Михаил Львович, потом найдите эту крышку по вот этим вот координатам». И вкладывает мне, открывшему от удивления свой рот, бумажку в клеточку с какими-то числами. Я машинально беру ее, а этот деятель, молча, выходит из моего погреба, даже не изволив сказать спасибо за съеденные огурцы. Я – за ним, а его уже и след простыл. Как потом выяснилось, этот посетитель был вообще одним из первых появлений Их в нашем мире. А на бумажке были цифры с указанием точных координат по широте и долготе, с поравкой на то, что две тысячи двести лет назад Северный Магнитный Полюс был далеко от его положения в том времени, в котором мы с этим мужиком общались. Но, кроме этого там же стояла и дата – 27 июля 4-го года до Р.Х. Как я понимаю, сидя в моем погребе, этот «Он» просто взял в свою руку крышку и опустил ее на две тысячи двести двадцать лет в прошлое и на несколько тысяч километров от моего долбаного погреба, для того, чтобы подставить ее под удар Гангра, защищая этим твою драгоценную спину. Просто так, взял, да и сунул руку в нужное ему место пространства и времени. … После этого я в течение почти что года видел вместо нормальных эротических сновидений только эту руку, пересекающую мировые линии. … Да. … Гангр видел его руку с крышкой, возникшую ниоткуда, в момент нанесения удара по тебе. И поэтому, его реакция была вполне предсказуемой. Бессмертие там и все в таком роде, что касается тебя. Это ровно то, в чем он был абсолютно убежден. Проблема, однако, в том, что он так же, считая тебя богом, или бессмертным, все равно считал, что, несмотря на то, что ты бог, тебя можно и нужно убить. И для этой цели он в конце концов и сдал всю твою команду Римским властям как только представился удобный случай. Остальное ты знаешь. –
Я по-прежнему продолжал молчать и снова услышал слова.
- Поэтому, - сказал Михаил, - погибнуть ты не мог. Как не мог погибнуть и в пустыне возле того камня, рядом с которым тебя нашел Иосиф. И ты не мог погибнуть под его ножом, когда он тебя резал в области правой почки. И даже тогда, когда тебя, еще живого, с радостью похоронили недалеко отсюда жители местного поселка, даже тогда ты погибнуть не мог. … И сейчас нам на голову не упадет метеорит. Потому что и ты, и я, мы оба скончаем свои дни не здесь и не сейчас. Я знаю, где и когда. Но тебе не скажу. Потому что, поверь, самое плохое в жизни – это когда знаешь все. … Детальное знание Истории Будущего, включая твою биографию, это и есть самое плохое, что может с человеком случиться. –
Он, наконец, умолк. А я сидел, пораженный только что открывшейся мне истиной. Вот, значит, как обстояли дела с истреблением моего отряда? Меня спасло то, что я уехал к одному из своих тайников, не предупредив, естественно, никого об этом. Да и то, меня чуть не нагнали. И если бы не один, очень умный верблюд, то точно нагнали бы. Я вновь, молча, прогонял в памяти две последние недели, начиная от того момента, когда я очнулся, лежа поверх дохлого верблюда, в самой середине Матери Песков.
- И он, конечно, остался жив? – задал я свой вопрос Михаилу.
- Конечно. – Ответил Михаил. – И даже разбогател на вас.
- Кто еще уцелел? – Снова спросил я.
- Только Рах. Но он отправлен в Рим, как именитый и очень охраняемый пленник. –
- Скажи мне вот что. – Задумчиво сказал я. – Как ты настолько детально знаешь дела, относящиеся только к членам моего отряда? У тебя среди нас был свой человек? –
- Ты проницателен. Конечно. – Снова сказал Михаил. – Я никогда не упускал тебя из поля зрения после того, как в шестом веке обнаружил в прошлом твои следы. И, признаться, меня иногда забавляло то, как ловко ты управлялся со всякого рода обученными охранами тех караванов, которые грабил. … Великий Гафур! –
Так – так. … Я, оказывается, всегда был под присмотром. Но кто это мог быть? Я знал всех своих людей, как себя самого, поскольку сам их отбирал для дела, проверяя и перепроверяя каждого из них на практике. Это мог быть только человек, который был со мною с самого начала. С того момента, когда меня подобрали в пустыне в полном беспамятстве люди Михаила, о чем он мне и рассказал накануне. И из этих людей потом со мной остался именно Рах. Только он изъявил желание сопровождать меня в моих скитаниях после того, как я поправился и откололся от людей, спасших мне мою жизнь. И кроме этого, сам Михаил, руководивший издалека моим спасением, не мог бы положиться на слова своего осведомителя, которым, как выясняется, был Рах, если бы не доверял этому человеку абсолютно. А это, в свою очередь, возможно только в одном случае. Только в единственно возможном варианте. … Поэтому, сопоставив в голове все факты, а так же вспомнив внешность Раха, его рост, его худые руки с длинными аристократическими пальцами, его манеры, которые явно никак не вязались ни со временем, ни с географией нашего совместного с ним пребывания, я прервал, наконец, затянувшееся молчание, и сказал
- И тебе не жалко было для этого подставлять своего … сына? –
Он взглянул на меня по-старчески подслеповатыми глазами и тихо произнес
- Я тебе должен сына. –
Таков был его ответ. И я не смог не согласиться с этим.
Глава 5. Уважаемый Михаил Львович.
Наша кибитка продолжала бесшумный свой ход, плавно неся нас по пескам вглубь Аравийской пустыни в десятом году Нашей Эры, а мы молчали. Михаил лежал на сене, закрыв свои глаза, и я не задавал ему вопросов ни о чем, решив дать ему необходимую передышку. Только теперь мне стало заметно, насколько давит на него его огромный возраст. Как бы он ни хорохорился, ни молодился, его возраст подступил к нему вплотную. Это становилось заметным, стоило только более пристально всмотреться в его лицо. А я сидел, подложив под себя крышку, которая четырнадцать лет назад спасла мне жизнь, и думал обо всем услышанном. Мне обязательно нужно было все хорошенько запомнить, чтобы потом, когда выдастся время, обдумать все на свежую голову. … Если выдастся время. В последнем я уже не был уверен.
Первое, о чем мне следовало подумать, это вопрос о моей миссии в прошлом Земли и о том, почему, например, я не могу погибнуть именно сейчас? Ни о том, ни о другом у меня пока не было никаких соображений. К примеру, если бы я решил наложить на себя руки? Каковой была бы реакция со стороны Тех, кто позаботился подставить эту хренову крышку, на которой я сейчас восседаю, под удар сабли Гангра? Я, конечно, не хотел проверять эту теорию - насчет суицида, - но мне, почему-то казалось, что я вполне смог бы преуспеть. И если Они такие всемогущие, как мне представил Их Михаил, то почему Они сами не исправят все? Дело ведь очень нехитрое, засылаешь киллера в одна тысяча девятьсот девяносто пятый год, и устраиваешь на меня покушение. И все дела. Нет никакой теории. Нет никаких массовых исходов народа в прошлое и в будущее. … Вероятно, само появление Их было вызвано моей работой, решил я, коль скоро Они во мне нуждаются настолько, что не только не истребили меня до моего рождения, или до рождения этой треклятой теории, но и даже всячески защищают в этом времени. И девяносто тысяч лет защищают Михаила. …
Второе. Само время. Михаил назвал термин – коса времени. Это что? Мне представилось Время таким, как изображают смерть, с косой в руках и пустыми глазницами, которые можно разглядеть под низко спущенным капюшоном. Я хмыкнул. То, что Время и Смерть являются синонимами, я это и так знал. Необязательно было прибегать к столь поэтичной аллегории с косой.
Третье. Он также оговорился, что прожил бесконечно большое время Вне Основного Потока. Это еще что? Вероятно, опять аллегория, решил я. Просто очень длинные интервалы времени на самом деле могут показаться бесконечно долгими, когда бывает нечем себя занять. Например, во время рабочего дня на скучной работе в каком-нибудь НИИ брежневского периода, или на вокзале в ожидание поезда. …
Четвертое. «Они», а так же детальное знание Истории Будущего. Надо будет с этим разобраться. Мне абсолютно плевать на то, что им там нельзя перечить. … Никто и никогда не заставит меня плясать под чужую дудку, как дрессированного пса. Никто и никогда. Я им нужен. И поэтому, плясать будут они. Таковы правила торговли во все времена. …
… Все эти мысли я несколько раз прокрутил в своем сознании, однако, ни к чему новому для себя так и не пришел. Оставалось только надеяться на то, что вопросы эти разрешатся в ближайшее время.
Пятое. Мишель. … Он же, уважаемый Михаил Львович. … Он же, Мельхиор. … Он же, Ещестотысячименититулов. …
… Может оказаться, что равви Иосиф был прав, предостерегая меня от моего лучшего друга. … Девяносто тысяч лет. Это вам не фунт изюма. Это такой возраст, за который из чего угодно может вырасти что угодно. А такие гибкие и непрочные субстанции, как человеческая личность, … такие изменчивые и легкие субстанции, …тут вообще может быть решительно все. И, уж, конечно, такие эфирные, я бы сказал, почти не существующие вещи, как нравственность, … они со стопроцентной вероятностью разрушатся за такой период времени, превращаясь во всепобеждающий цинизм. Очень и очень может случиться так, что равви прав, решил я. Моя жизнь научила меня не верить никому. Даже лучшим друзьям. … Взять, к примеру, Раха. Он молчал более двадцати лет о том, кто его отец. Мы были почти ровесники с ним в этом времени, но при этом он всегда вел себя по отношению ко мне, как прилежный исполнитель и надежный товарищ. И в отличие от других бандитов, никогда не проявлял ненужной кровожадности.
Рах, Сын Мельхиора. … Друг, соратник и … стукач.
И был еще тот, о котором я уж - было перестал думать совсем. Гангр. С того момента, когда я услышал там, у колодца в пустыне, от старика Иосифа слова о том, что мои молодцы сложили свои головы, с того самого момента меня пробирал до костей страх от мысли, что один из них, - самый живучий, - остался жив. И теперь выясняется, что мои страхи не были вызваны моей паранойей. …
Это был совершенно белый, или даже сказать, бледно – белый негр. Не альбинос, а именно, белый. Таких людей, как он, больше не встречалось нигде. Он был удивительно живуч, и все раны на нем зарастали с пугающей быстротой. И кроме этого, … он был на редкость жесток. Он убивал людей с видимым удовольствием и никогда не скрывал своих наклонностей. А после убийства всех людей каравана, если было некому его остановить, он принимался убивать всех животных. … Я его ненавидел, в основном, именно за это. Не скажу, что я был ангелом. Нет. Я был бандитом и убийцей, следует это признать. То есть я был тем, в кого меня превратили условия, в которых я оказался не по своей воле. Но! … При этом я всегда выискивал повод к тому, чтобы не убивать, если видел, что без истребления людей можно обойтись. И я никогда не трогал ни женщин, ни детей. А Гангр, напротив, всегда выискивал повод к тому, чтобы осуществлять тотальное уничтожение всех, кто так или иначе окажется в зоне боевых действий нашего отряда. … Злобная и подлая тварь. Вот кем на самом деле был Гангр. А самое смешное было в том, что привел его в свой отряд именно я, подобрав его, умирающего, на окраинах Александрии. Он был настолько жестоко избит, что я такого не видел отродясь. Причем, по характеру причиненных ему увечий было понятно, что его именно избивали, методично и очень долго, не стремясь при этом лишить самой жизни. Мне стало его тогда жаль. Я велел своим людям положить его в мою повозку, и мы вывезли этот мусор из тех мест.
И теперь выясняется, что он не только является причиной смерти моих друзей, тех, кто, собственно, его и спас, но и, более того, заработав на их смертях, сам жив и здравствует. Таким образом, мои самые худшие опасения в отношении этого человека, наконец-то, подтвердились на практике.
Я его непременно убью, решил я. Это то, что нужно будет сделать обязательно. И, перерезая ему его горло от уха и до уха, глядя в его стекленеющие глаза, полные отчаяния и страха, я ему скажу: «Я – Бессмертный Гафур. Не нужно было тебе переходить мою дорогу». …
… На этой высокой ноте мои невеселые мысли были, наконец, прерваны тем, что мы остановились. Наша повозка, плавно качнувшись, остановилась в полной тишине.
Михаил при этом моментально, с несвойственной его возрасту скоростью, сел, принимая вертикальное положение, энергично потер лицо руками и сказал.
- Десантируемся. Мы прибыли. – И с этими словами, опередив меня, выбрался наружу. Я тоже вылез из кибитки, разминая затекшие ноги, и обнаружил, что место, в которое мы прибыли, как я и предполагал, оказалось все той же унылой пустыней. Никаких тебе оазисов с пальмами и газированной водой, ни девочек в бикини, словом, ничего, что могло бы меня удивить. Я хмыкнул.
- Итак, - начал я, разведя руками, - где обещанный пикник с пальмами и газировкой? И что мы тут будем делать? –
- Не так скоро. – Буркнул Михаил и, обогнув нашу повозку, подошел к старому кучеру. Он стал довольно громко говорить что-то на фарси, а я решил сходить за ближайшую дюну, чтобы … ну, вы же знаете, зачем иногда после долгой поездки по пустыне люди бегают за ближайшую дюну. Вернувшись оттуда, я обнаружил Михаила, снимающего с козел нашего возницы некий сверток. Этот сверток был так увесист, что Михаилу стоило видимых усилий стащить его на песок. Я не успел ему в этом помочь. И после того, как я подошел к нему, он сказал мне, беря меня за руку.
- Слушай внимательно и запоминай. Во-первых, ты больше не Гафур. И, кроме этого, так же никогда не называй себя своим настоящим именем. Потому что человек, носивший твое настоящее имя, бесследно исчез. И мне нужно, чтобы ты и впредь числился в списках лиц, не найденных ни во времени, ни в пространстве. Это необходимо. Придумай что-нибудь, а-ля русс. Сейчас мы с тобой отсюда смоемся. Ненадолго по местному времени. Сколько это займет у нас времени по собственным часам, я не знаю. Может дни, а может годы. Мы сейчас отбываем прямиком в мой кабинет в том институте, которым я командую. В двадцать первое августа две тысячи двести двадцать девятого года. Так нужно. Во-первых, -
- Уже было. -
- мне нужно пройти курс терапии от … в общем, нужно. И, во-вторых, …
- У тебя там день рождения. –
- … если ты еще этого не понял, тебе тоже нужен отпуск. И кроме отпуска, необходимо так же подлечить и твою правую почку. Все это наилучшим образом можно сделать именно у меня в клинике. Кстати, по поводу дней рожденья. Не напоминай мне о моих годах всуе, если не хочешь, чтобы я сильно осерчал. Мне нужно именно в этот день потому, что меня будут поздравлять коллеги. Которым совсем необязательно знать то, что их руководитель вот уже почти сорок лет как не был на работе, заведя себе гарем в Персии Дохристовой эпохи. … Ты там будешь какое-то время один, поскольку меня будут латать в местах, недоступных для тебя. Я позаботился так же и о том, чтобы тебя как следует подлечили. Наш иммунитет гораздо слабже, чем у тех, кто принадлежит своему времени тут. Поэтому долгое пребывание в прошлом очень сильно травмирует организм людей из будущего. -
Я утвердительно кивнул головой, выслушав эти печальные новости.
- Далее. – Продолжал Михаил. – Когда окажешься в новом для тебя времени, постарайся поменьше распространяться кто ты и откуда. Дело в том, что в том году, куда мы отправляемся сейчас, никаких перемещений во времени еще нет. А я опубликую свою работу только еще через тридцать один год. Помни об этом. –
- Понятно. – Сказал я.
- Да. И потом, - снова заговорил мой друг, - нам придется вернуться в это время. В этот самый момент. Такова физика процесса перехода по ГС. –
- ГС это что? – Спросил я. - Я полагал, что мы будем перемещаться в Great Zero? -
- Нет. – Ответил Михаил. - Большие Нули очень тихоходны и плохо управляемы. Их, как легкие пространственные пузыри, все время сносит по кривизне пространства к Истинному Центру Вселенной, затягивая, словно щепки в водяную воронку. И поэтому приходится иметь с собой вот этот прибор, - он указал на тот амулет, что висел у него на шее на толстенной золотой цепи, - для того, чтобы время от времени подправлять дрейф твоего Большого Нуля. … Большой Нуль – это, скорее, прогулочный транспорт. … Да. … А термин «ГС» означает гиперссылку. Помнишь теги <a> и </a> из древнего html?
- Вроде, еще помню. – Промямлил я.
- Поэтому я взял с собой вот этот прибор, - он указал носком сапога на тот сверток, который до этого снял с козел нашей повозки, - который формирует гиперссылку между двумя якорями, расположенными в нигде не пересекающихся областях 4 - континуума. Когда гиперссылка оказывается сформированной, просто нажимаешь на кнопку “Поехали!” и оказываешься у другого якоря. И все. Причем этот метод хорош тем, что он, именно, моментален. Впрочем, ты сейчас все увидишь сам. –
С этими словами он развернул грязную тряпку, в которую был завернут означенный прибор, и я увидел кубической формы небольшой металлический ящик с еще несветящимся экраном и несколькими кнопками под ним. И все. Мы оставили его стоять прямо на песке, и Михаил мне сказал
- Сходи, поищи якорь. –
- Как он выглядит? – спросил я его.
- Не знаю. Его здесь устанавливал не я. – Ответил он, и мне ничего не оставалось делать, как только пойти расходящимися кругами от того места, где мы стояли, осматривая все, что было бы несвойственно пустыне. После минут пятнадцати моего кружения по спирали я что-то заметил совсем невдалеке от нас. Я подошел к этому предмету, торчащему из песка, и увидел, что это дощечка, приколоченная к довольно длинной палке, воткнутой глубоко в песок. И на дощечке было написано по-русски «Якорь здесь».
- Якорь здесь! - Прокричал я Михаилу и вернулся к нему, чтобы помочь перенести прибор с названием «ГС-5», который, несмотря на небольшие размеры, оказался очень увесистым.
- Прибор делали у нас в России. – С гордостью в голосе сказал Михаил. - Оригинальная отечественная разработка. –
- Заметно. – Ответил я ему, глядя на полное отсутствие дизайна, зеленый армейский цвет и ядреный вес.
- Зря иронизируешь. Просто, надежно и очень долговечно. – Опять ответил он мне на мою реплику. - Мне всегда нравились наши приборы. Именно тем, что их легко можно было отличить от всякого там наворочанного импорта. … А знаешь, почему он столько весит? –
- Откуда мне знать? – Буркнул я.
- Приготовься выслушать краткую лекцию по Новой Квантовой Теории. –
- Валяй. – Сказал я, поскольку уже очень соскучился по настоящему, красивому русскому языку, изобилующему непонятными научными терминами. А Михаил всегда преуспевал по этой части.
- Потому, свет мой, Сокол, - начал он, - что в этом ящичке очень много одного синтетического элемента из группы устойчивых, далеких трансуранов. Элемент этот имеет порядковый номер, что-то, свыше пяти тысяч, и один его атом весит почти двадцать тысяч атомных единиц. – Продолжал просвещать меня Михаил, выставляя на светящемся дисплее какие-то данные.
- Что, уже научились синтезировать столь далекие трансураны? - Спросил я его.
– Да. Еще в двадцать втором веке. - Ответил Михаил и продолжал. - Но, прелесть этого трансурана не в его весе. А в том, что самая нижняя орбита его электронной оболочки пролегает внутри ядра атома. Просто размеры его ядра так огромны, что первая, или, нижняя электронная орбита, расположена внутри ядра. Эта его особенность и придает атому данного трансурана свойства гиперпространственных переходов. Потому что, как ты прекрасно понимаешь, оба спин-комплиментарных электрона, чья орбита геометрически должна пролегать внутри ядра, не могут распространяться в пространстве, занятом ядерным веществом. Но, в то же время, эта парочка не может находиться и на более высоких орбитах, в силу целой кучи всяческих запретов Классической Квантовой Теории. Поэтому нижняя пара электронов в таком атоме начинает генерировать свободное дубль – пространство, или, как принято его называть, ко – пространство, в области своего волнового пакета. Необходимость соблюдения одного фундаментального закона природы, - я имею в виду квантование орбит электронов, - порождает необходимость существования другого, не менее фундаментального закона природы, каковым является закон генерации двух, физически изолированных пространств, имеющих одни и те же координаты, но связанных между собой только Символьными Отношениями. Само пространство в Новой Квантовой Физике становится измеримой величиной, имеющей собственные значения не как обычные действительные числа, а как элементы унитарного оператора. Он, в отличие от ортогональных операторов, описывающих повороты и сдвиги обычного пространства, может иметь собственные числа как действительные, так и чисто мнимые. Таким образом и возникают все физические предпосылки к созданию между нашим, то есть, реальным пространством и ко – пространством чисто информационных обменных взаимодействий, которые, ну, абсолютно ничем не отличаются от давным - давно известных вещей, формирующих сайты из веб-страниц в уже давно отжившей Сети Интернет. … Тебе интересно? – Осведомился он. И в ответ на мой кивок головой продолжал. – Ко-пространство живет внутри ядра этого элемента, как физическая необходимость. Как область, в которой нижняя пара электронов могла бы распространяться, не вступая в Сильное взаимодействие с нуклонами ядра. То есть, оно, это пространство, постоянно генерируется комплиментарной парой электронов, и постоянно при этом исчезает. Все это очень напоминает генерацию электромагнитных колебаний. Даже те уравнения, которые описывают весь этот процесс, очень сильно напоминают уравнения Максвелла для электромагнитного поля, записанные в тензорном представлении. А уже из этой аналогии следует принципиальная возможность создания когерентного излучения генерируемого ко-пространства в виде узконаправленной области, распространяющейся, как и случае с лазерным излучением, туда, куда тебе нужно. В данном случае когерентный поток ко-пространства направлен может быть только от начального значения 4-координат к их конечному значению. Этот 4-вектор и есть гиперссылка. Объясню, почему. Поскольку, перемещение в ко-пространстве независимо от перемещений в реальном пространстве. Тобишь, можно в ко-пространстве переместиться, к примеру, на другой конец Галактики. При этом в реальном пространстве никаких перемещений тобою сделано не было. Не тратилась энергия и, как следствие, не тратилось время. А, уже будучи там, поток ко - пространства, в котором ты был туда вынесен, бесследно диссипируется, и ты вновь оказываешься в реальном пространстве. Но уже в паре сотен тысяч световых лет отсюда. При этом твое начальное положение здесь во времени и пространстве сохраняется, как метка. То есть, если после нашего отбытия кто-то уберет отсюда этот якорь, - он кивнул головой вниз, указывая на дощечку, найденную мною ранее, - то собственно, исчезнет не якорь, а только эта дощечка. Якорем теперь становится метка нашего пребывания тут. И если луч лазера может быть носителем информации, то когерентный поток ко-пространства, может нести в себе любую форму материи, все, что будет находиться между дескрипторами ‘<a>’ и ‘</a>’. Поскольку физически оно ничем не отличимо от обычного пространства за исключением того, что переносит материю в символьном ее представлении, то есть, как список имен материальных объектов, находящихся в области локализации ко-потока. Где под именем каждого физического объекта нужно понимать уникальную совокупность его свойств, а так же методов, определенных на данной совокупности. … Дешево. Безопасно. Мгновенно… Нужно только насытить всю эту хрень нужными тебе данными. … Чем я сейчас и занимаюсь. … И последнее, в своей Нобелевской лекции, в две тысячи двести девяносто пятом году, я предложил, чтобы этот химический элемент, который к тому моменту еще не был назван никак, … чтобы он был назван именем создателя так называемого ядерного программирования. Что впоследствии и было сделано. … Вопросы благодарной аудитории? - Спросил он.
- Как выглядит снаружи Большой Нуль? – Внезапно спросил я совершенно не по теме.
- Как НЛО. – Ответил Михаил. – Каковым он и является. -
Я смотрел, как он настраивает прибор, нажимая на кнопки, сверяя данные с какими-то записями на бумаге, извлеченной из кармана, и думал о том, что я реально сейчас испытываю? Нобелевка у Михаила? Я, конечно, был рад этому. Однако, на фоне разваливающейся связи времен, это выглядело не как награда, а, скорее, как приговор. К тому же, Вселенная, насыщенная Гиперссылками? Это совсем не приводило меня в восторг.
- Как назвали элемент? – Спросил я.
- Джафарий. – Ответил Михаил, и мы с ним оба рассмеялись.
Он закончил, наконец, ввод данных в прибор и сказал.
- Так. Берем его в руки, стоя по возможности ближе друг к другу. –
И мы так и сделали. А указатель с надписью «Якорь здесь», который и был тегом <a> сформированной Михаилом гиперссылки, оказался у нас под ногами.
- Держишь? – Спросил он меня, освобождая правую руку. Я кивнул головой. Тогда Михаил освободившейся рукой открыл защитную металлическую крышку, которая, как оказалось, скрывала под собою кнопку вполне предсказуемого, красного цвета, на которой было написано «Поехали!». И нажал ее.
В следующий момент времени мы уже стояли возле кожаного дивана в достаточно большом помещении с множеством разной мебели и четырьмя окнами. Одно из окон было приоткрыто. И через него, вместе со свежим воздухом, к нам проникал яркий свет солнечного дня. Остальные три окна были занавешены плотными шелковыми шторами кремово - белого цвета. А под нашими ногами лежал старый кусок ватмана, на котором было написано синим фломастером «С приездом!». «Это - закрывающий дескриптор гиперссылки», - понял я.
Глава 6. Уважаемый Михаил Львович (продолжение).
Несмотря на то, что я, в общем-то, уже был морально подготовлен к переносу в совершенно иное время в ходе достаточно долгого общения с моим другом, переход от одной эпохи к другой оказался для меня неожиданно тяжелым. Я стоял, зажмурившись, и старался справиться с внезапно возникшим головокружением. А Михаил поддерживал меня одной рукой – той, которой он нажимал на кнопку, - второй рукой стараясь не выронить прибор на пол. В конце концов, нам удалось поставить этот тяжеленный ящик на кусок ватмана, что был у нас под ногами, и Михаил мне сказал
- Забыл тебя предупредить. Разница атмосферных давлений. Дыши глубже. В этом времени атмосфера Земли толще прежней почти что на десяток километров. Парниковый эффект. И выше средняя температура. Из-за этого атмосферное давление почти на двадцать миллиметров ртутного столба выше того, к которому ты привык. –
Я ничего ему не отвечал, давая возможность загладить вину. Однако чувствовал я себя совсем хреново. К тому же у меня разнылась спина в области больной почки. Михаил усадил меня на свой диван, а сам стал спешно снимать с себя одежды, которые соответствовали его Персидской должности две тысячи двести лет назад. Он рылся в шкафу, приоткрыв одну дверцу, извлекая оттуда костюм, висящий на плечиках и все остальное, вплоть до нижнего белья. Мне было понятно, что именно этот кабинет и служит ему в качестве основной базы, откуда он совершает свои командировки во всякие времена, и куда он неизменно возвращается.
- Нужно торопиться. – Сказал он, стараясь устоять на одной ноге, заталкивая в шкаф свои Персидские одежды – Скоро, насколько я помню, у нас обед, и меня наверняка придут поздравлять. –
Я рассматривал его тело, разукрашенное различной величины шрамами и татуировками самых разных символик и цветов. Он, конечно, это заметил и сказал, повернувшись вполоборота ко мне
- Тиккуалькетан. … Правая рука Верховного Жреца майа. В доконкистадорову эпоху. Задолго до Колумба. Отлавливал там беглецов из разных времен. Один из самых долгих моих периодов. … И самых ужасных. … Не люблю вспоминать! –
Он уже натягивал на себя брюки, когда раздался стук в двери его кабинета, и мы услышали женский голос
- Михаил Львович, к вам можно?-
- Нет! – Почти крикнул он и принялся лихорадочно рыться в какой-то книжке, лежащей на его столе, продолжая свободной рукой застегиваться на все пуговицы.
- Где же это? – Ворчал он. – Ага. Вот. … Ольга Сергеевна, моя секретарша. –
И уже почти нормальным голосом добавил.
- Оленька, подождите минуточку. Я не в форме! - И шепотом добавил, обращаясь ко мне. – Я ее видел сегодня утром, но с тех пор прошло уже почти сорок лет! Забыл, блин, забыл все на….! –
Он продолжал быстро пролистывать свой блокнот, читая его по диагонали, и я понял, что этот справочник он оставил заранее для себя же, зная, что период его отсутствия ему неизвестен. Наконец, завершив процесс своего переоблачения одновременно с пролистыванием блокнота, он выпрямился, посмотрел на меня и спросил
- Ну, как? –
Я не мог говорить по причине, непонятной мне самому, и поэтому просто кивнул головой, указывая на его амулет, висящий на шее поверх пиджака. Он моментально все понял и спрятал амулет под рубаху. Потом поправил свой галстук и уверенным шагом направился к двери. И, уже стоя у самой двери, обернувшись ко мне, шепотом сказал
- Иди пока в комнату отдыха! – И указал на дверь, расположенную за своим директорским креслом. Я молча встал с дивана и прошмыгнул туда, куда он мне велел.
Я закрыл за собою дверь, оказавшись в маленькой комнатке, в которой было только кресло, журнальный столик с каким-то непонятным мне прибором без проводов и таким же приоткрытым окном, как и в его кабинете. А с противоположной от окна стороны была еще одна, узкая дверь, ведущая, очевидно, в персональный санузел. Такие кабинеты я видал и раньше, у других уважаемых персон. Так же был в этой каморке и открытый книжный стеллаж во всю стену, заполненный от пола до потолка книгами самых разных возрастов. На столике у окна я увидел графин с водой и налил себе два глотка, чтобы выпить, поскольку от внезапной перемены давлений у меня сильно заложило уши.
На книжном стеллаже, почти у самого потолка висели плечики с костюмом цвета «мокрый асфальт» и приколотой к нему запиской: «Вовка, переодевайся!». Я подумал, что, вероятно, это адресовано мне и неспешно стал стягивать с себя одежды, в которые меня щедро облачили в дому равви Иосифа восемь дней назад. То, что висело на плечиках, очень кстати оказалось мне впору. К пиджаку и брюкам прилагалась также и рубашка с галстуком того же цвета. Так что выглядел я очень стильно. Подойдя к окну, я стал рассматривать свое отражение в стекле и обнаружил, что я чудовищно небрит и столь же чудовищно нестрижен. Мне стоило огромных усилий без помощи расчески привести свою скомканную шевелюру в более-менее приличный вид. Единственное, чего я не нашел в комнате отдыха, это обуви. Так что я уселся в кресло и постарался успокоиться.
В кабинете Михаила были слышны голоса. Много голосов. И смех. Конечно, внимательные сотрудники пришли поздравить своего босса. Это было хорошо. Потому что это давало мне необходимую передышку для адаптации к тому темпу и укладу жизни, от которого я уже совершенно отвык. Я снова встал, подошел к книжному стеллажу и выбрал наугад книгу. На случай, если кто-то придет сюда, я буду сидеть в кресле и читать … кстати, что я буду читать? Ага, читать я буду небольшую брошюрку под названием «Геронтология и генетика с точки зрения математики». В списке авторов первой стояла фамилия Михаила. Хорошо. Я снова опустился в кресло, открыл означенную книгу на случайной странице и закрыл глаза. Я очень устал. Очень. … И хорошо, что можно просто посидеть в мягком кресле с закрытыми глазами. … Может быть, мне удастся даже несколько минут вздремнуть. … Все, к чему я столь долго и столь болезненно привыкал, оказалось теперь за две тысячи двести с лишним лет отсюда. … Так просто. … Взяли и в мгновение ока приехали из Аравийских песков прямиком в Исследовательский Центр в отдаленное будущее. … Почему мой друг вытащил меня оттуда только сейчас? … Скольких можно было бы избежать бед, сражений и ненужных смертей. … Как-то глупо все. …
… Видимо, я вздремнул, потому что книга, которую я «читал», выскользнула из моих пальцев на пол, и из нее выглянул кончик белого листка бумаги, который был, очевидно, вложен в эту брошюру. Я поднял книгу и извлек из нее этот листок. Это была короткая записка со словами, адресованными мне: «Володя, пятая полка сверху. Двадцатая книга слева (от дверей в туалет). У тебя есть полчаса, чтобы войти в курс дела. Михаил». И стояла его подпись, которую я прекрасно помнил еще со школьных лет.
… Детальное знание Истории Будущего. Так, кажется, он выразился? Вспоминал я наш недавний разговор с Михаилом. Это именно тот случай. Понял я. Именно тот. Я беру с полки случайную книгу, потому что реально из-за усталости не намереваюсь ничего читать, и обнаруживаю в ней записку, адресованную мне. И писавший ее человек заранее абсолютно точно знал, что мой случайный выбор на множестве из трех сотен книг окажется именно таковым со стопроцентной вероятностью. Он так же знал, что я вздремну, и книга упадет на пол, открывшись на нужной странице, и этот листок меня заинтересует. Он все – все знал. И, очевидно, знает и про все мои, или наши с ним поступки в будущем.
Это было ужасно.
Вот сейчас, понял я, я бы с превеликим удовольствием отправился обратно в прошлое, чтобы затеряться там навсегда. Мне совсем не нравилась такая жизнь, в которой кому-то известен каждый твой вздох. Все это было очень плохо.
Я рассматривал вынутый из книжки листок и не спешил его убирать. Что-то тут было не так. То ли внезапная смена обстановки так на меня подействовала, то ли я уже отвык от напряженной умственной деятельности, но меня не покидало ощущение того, что здесь что-то не так. Я подошел в вешалке, на которой висел тот костюм, что я одел, и взял в руку записку, в которой мне предлагалось переодеться. Почерк тот же. Подпись та же. Даже чернила, или чем там они сейчас пишут, те же. … Я тупо смотрел на оба листка. …
… Тон иной. Вот, что не так. Иной тон, и все тут. Вот здесь мы читаем «Вовка, переодевайся!». И я точно могу сказать только то, что это написано тем человеком, который сейчас в соседней комнете возливает с коллегами. У него соответствующее настроение. Подстать тону этой записки. Это он повесил тут пиджак и все прочее и предложил мне переодеться, зная, что он привезет меня сюда. Потому что он отсюда отправлялся за мной в гости к равви Иосифу. Или не отсюда? Или из Персии, не заезжая сюда? И тогда выходит, что мое возвращение сюда им было запланировано с учетом тех сорока лет, что он безвылазно жил при дворе шаха. Не важно. Не суть. …
… А вот в этой записке тон совсем иной. … Совсем иной тон. Так пишут только тогда, когда хотят о чем-либо предупредить. Причем, намереваются сделать это тайком. Пятая полка сверху, двадцатая книга слева. От кого он маскирует это предупреждение? Не от себя же. Видимо, за ним пристально следят, раз он прибегает к такой маскировке – решил я. Хорошо. Я подошел к стеллажу и, как бы случайно взял двадцатую по счету книгу из пятого стеллажа сверху. Этой книгой оказалась … - ого!, - Ландау и Лифшиц, «Теория Поля». Издание 45-е. Я улыбнулся и ушел с этой книгой в туалет. Надеюсь, никому не взбредет в голову подглядывать за сидящим в туалете человеком.
Устроившись на Белом Камне, я без труда нашел в книге еще один лист бумаги, на котором было написано следующее. «Читай скорее и потом смой в унитазе эту записку. Я не пишу тебе многого не потому, что у меня нет времени, или я куда-то тороплюсь, а потому, что времени нет у тебя. Ровно через пятнадцать секунд после того, как ты прочтешь последнее слово, которое я здесь тебе пишу, в двери туалета постучат. И ты к этому времени должен будешь уже уничтожить эту записку. Суть моей просьбы проста. Ровно через три дня, когда тебя определят на поправку здоровья в мой загородный дом, в четверть пятого пополудни будь на поле для гольфа у самой дальней лунки. Она скрыта от чужих глаз за холмом. Я буду там тебя ждать. Мне очень многое нужно тебе сказать, об очень многом тебя предупредить и о еще большем тебя попросить. Второе, когда выйдешь отсюда к гостям, представься именем Джафар. Джафар аль – Мадани. (Отчеств у иорданцев нет). Ничего более о себе не конкретизируй. И последнее, ни под каким предлогом не сообщай мне – т.е. тому, кто тебя сюда привез и кто сейчас празднует с коллегами, - ни об этой записке, ни о нашей возможной встрече через три дня. Тот человек – не тот, за кого себя выдает. Остальное позже. Рви записку и смывай ее водой. Михаил.» И опять же, стояла его подлинная подпись. Я сосчитал до пятнадцати, лихорадочно разрывая записку на возможно более мелкие части, и именно на пятнадцатом счете в дверь постучал Михаил.
- Ты как там? – Тихо осведомился он.
- Уже выхожу. – Ответил я. После чего смыл воду в раковине унитаза и, убедившись в том, что все клочки бумаги смыты, открыл двери, держа в руках «Теорию Поля».
- Классика жанра! – Сказал Михаил, кинув беглый взгляд на то, что я читал. – Слушай, тебе пора выходить к людям. Я соврал коллегам, представив тебя в качестве специалиста по ядерному программированию. –
- Неплохо было бы еще и мне объяснить, что это такое. –
- Конечно. Позже. В этой области спецов можно пересчитать по пальцам одной руки. И их нет среди тех людей, которые за той дверью. – Он указал на двери, ведущие в кабинет. – Поэтому тебя никто не расколет. Во всяком случае, сразу. –
- Лучше бы сообразил мне какие-нибудь туфли. – Сказал я ему, и он уставился на мои ноги, хлопнув при этом себя по лбу.
- Сейчас, я дам тебе свои! Как я не подумал? – Бурчал он, роясь в самом нижнем ряду книжного стеллажа. – Я держу их тут потому, что ноги у меня уже очень давно болят. Так что, … вот. – Сказал он, подавая мне очень красивые мягкие туфли на молнии, сработанные из войлока. – Вместо валенок. Ношу даже летом. – Продолжал говорить он.
Я влез в эту обувь и понял, что всю жизнь мечтал именно о таких туфлях.
- Имя придумал? – Спросил он меня. На что я кивнул головой. – И? – Поставил он свой вопрос.
- Джафар аль – Мадани. – Ответил я ему.
- Я тебя просил что-нибудь наше … - начал – было он, но я его прервал.
- Во – первых, это имя подходит к моей нынешней внешности. И во – вторых, я уже сросся с Ближним Востоком. … И я прекрасно знаю историю тех мест, и язык.–
- Хорошо. – Ответил мне Михаил, открывая дверь, ведущую к людям в его кабинете. – Вероятно, ты прав. -
Глава 7. Люди.
В его кабинете было совсем немного народу. Всего пятеро, из которых трое были мужчинами средних лет. Была так же там высокая немолодая и очень стройная блондинка, Ольга Сергеевна, секретарша Михаила, и еще одна миниатюрная брюнетка, Галя.
Они все уставились на меня, выходящего вслед за Михаилом из его личных покоев, с любопытством и уважением. Так всегда смотрят люди на незнакомцев, которых следует apriori уважать. Например, на друзей шефа. Я поздоровался, ни к кому персонально не обращаясь, и сразу же сел за стол, на котором была разложена нехитрая закуска к уже початой бутылке водки.
- Разрешите вам представить, Джафар аль – Мадани. – Сказал Михаил. Я при этом встал, отвесив легкий поклон и тут же снова сел. – Редкий в наших краях специалист по ядерному программированию. – Отрекомендовал меня мой друг.
Мне стали задавать какие-то пустые вопросы, на которые я либо просто кивал головой, либо отвечал нечто нейтральное. Мы наливали водку, вкус которой я, как выяснилось, уже совершенно забыл, и все мероприятие превратилось в обычные посиделки. Без неудобств и неловкостей с чьей-либо стороны. В скором времени за быстро закончившейся первой бутылкой последовала вторая, вынутая кем - то из-под стола под общий смех. Я быстро вспомнил про то, как нужно себя вести в коллективе пьющей интеллигенции. Люди, как правило, любят именно выпить и закусить, а весь антураж при этом совершенно вторичен. Мы о чем-то непринужденно болтали с брюнеткой Галей. При этом один из молодых людей косился на меня совсем недружелюбно. А секретарша Михаила, Ольга Сергеевна, столь же недружелюбно косилась на брюнетку Галю. Весь расклад был, как на ладони. Но я, так же понимал и то, что брюнетка Галя кокетничает со мной исключительно с целью позлить своего бой-френда Витю. Это было понятно по отсутствию у нее видимого интереса к моей внешности. В конце-концов меня стало разбирать от выпитого. Я это почувствовал и перестал наливать себе в стопку. Я понимал, что мой организм слишком слаб после всех приключений последних двух недель. И в особенности от Воды Мертвых, которой меня напоил не так давно старик Иосиф, и от которой я пережил клиническую смерть.
Наконец, в какой-то момент времени Михаил сказал.
- Ребята, все, пора за работу. –
Ребята стали убирать со стола объедки, а я понял, что практически уже не стою на ногах.
Когда все покинули кабинет, Михаил, обращаясь ко мне, сказал.
- Молодец. Быстро въезжаешь. –
- Мишаня, - отвечал я ему, - я уже практически скис совсем. Отвези меня куда - нибудь, где нет никого. –
- Обязательно. Как только разберусь с делами и дам указания. – Ответил он. – Посиди тут, а я быстренько пробегу по институту. Нужно, чтобы меня все видели и мне нужно восстановить в памяти все. Один час, не более. Хочешь, приляг на этот диван. –
- Я лучше посижу там. – Сказал я, кивая на комнату отдыха.
- Валяй. – Ответил он и направился к входной двери.
Я вошел в комнату отдыха и запер за собой дверь.
Ничего не меняется, подумал я. Ни люди, ни нравы. Как тогда, когда я попал на званый ужин, в каком же? … Да, кажется в десятом году до нашей эры, также и сейчас, спустя две тысячи двести с лишним лет. … Только тогда мы пили не водку, а ядреный египетский самогон, расположившись табором в окрестностях Александрии, совсем рядом с такими же бандитами, как и мы. У нас были переговоры о разделе территорий, а гнать ядреный египетский самогон их научил я. Они были мне настолько за это благодарны, что разрешили хозяйничать на части своих владений. Это были другие люди по менталитету, по культуре, по языку. Но, Боже мой, в вопросах мужского первенства … да и женского первенства тоже … Ничего не изменилось. Внешность, лоск, обувь на каблуках. … В остальном все то же самое. Те же взгляды и те же страсти. И время это для меня такое же чужое, как и то, откуда меня выдернул Михаил всего лишь полтора часа назад.
Я сидел в кресле и вяло размышлял о том, какого хрена я тут оказался? Как вдруг в дверь, которая вела в мою каморку, постучали, и я узнал голос Ольги Сергеевны
- Джафар, вы здесь? –
- Да. – Тихо ответил я, проклиная навязчивую бабу.
- Мне у вас спросить что-то нужно. - Пропела Ольга Сергеевна низким и очень чистым голосом.
Я понимал, что женщину, последовательно преследующую свою цель, остановить можно только выстрелом вупор! Поэтому я встал и открыл ей дверь.
Я усадил ее в единственное кресло, а сам встал рядом таким образом, чтобы у сидевшей в кресле белокурой, еще не старой и очень неглупой женщины был бы максимально неудобный угол обзора в моем направлении.
- У вас измученный вид, Джафар! – Сказала она, даже не взглянув на меня. – Давно вы знакомы с нашим шефом? –
- Не так, чтобы очень… - начал изворачиваться я.
- Странно. Я никогда раньше о вас не слышала. – Сказала Ольга Сергеевна. – Да и утром вы мимо меня не проходили. -
- Я просто материализовался внутри этого кабинета! - Попытался пошутить я, театрально разведя руками. Театр, однако, не произвел на Ольгу Сергеевну совсем никакого впечатления, и поэтому она задала мне следующий вопрос.
- Вы ведь связаны с ним по работе? Не так ли? –
- Нет. – Ответил я. – Я обучаю его гольфу. … Только это. –
- Вы гольфист? –
- А так же карточный шулер. -
- Джафар? –
- У меня много талантов. –
- ? -
- Н-ну? … Я неплохо музицирую. Когда-то давно пытался красить красками картины, и у меня кое-что получалось. Потом … Потом я долгое время занимался фехтованием и разными видами боевых исскуств. … Далеко отсюда. И очень давно. Это все, естественно, кроме профессии. -
- Ух, ты. – Безо всякого удивления в голосе произнесла Ольга Сергеевна. - И как это вам удалось все успеть. Вы еще такой молодой. –
- Ольга Сергеевна, вы, вероятно, хотите у меня что-то узнать, важное для вас. – Оборвал ее я. - Я весь внимание. -
- Как вы прямы, Джафар! … Да. Вы свободны … сегодня вечером? –
- Прямота – моя слабость. Уж простите грубияна! -
- ? -
- ? -
- ??? -
- Увы! – Ответил я. - Мельх ... Михаил Львович привез меня в ваш институт исключительно с целью поправить мое сильно пошатнувшееся здоровье. Так что какое-то время меня будут обследовать и лечить. Здесь, у вас. … А вообще, я свободен. В смысле, что когда-то давно я был женат. … Это было давно и очень далеко отсюда. … Очень далеко. И у меня есть взрослый сын. И взрослая дочь. Тоже очень далеко. –
- Откуда вы приехали, Джафар? - Ольга Сергеевна произнесла свой очередной вопрос, а у меня похолодело внутри. - В смысле, откуда вас привез к нам наш шеф? -
- Из места, где люди живут весьма патриархально! - Солгал я, не моргнув и глазом.
Ольга Сергеевна какое-то время просто сидела без движений, не говоря ни слова, и я понял, что в этот момент она приняла насчет меня какой-то важный вывод.
- Вероятно, вам одиноко. – Резюмировала моя собеседница. И эти ее слова прозвучали, как приговор. - Чехов сказал, что одинокому - везде пустыня! – Добавила она.
Затем Ольга Сергеевна поднялась из кресла и неспешной походкой продефилировала к двери в кабинет, демонстрируя мне свои красивые бедра, обтянутые слишком узкой юбкой.
- Не исчезайте, Джафар. – Сказала она мне, выходя из комнаты отдыха. – Я бы очень хотела видеть вас … вне этих стен! -
Я ничего ей не ответил. Я просто не знал, что еще я мог бы ей сказать, о чем бы она не догадалась сама? До Ольги Сергеевны, в прошлой своей жизни, я не встречал секретарш, свободно цитирующих Чехова. Это подкупало. Откровенная, очень красивая и умная женщина. Она узнала все, что хотела, и, по-видимому, мои ответы ее вполне устроили. Раз я никуда не уезжаю, и, более того, остаюсь тут на лечение. … «Одинокому – везде пустыня!» Как это верно, блин! Как верно!
Боже, как меня все это достало! …
Я плюхнулся в кресло и до прихода Михаила просидел в нем с закрытыми глазами, переворачивая день за днем всю свою неудавшуюся жизнь, наполненную как никем не заполненным одиночеством, так и самыми разными пустынями.
Я не знал, как мне быть в отношениях с Михаилом после той записки от него же, которую он же подсунул мне так ловко. … Втайне от себя же. … Можно, конечно, ни о чем не думать, а просто подождать три дня и переговорить с ним у дальней лунки на его же поле для гольфа. … Можно. … Но, я привык упреждать события. Мы прибыли сюда по гиперссылке – рассуждал я. Дело это для него, как я понял, совершенно обыденное – шляться по галактике, не затрачивая на это ни энергии, ни времени. А так же по разным временам и местам на нашей планете. Теперь у него Большие Нули, как прогулочный транспорт! … С его же слов. И у него есть в этом деле товарищи, поскольку он оговорился, что тот якорь, в Аравийских песках в десятом году нашей эры устанавливал не он. То есть, - размышлял я, - они ведут какую-то планомерную деятельность. Именно планомерную. А поэтому у него должны вестись какие-нибудь записи. У него должны быть какие-нибудь расчеты, наподобие того листочка, с которого он старательно срисовывал данные в прибор ГС-5. И определенно, это все должно храниться здесь, в его кабинете. Он отсюда исчезает и сюда же потом возвращается. Опять же, очень велика вероятность того, что и его товарищи, завязанные в этом деле, так же должны быть у него под рукой. Всегда рядом. Вряд ли это может быть Ольга Сергеевна. Уж слишком она женственна. Всего скорее, это кто-нибудь из молодых мужичков. Например, из тех, кто был сегодня рядом с ним. Кто из них смотрел на меня совершенно безо всякого интереса – тот и является его сотрудником. Поскольку его не должно удивлять появление у престарелого шефа молодого «друга» в моем лице, возникшего ниоткуда в запертом изнутри кабинете. Я видел их лица. Я проследил их реакции на меня. Этим требованиям вполне соответствовал один из них, Ильдар. Спортивный, немногословный, никак себя не обозначающий в коллективе. Он сидел и на меня совсем не пялился, в отличие от всех остальных. Он даже водку почти не пил. Про женщин я не говорю. Михаил никогда не доверит ни одного важного дела дамочке на каблуках и с постельными мыслями в белокурой голове. Посылать в прошлое установить там якорь гиперссылки можно только очень дисциплинированного и обученного бойца. Дамочки с маникюром для этого не годятся. Ни Витя, ни Валера для этого тоже не годятся. Слишком эмоциональны. Витя ревнив. Такого можно вывести из равновесия простым взглядом в сторону его женщины. Валера любит выпить. Значит, это Ильдар. И я не удивлюсь, если Ильдар окажется также телохранителем Михаила. Он по своим физическим данным вполне для этого годен.
Теперь о том, что мне нужно самому. Вне зависимости от того, как будут складываться у меня отношения с Михаилом, вне зависимости от всяких там соплей, типа старинной дружбы, я должен иметь возможность самостоятельного перемещения куда угодно. В любой момент времени. Для этого, конечно, наилучшим образом подошел бы прибор ГС-5. Но, этот ящик мне незаметно не похитить. Придется думать о каком-нибудь ином варианте. Да. Сейчас для этого у меня еще слишком мало информации. Я сюда должен буду вернуться позже, тайно от Михаила, используя для этого в качестве отмычки Ольгу Сергеевну, которая на меня откровенно запала. Я буду искать здесь данные или что-либо еще, что смогло бы дать мне возможность самостоятельного решения вопроса о перемещениях в пространстве и времени. … Он сказал, что первый свой Большой Нуль он склеил из бумаги прямо у себя в кабинете. Вероятно, у него где-то здесь имеется описание этой несложной технологии. Это тоже следует поискать. … И куда, в конце концов, исчезли все компьютеры? Ведь я не нашел в кабинете крупнейшего ученого своего времени ничего, что хотя бы отдаленно напоминало мне вычислительное устройство?
Я продолжал сидеть в кресле, раскладывая по полочкам всю информацию, которой я обладал на данный момент времени, когда услышал, что в кабинет вернулся Михаил.
- Пошли. Нам пора. – Сказал Михаил, как только появился на пороге своего кабинета. Он закрыл за собой дверь и сказал. – Ну, как она тебе? –
- Кто? - «Не понял» я.
- Ольга. -
Я пожал плечами и сказал с подчеркнуто равнодушным голосом
- Умна и красива, что достаточно необычно в сочетании с ее профессией. -
- Осторожнее с ней. – Предупредил он. Она падка на иностранцев. Особенно, на горячих арабских скакунов. Типа вас, Джафар. Но, на Ольге Сергеевне уже многие обломали зубы. –
- Я так и понял. – Ответил я, и мы вышли из кабинета Михаила в просторную секретарскую, где Ольга Сергеевна над чем-то усердно трудилась, делая при этом вид, что ей глубоко безразлично наше присутствие.
- Оленька, не забудьте то, о чем я вас попросил. – Обронил Михаил, проходя мимо ее стола.
- Мы вас еще когда-нибудь увидим? – Бросила она ему вслед?
- Вероятно, завтра утром. – Ответил он. А я, шедший за ним вслед, сказал ей шепотом, немного наклоняясь вперед
- Урид ахабб’а! -
И услышал в ответ.
- Джафарчик. -
Когда мы покинули бесконечные коридоры и переходы Исследовательского Центра Геронтологии и Генетики, тысячекратно раскланявшись огромному количеству встретившихся на нашем пути сотрудников, Михаил, хранивший до этого молчание, спросил
- Ты это серьезно? -
- Конечно. – Сказал я, понимая его вопрос относительно моей последней реплики, «нечаянно» вложенной в уши Ольги Сергеевны. – Абсолютно серьезно. Я уже давно никого не любил. И теперь я просто хочу вспомнить, что это такое. –
- Интересная идея. – Сказал он, махнув рукой какому-то человеку, стоящему вдалеке от нас, на противоположной стороне площади перед входом в институт. И пока тот переходил площадь, направляясь к нам, Михаил мне сказал следующее.
- Хочу, чтобы вы поняли, Джафарчик. - Вновь сказал он. - Ольга – это уникальная помесь очень редких и столь же опасных экзотических тварей – нечто среднее между Сфинксом, Драконом и лучшими представителями Гомо Сапиенс. ... Когда я ее встретил, то долгое время был уверен в том, что такое существо где-то специально генетически выводили. … Никогда не ввязывайся с ней в споры. Ее нельзя переговорить ни по какому вопросу. Ей так же нельзя врать и вводить ее в заблуждение. У нее четыре диплома в очень разных науках. И огромный жизненный опыт. Она тебя расколет не хуже равви Иосифа, если только почует запашок вранья. Она … кажется молодой, ну, … во всяком случае, не старой. На самом деле она ровесница тебе по фактически прожитому времени. И хотя она никогда во времени не путешествовала. … Ты сильно помолодел, перемещаясь в своем первом Большом Нуле в прошлое, как и я, а она … в общем, она одна из тех добровольцев, кто на себе испытывал действие нашего прибора. Я потом тебе расскажу. Потому что там тема касается как раз ядерного программирования. Мы тестируем действие на человека антиэнтропийного потока, который омолаживает организм, заставляя некоторые необратимые процессы течь в прямо противоположную сторону относительно нормального хода вещей, не обращая при этом хода времени, и … -
- не удаляйся в дебри –
- … Да. В общем, будь с ней аккуратен. И если тебе придется ее, ... кхм … любить, … помни, что ей уже … за шестьдесят. –
- Удивительно, как просто можно все обгадить. – Ответил я ему. – И, кстати, мне, горячему арабскому скакуну, тоже уже за шестьдесят. Хотя я выгляжу на сорок. Может, ты ревнуешь? –
- Воло… Джафар, - сказал он мне, - я уже не интересуюсь женщинами так давно, что за это время на Земле успел растаять последний гигантский ледник. Мне это все абсолютно «до лампочки». –
- А как же твой гарем там, в прошлом? – Я кивнул головой влево.
- Положен по статусу. –Тут же ответил Михаил. - Мне всегда было жаль тех несчастных девушек и женщин из моего гарема, что им достался такой старый индюк. … Поэтому к ним похаживали те из моих тамошних друзей, в чьих политических услугах я так или иначе был заинтересован. … Разумеется, инкогнито. … Можно сказать, что к своему гарему у меня отношение было совсем не персидское. Скорее, современное европейское. И я бы не приобрел на Среднем Востоке той поры такого влияния, если бы мои женщины не были бы такими красивыми. –
- Согласись, как-то это не хорошо. – Сказал я.
- Нравственность очень сильно зависит от исторического периода времени и географии. – Ответил он, не моргнув глазом.
Человеком, который подошел к нам, как я и думал, оказался Ильдар. А мне стало очень приятно на душе от того, что я, как оказывается, еще не утратил способности к тонкому и точному анализу внезапно возникающих ситуаций. Проблема, однако, - думал я, пока Ильдар по просьбе Михаила подгонял нам гиромобиль, - проблема в том, что с Михаилом мне все равно не тягаться ни в скорости реакции на события, ни в глубине анализа. Опыт и знания тысячелетий. Вот, каково его преимущество. И даже тогда, когда мы были детьми, он опережал всех одноклассников по практически любому вопросу. Как-то летом, на каникулах, классе в седьмом, мы шли одной из тихих улиц нашего города, и к нам подошла какая-то незнакомая нам женщина, старше нас на два поколения и, обращаясь к Михаилу, спросила его, тот ли он мальчик, который делает переводы с немецкого? В ответ на его утвердительный ответ, она попросила его кое-что для нее перевести … за шоколадку. Кстати, в школе мы учили английский. А в другой раз, уже классе в девятом, мы решили купить закуски к имеющейся у нас выпивке, и для этого в каком-то гастрономе взяли всего поровну - плавленные сырки и два бутерброда с селедкой. "С вас восемьдесят девять копеек." Сказала нам кассирша, когда мы принесли ей то, что взяли. "Этого не может быть. Вы ошиблись." Ответил ей Михаил, не моргнув глазом. И на недоумение кассирши сказал: "Число должно быть четным." И таков он был во всем остальном. Поэтому я подумал о том, что для того, чтобы мне узнать, с кем я сейчас реально имею дело, нужно его протестировать. Нужно будет создать ситуацию, вынуждающую его поступить эвристически. Безобидную ситуацию. И, желательно, чужими руками.
Глава 8. Обретение утраченного.
"Величайшая свобода из всех, когда-либо достигнутых Человечеством, это свобода выбора жизни в том Историческом Периоде времени, который не только наиболее подходит человеку с точки зрения устройства его психики, но и просто желанен им!"
(Из Нобелевской Лекции уважаемого Михаила Львовича "Гиперссылки в пространстве-времени: шаг в бессмертие". Берн. 2295 г)
Наша машина почти бесшумно катила по пустынной лесной дороге.
Михаил опять дремал, сидя на сиденье рядом с водителем Ильдаром, а я, приютившись на заднем сиденье, просто смотрел в окно. После всех приключений последних двадцати лет и в особенности после столь насыщенной событиями последней недели, я был опустошен.
«Как мне быть в отношениях с Михаилом? Почему он меня предупредил о том, что одна из его временных фаз может быть для меня опасна?» - В сотый раз спрашивал я самого себя. Эта записка, столь неожиданно найденная мною в библиотеке его кабинета, окончательно изгадила мне настроение! В памяти моей так же висела и фраза равви Иосифа о том, что «…тот человек, которого вы все еще называете своим другом, вполне может оказаться не тем, за кого себя выдает». Чувства мои в настоящий момент времени были противоречивыми. Мне было жаль, что я не могу вернуться в свое время. Мне было жаль, что Михаил выдернул меня из прошлого, где я прожил не мало, как я понял сейчас, совсем не плохих лет. И мне было еще более жаль того, что теперь на меня свалилась суета и хлопоты этого, нового для меня мира, который я совершенно не знал и, если честно, не испытывал никакого желания узнавать. Почему-то я чувствовал, что та правда, которую мне предстояло так или иначе узнать о будущем, в котором я внезапно очутился, меня не обрадует. Я нигде не хотел быть, кроме … нет, даже не знаю. Ладно. Чего зря ломать голову?
Следуя к загородному дому Михаила, мы трижды останавливались на специальных станциях, аналогах заправочных, для того, чтобы раскрутить маховик в нашем гиромобиле и продолжать движение. Как я понял позднее, добыча углеводородов в этом времени была под запретом. А существующие гиромобили пополняли кинетическую энергию маховика на специальных станциях, где маховик разгонялся от электродвигателя.
Часа через два небыстрого движения по трассе мы, наконец, прибыли в резиденцию Михаила. Его дом был большим и приземистым. Одноэтажным, но с множеством комнат. Плоская крыша усугубляла отличие этого строения от традиционных русских домов, и это все неожиданно напомнило мне о доме равви Иосифа, который я покинул каких-нибудь шесть часов назад.
«Крыша представляет из себя солнечную батарею.» Пояснил мне Михаил, когда я задал ему вопрос о такой не русской архитектуре.
Примерно с полчаса я просто ходил по дому Михаила и рассматривал его убранство.
- Эклектичо. – Заметил я на его вопрос о том, как я нахожу его жилище. В самом деле, у него было понемногу всего из разных эпох земной цивилизации. Столько всевозможных предметов культуры хватило бы для вполне приличного музея.
- Это не все, что у меня имеется в наличии. – Сказал он мне. Но я и сам это понимал.
- Сейчас я покажу тебе твою комнату. Там ты будешь жить все время, пока гостишь у меня. – Сказал он мне и провел коридорами в самый конец дома, в помещение, оборудованное множеством различных приборов. Стояла там и кровать образца пятидесятых годов двадцатого века, с никелированными шишечками. И она мне очень понравилась. Повеяло такой знакомой стариной.
- Здесь тебя будут лечить все то время, пока ты будешь находиться в этом помещении. –
- Кто? – Задал я вопрос.
- Вот эти приборы. – Ответил Михаил, указав рукой в сторону приборов, которыми была уставлена эта комната. – Их только нужно включить. Полная дистанционная диагностика организма. Целевое воздействие на те органы, которые нуждаются в корректировке работы. Плюс премиум аккаунт. – Заявил он, указывая на некий ящик. – Это то, о чем я тебе говорил, и то, над чем трудится весь наш институт. Самое приоритетное направление: энтропоинвертор. В поле его действия ты будешь молодеть! –
- Мой респект. – Ответил я ему. - Мне это совсем бы не помешало. –
- Это все проверено и абсолютно безопасно. Пример – Ольга. – Сказал Михаил. И добавил. – Располагайся. Когда надумаешь включить терапию, просто переведи вот этот рубильник в верхнее положение. И все. Когда захочешь прекратить лечение, все повтори в обратном порядке. Да, и еще. На ночь лучше отключай. –
- А то что? – Поинтересовался я.
- Бабы голые сниться начнут! – Пошутил он, и мы засмеялись.
- В остальном весь мой дом тебе абсолютно доступен. Без каких-либо запретов. -
- А если я, к примеру, случайно наткнусь на что-нибудь личное? – Спросил я.
- У меня здесь нет ничего настолько личного, чтобы это нужно было скрывать от человека, которого я собираюсь по возможности быстрее адаптировать к его миссии.- Он смотрел мне в глаза.
- Именно, к чему? – Задал я ему прямой вопрос.
- К тому, чем занимался я всю свою жизнь. – Ответил Михаил. – К поддержанию порядка во всех населенных эпохах. … К … В общем, я тебе позже все расскажу подробно. Сейчас от тебя требуется только одно – поправить твое здоровье. Поскольку та работа, на которую ты будешь поставлен, потребует от тебя всех сил на интервале времени неопределенной величины. Сейчас ты себя измотал так, что близок к физической кончине. Ты уже пережил клиническую смерть и много чего у тебя, видимо, не в порядке. Здесь, в этой комнате, ты восстанешь, как феникс. Ну, а дальше, … там посмотрим, с чего нам начинать. –
- А если я откажусь? –
- Никто еще не отказывался от возможности путешествий по разным временам и, что очень важно, по разным пространствам. Таких еще не было. – Сказал он мне, и я еще не понимал, как мне отнестись к такому предложению. Мишель стоял и внимательно озирал комнату. Так же, как и все те помещения своего дома, которые мы с ним обошли до этого. Это было поведение человека, уже собравшегося куда-то надолго уйти и поэтому проверявшего, все ли в порядке.
- Когда мы с тобой снова сможем потолковать? Мне еще многое нужно от тебя узнать. - Сказал я, глядя, как он торопится. Он пожал плечами и ответил.
- Думаю, сегодня вечером я еще буду здесь. -
- Мне только так кажется, или ты и впрямь не принимаешь самостоятельно никаких решений относительно себя? -
- Тебе не удастся выманить меня на ссору, пытаясь внушить мне мою незначительность и играть на моем тщеславии, с целью выудить из меня некие откровения, которых ты так жаждешь! - Совершенно спокойно парировал он, и я понял, что мой пробный камешек относительно разных мелких провокаций пролетел мимо цели. Мишель был готов. Готов ко всему. Именно в тот момент я и понял смысл его же предостережения относительно себя. И смысл был в том, что невозможно ни в чем переиграть человека, прожившего девяносто тысяч лет, бывшего всем, кем только можно - от раба до Императора и знающего все обо всем. По сути, он и был, собственно Историей этого мира. Поэтому, все, что тебе оставалось, это тихо подчиняться и молить Бога о том, чтобы он не предпринял в отношении тебя каких нибудь силовых мер. Мне даже думать об этом не хотелось. - А вечером нас ожидает ужин при свечах у камина в гостиной с прекрасным вискарем и ... Кстати, что бы ты предпочел на ужин? - Он как ни в чем ни бывало задал мне вопрос.
- Ольгу Сергеевну. - Попытался пошутить я, но он развернулся и вышел из комнаты.
Целый день я, как неприкаянный, бродил по имению Михаила и прилегающим территориям, осваиваясь в новом времени. Это все было очень тяжело ментально - столь разительная смена событий, мест, людей, культуры и всего остального. При этом меня быстро сморило в виду моей болезненной слабости, и я после пары часов гуляния просто уснул в старом гамаке, висящем между двух яблонь. Проспал я, видимо, большую часть дня, поскольку по пробуждении ощутил просто зверский голод. И поэтому поспешил в дом. Михаил уже провожал к воротам каких-то людей и как только закончил свои дела, сказал, что это надомные повара, приглашенные им для организации ужина и еды для меня на ближайшие три дня.
- Разносолов не обещаю, поскольку ты, все же, на диете. Хоть и не строгой! - Прокомментировал он результаты своей заботы обо мне. Мы вошли в гостиную и я увидел стол, на котором стояло несколько испускающих пар старинных посудин и в центре стола она - бутылочка "Белой Лошади"!
- Обещанный мною ужин и виски! -
Примерно через полчаса, когда мы вдоволь насытились, а наши мозги уже "поплыли" от выпитого, наш разговор как-то сам собой перешел к теме моего - как считал Михаил - предназначения стать Хранителем Истории. Вместо него. Мы много и жарко спорили и я при этом всячески желал отвертеться от столь лестного и даже уникального предложения, не привлекавшего меня ни в малейшей степни! Меня до глубины души раздражал сам факт того, что люди стали использовать само Время, как еще один из способов удовлетворения своих прихотей! Я снова и снова во время нашей беседы пытался отстоять ту точку зрения, что перемещения в Прошлое чреваты изменением Истории, возникновением неких параллельных Реальностей. Но спорить с создателем самой теории перемещений во времени я, естественно, не мог! И вот, наконец, Михаил стал открывать карты.
- Открою тебе секрет! – Начал он. - Если говорить о событиях некардинальных, то Будущее, о котором ты так печешься, вообще изменить нельзя! –
- То есть как это нельзя? - Попытался я вставить слово. - Я полагал, что мы живем в мире, где царит причинность? Причем, причинность в смысле Бредбери. … Во всяком случае, та физика, которую я учил в ВУЗе, предполагает именно такое, каузальное мироустройство! -
- Говоря о Бредбери, ты, конечно, имеешь в виду так называемый «эффект бабочки»? – Улыбнулся Михаил. - Чушь! При всем моем уважении к классикам! – Он театрально приложил руку к сердцу. – Старина Бредбери не знал о многом из того, о чем пытался рассуждать. ... Ну, раздавишь ты бабочку в Триасовом периоде, ну и что? Другая бабочка опылит цветы вместо той, погибшей. Или, к примеру, ты вот. Прибыл сюда из будущего. - Он ткнул пальцем в фотографию высокого разрешения, на которой были запечатлены мы с Рахом, деловито копающиеся в чьих-то чужих шмотках на фоне двух верблюдов и ненавистного мною Аравийского песка . О том, кто сделал эту фотографию, я даже не мог и предположить! - Ты полагаешь, что твои поступки здесь могут как-то повлиять на ход Истории? Скажу тебе одну приятную для тебя новость. Никак и никоим образом не могут повлиять. Потому что, если бы твое пребывание здесь на самом деле изменило ход Истории, - он продолжал методично постукивать пальцем по фотографии на стене, - то в том времени, из которого ты прибыл сюда, в прошлое, почти наверняка не было бы тебя. И таким образом ты бы сюда не прибыл. Но, поскольку ты, все-таки, здесь, я полагаю, что Истории ровным счетом наплевать на то, что ты тут и на то, что ты вытворял тут целых двадцать лет, положив кучу народу! … История ... она более всего напоминает мне … м-м-м ... колхоз советского периода! – Продолжал Михаил, отойдя от фотографии на стене и начиная прохаживаться по комнате. - Вот, к примеру, подошло время сажать картошку, а ты заболел. Ну и что? Кто-нибудь другой сядет на сеялку и поедет по полю сажать долбаную картошку. И она будет посажена, а план будет выполнен. Потому что будучи членом советского колхоза нельзя не выполнить план! Так же и с Историей. Есть План, который нам дан свыше и который называется Историей. И он, поверь мне, будет выполнен обязательно! Не мной, так тобой. Или же кем-то еще! –
- Постой. – Прервал его я. – Ну, а как же тогда с тезисом о том, что историю творят поступки людей? Ведь мы, по большому счету, поступаем свободно? – Я прошелся по комнате в сторону окна. – В конце концов, я могу поступить как-то иначе в какой-то момент времени, и изменить … -
- Что изменить? –
- Ну, … что-то в мире изменить? –
- Нихрена ты не можешь изменить! – Сказал Михаил. – Вся история уже построена в Божественном плане Самим Творцом, с учетом всех поступков всех людей! Как живущих, так и тех, которые еще не родились. И состоит она из прочно забитых свай, во времени и пространстве, которые мы называем Кардинальными Событиями, или упрощенно, Кардиналями. И вот их никто не в силах изменить. А нам всем остается разная историческая шелуха, типа, карьер, глупых бытовых баталий и всего прочего, что наслаивается на забитые сваи и выстраивает здание целиком. ... Так что в классическом кино, где кто-то не помню уже кто, поехал в прошлое убивать Гитлера в колыбели, если бы это кто-то решился предпринять, то его тут же завернули бы обратно. Вкупе с такой карой, по сравнению с которой ад покажется курортом для поправки здоровья! –
- Но, тогда получается, что Свобода Воли – это вымысел философов? – Возразил я.
- Отнюдь! – Ответил Михаил. – Не вымысел. Ты все время поступаешь совершенно свободно и свою жизнь выстраиваешь совершенно самостоятельно, не касаясь, как я уже сказал, Кардиналей. В том-то вся прелесть! Бог просто провидит твои поступки в будущем. Он знает, как ты поступишь по самому пустячному вопросику. Знает абсолютно точно. И при этом, в любой момент решение ты принимаешь сам и абсолютно свободно! Так-то вот, дорогой мой философ! И я тебе скажу больше. Бог так дорожит свободой воли человека не только потому, что любит в нас Свой Образ, а еще и потому, что насилие над человеком со стороны, вынуждает этого человека поступать не в соответствии с его собственным выбором, а вопреки ему! Насилие над тобой подчиняет тебя свободному выбору насильника, и, таким образом, вмешивается в ход вещей, предусмотренных Богом в качестве наилучшего сценария событий. Меняет наилучший сценарий. Насилие – это именно то, что способно изменить Божественный План. … Вот почему кротость и смирение - это благодетели. А непокорство и своеволие - грех! И вот здесь-то мы как раз и подходим к так называемым, кардинальным событиям. Они всегда соответствуют тому, что в советских вузах называлось «Роль личности в Истории». Вмешательство сильной личности – всегда сопряжено с насилием! Всегда! Это - аксиома! Впрочем, и это вмешательство Богом провидимо во времени и уже учтено. Ведь это Он выставляет Кардинали Истории через послушных посредников, не творя при этом ни единого зла! Ибо Насилие и зло, связанное с ним, есть акт свободной воли насильника, но не Бога! … - Он развел руками. – А если насильником оказывается какой-нибудь очень вялый тип, то тогда, как сказано в Писании "И ожесточил Бог сердце фараона!" – Он стоял и смеялся, наблюдая за тем, с каким трудом все эти мысли проникают в кору моего головного мозга. Потом плеснул еще нам в стаканы по глоточку такого живительного виски, взял свой стакан и отошел вглубь комнаты, поближе к камину. Тихо потрескивали дрова и попахивало дымом. По видимому, камин у него не протапливался очень долгое время.
- Так не честно! – Сказал я после нескольких минут молчаливых размышлений – для чего, все-таки, я … мы здесь … ? … и вообще, в чем смысл моей нынешней биографии? … Меня именно это достает более всего! Я не могу жить без цели, которую можно выставить на максимальный срок! –
- Спросишь сам. – Ответил Михаил. – И причем, скоро. Лет каких-нибудь двадцать с небольшим. –
- Мне предстоит умереть через двадцать лет? – задал я ему вопрос.
- Нет. – Просто ответил он. – Но, ты будешь иметь возможность поговорить с Творцом вселенной о том, о чем пожелаешь. То время, куда мы с тобой вскоре должны будем вернуться, а именно, в момент перехода по гиперссылке сюда, оно выгодно отличается от всех иных времен именно тем, что в нем можно встретиться с Богом, говорить с Ним, общаться … Там для того, чтобы встретиться с Богом и решить все свои вопросы, совсем необязательно … –
- Мишаня! – Перебил я его. – Я уже почти забыл то, что составляет ядро моих убеждений. Я – человек глубоко неверующий. И ты это знаешь. … Весь наш разговор о Божественном плане и все такое в этом роде … Я это считаю чисто теоретическими рассуждениями. Не более. Я … я не верю в Бога. Вот и весь сказ. –
- Даже после твоего рассказа о том, что ты переживал, видел и слышал, будучи вне тела? -
- И после этого в особенности! - Отвечал я. - Мало ли какие процессы происходят в мозгу умершего человека?! ... Нет никаких доказательств! -
Михаил слушал меня, не предпринимая попыток как-либо перебить. И я, поэтому продолжал.
- Я не верю в Бога по многим причинам, из которых могу так вот сразу назвать несколько. … Первая причина – это то, что у разных людей и разных народов очень разные боги. Я над этим долго размышлял, и полагаю, что если бы во вселенной, в самом деле, главенствовал Единый Бог, и, исходя из того, что все люди принципиально ничем друг от друга не отличаются, то рано или поздно, при очень тесном, взаимном проникновении культур друг в друга, все верования свелись бы к одной, истиной вере в Единого Истинного Бога. Вместо этого, напротив мы видим усиление религиозных противоречий с течением времени. Второе. … Если Он есть, то почему Он мне никогда не помогал? Когда я взывал к нему. Ты не знаешь … Когда я там очутился, в глубине Сахары, с рыбными консервами и одной бутылкой воды, то Бог – это было вообще все, что у меня было так сказать, с собой. Почему Он мне не помог? Какие-то парни из далекого будущего подставили к моей спине крышку от бочки огурцов, чтобы один из моих врагов меня не прикончил. Но … я просил не их. Я просил Бога спасти меня. И что? Ты меня спас, послав за мной своих людей. Почему-то, не Он. Он тебе это приказывал? Уверен, что нет. Сколько раз я к Нему взывал! И ни разу, я подчеркиваю, ни единого разу, я не был услышан. … - Я проглотил свой виски одним большим глотком и продолжал. - И, наконец, Бог, в которого так веришь ты и такие же циники как ты, точно не есть Любовь. Все люди, с которыми я когда-либо общался в обоих моих жизнях, они своим существованием этот постулат опровергают начисто! Даже самые лучшие люди! Я бы сказал, что в любом времени люди живут в мире, в котором Бог есть Нелюбовь. И это еще очень нежно сказано. … Священное Писание? Да. Я читал эту книжку, что мне папа подарил, когда я с женой посетил его в монастыре. … Интересно, но … всякий раз, когда я брал эту книгу в руки, мне почему-то нестерпимо хотелось ее забросить куда-нибудь в угол! Я … она меня невыносимо раздражала. Моралистика. Нравоучения. Причем, безапелляционные. То нельзя, это нельзя! А, уж, насчет персонажей! … Те люди, которые там описываются, просто не могли бы выжить в том мире, в который они помещены автором. … А эти слова! "Ибо так говорит Господь! ... " Эту сакральную фразу я вообще на дух не выношу! Кому он говорит? Где свидетели, которые способны подтвердить? Я, конечно, из уважения к твоим религиозным чувствам, не буду говорить более честно о том, что я думаю о Священном Писании. Просто … на мой взгляд, это все - полная хрень! -
Он смотрел на меня довольно долго, без каких либо эмоций на лице, а потом сказал.
- Вот смотрю я на тебя и удивляюсь. Как может столь светлая голова, как твоя, принадлежать столь близорукой душе? Ты не видишь дальше своего носа, несмотря на то, что твой могучий интеллект смог додуматься до геометрии Больших Нулей! -
- Не пытайся сотворить со мной то же самое, что не получилось у меня сотворить с тобой! А именно, не пытайся манипулировать моим сознанием при помощи банальной лести! - Парировал я.
- Да ты жил с Богом целую неделю бок-о-бок! - Чуть не заорал он. - Как до тебя не дошло?! Ведь ты читал Священное Писание, которое тебе твой старик подарил? … Пусть невнимательно и из чистого любопытства, но, ведь, читал же! И он сам … твой отец, он писал тебе в письмах многое из того, что ты вполне мог бы узнать, увидев все сам воочию там, в имении Равви Иосифа! И он … -
- Стоп!!! – Выпалил я. – Ты не читал писем моего отца, адресованных мне! Их никто и никогда не читал, кроме меня! –
- Володя, - сказал мне мой друг, - письма твоего отца я читаю и перечитываю каждый день, когда живу здесь, в этом доме. Они адресованы и мне тоже. Всем людям. Это урок … -
- Письма моего отца?! - Рявкнул я, и Михаил даже вздрогнул от неожиданности. – Они … п ... похоронены в Матери Песков! В десятом году нашей эры! В месте, о котором вообще никто не знает! – Я кипел. Михаил коснулся того, чего не должен был касаться. Это была та моя тихая заводь, где я скрывался от всего вне меня. А он нагло всколомутил в ней воду! Письма ... Мне хотелось зарыдать снова, как тогда в пустыне, две с небольшим недели назад, после того, как я разуверился в их поисках. ...
В ответ на этот мой крик он только со вздохом покачал головой, отпирая ключом, извлеченным из кармана, верхний ящик своего письменного стола и извлек из него кожаную сумку, которую я не мог не узнать. Это была она, та самая сумка, которая всегда была со мной, и которую я похоронил под основанием Огромной Дюны, нечаянно вызвав лавину песка. Я смотрел и не верил своим глазам! Я протянул руку и взял у него столь дорогую для меня вещь? –
- Как? … Каким образом она у тебя? – Едва смог выговорить я сквозь остановившееся дыхание.
- Да, да! Это она самая и есть. – Ответил Михаил. – Хотел тебя порадовать в этом времени. Мои люди – сотня очень крепких ребят из Персии - срыли половину дюны. На это ушло несколько долбаных дней. Пока до одного из моих подчиненных не дошло, что когда фронт дюны рухнул вниз, все то, что лежало у ее основания, просто могло быть сдуто потоком воздуха в сторону Жидких Песков. … И мы потратили еще одну долбаную неделю истошных поисков, пока не помню уже кто из нас, все же не обнаружил то, что мы так упорно искали! … Мы вывозили просеянный песок, эту гадкую песчаную пудру, самосвалами далеко от места поисков. -
- Самосвалами?! –
- Да, да, ты не ослышался. Мне пришлось перебросить по гиперссылке туда два очень мощных, стотонных, атомных самосвала-самопогрузчика из современного Алжира. Блин, это была адова работа! … Мне было тяжелее только на строительстве подземного водовода под Иерусалимом … при царе этом … блин, забыл уже. Хрен его знает! Не помню, при каком царе! –
- Мишаня, - тихо сказал я ему, - ты проклятая, гнусная сволочь! … Я так тебе благодарен! … Я уже смирился с этой потерей. – Я указал на сумку. – Это было … больше двух недель назад! -
- Для тебя. – Ответил Михаил. – Я эти письма читаю уже много лет. … И не перестаю удивляться тому, как светел может быть ум человека, заполненный чистой молитвой! -
- Скажу тебе честно, - сказал я, - что каждый раз, когда ты меня чем-то радуешь, мне нестерпимо хочется тебя прибить! –
- Охотно верю. – Сказал он мне в ответ. – Хотя, должен заметить, если тебя это хоть немного успокоит, что мне в жизни приходилось делать вещи значительно более гнусные, чем чтение чужой почты! –
- Охотно верю! – Вторил я ему.
Кажется, что именно в этот момент времени мы, наконец, и восстановили между собой понимание, которое всегда между нами было в те дни, когда мы еще были ровесниками. ...
Следующий день моего пребывания в доме Михаила был как две капли воды похож на первый. Я маялся весь день от скуки, из-за того, что у меня не получалось почувствовать себя "своим" в новом времени, ощутить это новое для меня время, как свое родное. Адаптация и в самом деле проходила очень тяжело. Я не знал чем себя занять, ходил по дому, гулял на территории, валялся в гамаке. ... При этом мой мозг не рожал совсем никаких мыслей! Тупое это состояние раздражало до крайности! Все эти скачки во времени. ... Впрочем, само время тут ни при чем. Я никак не мог устроиться поудобнее в новой для меня культуре. Мое состояние более всего походило на состояние мужика на лошади с картины Васнецова "Витязь на распутье", который пялится на путевой камень и не знает, что ему предпринять. Что ни выбери - одно хуже другого! При этом у него хотя бы выбор был обозначен: налево пойдешь, коня потеряешь и все равно сдохнешь. Направо пойдешь, наступишь на чей-то высохший череп. А прямо пойдешь - вообще о камень убьешься! В моей же ситуации на камне даже ничего и написано не было. А только лишь лежало рядом зубило и молоток. Пиши сам свою судьбу! ... Все это невыносимо раздражало! И не было ни малейшей лазейки, куда бы можно было улизнуть от Михаила и от Тех, кто сам не хотел марать свои поганые ручонки ни обо что, а лишь заставлял делать всю работу таких дураков, как мы.
Поэтому когда спустились сумерки и Михаил освободился от дел, я с удовольствием снова уселся на диване в его чересчур просторной гостиной с желанием поговорить и послушать. Мы вяло болтали о разных временах и об арабском периоде жизни Михаила, то есть о том времени, когда он был Мельхиором.
Михаил неуклонно все свои монологи сводил к вере в Бога, и я с ним не спорил, давал его речи течь свободно, переходя в бесконтрольный режим. Вдруг он что-то сболтнет из того, что говорить ему мне нельзя? Однако, либо запретных тем и впрямь не было, либо он никогда не тярял контроль. И здесь я склоняюсь ко второму варианту! Ибо опыт мой говорит о том, что запретные темы есть всегда! ... В какой-то момент нашего времяпровождения я задал наводящий вопрос по поводу темы о спасении души.
- Ну и как же будет проходить Суд? -
- Да как все суды проходят, так и будет проходить! - Ответил Михаил.
- То есть? -
- Ну, Там будет Судья сидеть на Престоле и куча присяжных. ... Очень много присяжных. ... Фактически, присяжными у тебя будут все те люди, с которыми ты так или иначе общался в жизни. ... Да. ... Так вот, если ни у кого из этих людей не будет в твой адрес никаких обвинений и претензий к тебе, то Судья тебя обязательно оправдает. Обязательно! А это, как ты понимаешь, возможно лишь в том случае, если ты никому не нагадил при жизни, либо нагадил, но человек не обиделся и простил тебя. Либо же ты ему нагадил прилично, но потом попросил прощения, и он тебя простил. ... Тогда можешь не дергаться! -
- Откуда тебе это все известно? -
- Не известно. Просто я так думаю. -
Я громко хмыкнул. "Опять одни только домыслы!" - подумал я про себя. Да, когда живешь столько, волей-неволей привыкаешь к мысли о собственной уникальности. И это провоцирует в тебе уверенность в том, что все, что ты считаешь, так и есть на самом деле. Эка, его занесло! Но вслух я сказал.
- Тебе не кажется, что твои слова "Просто я так думаю" как-то недостаточно убедительны? -
- Не кажется. - Возразил он. - Потому что мои слова опираются на известную Евангельскую притчу. -
- ? -
- Притча о блуднице. ... Да, ты же не веришь ни в Бога, ни в Его слова?! -
- Наплевать. Я выслушаю. -
- В том месте, где правоверные иудеи собирались побивать камнями блудницу. Не помнишь? -
- Меня там не было. -
- ... В отличие от меня. Я как раз там был. - Сказал Михаил. - Среди любопытствующих. ... Да! ... Так вот, Господь им не только не позволил этого сделать, продемонстрировав им, что они не лучше, но и сам ее не осудил! Причем, заметь, не осудил за очевидный грех! -
- Н-ну, я, например, не считаю физиологические потребности человека грехом ... - попытался я вставить слово. Но он продолжал
- Так вот, разгадка в словах Спасителя, когда Он сказал, что НЕ находит в ней вины, раз они НЕ нашли! ... То есть Он НЕ считает человека в чем-либо виновным, если другие люди этого человека НЕ считают виновным! ... Вот на чем я и основываю свои представления о том, как будет происходить Суд. ... Но о Суде, это не все. Есть грехи непрощаемые, в отношении которых никакие доводы Присяжных выслушиваться не будут! ... И это сильно омрачает всю картину! -
- ? -
- Ну, хула на Святаго Духа, о чем так же написано в Новом Завете, а так же все действия человека, которые могут быть квалифицированы как хула. Например, наглая, отъявленная ложь. ... Такая ложь, которая не имеет супремума цинизма. ... Такие вещи не простятся даже в случае исповеди и раскаяния! -
Я не перебивал его, расхаживающего взад-вперед по комнате и заниимающегося извлечением из своего аккуратного математического мозга уже сформированных клише по тем или иным вопросам. То, что он в лекции по Христианскому Богословию, устроенной здесь специально для меня, начал использовать чисто математические термины, такие как супремум, или верхний предел, говорило о том, что его мозг вошел в режим генерации Нового, в творческую фазу. Я и сам так же поступал, но мне было понятно и то, что несмотря на весь опыт и все его знания, ему все равно было очень и очень трудно проделывать всю эту мыслительную работу, поскольку она была не просто мыслительной. Это, скорее, была работа его духа, на которую человек тратит неизмеримо большие силы, нежели просто на логический анализ. Я видел, как он пытается облечь в слова то, что по сути в словах вообще не выразимо - чувства и Исконные Представления: Аксиомы, которые нельзя доказать, Апории, которые невозможно объяснить а так же Неформализованные Онтологии или Фоны, которые вообще можно только видеть внутренним взглядом, то есть как-то ощущать, но которым невозможно соотнести вообще никакого ни слова, ни образа, ни понятия! И поэтому для хотя бы какого-то выражения всего этого в наших убогих, косных формах речи, от человека требуются титанические затраты духовных сил и энергии! ... Наблюдая в этот момент Михаила, мерно расхаживающего по комнате, я рассматривал его так же, как программист рассматривает некую задачу, претендующую на глобальность. И тут, весь вопрос в самом начале подхода, в том, насколько правильно ты опишешь Классы объектов. ... И я, бывший когда-то программистом, знал, насколько это творческий подход. Насколько он похож на поэзию и насколько он так же далек от чистой логики! Я точно знал, что оптимальный алгоритм можно только родить, найти эвристически, либо не найти совсем. Оптимальный алгоритм невозможно вывести из того, что составляет предмет твоих знаний по данной теме. Мне хорошо была известна теорема Гёделя о неполноте, а так же все практические приложения этой теоремы к распространенным задачам и ситуациям жизни. Михаила, как объект исследования, было невозможно описать в рамках свойств и методов - всего того, на чем базировалось ООП. (Объектно Ориентированное Программирование - прим. автора.) И дело не в том, что он был как-то очень уж неделим на составные элементы. А важно то, что будучи цельной личностью, он был при этом настолько сложен, что противоречия, распирающие его изнутри, никак не умаляли целостности его натуры. Скорее, наоборот! Именно благодаря очень мирно уживающимся в одной личности антагонизмам, этот человек и получал ту неизмеримую внутреннюю энергию, ту совершенно уникальную харизму, которая смиряла перед ним любого, кто оказывался с ним лицом к лицу. Именно различия его антагонистических свойств порождали в нем великую и неисчерпаемую силу жизни! Как и любое движение происходит из различий!
Теперь я начинал понимать и то, почему у этих самых пресловутых Их возникла необходимость в выборе именно Михаила, как Хранителя Истории. ... Потому что, кем бы ему ни приходилось становиться, он никогда не исполнял роль. Масштаб и глубина его личности были столь необъятными, что необходимость в перевоплощении просто отпадала. Он реально Был каждым из тех, кем ему приходилось становиться в разных временах и эпохах нашего мира. ... И он так же был тщательно охраняем. Это я тоже понимал. Задумай я воткнуть ему в спину нож, его защитят так же, как защитили меня от удара сабли Гангра. ... Из всего этого для меня следовал очень неутешительный вывод - я никаким образом не мог бы управлять этим человеком! Никак! И это было очень неприятно, потому что делало меня автоматически Очень Грустным Осликом, которому запрещено даже думать о управлении той тележкой, в которую его впрягли! ...
- ... Так вот Христианство, которого уже совсем не осталось в мире, как раз и учит человека делать правильный нравственный выбор! - Оказывается я, увлеченный своими мыслями, пропустил мимо ушей достаточно большой кусок его монолога. - К сожалению, - продолжал он, - как я уже сказал, в этом времени не осталось совсем ни священников, ни паствы, кто хоть в малейшей бы степени соответствовал тем традициям и тем догматам! ... Ты вообще меня слушаешь? А то у тебя какой-то слишком задумчивый вид! -
Я не стал раскрывать ему свои мысли и солгал.
- Я уже очень давно подыхаю от сухости во рту, но не хотел тебя перебивать! -
Это его, видимо, воодушевило, и он просто кивнул в сторону бара. А я пошел и налил нам обоим по пол-стакана "Джека Дэниелса".
- Я упаду с такой дозы. - Сказал он, внимательно разглядывая стакан.
- Я тебя поймаю. И заодно допью то, что ты оставишь. Я уже в форме! -
- Не нужно было тебя лечить! - Проворчал этот старик. - А то я страсть, как завидую молодым и сильным! -
- Арабским скакунам? -
- Именно! - Улыбнулся он. И внезапно спросил. - Ну, как анализ? -
- В смысле? -
- В смысле, ты меня уже просчитал? -
- Нет. - Не стал лгать я. Ибо лгать было бессмысленно. - Но я предпринимаю попытки! -
- Сообщи когда появятся сдвиги! - на полном серьезе сказал Михаил.
- Обещаю! - Пообещал я. А он не стал пить свою порцию спиртного, развернулся и молча вышел из комнаты. ...
Мне тоже не хотелось ничего, кроме как лечь спать. Приборы, лечившие меня автоматически все то время, пока я этого хотел, делали свое дело более чем на отлично. Я и впрямь ощущал в себе энергию молодости, о чем уже успел совершенно позабыть.
"Еханная, старая, гнусная сволочь!" - Выругался я про себя в адрес лучшего друга, а потом не закусывая махнул свои полстакана и, крякнув, ушел к себе в комнату.
Глава 9. Эпитафия.
"Великие авторы афоризмов читаются так, будто все они хорошо знали друг друга!" (Элиас Канетти.)
"О мысли нельзя сказать как о собаке – она моя!" (Анатоль Франс.)
"Этот человек сел писать книгу, дабы рассказать миру то, что мир уже много лет рассказывал ему!" (Самуэль Джонсон.)
На третий день моего блуждания по огромному дому Михаила, в перерывах между терапией и обычной ленью, я набрел на один очень заманчивый венский письменный столик. В столике был встроенный ящичек, запертый на ключ, который по неосторожности - вот беда! - торчал из замка! Это было немым предложением туда залезть всякому, кто окажется рядом! "И так уж получилось, что у вас есть то, о чем я мечтаю с самого начала моего пребывания здесь! ... Глаза Пифии!" Ха-ха! Я бы рассмеялся, внезапно вспомнив фразу Меравингена, но не сейчас. Потому что этот ключ в замке означал послание Михаила мне, и отказаться я не мог, зная его возможности. Да и просто было любопытно! ... До условленной встречи с ним же у дальней лунки на поле для гольфа оставалось еще более часа, так что на осмотр содержимого этого стола у меня явно время было! Я отпер замок и извлек из стола несколько листов бумаги, пожелтевшей, старой, исписанной очень красивым почерком и причем, настоящими чернилами. Это было понятно по степени их обесцвечивания просто на глаз. Я уселся тут же, на такой же Венский стульчик, нисколько не печалясь о том, что, вероятнее всего, всему этому мебельному гарнитуру уже не одно столетие!
В извлеченных мною бумагах содержался следующий текст.
"Памяти Лёхи Сказкина. Эпитафия!
Ну, вот Леха и прошел свою дорогу! Всю целиком и очень длинную!
Позавчера, добравшись наконец-то до своей деревни, я оставил повозку, в которой ехал сюда, прямо у своей калитки и сразу же прошел к Светке, взять кринку парного молока, ибо еды у меня в доме не было никакой! Светка, живущая напротив, вопреки всем правилам и приличиям и даже прямо при муже, выскочила мне навстречу и в буквальном смысле повисла на шее. Я ничего не понимал, ибо такое поведение Светкино было совсем не в ее характере. Однако, обнять себя я разрешил и сквозь Светкины всхлипы услышал "Как хорошо, барин, что ты жив! Господи, помилуй!" Я смотрел в Светкины зареванные глаза и ничего не понимал. А ее муж Николай таким же непонимающим взглядом озирал нас, обнимающихся прямо у него на глазах. Выяснилось, что когда сообщили, что умер какой-то мужик по дороге в деревню, Светка подумала, что это я. Ибо я сегодня должен был вернуться из уездного центра. Светке от испугу стало плохо, как она выразилась, до просрачки-на-ветру, и она принялась неуемно рыдать. И рыдала даже во время дневной дойки своей любимой коровы Рогатки! А потом пришла древняя, тощая, но еще крепкая бабка, которая жила в низу деревни, Марфа Сказкина, и сказала, что умер наш сосед и ее родной племянник, живший тоже в низине у речки, Алексей Тимофеевич Сказкин.
Вот так вот. ... Такие вот дела! Прошел Лёха Сказкин свою дорогу!
Я Светку успокоил так, как это было дозволено при ее муже, помахал приветственно ему рукой, взял молока и ушел к себе в дом. Нужно было выпрячь Метёлку, дать ей передохнуть, покормить ее свежим сеном июльского покоса, напоить обильно, снова запрячь и отправить восвояси, хлопнув по крупу. Ибо хозяин, что мне ее дал аж за целый рубль на сегодня в прокат, жил в семнадцати верстах от нас, и Метелка могла пришлёндать к нему в лучшем случае только к ночи! Через час я повесил Метелке на шею бирку на веревке, говорящую о том, что эта лошадка и эта телега принадлежат Павлу Федосовичу Морозову, единственному нашему уездному миллионщику, а так же другу нашего местного попа, отца Анатолия и куму сельского головы Вячеслава Николаевича Смирнова! Я полагаю, даже волки не позарились бы на эту лошаденку, прочитай они такой аншлаг!
Да. Так вот, про Леху. Леха был, как бы это сказать, ... (?) ... деревенским юродивым. И как любого юродивого, одни его любили, другие ненавидели, а были еще и такие, которые откровенно завидовали его деревенской славе. Я с ним познакомился четыре года тому назад, когда мне сын купил по случаю имение в этих краях за неслыханную сумму - пятьдесят тысяч целковых! Весь верх нашей деревни, два огромных нескошенных поля, и огромный участок леса вместе с сельскими мужиками, разрабатывающими там строевую сосну для бань и домов! Всего сорок с половиной тысяч десятин земли. Почитай, две квадратных версты! ... Я тогда не знал тут никого, и так получилось, что именно Лёха Сказкин был моим первым деревенским знакомцем! Фамилию его я узнал гораздо позже, и меня поразило то, насколько его фамилия соответствовала его натуре! Мы познакомились, когда я устало брел по нашему проселку с каким-то нехитрым провиантом в узелке на палке, восхищаясь неброскими красотами нашего Русского Центра, а Лёха нагнал меня в телеге и пригласил подсесть к нему. Мои новые хромовые сапоги к тому времени изрядно утомили мои ноги, а косоворотка была насквозь промокшая от пота. Поедом жрали мухи, было жарко и поэтому я не отказался. Я впрыгнул в телегу на ходу, стянул мокрую рубаху, скинул ненавистные сапоги и понял, что жизнь может быть счастливой! Мы познакомились, и выяснилось, что он на десяток лет постарше меня. Однако, с того самого дня и до нашей последней с ним встречи, он, почему-то, всегда обращался ко мне только по имени-отчеству, а я к нему, как все, просто Лёха.
- Что, барин, красиво у нас? - Спросил он, заметив, видимо, печальную романтику в моих глазах, когда я, жуя травинку, крутил шеей из стороны в сторону, рассматривая уходящие за горизонт и растворяющиеся в синеве небесного фона, холмы с полями и перелесками. Наше место обитания располагалось очень высоко над остальной местностью, и именно это создавало у наблюдателя ощущение подвешенности в воздухе.
- Даже дух захватывает! - Честно признался я.
- Как в самолёте! - Поддакнул Лёха.
- В чем? -
- Да в самолете! ... Повозки такие небесные, которые по небу летают сами, невпряженные ни во что! - Ответил мне на мое недоумение Лёха, хитро улыбнулся и добавил. - Они еще не скоро появятся. ... Пяток десятков лет, а то и поболее! -
Именно тогда я и понял, что имею дело не с каким-то пустозвоном, и не с сумасшедшим даже, а повстречался с настоящим сказочником! Потому что сходу изобрести такое простому смертному, очевидно, было неподсилу! В бытность свою земского врача я повидал предостаточно сумасшедших, но Лёха в эту категорию никак не входил. Не было у него на лице ясно выраженного изменения личности, да и речь была гладкой! Я бы даже сказал, чересчур гладкой для нашего мужика. ...
Лёха постоянно всех веселил. Постоянно врал и рассказывал небылицы, перед которыми сочинения Рудольфа Распе про барона Мюнхгаузена просто детские фантазии. Соседи по деревне, да и во всей Брейтовской волости сперва его терпели, потом бегали от него, потом просто стали ругать и обзывать разными бранными словами, среди которых "юродивый" было самым приличным. Мне же казалось, что юродивым Лёха как раз-таки и не был. Что-то в постоянных его байках и рассказах было не от мира сего. Рассказчик он, конечно, был замечательный, говорил чисто и расторопно, как будто его этому где-то специально обучали. Но те люди, которые знали Лёху с детства, в один голос утверждали, что никогда Лёха нигде не учился и даже не выезжал никуда дальше нашего Мологского уезда! И поэтому я не имел объяснения некоторым фактам, которые нельзя было не заметить. В пример своих слов приведу вам такое повествование. Батюшка наш сельский, из мужицкого роду, из Сибири. Небольшой, но крепкий. Когда-то давно он принимал участие в сражениях с Наполеоном и даже был отмечен Орденом Свягото Георгия. Еще до рукоположения! Так вот, когда сходились на берегах нашей местной речушки Редьмы мужички Холоповские против мужичков Редемских, батюшка был тут-как-тут! Не пропускал ни единой битвы! Снимал с себя подрясник и Крест иерейский и вступал в потеху наряду со всеми. И надо отдать ему должное, не было мужика ловчее его в рукопашных сражениях. Конечно, я говорю не о том, что попу не положено по чину рукоприкладство, а совсем о другом. Лёха Сказкин, видя батюшкину сноровку в этом деле, прозвал его отцом Панкратионом! Замечу, не Панкратием, каких у нас в Церкви не мало, а именно Панкратионом! И я не думаю, что Лёха когда-либо читал о Тесее или Геракле, а так же о том, что Панкратион, как вид рукопашного единоборства сначала был Олимпийским видом спорта, но потом был совершенно забыт и канул в полнейшую безвестность на долгие века! Я бы понял такие слова из уст какого-нибудь книжного червя из исторической библиотеки. Но никак не из уст неграмотного нашего лапотника, не бывавшего нигде и не читавшего ничего!
Другой случай произошел со мною лично, когда у меня встал вопрос об замере моего приусадебного участка земли, и я, как и положено, обратился к нашим земским землемерам. А Лёха вызвался мне помогать. Тогда он часто ко мне захаживал по соседски. И никогда не заходил с пустыми руками. То ведро луку принесет, то овощей каких, что росли у него в изобилии. Или рыбы наловит. То ягод из лесу, да орехов. И тут, когда я ему проговорился, что, мол, участок мой обмерять нужно, он сходил к себе домой и принес одну диковинную вещицу. Называется дальномер. Непонятно из какого материалу сделан и надписи все на китайском, не понять ничего. Лёха же что-то там нажал и этот дальномер стал светить красным светом через круглое стеклянное окошко в корпусе. Когда же я, удивленный, спросил Лёху о том, как это там такая маленькая свечка изнутри зажигается? Он просто ответил, что Китайские умельцы еще и не такое могут! Он до приезда наших землемеров все мне обмерил этим диковинным Китайским прибором, но вот странность! Все расстояния там давались не в наших саженях и даже не в футах, а на французский манер, в метрах! Лёха же мне сказал в наших привычных десятинах, а когда приехали рабочие, сразу же убрал Китайскую диковину и убежал к себе! Такие вот дела! Я потом у него спрашивал по поводу этой удивительной Китайской штуковины, но Лёха мне сходу закорячил байку про то, что и в Китае он был, и по Великой стене на колеснице ездил, и еще кучу несуразностей, про которые я мог понять с очевидностью только то, что есть на Земле такое Великое Искусство - вранье отменное! А Лёха Сказкин - наилучший его представитель!
В общем, так и жили. День деревни у нас на Владимирскую Икону, в конце Июня. И накануне Предтечева Рождества. И именно в этот день, когда все идут в церковь исповедывать свои грехи Лёха бывал необычно серьезен и даже иной раз грустил. И никогда в этот праздник не пил ничего кроме воды из колодца! Выпить он, конечно, любил и медовуха у него в дому бывала нередко. Но только не в этот день. И это тоже была одна из его многочисленных странностей.
Схоронили мы его очень скромно. На нашем Прозоровском погосте после положенного отпевания в Михаило-Архангельской Церкви. Только вот народу пришло больше чем Храм мог вместить! Так вот! Не всякого графа так вот хоронят. После, помянули как положено, и народ разошелся по своим делам. А отец Анатолий, как ему и приличествует по сану, ушел в опустевший Лёхин дом прочитать литию на упокой души и окропить все Святой Водою. Марфа Сказкина от расстройства занемогла и осталась у себя в дому. Да и чего со старухи-то взять? Другой родни у Лёхи не оказалось - ни жены, ни иных сродников, никого. Говорили, что в Рыбинске у него проживает сын Виктор. Ну-да пока до города вести-то дойдут! ...
Я тоже ушел к себе в дом прямо с поминок и сел расхлебывать свежую уху из щуки, что сварила утром батрачка моя из Прозорова, Наталья. Наталья любила выпить, но готовила прекрасно! И при этом делала все за очень скромные деньжата! А то и просто за водку. Ну вот. Я отобедал да и спать улегся. Сморили меня все эти переживания! Как вдруг, стучит ко мне в окошко отец Анатолий. "Подь сюда" - говорит. Я одел свой синий стеганый халат и вышел в сени.
- Одевайтесь, Ваше Сиятельство! - Говорит мне отец Анатолий с иронией в голосе. - Пойдем к Лёхе в избу. Мне тебе нужно там показать много чего! -
Я так в халате и ушел. А в избе у Алексея я увидел на столе кучу всяких странных вещей, включая и тот дальномер китайский и еще много всего, и самое главное, толстенную амбарную книгу, прошитую прочной бечевой.
- Что это? - Задал я вопрос отцу Анатолию?
- Что это? - Сказал батюшка, показывая на коллекцию непонятных предметов. - Я не знаю. Но вот эта книга - это его дневник! ... И позвал я тебя потому, что ты Университет оканчивал, а я только Семинарию при Лавре да бурсу в Томске, когда мальчишкой был. ... Я в этом дневнике не понял ничего. ... Одно могу сказать - это не для моего ума! Сядь и читай! -
Я сел и стал читать. Потому что православные, даже будучи из обедневших дворян, не перечат батюшкам! А как стал читать, то и позабыл про все на свете! Записи эти были краткими воспоминаниями Лёхи Сказкина о разных странах и разных эпохах нашего мира! Коротенькие зарисовки по самым малоизвестным моментам Земной Истории, написанные в виде тезисов. Наподобие наших студенческих шпаргалок, что каждый из учившихся когда-либо в своей жизни да писал! Но изумило меня не это. И даже не то, что Лёха, как выяснилось, был грамотным. ... Меня слова и термины более всего изумили. Он владел просто энциклопедическими знаниями в самых разных областях. Причем, зачастую его рассказы предвосхищали современную науку. А иной раз, напротив, изобиловали такими подробностями из прошлого, что это не могло быть просто фантазией больного мозга! Как, скажите, он мог знать, что у Юлия Цезаря были серые глаза? ... Я прочел все это в течение получаса. Батюшка ожидал моего вердикта, и я сказал.
- Бред полный! -
- Не думаю. - Спокойно ответил отец Анатолий. - Мне совсем это все, - он ткнул пальцем в бумаги, - не кажется бредом. Я выслушиваю ежедневно на исповедях столько бреду, ереси и фантазий, которые народ почему-то приписывает себе в заслуги, что свой нюх на бред навострил зело. И эти бумаги Лёхины - совсем не бред! -
- Где вы это все нашли? - спросил я у священника.
- Да нигде! Здесь все лежало. На столе. Прямо как специально выложил. А до этого он это все прятал в схроне, в подполе. Мы в свое время такие же схроны делали. Только оружейные. ... Он знал, что не вернется в избу, а помрет где-то по дороге домой! -
- Меня это уже не удивляет! -
- На, удивись еще раз! - Сказал отец Анатолий и протянул мне листок бумаги. - Его предсмертная записка! -
Я взял из рук священника эту бумагу, понимая, что держу в своих руках последние слова человека, находящегося одной ногой уже по ту, другую сторону Вечной жизни, уготованной каждому из нас. Там было написано следующее.
"Это мой последний день. И самый счастливый день такой долгой моей жизни! Сегодня я ухожу туда, где однажды, проездом, я уже бывал с одним из Вечных по имени Джафар аль-Мадани. Это он показал мне места, куда попадают немногие из умерших, но куда, безусловно, стремится каждый из нас! И у меня нет ни слов, ни определений по поводу того, как прекрасно то, что ожидает человека в вечности, если ты просто соблюдаешь Заповеди!
Так же звонко будут тикать ходики с давно умершей кукушкой, что висят у меня в изголовье кровати. Отмеряя мгновения такого нескончаемого, такого бесконечного времени, которое я так люблю! Времени, подарившего мне миллионы знакомых и друзей, врагов и ненавистников во всех трех с половиной тысячах прожитых мною лет! И я счастлив! Господи, как же я счастлив, что Ты дал мне такую возможность, просто пожить столько, повидать все времена и эпохи этого мира, понемногу пребывая в каждой из них! И под конец моих неисчислимых дней вернуться сюда, в родную деревню, в края родные, чтобы, выйдя из Тензорной Временной Воронки, наконец-то счастливо умереть в мире простых и добрых людей, которых я бесконечно люблю! Я завершаю этот свой дневник, надеясь, что кому-то будут интересны те мои байки, которыми я надоедал односельчанам долгие-долгие годы! Ваш Алексей Тимофеев, Сказкин ... "
В конце этой записки стояла его подпись по степени витиеватости тоже никак не соответствующая простому крестьянину. Отец Анатолий отложил записку в сторону и спросил у меня.
- Ну? -
Я не знал, что мне ответить на этот вопрос и просто пожал плечами. Сказать и в самом деле было нечего. И что-либо спросить тоже уже было не у кого! Нам обоим было совершенно ясно только то, что ни эту Лёхину записку, ни его дневник с описанием мест и событий как далекого прошлого, так и удаленного будущего, ни те сказочные артефакты, которые мы обнаружили в его избе, никогда нельзя показывать никому. Нельзя будоражить ни умы местного, достаточно суеверного населения, ни тем более, продвинутой интеллигенции, мечтавшей о Либеральных свободах и ненавидящей Царя! Наше современное общество, в памяти которого еще свежи и Декабрьское восстание и нынешние террористические акты обезумевших в своей ненависти бомбометателей, это общество никаким образом не должно узнать о том, что оно буквально через семь десятков лет победит Самодержавие, а вожделенные либеральные свободы станут доступны людям в такой мере, что со временем почти истребят на Земле все живое! ...
- Батюшка! - Обратился я, наконец к отцу Анатолию, сидящему за столом в опустевшей Лёхиной избе и с совершенно отрешенным взглядом, смотрящему куда-то в окно. - Я могу вам поклясться, что никогда и никому не расскажу о том, что сегодня здесь узнал! -
- Не клянись, но обещай! - Поправил меня отец Анатолий, вставая из-за стола. И я сказал
- Обещаю! -
А потом мы сгребли все артефакты Прошлого и Будущего в единую бесформенную кучу, в самый центр стола, связали все в скатерти с четырех углов узлами накрест, взяли и засунули поглубже в русскую печку, что стоит у Лёхи посреди избы.
- Давай дров поболе! - Скомандовал мне отец Анатолий.
Затем еще в течение почти двух с половиной часов, до самого вечера, пока прогорали дрова, мы сидели с батюшкой и поминали Лёху. Молча. Ибо сказать нам было совершенно нечего. И уже когда отец Анатолий, качающийся, ушел на своих ногах ко всенощной на Казанскую, я все еще смешивал и смешивал длинной чугунной кочергой на деревянной ручке вместе с раскаленными березовыми углями все то, что с таким нежеланием горело в Лёхиной печке. ...
Я пишу это сегодня просто чтобы не забыть. Потому что считаю все происшедшее важным. Не знаю для кого. Вероятно, исключительно для себя! И в память о совершенно неоднозначном, очень разном и абсолютно солнечном человеке! Я знаю, что и отец Анатолий и я до конца дней наших будем молчать о том, что случилось со всеми нами в течение последних двух суток. Я так понял, что батюшка склонен рассматривать написанное тут Лёхой, то, что мы только что сожгли, как его Исповедь. Что, по сути, так и есть. И поэтому он даже в пьяном угаре не проговорится на этот счет! Но никогда мы с ним уже не будем прежними. Отцу Анатолию, вероятно, нелегко будет пережить то, что Православная вера очень скоро падет, а люди станут расстреливать попов и монахов. Мне же, как натуралисту, врачу и естествоиспытателю надлежит превозмочь в себе невыносимо тягостное чувство сокрытия в тайне некой Истины, которую я познал, но которой поделиться не имею права ни с кем в виду ее чрезвычайной опасности для общества!
7 иулия Одна тысяча восемьсот пятьдесят шестаго года от Рождества Христова.
Потомственный дворянин и обедневший граф Александр Владимиров, Роговский.
Деревня Редемское Брейтовской волости, Мологского уезда Ярославской губернии."
Я отложил в сторону этот рассказ совершенно незнакомого мне человека, жившего и написавшего все это за триста пятьдесят лет от моего нынешнего настоящего. Через все письмо сквозила Честность. Это просто не могло быть ни ложью, ни поздней подделкой! Честность и искренность вылезали наружу из этих пожелтевших страниц, как соль на пропитанной потом рубахе крестьянина! Да! Графья даже разорившиеся никогда не лгали. Я это знал. Тогда понятие чести было превыше всего! И из этого с достоверностью следовало только одно. Мне надлежало стать Вечным. Стать Джафаром аль-Мадани, Хранителем Истории. ... Потому что имя это, выбранное мною совершенно случайно пару дней назад в кабинете Михаила, теперь всплыло в отдаленном прошлом, и мне от этого положительно некуда было деться!
Глава 10. Предупреждение.
После прочтения письма графа Александра Роговского, найденного мною в доме Михаила, я еще довольно долго сидел в попытках осознать, что, по сути, "все уже случилось", и я уже когда-то принял на себя должность Вечного. Я еще не знал, как и когда это случится, но факт был налицо! Джафар аль-Мадани уже существовал! И никакими отказами это изменить было нельзя! Мне просто не дадут возможности сделать все как-то иначе! Это я понимал. А посему, скрепя сердце, встал и ушел на встречу с другой временной фазой моего друга, который хотел меня о чем-то предупредить.
Выйдя во двор, я прямиком направился на игровое поле, вынув по пути из металлической корзины какую-то клюшку, а из другой взяв какой-то мячик. Потом бросил мяч впереди себя и когда подошел к нему почти без замаха, но при этом с силой послал его клюшкой в сторону леса. Мяч поднялся в воздух и полетел туда, куда нужно вместе с приличным пучком травы. ... На тот случай, если за мной кто-то следит со стороны дома, я просто неумело играю в гольф!
Там, за бугром, в слепой зоне имения, уже стоял человек. Это был Михаил.
- Хреново! - Сказал он мне, показывая мяч, когда я уже почти вплотную подошел к нему. Я взял у него мяч, пожал ему руку и сразу же спросил.
- Насколько ты отличаешься по возрасту от того? - И кивнул в сторону его имения.
- Намного моложе! - Ответил он. - Намного! ... Настолько, что никаких личных домов в этом времени у меня еще нет! -
- Что ты хотел мне сказать? -
- Только просьбу. -
- Я слушаю. -
- Не позволяй мне сделать две вещи! ... -
- Это две просьбы. -
- Да! Первое - не позволяй мне разуверить тебя в твоем неверии в Бога. И второе, не позволяй мне после моей почетной отставки выбрать в качестве Безвозвратного Периода жизни Иерусалим времен Распятия Христа. ... И не спрашивай почему! -
- Почему? - Задал я вопрос.
- Я не должен тебе объяснять мотивы твоих же поступков, которые только должны еще случиться! Я повлияю на твой выбор! -
- О! Эту хренотень я совсем недавно слышал от одного очень древнего старика, прогуливающегося со своей семьей по Аравийской пустыне в десятом году нашей эры! -
- Я знаю. Он был прав! -
- Послушай, Мишаня! Мне надоели все эти пространственно-временные секреты! ... Надоели до такой степени, что я готов просто послать тебя нахрен! И вместе с тобой всех тех, кто держит меня за осла, выдавая фрагментированную информацию вместо того, чтобы просто по человечески со мной обо всем поговорить! ... -
- Послушай ... -
- Нет, сперва ты меня послушай ... -
- Пожалуйста! - Взмолился он, перебивая, и я в этот момент понял, что просто обязан дать ему шанс. Ради нашей дружбы.
- Хорошо. Излагай! - Сказал я. - Но я потом тебе отвечу! -
Он кивнул головой.
- Конечно! ... Тут вот какое дело. ... У меня в душе уже назрел кризис. ... Кризис веры. В то, что я делал все эти бесконечные века. Но, не только этого. Кризис веры в Бога! ... -
Я ухмыльнулся и сказал.
- Что-то я не заметил. Ты - тот, который сейчас живет в этом доме, - я махнул в сторону имения Михаила, - мне все уши прожужжал про Веру в Бога. До того, что мне уже надоело! ... А почему, собственно, ты так боишься разувериться? Я же живу - и ничего! - Он пропустил мою реплику мимо ушей и спросил.
- Да, кстати, ты меня в этом времени не просчитал на предмет лжи? -
- Угу. То же самое ты спросил у меня вчера. -
- И? -
- Я не думаю, что ты этого периода мне заливаешь. ... Непохоже! -
- В чем непохожесть? -
- Слишком увлекаешься. Входишь в неконтролируемую фазу, когда из тебя по ходу Христианской проповеди начинают сыпаться математические термины. Я вижу, как ты надрываешься в попытках выразить словами свои интуитивные ощущения! -
- Например? -
- Например, Неформализованные Онтологии! -
- Даже так? -
- Да, даже так! -
- А говоришь, не просчитал! - Он слегка улыбнулся. - Теперь полегчало. ... Но ты должен дать мне слово, что при первом же подозрении на потерю мною веры в дело, ты должен сдать меня Им. Со всеми потрохами! -
- Почему, объясни! -
- Объясняю. Кардинали - это то, что установил Бог ... -
Я открыл-было рот, чтобы снова ему возразить, но он жестом остановил меня и продолжил.
- Да, я знаю, ты в Бога не веришь. Но прими это, как некий для тебя пока неочевидный постулат! -
- Дальше. -
- Поэтому суть моей работы, заключающейся в том, чтобы не давать туристам вмешиваться в Кардинальные События Истории, она направлена на охрану того, что установлено Творцом! ... А это невозможно без Веры в Него! Для меня покушение на Изменение Кардинали это по сути то же самое, что ограбить, или даже разрушить Храм! В любом моменте времени там, где существует Кардиналь, находится не один Охранник из Вечных, а несколько. Причем, мы как правило, не знаем друг о друге. Так вот, среди нас есть, как, впрочем, и среди любых других групп людей, как верующие, так и неверующие. Поэтому то, во что верит или не верит Хранитель Истории, не суть важно. А важно то, что именно я должен оставаться в Вере, а именно ты должен оставаться в неверии до самого конца, то есть сквозь все свои субъективные дни, сколько бы их ни было!
- Почему? - Снова спросил я, будучи почти убежденным в том, что он опять прибегнет к отговоркам.
Но Михаил неожиданно сказал.
- Приготовься слушать. -
- Я только тебя и слушаю уже почти неделю! -
- Есть пространство-время и есть движущаяся материя. Материя с разной плотностью распространена в пространстве-времени. Однако, не существует таких участков пространства-времени, где не было бы материи. Так вот под событием следует понимать любое самое мельчайшее видоизменение параметров материи в каждой точке пространства-времени. А История - в самом общем смысле, - есть хронология этих изменений. Поэтому события распределены в пространстве-времени аналогично тому как в нем распространена материя. Я сказал аналогично, потому что плотность событий совершенно не обязательно должна как-то зависеть от плотности материи. В общем, события в современной Теории Трафаретов рассматриваются как некая квазижидкость в пространстве-времени, которая не существует вне материи. Подобно тому, как квазичастицы, например, фононы, не существуют вне упругой среды. Свойства этой квазижидкости таковы, что к ней во-первых применим принцип суперпозиции, то есть совокупность событий так же является событием. И во-вторых применим принцип нормировки, говорящий о том, что Тафтология событий в изолированной системе всегда постоянна и равна единице. Любая связанная последовательность событий является неким геометрическим объектом, некоей областью этой квазижидкости. Ну, дальше тебе должно быть понятно. Из напрашивающейся аналогии с непрерывной средой следует с неизбежностью то, что в этой квазижидкости событий должны быть свои инварианты относительно преобразований пространства-времени. Так вот. Кардинали - это то, что инвариантно относительно сдвигов во времени. ... Я понятно рассказываю? - Осведомился он.
- В целом, понятно. - Ответил я. - Однако, не мешало бы что нибудь прочесть, с формулами там и так далее! -
Он засмеялся и сказал.
- Извини, старина, но это никак не могу сделать! -
- Почему? У тебя такая шикарная научная библиотека! -
- Не в библиотеке дело! - Он продолжал смеяться. - А в том, что автором всего этого являешься именно ты! И ... -
- ... и ты не можешь мне сообщить то, что должен буду открыть именно я, потому что тогда получится петля? -
- Да нет! Никакие петли не возникают! Любые наложения Будущего на Прошлое очень быстро диссипируют в квазижидкости событий, потому что историческая вязкость очень велика! Это как звук в пластилине! - Он опять хихикнул. - Я просто не могу, не имею права лишить тебя радости открытий! -
- А как насчет соавторства? Ну, хоть намекни! -
- Не проси. Я итак сказал тебе больше, чем позволено по Уставу! -
- Ты говорил, что в каждом периоде, где есть Кардиналь, находится не один охранник? -
- Да! И это необходимо. Это дублирование обязанностей есть еще один способ обезопасить Историю и Будущее. И наоборот, там, где нет Кардиналей, там и нас нет. Вернее, есть, конечно, живущие сквозь тот период. Но они похожи просто на идущих по дороге людей куда-то по своим делам. В то же время Исторические моменты, насыщенные Кардинальными событиями, напоминают собой шумные города, где много как туристов, так и охраны. ... Кстати, есть периоды Истории настолько насыщенные Кардиналями, что они целиком закрыты для посещения, например, целых полтора столетия - период, начиная с лекции Макса Планка по квантам, и вперед, по две тысячи сорок восьмой, то есть по конец четвертой политико-технологической революции. -
- Постой! - Сказал я. - Если охраны из Вечных так много, тогда нахрена тебе такой неверующий, как я? Ты же готовишь меня себе в преемники! -
- Разве? -
- Да! А зачем бы еще тебе меня выдергивать прямиком из усадьбы равви Иосифа в десятом году Нашей Эры? -
- Если честно, не знаю. Между мной и этим мной слишком огромный разрыв. ... Не могу сказать! -
- Во всяком случае, я, конечно, тебе обещаю контролировать этот вопрос с твоими просьбами и насчет меня и насчет тебя. Хоть и не понимаю зачем? Это то, что мне по силам! -
- Спасибо! -
- Да. И насчет моего неверия можешь не беспокоиться! Потому как уже очень многие пытались меня переубедить. Но живущий во мне гностик всегда побеждает. - Я улыбнулся. - Если вам в компанию нужен апостол Фома, то вот он я! ... Хотел бы тебя еще о многом спросить, ... однако, ты ведь снова уведешь разговор в сторону, чтобы не раскрывать мне тайны про меня, ведь так? -
- Так. - Констатировал Михаил. - Кстати, замечу, апостол Фома не был гностиком! ... Скажу тебе правду! Я всегда притворялся верующим, будучи по сути неверующим. А ты напротив, позиционируешь себя всегда и везде как неверующего, будучи изначально глубоко верующим! И оба мы лжем себе и окружающим! Моя вера нестойка, ибо проистекает от ума! От знания того, что есть Бог. В конце концов, от встреч с Ним. А твоя вера ... она совершенно никак не зависит от уровня твоих знаний. В том числе и знаний о Боге. ... Это то, что у тебя в сердце! И если честно, я искренне тебе в этом завидую! ... Вера от ума, или от знаний - это лукавая вера. Как и в целом наш ум! А вот сердце ... - Последовала кривая усмешка.
- Да ну?! Вот я как-то этого еще не понял про себя! -
- Этому пониманию еще время не пришло. - Спокойно парировал Михаил. -
- Кроме того, если я в будущем потеряю веру в Бога, то стану чрезвычайно опасен! Очень! ... С моими возможностями, с полным доступом к технологиям Их, я мог бы предпринять что-то неразумное. Типа, попытки сковырнуть одну из главных кардиналей, связанных со Христом. ... И рассуждая здраво, мог бы в этом преуспеть. ... Вполне бы мог! И тогда все рухнет! -
- Ну, насчет того, что ты потерял веру, покамест можешь не сильно переживать, потому что, как я тебе уже сказал, ты этого времени меня просто уже достал своими религиозными проповедями! -
- Вполне вероятно, - сказал Михаил, - что все эти религиозные проповеди из уст того лицемера, что сейчас проживает в этом славном доме и руководит институтом, всего лишь попытка свернуть одну из основных Кардиналей! - И не дожидаясь моего вопроса сказал. - Тебя! Ты, по моему глубочайшему убеждению, не просто связан с Главной Кардиналью, но сам являешься Одной из основных Кардиналей. И он это прекрасно знает! -
- Тогда почему он меня просто не убет? -
- Ему не дадут этого сделать, как не дали Гангру. -
- А нахрена я ему понадобился, с просветленным взором и пламенем в сердце? -
- Тогда вся история с огромной вероятностью потечет совсем по другому! ... Результат будет тот же, как если бы он просто тебя убил. Но я ... -
- Но ты не можешь мне об этом сказать конкретнее. -
- Да, не могу! -
- Хорошо. Не говори. Я вижу, что это не является капризом, а и в самом деле важно. -
- Важно! -
- Просто ты зря переживаешь по поводу моего возможного воцерковления! Это совсем не входит в мои планы! ... Скажи, каким образом сам человек, в данном случае предположительно это я, может быть Событием? -
- Тоже не могу сказать! Прости! Но, если тебе станет легче, то аналогия напоминает магнит, и магнитное поле, которое он за собой всюду таскает. Некое Кардинальное Событие просто вморожено в твою личность, так как оно связано именно с тобой. Тогда как обычно оно привязано к некой 4-точке, а личность, его реализующая, является переменным фактором. Ты же таскаешь свою Кардиналь всюду за собой. -
- Понятно. И много таких, особенных? -
- Совсем не много. ... И все связаны с Главной Осью. -
- Ты имеешь в виду Воскресение Христово? -
- О! Я вижу "другой я" тебя уже просветил? -
Я покачал головой.
- Меньше чем хотелось бы! -
- Да, именно с этим! -
- Ладно, все нормально. Этот пункт, я считаю, снят с повестки. ... еще какие нибудь просьбы или пожелания? -
- Конечно. Пожелания. - Он полез в карман и извлек оттуда мягкую картонную коробочку. - Вот, это то, что тебе понадобится очень скоро и то, в чем ты будешь испытывать потребность всегда. И это то, что ты не должен никогда показывать ни ему, - он махнул в сторону дома, - ни кому бы то ни было еще. И особенно береги это от Них. -
- Что это? -
- Куча якорей гиперссылок, штук, наверное, двадцать, а так же компакт-вариант прибора для перехода по ГС. -
Он открыл коробочку и я увидел в нем пластиковый пакетик с крошечными черными точками, а так же свернутый в несколько раз кружевной носовой платок.
- Где же прибор? - Поинтересовался я.
В ответ он извлек носовой платок и произнес.
- Вот он! -
-Хм? - Удивился я. - Мы сюда прибыли с тобой, держа вдвоем огромной тяжести ящик под названием ГС-5. ... А до этого, еще в прошлом, когда мы ехали по Аравийским пескам в твоей кибитке, ты мне прочел целую лекцию о новой квантовой теории и о том, почему тот ящик такой тяжелый! -
- ? ... Я этого еще не знаю. Сейчас я моложе того меня, - он показал рукой в сторону дома, - почти на двенадцать веков субъективного времени. Вероятно, будучи здесь и руководя Институтом, я создал нечто, называемое ГС-5. Но вот это, - он ткнул пальцем в коробочку, - это абсолютно новая во всех временах, передовейшая технология! -
- И как это работает? -
- Да. Я к этому и веду. Мне нужно все тебе показать и всему тебя научить. Поэтому сейчас мы отсюда исчезнем в недоступное для контроля Времени место. По гиперссылке. Именно поэтому мы и вернемся в этот же самый момент обратно. Поэтому твоя пропажа во времени и пространстве здесь никак не будет заметна! -
Меня это, не скрою, порадовало. Будет прикольно немного развеять тоску моего пребывания в этом, совсем чужем для меня времени.
- Что ж? Я готов. - Сказал я.
Глава 11. Ольга.
Когда мы с более ранней версией Михаила вернулись в тот же самый момент времени на то же самое место на поле для гольфа, он мне сказал.
- Времена не выбирают. ... В них живут и умирают. Но, не все. … -
- Кроме таких, как мы? -
- Нет. Конкретно "мы" тут не причем. ... Кроме тех, кто поставлен за порядком следить. Как только стало возможным благодаря твоей работе ... и моей, конечно, перемещение в Больших Нулях, а затем и по гиперссылкам, открылись совершенно фантастические возможности не только для людей приличных и законопослушных, но и для всех остальных. -
- По мне так лучше бы вообще все это просто запретить! - Сказал я.
- Даже после того как ты сам имел возможность только что прочувствовать всю прелесть жизни в разных временах? -
- В особенности после этого! Мне кажется, мы не готовы к такой ответственности! -
- Хм? ... Я вообще полагаю, что несмотря на весь наш прогресс, мы не готовы до сих пор даже к ответственности перейти от палки и каменного топора к луку со стрелами. ... Ты видел недавно место во времени, куда существует только доступ в одну сторону. Время, в котором земной цивилизации уже нет, используется нами как Безвозвратный Период для всех тех, кто опасен своим умом. Заметь, не для банальной уголовщины, а для продвинутой интеллигенции, мечтающей нагадить в Глобальной Истории. ... Ты же видел, там для жизни есть все! Чистая среда, средства для возделывания земли, все остальное. Вместо этого там уже существуют группировки, оружие и локальные войны. ... О какой ответственности можно вообще говорить? Мы никогда не отличались чувством ответственности. Поэтому, запрет на перемещения во времени, это не выход. Все равно эта лазейка для жуликов и уголовщины будет заново открыта и переоткрыта. Вместо запретов нужно просто наладить средства контроля. ... Вот и все! Тогда порядочные люди получат право на совершенно новые возможности счастливо прожить свои дни, а непорядочные - отсутствие такой возможности, как наказание за свою непорядочность. ... В этом вообще суть любой юриспруденции. Да и в совокупности с возможностями современной регенеративной медицины ты становишься практически бессмертным. ... Я не вижу в этом ничего плохого! -
- Не знаю, Мишель. У меня пока нет аргументов, но я все равно с этим не согласен! - Сказал я.
- Каждый смертный мечтает только об одном. О бессмертии. Причем о Бессмертии не просто как о "неумирании" организма, а о бессмертии в гораздо более широком смысле. ... Об "обладании" Временем, как измерением. ... Однажды люди покорили Эверест. И точно по тем же самым причинам однажды покорили Время! Это естественно так же, как и обладание возможностями перемещений в Пространстве. И вот здесь проявляется совершенно неожиданная тенденция психологии, которую изначально никто вообще не мог предвидеть! Как только ты получаешь доступ к Регенеративным Технологиям и возможностям жизни в любой эпохе, так у тебя включается некий защитный механизм, который до сих пор не объяснен и непонят никем! Очень многие из тех, кто получил практическое бессмертие, потом просто отказывались от него, возвращаясь в свое родное время. -
- Зависть Богов? -
- Я не сказал бы, богов. Да и не зависть, конечно! Многие люди понимают, что это все не сделает их ни лучше, ни ближе к Богу. Видишь ли, друг мой, со временем всякий предмет имеет склонность только портиться. – Он постучал себя указательным пальцем по груди. – И в особенности, человек. … Твой внутренний человек. –
- То есть, ты хочешь сказать, - попытался я пошутить, - что ты, проживши столько, испортился окончательно? –
- ! ) – Последовала улыбка и кивок головы. – Самые, что ни на есть маниакальные наклонности. –
- Тогда мне непонятно, почему я в тебе их не заметил до сих пор? –
- Единственное, что меня сдерживает от всего того, чего так жаждет моя душа, - сказал Михаил, - например, от … глобального захвата власти с целью очистить планету от дураков и сволочей … это – полное отсутствие здоровья. И больше ничего! У меня ни на что более-менее творческое просто нет сил. И это, - я подчеркиваю! - единственная причина того, почему я не являю собой яркого представителя врагов рода человеческого. Вот теперь, после моей такой исповеди, - продолжал он - поверь тому, что я тебе пытался доказать уже целую неделю там, где мы с тобой были, и сделай все, о чем я тебя только что попросил. –
- Ладно. – Сказал я. - Кстати, мне думается, дураки в природе нужны. ... Как часть экосистемы! -
Михаил повернулся в сторону леса, чтобы уходить, и сказал, не оборачиваясь.
- Иди к ней. Она сейчас явится в мой дом. Будет нехорошо заставлять ждать такую красивую женщину. –
Я посмотрел в сторону дома, который целиком был скрыт за холмом. А когда повернулся вновь, Михаила уже не было.
- Исчез. – Сказал я вслух самому себе. – Одни только вопросы. Ладно. Я, конечно, все сделаю. Но, имей ввиду! – Крикнул я. - Твои советы будут только отправной точкой! Но, поступать … принимать решения я буду сам! -
После этого я почти бегом направился к дому. Я чувствовал, что неделя, проведенная нами на Курском Взморье девятнадцатого тысячелетия окончательно меня восстановила!
Я забежал в дом Михаила и сразу же направился в ту комнату, которую он отвел мне, дабы спрятать неприметную коробочку с якорями гиперссылок. Потом рванул на кухню и обнаружил там еще не совсем остывший чайник с момента моего завтрака в этом времени. Я глотал набегу какую-то еду, запивая теплым кипятком, и в этот момент прозвучало мелодичное "динь-дон"! Пора было идти встречать Ольгу Сергеевну. Да, и не забыть при этом "удивиться" ее приятному появлению здесь! Мы поздоровались у ворот и пока шествовали в дом, разговор у нас совсем не клеился. Между нами было то самое тягостное молчание, которое мы все так не любим, и которое есть результат простого взаимного недоверия к собеседнику как к человеку.
- Скажите, Джафар, ... - обратилась ко мне Ольга Сергеевна после того как я взял из бара Михаила бутылочку сухого вина и налил нам в высокие бокалы. - Вам можно задать пару вопросов? -
- Конечно. - Ответил я и снова внутренне собрался отвечать на неожиданные сентенции слишком умной блондинки.
- Вы, похоже, хорошо знаете нашего шефа? -
- Это вопрос или утверждение? -
- Это вопрос. -
- Я полагаю, не лучше, чем вы. -
- О! Вы опять увиливаете от ответа! ... Уже который раз. Это ... нехорошо! -
- Скажем так. Я знаю его достаточно давно. ... Но при этом, недостаточно хорошо. -
- Удивительная формулировка! - Сказала Ольга Сергеевна. - И вы опять не ответили мне! -
- Не давать вам ответы на ваши вопросы - это ровно то, о чем меня попросил Михаил Львович к ... перед тем, как отбыть куда-то, куда он мне тоже не сообщил! - Я улыбнулся. Ну-ка, скушайте, дорогая и всеми обожаемая Ольга Сергеевна, то, что вам явно не понравится!
- Мне просто от вас нужна правда! - Продолжала Ольга Сергеевна. - По трем причинам. -
- Назовите хотя бы одну? -
- Я назову вам все три. Первое. Почему Михаил Львович не велел вам что-либо рассказывать мне о нем? Второе. У меня накопилась масса вопросов по части очень заметной для секретарского глаза и при этом совершенно тайной жизни Михаила Львовича, которую он проводит вне своей работы. И третье. Только вы, Джафар по моему глубокому убеждению можете ответить мне на первые два пункта! И я не постою за ценой в своем желании обладать этой информацией! -
Обещание не постоять за ценой меня несколько приободрило, но демонстрировать это ей было категорически нельзя! Поэтому я занял позицию охотника в засаде.
- Ольга Сергеевна, вы явно переоцениваете роль моей скромной личности в биографии Михаила Львовича! ... С чего вы вообще взяли, что ваш шеф ведет какой-то ... какую-то двойную жизнь? ... Вне стен Института. Утверждать подобное можно лишь проводя в его обществе большую часть суток, вам не кажется? - Это несколько смутило Настойчивую Блондинку. Я умолк и стал попивать свое вино.
- Ну, я не знаю. - Произнесла она. - К примеру, из того, как у нас в Институте все организовано! -
Я продолжал молчать, потягивая вино из своего фужера. Мне очень нужно было дать выговориться этой Белокурой Бестии потому что, во-первых, я видел, что у нее накипело. И во-вторых, ... неважно, что во-вторых. Эта, вторая причина, была намного серьезнее, чем просто банальное любопытство.
- И когда я говорю про необычность нашего внутреннего устройства, - продолжала она, - я имею в виду прежде всего архаичность того, как у нас все обустроено: от архитектуры здания до внутриструктурного администрирования. - Ольга Сергеевна на миг умолкла, прикладываясь к своему бокалу и продолжала. - Просто дослушайте, Джафар. Прошу вас! Есть культурные традиции в каждом периоде Истории и в каждой отдельно взятой стране. ... Я это вам как специалист говорю. ... Придерживаться традиций - это как думать на родном языке. Это не просто признак самоидентификикации человека, как социальной единицы, но это то, что именно определяет в человеке и его национальность и, что наиболее важно, принадлежность определенной исторической культуре. ... И поскольку культура определяется языком, религией и Событийным Историческим Тезаурусом, я вам с уверенностью могу сказать только то, что Михаил Львович является махровейшим представителем двадцатого века, несмотря на все его современные знания, несмотря на ... на многое другое, включая ... ну, не важно. ... Он крайне несовременен! ... Например, четыре дня назад мы с вами отмечали его день рождения. ... Вы вообще знаете, как принято отмечать дни рождения людей уровня Михаила Львовича вне зависимости от географий и национальных особенностей? - Задала она мне вопрос. Я только пожал плечами, понимая, что этот вопрос из области тех, которые человек задает специально для того, чтобы ответить на него самому. - Джафар, дорогой, вот подумайте сами, мы сидели впятером плюс вы, которого никто никогда не видел раньше и плюс сам шеф, очень, кстати, изменившийся за те пару часов, что прошли с момента его прихода в институт утром и до того момента, когда мы все стали пить и закусывать. ... ("Это те сорок прожитых им лет в Персии!" - Подумал я) ... Меня даже не столько тревожит то, каким образом в запертом изнутри кабинете появились вы, потому что это, скорее, проблема не секретарская, а службы безопасности. Это, вопрос к Ильдару, которого почему-то ваше появление вообще нисколько не удивило! ... Мне просто ... Я просто не могу не замечать то, что бросается в глаза! -
- Что именно? -
- Я перечислю, а вы, если захотите, сделайте уже сами вывод, ладно? -
- Конечно. - Ответил я.
- Первое. У нас в Институте система администрирования типично Советского периода Истории. При этом, сам Михаил Львович не является ни знатоком того периода, поскольку он не Историк, ни, естественно, современником. Поскольку вторая половина двадцатого века минула уже более двух веков тому. ... Второе. Мы пьем водку. Вы здесь недавно и по-видимому, просто не в курсе, что водка с той этикеткой, которая была у нас на столе, перестала выпускаться как раз более двух столетий назад. ... Это именно советская водка. ... -
Я вспомнил две выпитых нами бутылки "Столичной" и спросил.
- Может быть, Михаилу Львовичу кто-то подарил эксклюзивную партию? -
- Не шутите, Джафар. У него в погребе тоже восемь полуразвалившихся, ящиков с этим дивным напитком? Это что, клад? ... И бочки с огурцами и прочей традиционной засолкой, которая более у нас в стране нигде не встречается. Даже в ресторанах столицы? -
- Вы были у него в погребе? - Я позволил себе улыбнуться.
- Конечно. И не раз. ... И не только в погребе. ... Наш шеф очень ... радушный хозяин! ... Если проигнорировать тот факт, что он в первую очередь обычный старый кобель! -
- Я не очень понял. - Сказал я. - Вас беспокоит именно то, что у вашего шефа какая-то маниакальная любовь к старине? Или что? -
- Не только это! Да и ... нет, это не любовь к старине! -
- Оля, ... можно я буду так вас называть? - И на кивок ее головы продолжал. - вот посмотрите сюда. Здесь венский гарнитур, средневековый. А там, дальше, - я указал рукой в сторону камина, - там есть мебель периода позднего барокко. И вообще, есть люди, например, коллекционеры живописи, которые просто сохнут по старине. -
- Я вас понимаю, Джафар. Но я немного не об этом. Такие люди, как наш шеф, для дней рождения, или же какого-то иного повода попить водки в приятном обществе, обычно позволяют себе съем несъемного по закону музея, изобилующего неприкосновенными экспонатами, где устраиваются разного рода театрализованные представления и всякие прочие бесчинства. ... Ничтоже сумняшеся! -
- Но это же неправильно! - Возразил я. - Что если Михаил Львович просто чтит законы? -
- Что? Не смешите меня, Джафар! Вы просто наивны. И, как я теперь понимаю, совсем не знаете нашего шефа! ... Он ... не просто может не задумываясь нарушать все, что сочтет нужным, и ему это всегда сходит с рук! ... Он циник! С огромной буквы "Ц"! ... И не только это касается работы. Я с ним ... работаю уже много лет и видела такое, что не сошло бы с рук никому. ... Поэтому возражения, что он что-то там чтит, это совсем не про него! ... Иногда мне кажется, что если для реализации его целей понадобится истребить толпу людей, он не задумываясь откроет беглый огонь не моргнув и глазом! -
- С чего вы это взяли? Я думал, что вы любите Михаила? -
- Я!? Его!? Люблю!? ... - Слишком громко воскликнула Ольга Сергеевна, однако, тут же взяла себя в руки. - Вероятно, вы правы. По своему. ... Да. ... Но это не имеет отношения к теме нашего разговора. А с чего я взяла? Да, знаете, женская интуиция. Плюс ряд наблюдений. И к вам я пришла с этими вопросами потому, что за много лет вы первый, с кем Михаил Львович заметно ... или даже я бы сказала, демонстративно, общается как с равным. - И глядя на мое удивленное лицо добавила. - Однако, Джафар, не в обиду, никаких крупных Общественных деятелей ни в одной сфере с таким именем, как у вас, нет. Я проверяла. Извините. А единственный Джафар аль-Мадани мельком фигурировал в Истории в середине девятнадцатого века. - Я сидел ошарашенный, и она, видя это, продолжила наступление. - Почему на вас были его войлочные туфли? -
- Я ду ... -
- У вас что, на момент появления в нашем Институте не было своей обуви? -
- Ольга Сергеевна ... -
- ... Просто Оля! -
- да, конечно, Оля, ... я не знаю, как вам это объяснить ... -
- Постарайтесь. -
- Да. Вот. У меня жуткий запах от ног! Такой, что хлорпикрин просто ... -
- Джафар! Прекратите ломать комедию! -
- Ну, хорошо. Тогда приготовьтесь услышать правду! -
- ??? -
- Мы с Михаилом ... кхм! ... тайные супруги! -
Она молча поднялась из-за стола и уверенным шагом направилась прямиком к выходу. "Никогда в жизни я не видел такого зада. Не поддается описанию. Не поддается ничему. Не мешайте мне сейчас. Я хочу о нем подумать." (Ч. Буковски. "Макулатура" - прим автора).
- Постойте, Оля! Ну, что же вы, шуток не понимаете? -
Я догнал ее в дверном проеме, и мы оказались в опасной близости друг от друга. Это, как и всегда , сработало. Мы смотрели друг другу в глаза, понимая, что теперь настал момент сказать правду.
- В отношении тебя, Джафар, я не знаю. Честно. Мне не хотелось бы услышать от тебя, что у тебя мозги шиворот-навыворот! Очень бы не хотелось! ... А вот Михаил Львович точно не педик! Скорее уж, фетишист! И ... Если ты еще раз мне соврешь! ... -
Теперь уже я открыл рот от такой новости про Михаила! Она это заметила и тут же сказала.
- Ты что, вправду не знал, что у него есть здесь, в этом самом доме потайной гардеробчик, набитый всяким старьем? ... Костюмчики на все случаи жизни! -
- Где? - Спросил я.
- В подвале этого дома, конечно. Я здесь бывала по его же просьбе ... давно, ... когда мне нужно было подлечиться. Это, конечно, лучше бы было сделать у нас в Медицинском крыле Института. Но мне ... не хотелось слишком афишировать свои ... некоторые проблемы. -
- Покажешь подвальчик? - Я заговорщицки подмигнул ей правым глазом, по прежнему продолжая слегка прижимать ее своим телом к косяку двери.
- Конечно, Джафарчик! - Ответила Ольга Сергеевна. - Кстати, хочу вам заметить, - сказала она когда я ее отпустил и она проскользнула в двери в сторону кухни, - две вещи. Во-первых, он не знает о том, что мне известно о его хорошо спрятанном подвальчике. И второе. Скажи мне, как так получилось, что человек с именем как у тебя совершенно без всякого акцента разговаривает по-русски? -
Я шел за ней и просто не мог оторвать глаз от ее очаровательных бедер.
- Я совершенно без акцента говорю и по арабски. - Парировал я ее выпад в свой адрес.
- Конечно! - Спокойно ответила Ольга Сергеевна. - Мы пришли. Будьте так любезны отодвинуть в сторону вот этот половичок! ... Да. Спасибо! ... А теперь приподнять эту крышечку! ... Да вот так. Там есть выключатель. Если вы нагнетесь и ... да, все правильно. Это он и есть! Разрешите, я первая спущусь. Мне, правда, не очень удобно в этом платье! - Она элегантно и при этом быстро проскользнула в подвал по узкой металлической лесенке. За ней последовал и я. И тогда моему взору открылось очень большое помещение, уставленное стандартными гардеробными стойками с огромным количеством костюмов всех времен и народов. Разнообразных убранств как мужских, так и женских, больших и маленьких, полок с таким же огромным количеством головных уборов и самой разнообразной обуви!
- Ни фига себе! - Только и мог вымолвить я, взирая на это изобилие. Конечно! Михаил не мог отправляться куда-то во времени, не сменив свои одежды на то, что соответствовало бы тому периоду! И в кабинете Института это все он, очевидно, тоже хранить не мог!
- Проблема в том, Джафар, - продолжала Ольга, - что тот арабский язык, на котором вы говорите совершенно безо всякого акцента и на котором вы мне сказали фразу "Хочу любить!", когда проходили мимо моего рабочего стола, это совсем не арабский язык. -
Я недоуменно посмотрел на нее, и тут же догадался, к чему она клонит. Но она продолжала, не дав мне в очередной раз соврать.
- Это арамейский. ... Очень древний язык! ... И язык мертвый. На нем уже более двух тысяч лет не говорит ни один человек на земле. ... Кроме тебя! - Мы смотрели друг на друга не отрываясь. - В современном мире нет стран, где бы говорили на нем! ... Джафар, ... ну же ... -
Я не выдержал. Подошел к ней вплотную и левой рукой привлек к себе, обняв за изящную талию. В уши с отчетливым стуком ударила кровь.
- Ты тоже его знаешь! -
- Я ... много чего знаю. - Она уже почти дышала мне в лицо. - Но знать арамейский и ... разговаривать на нем, это не одно и то же! ... Джафар, милый ... Я ... Мне так ... Там дальше в самом конце кушетка есть! -
Я чувствовал, что ее почти совсем уже не держат ее очаровательные ноги. Поэтому просто подхватил на руки и понес, стараясь ничего не уронить по пути.
- Вы все такие ослы ... - чуть дыша прошептала Ольга. ...
... Много позже, изнывая от счастья и голода, мы все так же сидели на кушетке и просто болтали, не пытаясь более выпытывать ничего друг у друга. Неловкое молчание между нами пропало, и, напротив, все встало на свои места. Ольга мне рассказывала о своем детстве и молодости, а я рассеянно слушал, сконцентрировав свое внимание на очевидной вещи: она была бы для меня идеальным помощником! И прикрытием на тот случай, если я, вдруг, рассорюсь с Михаилом. Я просто не имел права не использовать ее ... не только как дипломированного специалиста по Векторной Истории, но и в качестве точки опоры в этом времени. Потому что она будет последним человеком, которого Михаил заподозрит в противодействии каким-то его действиям. Сейчас был момент, когда ее нужно было стремительно вербовать. Пока она не засобиралась восвояси! Мне было понятно, что несмотря на всю свою образованность и крутизну, Ольга была просто женщиной. К счастью. И поскольку это было именно так, ей, как и любой другой "просто женщине", требовался Герой. Я понимал, что просто обязан дать ей это! Несмотря на всю пошлость приема, мне немедленно следовало совершить некий поступок уровня Человека - Паука, или, к примеру, Капитана Америки! Да, я знаю, что это банально до неприличия, и все же ...
- Оля, - обратился я к женщине все так же безотрывно смотревшей на меня счастливыми глазами, - мне нужно сбегать наверх в свою комнату, взять одну вещь. А ты, пока я хожу, подбери себе платье конца девятнадцатого века. И мне заодно тройку того же периода, котелок, бабочку и обувь. -
- Мы будем заниматься ролевым сексом? - Спросила она с надеждой в голосе.
Я улыбнулся и ответил.
- Может, немного позже! Ты ведь неплохо знаешь то время? -
- Конечно! Но к чему ... -
- Просто подбери нам двоим это все, ладно? -
- Ладно. - Ответила она, поднимаясь с кушетки. А я бегом направился в свою комнату. Я точно знал, что нужно делать. Там, у себя в комнате я взял коробочку с гиперссылками и отыскал ту, которая мне была нужна, последовательно прикладывая каждую, попавшуюся в руки, к центру платка, пока не увидел цифры, означавшие нужную мне дату и координаты местности. Эту гиперссылку я и прикрепил в левый верхний угол платка. И она встала точно на свое место с еле уловимым щелчком. Это означало, что Точка Перехода в платке уже активирована и у меня остается на ее использование не более десяти-двенадцати минут. Потом я зажал в пальцах пустой якорь гиперссылки, эту миллиметровую, едва заметную для глаза крошку весьма сложной материи, и не задерживаясь вернулся обратно в подвал дома. Ольга уже почти закончила переодеваться и смотрела на меня не понимающими глазами.
- Вот. Это твое. - Сказала она мне, указывая на вешалку с элегантной "тройкой" - Брюки, фрак и жилетка. ... И я все равно не пойму ... -
- Подожди, пока я оденусь! -
- Конечно, но к чему этот маскарад? -
- Это совсем не маскарад! - Ответил я, застегивая идеально отутюженную рубаху. Брюки оказались мне несколько коротки, а фрак чуточку узок в плечах, но, тем не менее, все сидело относительно неплохо! Я принялся за очень неудобную обувь и, наклонившись за туфлями, незаметно для глаз Ольги вжал якорь гиперссылки в пол. Теперь все было готово.
- Ты выглядишь, как настоящий денди! - сказала Ольга, когда я закончил спешное переодевание. - А я просто как замарашка! -
- Неправда! - Сказал я. - Ты прекрасна! -
Потом сказал, доставая из кармана носовой платок.
- Подойди, пожалуйста ко мне! - И когда она подошла снова, как и два часа назад, привлек ее к себе левой рукой. В то же самое время нащупывая в уголке платка искомую Точку Перехода. Ольга, как и прежде, неотрывно смотрела мне прямо в глаза.
- Ты мне веришь? - Задал я ей абсолютно киношный вопрос. А она только отрицательно покачала головой. И тогда у себя за спиной я сложил пополам уголок платка.
Часть 3. Севастьяна.
Тот, кто рассказывает истории, правит миром!"
(вождь Татанка Ийотаке, - Бизон, сидящий на земле.)
Предисловие.
Тихо моросит мелкий дождик. Он, словно нищий попрошайка, все время пытается меня разжалобить, напевая мне свою монотонную песню! ... В Ялте осень. Грустно, серо и уныло. Издали доносится редкий лай какой-нибудь заскучавшей собаки, да потягивает дымком из печных труб, когда заблудившийся ветер, внезапно развернувшись, подует от города к морю. Ах, этот воздух! Смесь дыма с соленым морским бризом, сдобренная запахом копченой рыбы от духанщиков городской окраины! ...
Покрытые бурыми водорослями, скользкие плиты пирса не в силах обуздать накатывающие волны вальяжного, спокойного прибоя. И эти волны угодливо облизывают мои сапоги, стремясь показать мне свое дружелюбие, в которое я, впрочем, нисколечко не верю.
Плоскогорье Ай-Петри, едва различимое за завесой дождя, величественно возвышается над серым городом, демонстрируя людям свое абсолютное безразличие к таким мелким и таким суетным нашим дням. Эти горы, ... они мыслят совсем по другому, не как люди! Для них вся твоя жизнь - от рождения и до смерти, - всего лишь как глазом моргнуть! Эти горы даже не заметят тебя среди периодов времени, исчисляемых геологическими эрами. Заметить глазом рождение омега-минус-гиперона проще, нежели этим величественным горам засечь вспышку твоей жизни! Им о тебе тоже известно лишь со слов их древних пророков. И поэтому тебя эти горы считают чем-то несуществующим в той же мере, в какой ты их считаешь чем-то постоянным и неподвижным. ...
А в водах Черного Моря, лениво развалившись, по-прежнему спит Аю-Даг, уткнувшись мордой в свои могучие лапы. Такой ласковый и такой теплый мишка! Когда-то очень давно по меркам нашей жизни он прилег отдохнуть у воды и, как водится, заснул. И будет спать еще миллионы лет.
И всё, как обычно! Уже на протяжение очень долгого нашего с Ольгой пребывания здесь, в этом времени.
Боже! Как же давно уже это все случилось с нами! Я переворачиваю в памяти день за днем, все то, что предшествовало нашему появлению здесь. Я пытаюсь себя оправдать, выискивая признаки Закономерного в общей массе некореллирующих глупостей! Глупостей, наделанных мною с удивительной безответственностью и даже старанием! Глупостей, нанизанных одна на одну, и поступков, как будто специально спланированных мною таким образом, чтобы сделать нашу жизнь здесь по возможности более безысходной! Мне бы стало намного легче, если бы вдруг обнаружилась некая, не зависящая от меня Неизбежность во всем том, что случилось с нами за последние десять лет! Но пока неизбежными остаются только мои глупости. О, великий Гафур! Что любовь делает с разумом человека! Я хочу вам обо всем этом немедленно рассказать!
Я часто прихожу сюда, на этот старый рыбацкий пирс. И подолгу стою на том самом месте, где ровно десять лет назад мы с Ольгой возникли, пройдя по гиперссылке из одного очень памятного для нас подвальчика, находящегося в другом месте и в совершенно ином времени. Да! Сегодня юбилей нашего непонятного заточения в Ялте девятнадцатого века! Я планировал для нас двоих просто экскурсию в это не шумное место, в период времени, не изобилующий Историческими Кардиналями, и еще потому, что девятнадцатый и двадцатый века были, как я узнал незадолго до этого, темой диплома Ольги в Институте Общей Истории, по специальности "Векторная Теория Событий". ... Она любила это время. И она любила Чехова! А я в свою очередь просто хотел сделать ей приятный сюрприз, переместив нас обоих именно сюда! И я это сделал! ...
Мы возникли здесь около двух часов пополудни семнадцатого Октября тысяча восемьсот восемьдесят пятого года.
Было пасмурно и ветрено, и сбоку нам в лицо брызнули капли дождя. А может быть это были брызги прибоя, расколовшегося о камни пирса. Как и мгновение назад, когда мы, счастливые, еще стояли в подвале в доме Михаила, все так же, в обнимку возникли и тут. И внезапная перемена атмосферного давления вызвала легкую боль и заложенность в наших ушах. Ольга прижималась ко мне всем телом, понимая, что что-то произошло. Сжавшись, трепеща, уткнувшись лицом мне в грудь. А я крепко держал ее в своих объятиях, понимая ее тревогу.
- Не бойся! - Прошептал я ей в самое ухо. - Посмотри вокруг! -
Она еще какое-то время постояла без движений, а затем повернулась лицом к городу, прижимаясь ко мне своей спиной. Она молча разглядывала Ялтинский пейзаж, не спеша, ничего не говоря, и я заметил, как постепенно исчезает трепет в ее теле.
- Где мы, Джафар? - Спросила она по прошествии совсем недолгого времени. - Что это за место? -
- Это Ялта. - Спокойно ответил я ей. - Я решил вытащить тебя на экскурсию! -
Ольга неотрывно смотрела вправо, на Аю-Даг, и произнесла.
- Этого никак не может быть! ... Какая еще Ялта? Ялта давно под водой. ... С конца двадцать первого века. ... Если, конечно, мы не в ... - Она умолкла на полуслове.
- Да, мы в прошлом. - Подтвердил я ее догадку. - Сейчас здесь, куда я нас переместил, идет девятнадцатый век. Точнее, тысяча восемьсот восемьдесят пятый год, семнадцатое Октября. И доктор Чехов, вероятно, уже снял номер в гостинице "Россия", чтобы недолгое время пожить тут. -
Наступила томительная пауза. Ольге требовалось время, чтобы привести в порядок естественный для данной ситуации сумбур в своей прекрасной, очень умной голове. Я решил дать ей на это минут пять. Однако, она почти сразу заговорила.
- Теперь все сходится! - Сказала она. - Все эти внезапные исчезновения и появления ... Внезапное старение и такое же стремительное омолаживание в течение одного рабочего дня! ... Кто он, Джаф? -
Я, конечно, понял, кого она имеет в виду и сказал.
- Он - Хранитель Истории. ... Следит за тем, чтобы никто не шастал по Времени, решая свои меркантильные проблемы. И он живет уже очень долго! -
- Но как такое вообще возможно, Джаф? - Обратилась ко мне Ольга голосом уже не содержащим ноток волнения. - Если то, что ты мне только что сказал, правда, то тебе придется мне очень многое объяснить. И не факт, что твои объяснения не приведут тебя к проблемам со здоровьем! ... А если то, что сейчас я вижу и ощущаю, вдруг окажется каким-нибудь дурацким мальчишеским розыгрышем, ... фокусом или иллюзией, ... то этот день ты не переживешь точно! ... И каким таким образом, ттвою мать, мы вообще смогли здесь очутиться?! -
Теперь я видел, что Ольга Сергеевна окончательно пришла в себя, и поэтому позволил себе улыбнуться.
- Я тебе, конечно же, все расскажу. И это не фокус. Просто люди владеют технологией мгновенного перемещения во времени и в пространстве по своему желанию, куда угодно и в когда угодно. Но не все люди. Широким массам это, естественно, знать незачем! ... Поэтому такие, как я и Михаил, ... мы очень тщательно маскируем свои возможности от окружающих.
- И не было утечек? - Задала она вопрос, все так же рассматривая гору-Медведь.
- Глобальная утечка случится в конце двадцать третьего века. Еще до Нобелевской лекции уважаемого Михаила Львовича. Потом толпы народа отправятся в прошлое и будущее, искать лучшей доли, и совершенно не задумываясь о последствиях. Потом с огромным трудом уже совсем другие люди смогут навести порядок во всем этом образовавшемся бардаке, а Михаилу дадут Нобелевку! ... Хотя у истоков самой теории стоял именно я. -
Ольга внимательно выслушала меня и сказала.
- Как ты мог со мной так поступить? -
- Как? - Искренне удивился я.
- Я сейчас ... Господи, я даже не причесана! Джафар, ... у нас же нет ничего, ни денег, ни документов никаких! Даже зонта нет. И я ... кажется промочила ноги! -
- Прости, я не планировал здесь задерживаться настолько, чтобы потребовались деньги и документы! - Мне было неприятно от того, что меня отчитали, как школяра! Однако, я и в самом деле дал маху в отношении столь обыденных средств к существованию, как докуметы и деньги. - Ты точно знаешь, что в наших карманах пусто? -
- Да. Я проверяла нашу одежду, пока ты ходил наверх. - Сказала Ольга. - Может быть, нам стоит сейчас вернуться обратно? И как-то получше подготовиться? Приедем сюда позже! -
Я острым чутьем бандита и сам понимал, что она права. Но я понимал так же и то, что если мы вернемся прямо сейчас обратно в дом Михаила, то никакого "позже" просто не будет. Ольга не испытывала телячьего восторга от различных авантюр. Я это видел. И поэтому сказал.
- Давай так. Ты меня берешь сейчас под руку, и мы чинно идем в город. Пройдемся по набережной. Полчаса, не больше. И потом - как ты решишь. Идет? -
- Хорошо. - Нехотя согласилась она. - А ты уже давно путешествуешь подобным образом? В смысле, у нас не возникнут какие-нибудь накладки? -
- Совсем недавно я в компании твоего шефа целых две недели собственного времени провел, загорая на пляжах Курского Взморья сто девятнадцатого столетия. А до этого мы с ним пили эль в одной из таверн в самом центре средневековой Европы в обществе Пита Брейгеля. А еще до этого я двадцать долгих лет провел в ... Ну, ладно, не суть! "Ты со мной, Кира?" - И видя ее пристальный взгляд по поводу моей последней фразы, поправился. - Это цитата из одного старинного фильма, ... про Киру ... С Вином Дизелом в главной роли! -
- Джафар, я тебе не верю. Ни единому твоему слову! Ты ... гадкий совратитель женщин! Как и та старая игуана! ... Но сейчас ... Да, я с тобой! И буду с тобой до тех пор, пока как историк я смогу наблюдать Историю воочию. Я просто должна овладеть твоими технологиями! Я ... Тебе за это отдам что угодно! ... Даже душу! И я, Джаф, я не отношусь к широким массам! Научи меня, Джаф, и я буду с тобой до скончания времен! -
Это выглядело, как самый откровенный и честный договор из всех, что мне пришлось в своей жизни заключать. Поэтому я ей ответил тоже предельно честно.
- Твоя душа-то как раз мне и нужна! И еще союзник в борьбе с Михаилом, если он меня к этому вынудит. И скажу тебе абсолютно честно и открыто. Последние два десятка лет я весьма успешно руководил бандой, разорявшей караваны в древней Идумее времен Христа. Мне человека убить так же просто, как прихлопнуть комара! Не важно кого - мужчину, женщину или ребенка. Поэтому ты тоже, без иллюзий будь! Я предательства не приму и не прощу! -
- Теперь понятно, почему ты владеешь арамейским! Я с тобой, Джаф! С тобой ... - Сказала она, глядя мне в глаза прямым и открытым взглядом. Я понимал, что она мне не лжет, и спросил.
- Почему? -
- Ты в самом деле настолько туп, или прикалываешься? Я люблю тебя, Джаф! И ... -
- И что? -
- И ты намного моложе! - Ответила она и улыбнулась. А я не удержался и ... ну, не суть, это уже личное!
Потом мы еще какое-то время стояли, не замечая ни ветра, ни дождя, ... ничего вокруг. Говоря слова любви, ибо наступило время откровений. ... Потом она взяла меня под руку, встав слева от меня, как и подобает даме, и мы, то и дело спотыкаясь и скользя на мокрой тине пирса, стали неспешно пробираться к городу.
Усиливался ветер, поднялась волна, и нужно было поторапливаться, пока нас не смыло в Черное море!
- Как тебя зовут, Джаф? - Задала мне Ольга риторический вопрос. А я промолчал.
Глава 1. Ялта.
Соловьев Сергей Павлович, тысяча восемьсот шестидесятого года рождения, двадцати пяти лет от роду, Камер-юнкер, из знатного роду Соловьевых, помощник начальника губернского Управления Жандармов по Ялтинскому уезду, был по молодости лет ретив, амбициозен и столь же неопытен во всем, что не касалось светских развлечений! И это именно с ним нам предстояло столкнуться сразу же по прибытии в Ялту.
Наши проблемы начались сразу, как только наши ноги коснулись ялтинского песка.
Еще задолго до того, как мы сошли со старого рыбацкого пирса на песок пляжа, я обратил внимание на двух чинно прохаживающихся вдоль кромки прибоя "людей в штатском". Они медленно сходились с противоположных сторон к тому месту, где начинался пирс, и куда мы с Ольгой должны были выйти. Я повернул свое лицо к любимой женщине и сказал.
- Нас пасут. -
- Да, я вижу! - Был ответ. - И мне интересно, эти двое входят в твой план недолгой экскурсии по Ялте? -
Я понимал, что мне просто нечего на это возразить и сказал следующее.
- Я разрулю любую ситуацию! -
- Убери из разговора свой дурацкий сленг, которому просто нет места в этом времени и дай мне пообщаться с этими двумя милыми господами. А сам ... Тебе лучше оставаться иностранцем! -
- Почему? -
- Потому что пока твои боевые навыки не нужны. А я историк, и по крайней мере нас не выдаст твое незнание речи этого периода, если ты не будешь мне мешать! -
- Не буду! - Сказал я. - Но для того, чтобы отбыть отсюда обратно, нам каким-то образом нужно будет вернуться в ту же точку, где мы образовались! Такова физика ... -
- Джаф, с этой минуты говори только по арабски! -
- Я понял! Но это могут быть стражи из Службы Охраны Истории! -
- Вряд ли! Уж больно чинно ходят. Могу поспорить, это местные! - Сказала Ольга. - Да и назад мы уже не попадем, пока не закончится шторм на море! -
Я оглянулся назад и увидел, что то место, где мы недавно стояли, перехлестывают волны Черного моря. Ольга была права, назвав нас всех ослами. Если бы я выбрал время для нашего прибытия в Ялту на полчаса позже, мы бы уже плавали в воде, возникнув прямо посреди шторма. Я был дилетантом в вопросах безопасности транспортировки по гиперссылкам и это про себя понимал. Очевидно, Ольга это тоже поняла. И поэтому мне было жутко неудобно! ...
Наши ноги коснулись песка в то же самое время, когда эта парочка почти вплотную подошла к нам. Я решил не вмешиваться ни во что до самого последнего предела, давая Ольге шанс проявить себя в абсолютно незнакомой ситуации. Я - иностранец. И просто не понимаю ничего, что тут у вас происходит! Но если эти двое из Охраны Истории, то они не станут прикидываться, а сразу же отправят нас в сто девятнадцатое столетие. Навсегда. Такой шанс существовал. Поэтому я был начеку. ...
- Добрый день, господа! - Обратился к нам один из этой парочки, который был постарше и пониже. А тот, что был повыше и помоложе приподнял слегка свой котелок в знак приветствия, но при этом ничего не произнес. Я так же отвесил легкий поклон, но при этом к своему котелку даже не прикоснулся! Они холопы. И не мое это барское дело перед холопами шапку ломать! Ольга же просто ответила им на приветствие, а ко мне обратилась на арабском.
- Господа нас приветствуют! -
- Будь с ними начеку. - Сказал я так же на арабском.
- Мадам, - обратился старший из этой парочки к Ольге, - нам велено передать вам, что Сергей Павлович Соловьев очень хочет с вами приватно побеседовать вон в том крытом павильоне на набережной. -
- Я даже не знаю, о ком вы сейчас говорите! - Ответила Ольга. - И что будет, если мы с моим мужем не согласимся на столь лестное приглашение от незнакомого нам лица? -
- Мы вас попросим снова! - Настаивал старший, улыбаясь.
- Хорошо. - Ответила ему Ольга. - Но я должна перевести все своему мужу и посоветоваться с ним. -
Последовал кивок головы, а Ольга добросовестно мне все перевела, и я сказал.
- Пошли. Мы все равно планировали зайти в город! -
И пока мы мирно шествовали вверх по песку пляжа и далее по лестнице на Ялтинскую набережную в сопровождении этой парочки, я обдумывал возникшую ситуацию. Первое. Нас заметили сразу, как только мы возникли здесь. Второе. Эти люди не принадлежали Страже, а к нашему счастью были местными, как и предположила Ольга. И третье. Она назвала меня своим мужем. Даже если это было сказано в ситуации, когда требуется солгать, женщины обычно не прикрывают своих спутников, называя мужем того, кто по факту им не является. И сказано это ведь было очень твердо и уверенно! А это говорит о ее полной внутренней готовности к тому, чтобы быть мне именно женой!
Я был этому рад, как молоденькая девушка, которой только что поступило предложение руки и сердца!
Кроме этого у меня присутствовала некая тревога по поводу Ольги. Она слишком много всего знала. Откуда ей знать арабский, работая секретарем в Институте Геронтологии и Генетики? Диплом по Векторной Истории неизбежно предполагает так же и то, что она еще и математик. Михаил меня о ней предупреждал, но ведь я всегда выбираю по жизни самый наисложнейший вариант! ... Оля ... Моя нынешняя жена! ... И стоит ли мне ее опасаться? Она слишком легко и слишком активно вписалась в игру со Временем. Она смогла мной управлять просто в приказном порядке. Легко и просто. Слишком даже легко!
Я не заметил, как мы подошли к нужному нам павильону. А когда вошли вовнутрь, я увидел совсем еще молодого человека, нехотя вставшего из мягкого кресла при нашем появлении. Рядом с креслом, в котором он сидел, стоял маленький столик с самоваром и большим заварочным чайником на нем. Возле самовара стояла белая фарфоровая ваза с различной сдобой, и у меня от этого нехитрого натюрморта моментально потекла слюна! А еще там, на полу, стояла тренога и на ней была закреплена большая зрительная труба, направленная в аккурат на наш пирс! Вот как! Если этот денди смотрел в трубу в момент нашего появления, то мне ... точнее, Ольге, будет не просто объяснить ему факт очевидной материализации прямо из воздуха влюбленной парочки, которой мы и являлись по факту!
- Сергей Павлович, если не ошибаюсь? - Спросила Ольга первой.
- К вашим услугам, мадам ... ? -
- Ольга Сергеевна. -
- Очень приятно! -
- Мне и моему мужу тоже! -
- Присаживайтесь! -
- За что нас задержали, если не секрет? - Осведомилась Ольга.
- Ну, что вы! Я пригласил вас лишь для того, чтобы задать вам парочку вопросов. Чаю? -
- На предмет? -
- На предмет? Да нет никаких особых причин. Видите ли, госпожа ... -
- Мадани. По мужу. -
- ... место и время у нас тут неспокойное. Так, все же, чаю? -
- А по виду и не скажешь! -
- Вы ведь не местные. А мне по долгу службы положено знать о всех, кто так или иначе посещает это убогое пристанище мещан. -
- Чаю говорите? Пожалуй! Если кто-нибудь подаст мне прибор. -
Сергей Павлович махнул рукой своим стражам, и тот, что помоложе моментально исчез за дверью.
- Ольга Сергеевна, если бы речь шла не о приличных людях, а ... В общем, мне было бы менее хлопотно просто пригласить вас с мужем в участок. Но поскольку я обнаружил вас прогуливающимися по пирсу, по которому никто не гуляет в такую погоду, и поскольку я тут совсем рядом, чай пью, вот я и решил пригласить вас погреться, а заодно решить свои служебные вопросы на предмет появления в Ялте незнакомых мне благопристойных граждан. -
- Понимаю. - Сказала Ольга. - Однако, есть одна существенная проблема. -
- Если не секрет? -
- Мы когда с мужем выезжаем на прогулку, не берем с собой документы. Однажды мы уже теряли. -
- Понимаю. Тогда просто укажите мне откуда вы и ... зачем вы здесь? -
- Да. Мы из Феодосии. А здесь ... из любопытства. Говорят, в Ливадии прекрасная резиденция Его Величества? -
Сергей Павлович встал из-за столика и пошел к двери. Там забрал у молодого стражника поднос с двумя чайными приборами и самолично преподнес это к столу.
- Вы меня не убедили. - Просто ответил Ольге г-н Соловьев. Мило улыбнулся и принялся ухаживать за дамой, разливая чай. - И, кстати, почему ваш супруг все время молчит? -
- Мой супруг не говорит по русски. Он араб. И в России недавно. Он имеет наше подданство, однако, язык еще не освоил! -
- А мне показалось поначалу, что он турецких кровей! Впрочем ... А вы, стало быть, говорите по арабски? -
- Да. -
- И откуда родом ваш супруг? -
- Юг Иордании. С восточного побережья Красного моря. -
- Понятно. ... Но, неубедительно! -
- Это все, что я могу вам честно о нас рассказать! -
- Да. Вы пейте чай-то! Вот и печево местное очень кстати! А то, может в следующий раз еще и не скоро ... -
Ольга пропустила мимо ушей эту угрозу и стала попивать чай, заняв свой рот на время этим делом и получив таким образом небольшую передышку в столь полноценном допросе.
- У вас тут имеется телеграфный аппарат? - Внезапно осведомилась она у Соловьева.
- Да, конечно! А на что вам? -
- Просто я подумала, что можно было бы отзвониться к нам в Феодосию, где уж точно один очень уважаемый господин мог бы подтвердить кто мы такие. -
Соловьеву эта мысль пришлась по вкусу, судя по его поднятым бровям, и он спросил.
- И кого надо запросить? -
- Возможно, вы о нем слышали. Господин Гайвазовский. Иван Константиныч. -
При этих словах Сергей Павлович чуть не выронил из рук свою чашку с чаем.
- Не говорите только, что знакомы с Гайвазовским! -
- Не просто знакомы, но мой муж берет у него уроки живописи! По высокой цене! -
- Ольга Сергеевна, дорогая! Если вы сами так предложили! Давайте я пошлю сейчас своего человека отстучать телеграмму в Феодосию! -
- Я даже настаиваю на этом! -
Господин Соловьев снова махнул рукой. Но теперь уже пожилой стражник почти что бегом бросился исполнять приказ.
- Поболтаем о чем-нибудь? Пока Савелий бегает! -
- Пока Савелий бегает, я вся ваша! - Прошептала моя жена, сидя ко мне спиной. И могу поклясться, улыбнулась дознавателю!
А я опять сделал вид, что ничего не понимаю.
Она явно с ним флиртовала! Это было очевидно! Однако, ... Это был тот флирт, к которому прибегают для спасения своей жизни. И это тоже мне было понятно. И мне было абсолютно понятно, что г-н Соловьев никак не ведется на уловки моей названной жены. Из всего этого с неизбежностью следовало лишь то, что нас, всего скорее, арестуют до выяснения личностей. А далее выяснится, что нас тут не должно быть, поскольку мы ни по каким документам не рождались в этом периоде времени! ... Моему мысленному взору живо представились сибирские рудники и Ольга Сергеевна в кандалах! Блин! Ей бы даже кандалы были к лицу! Как говорится, "Во глубине Сибирских руд!" ... Я сидел и мысленно просчитывал варианты того, каким образом мне лучше вырубить, или, если придется, то и убить Сергейпалыча и эту парочку. По их тюленьему виду я понимал, что вояки они слабенькие. Так себе, на уровне военных отставников, которые пусть и участвовали в стародавних баталиях, но порядком расслабились и заскорузли в столь медлительно-обывательском мирном времени. Мне бы не составило великих трудов с ними разобраться! Просто я очень этого не хотел. Да и находились мы здесь, если говорить совсем честно, нелегально. И поэтому нам нельзя было светиться. Я не хотел быть сосланным в сто девяностое столетие. Даже если Ольга мне там скрасит пребывание!
А еще я сидел и думал, что Ольга как-то так очень уж здорово лжет! Просто ва-банк лжет! Я представил, как к Айвазовскому прибегает посыльный с телеграммой о том, не знаком ли он с четой Мадани? А потом великий И.К. выгоняет посыльного взашей, и тот отбивает обратную телеграмму в Ялту. И дальше нас сажают. ... Интересно, сколько у нас в запасе времени? Полчаса, может, или час? Весь вопрос только в том, как быстро работает почтовая служба!
Тем временем, Ольга мило продолжала болтать с господином Соловьевым. Она рассказывала ему о том, как мы с ней познакомились во Франции, где она училась в Сорбонне, а я праздно проводил время в светских мероприятиях, будучи младшим сыном одного очень знатного Иорданского папаши. "И зачем же вы переехали в Россию?" Удивленно спрашивал г-н Соловьев. "Да еще в глушь такую!" И Ольга поведала ему историю нашей любви. Она рассказала о том, что у арабов не принято жениться младшему из сыновей до тех пор, пока не женятся все старшие его братья. И поэтому мы бросили все, оборвав все родственные связи с той стороны, и сбежали в Россию.
И я был в очередной раз изумлен тому, насколько точно Ольга знала очень малоизвестные, семейные обычаи страны, в которой, очевидно, никогда даже не была! Это меня опять сильно напрягло! Потому что у нее был какой-то феноменальный ум.
Между делом, они перешли на французский. Сразу, как только Ольга поведала ему о своей учебе в Сорбонне. А я ... А что я? Я сижу тут дурак-дураком и уже ничего не понимаю. Я не учил иностранные языки. И арабского бы не знал, не забрось меня судьба в аравийские пески! ...
Примерно минут через сорок-сорок пять прибежал запыхавшийся Савелий с коротенькой полоской скрученной бумажной ленты с телеграфа, передал ее Сергею Павловичу и тут же плюхнулся на свой стул. Г-н Соловьев же бегло прочитал ленту и сказал, обращаясь к Ольге.
- Неважно обстоят дела! Г-н Гайвазовский в настоящий момент времени отсутствует в своем имении в Феодосии. Совсем недавно он отбыл в Столицу. -
- Как же нам теперь быть? - Спросила Ольга.
Соловьев сидел и думал. Было понятно, что ему очень хотелось проявить над нами и свое превосходство и всю свою власть. Но с другой стороны, ему было неловко перед людьми, очевидно интеллигентными и благородными. Ольга смогла его в этом убедить. Я насмотрелся в жизни на таких вот юных особ, облеченных властью, но при этом не имеющих достаточного опыта для понимания очевидной вещи - если ты выступаешь против кого-то, то точно должен знать против кого. Ибо любая война начинается с разведки возможностей противника. Так же я понимал и то, что мне настала пора действовать. Вряд ли момент времени для внезапной атаки с моей стороны будет более благоприятным! Савелий запыхался и устал. А судя по возрасту он единственный из этой стаи тюленей, кто, возможно, и воевал и владел оружием. Но Ольга не выдавала ни малейших признаков беспокойства. И я не знал, какие еще в ее арсенале имеются приемы и методы. А узнать мне это очень хотелось! Чего греха таить, я ее совсем не знал, и за последние полтора часа узнал о ней столько, что до сих пор не перестаю удивляться! Ладно! С атакой подождем. Не думаю, что до ареста дойдет дело!
- Сергей Палыч, вам разве не достаточно честного слова двух законопослушных граждан? - Снова спросила его Ольга.
Соловьев помолчал еще немного и, наконец сказал.
- В любой другой ситуации, достопочтенная Ольга Сергеевна, мне, конечно же, хватило бы вашего честного слова! Но есть нечто, касающееся вас и вашего мужа, что не дает мне возможности поверить вам на слово! -
- И? -
- Это то, каким образом вы вообще оказались у нас в гостях? Я имею в виду вон то место! - И Соловьев указал рукой на пирс, весь уже практически покрытый водою.
Мне нужно было это понять раньше! Конечно, он послал своих людей задержать нас, поскольку увидел нечто такое, что никак не соответствовало его представлениям о естественном ходе вещей! Теперь же момент с моей стороны был упущен! Сейчас уже все они готовы к любым неожиданностям!
- И что конкретно вас так удивляет, Сергей Палыч? -
Я мог поспорить, что сейчас Сергей Палыч как раз и начнет нас обличать, поскольку только обличение даст ему возможность легально применять к нам меры.
- Ну хорошо, раз вы настаиваете! - Ответил Сергей Палыч, а я при этом не сдержал своей улыбки. - Я наблюдаю за этим старым пирсом уже достаточно давно. И знаете почему? Потому что у нас это место прослыло нехорошим. А местный наш батюшка даже освящал его! -
- И это все? -
- Нет, конечно. Если вы позволите досказать! ... В аккурат там, где я обнаружил вас, наблюдая пирс вот в этот прибор, - он указал рукой на зрительную трубу, - в этом самом месте уже не раз появлялись и исчезали разные люди! -
- Как это, исчезали и появлялись? - Спросила его Ольга, а я подумал мельком, что не я один в мире идиот! Эта мысль, конечно, не утешала, но по крайней мере ... впрочем, да, именно утешала! А еще я понял, что там должна быть в одном месте собрана целая куча чужих якорей гиперссылок. Так что, отправляясь, как ты думаешь, туда, куда тебе нужно, ты вполне мог уйти по чужой гиперссылке и прибыть в совершенно иное место! То есть, мне ... нам с пирса теперь смываться нельзя! ... А еще возможно и то, что в этом месте, возможны программные сбои, наподобие старинных компьютерных вирусов. И чем это для тебя может обернуться, вообще никому не понятно и не прогнозируемо! Все эти мысли промелькнули у меня в голове в доли секунды. Я даже удивился, насколько быстро мозг может рождать нечто новое! Между тем, Соловьев продолжал.
- Да, так! Как вот и вы. Вы ведь не заходили на пирс! Я с самого утра слежу практически неотрывно за этим местом. А если не я, то меня на время подменяет Савелий. ... Не заходили вы на пирс, и все тут! А потом в один момент просто возникли ниоткуда! ... И мне необходимо знать, что здесь происходит. Это как раз та задача, которая вменена мне в обязанности моим начальством. И поверьте, я так или иначе ее решу! -
- Сергей Палыч! - Начала Ольга, когда поняла, что тот закончил. - мне совершенно не известно то, о чем вы сказали. И более того, ... то что вы сказали выглядит как бред больного воображения. Уж извините! Вы ... -
- Ольга Сергеевна! ... -
- Нет, не перебивайте женщину. Дайте, я доскажу! -
- ... простите! -
- Я всего лишь хочу сказать ... без личностей и без обид, как факт. То, что вы утверждаете о, как вы выражаетесь, исчезновениях и появлениях каких-то людей в том месте, где мы с мужем имели неосторожность прогуливаться сегодня днем, не зная особенностей вашего городка, это, согласитесь, звучит, как заключение психиатра! Какой разумный человек стал бы утверждать такое и какой разумный человек мог бы в такое поверить? -
- Да, соглашусь с вами в том, что поверить в такое и в самом деле трудно! Тем более, когда передовая часть интеллигенции в наше время стала внимать разуму и придерживаться материальной, так сказать, научной философии! ... Я смею утверждать, что вы, ведая или не ведая, попали в такой круг невероятных феноменов природы, которым объяснения нет никакого, если, конечно, отбросить в сторону всякую чушь типа магии и колдовства! Я верю в то, что любой феномен можно так или иначе объяснить и изучить. И именно с этой целью я должен задержать вас до выяснения всех обстоятельств! -
- Вы нас арестовываете? -
- Боже, упаси, Ольга Сергеевна! Что вы такое говорите! Нет, конечно. Просто какое-то время вам необходимо будет пожить тут у нас. Где хотите. Тут дороговато, конечно, но ... А мои люди за вами присмотрят. С вашего разрешения. Мне придется все выяснять в отношении вас, и раз уж при вас нет никаких документов, то надзор с моей стороны обязателен! Не обижайтесь. Мы умеем быть ненавязчивыми! -
Не скрою, то, что нас сразу же не посадят в кутузку, меня обрадовало. По видимому, и Ольгу тоже. А бюрократические механизмы во все времена отличались удивительной медлительностью! Таким образом, вопрос о нежелательном физическом уничтожении всей этой камарильи, напичканной страхами и байками про то, чего не может быть, к моему удовлетворению, отпала. У нас будет время найти выход. И я был очень рад тому, что не послушался Ольгу, и мы не отбыли сразу же обратно, как она меня просила. Теперь я реально опасался путаницы в гиперпереходах из-за пространственной близости якорей. Я просто был обязан Сергей Палычу, что он сам, невольно, выдал мне информацию, которая, вероятно, уберегла нас с Ольгой от еще больших неприятностей, чем те, в которых мы оказались благодаря бдительности местных жандармов! Оставался, однако, вопрос с деньгами, которые у нас начисто отсутствовали! Я бы мог снова заняться прежним ремеслом, имея в виду разбой. Или пойти преподавать точные науки. Чем не вариант? Однако ... да нет! Это все требовало времени. А я не планировал задерживаться в Ялте ни в какой ситуации.
Коробочка с якорями гиперссылок по прежнему была у меня, как и платок гиперперемещений. Даже если нам будет грозить реальный арест ... я успею нас перенести куда-нибудь. Например, в тот период, который я знал как свои пять пальцев.
Ко мне постепенно стала возвращаться уверенность и спокойствие. Ольга между тем продолжала мило беседовать с Сергей Палычем. Она попросила просветить ее на предмет светской жизни в Ялте. "Раз уж нам придется здесь задержаться!" А Сергей Палыч учтиво ей вещал о том, что Ялта по его мнению есть гнездо мещан и любителей модных курортов, которые здоровы, как африканские слоны, но делают вид, что едут сюда за лечением, которое им на самом деле вовсе и не нужно! ... В общем, светская болтовня уже давно идет! Подытожил я результат последних двух часов нашего пребывания в этом дивном месте!
Однако, нужно было принимать решение срочно. Ольга больше не могла тянуть эту волынку. И как раз в этот момент ... мне показалось, как чья-то рука ... да, именно рука, забралась ко мне во внутренний карман моего сюртука! Всего на мгновение! Я не был карманником, поскольку я был грабителем, - и уважаемым грабителем! - еще совсем недавно. И я, конечно, не знал как нужно правильно забираться к людям во внутренние карманы их сюртуков. Но ... в настоящей ситуации, как я полагаю, именно это и было проделано молниеносно и абсолютно незаметно даже для меня. Не говоря уже об окружавших меня четверых людях!
Я не сплоховал, и ни один мускул не дрогнул на моем лице! Но что можно было бы у меня стащить, если прибыли мы сюда с совершенно пустыми карманами? Я сидел и боялся пошевелиться. Сергейпалыч смотрел на меня, а Ольга сидела ко мне спиной. Я взял себя в руки и как только в их вялом диалоге случилась пауза, обратился к Ольге по арабски.
- Оля, мне уже надоел весь этот цирк! Может быть мне следует вступить в игру и прервать ваш светский раут? -
- Нет. - Просто ответила Ольга и при этом мило улыбнулась Сергейпалычу. - Это мой поединок, и я закончу его сама! -
- Многоуважаемая Ольга Сергеевна! - Сказал ей наш дознаватель. - Я вас очень прошу впредь воздерживаться от обмена мнениями с вашим супругом на языке, которым я не владею. Потому что мне не понятно, не затеваете ли вы с ним напару нечто, о чем мы все потом можем пожалеть? -
- Ну что вы, Сергей Павлович! Разве я похожа на заговорщицу? Вы все время меня стремитесь обидеть! -
Я не видел ее лица, но по мимике Сергейпалыча мог судить о том, насколько эта женщина держала ситуацию. И только сейчас я, наконец, почувствовал, что в том кармане, куда ко мне залезли, что-то лежало! Да! Мне что-то подложили, а вовсе не стремились меня обокрасть! И поскольку технически никто из здесь присутствующих этого сделать в принципе не мог, я понял, что кто-то сделал это не отсюда. Из другого времени и из другого пространства! Осталось только выяснить, что же мне подсунули?
Я встал и неторопливо пошел к окну, выходящему на море. При этом парочка сзади меня моментально напряглась. Я оглянулся к ним и сделал успокаивающий жест рукой, говорящий, мол, все в порядке! Все-таки они были удивительными лохами! В моем времени меня уже давно бы положили лицом в пол и заковали в стальные браслеты. Ну, не хотят и не надо! Следующим жестом я правую руку засунул себе во внутренний карман сюртука и, нащупав там нечто бумажное, извлек это на свет Божий. В бумагу серого цвета, которую я извлек из кармана, были завернуты деньги. Много денег. Я стал на виду у всех пересчитывать купюры и насчитал более полутора тысяч рублей! Кто бы мог подумать! А сама бумага представляла из себя послание, адресованное только мне. Точнее, это была записка, в которой по-арамейски было написано следующее.
"Пап, привет! Пишу тебе на арамейском, чтобы никто больше этого прочесть не мог!
Я просто не могу равнодушно смотреть на эту патетическую клоунаду! ))) Этот дебил Сергей Павлович напросится на крутую разборку, поскольку он совершенно не представляет твоих возможностей. И тем более, моих! ))) Я подложила тебе это письмо а так же в боковой карман (в правый, кажется!) твой паспорт, выполненный по всем стандартам того времени, в котором вы сейчас находитесь. Твой паспорт искусственно мною состарен. Чтобы выглядел реально! Твое желание устроить твоей очаровательной спутнице эту экскурсию, не было твоим творческим экспромтом, а было НАВЕЯНО мной. Не спрашивай как. Очень скоро я навещу тебя физически и мы недолочко сможем поговорить. Сейчас я тебе это сообщаю просто затем, чтобы ты не мучился угрызениями совести! Вам придется пробыть в Ялте довольно долго. Поскольку доподлинно известно лишь то, что Ялтинский период был самым плодоносным в твоем творчестве. С твоими документами в кармане так же лежит удостоверение из Тайной Канцелярии за подписью (подлинной!) Императора о том, что ты и Ольга Сергеевна выполняете совершенно тайную миссию по обеспечению безопасности Его Императорского Величества, Его Семьи и Его свиты в предполагаемый период посещения Ими Ялты. Здесь совсем недавно была война, здесь много живет и татар и турок, осевших в Крыму, и твоя миссия поэтому не должна вызывать никаких подозрений. Этому мальчишке просто покажи паспорт и Волеизъявление в отношение тебя. И он весь твой! Во всяком случае, он ни в коем случае не побежит звонить в Санкт-Петербург с целью выяснить подлинность тех бумаг, о которых я тебе говорю. А в скором времени я его из Ялты уберу куда-нибудь на Сахалин. Там у него не будет соблазнов совать свой нос в чужие дела! ))) Да! И там же, в кармане, вместе с этой запиской я завернула несколько крупных купюр вам на первое время. Устраивайтесь в гостиницу "Россия". Надеюсь, вам будет хорошо вместе! (А вообще-то, я это доподлинно знаю!) С Богом!
Твоя дочь Яна.
P.S. Я теперь намного старше тебя по субъективным годам. Ты даже не поверишь, насколько! ((( Однако, это никаким образом не разрушит во мне инстинкты ребенка! Целую! "
Я закончил чтение этой записки как раз к тому моменту, как до Сергейпалыча стало доходить, что он уже не владеет ситуацией. А у меня при чтении этих кратеньких строк чуть не случился приступ эйфории! За нами по прежнему присматривали. И хорошо, что это была моя дочь, а не кто-то, кого я не знал и кому поэтому доверять не мог!
- Что это ваш супруг так увлеченно читает? - Задал Соловьев вопрос Ольге. И поскольку Ольга сама не знала ничего про эту записку, я решил ее выручить и сказал по русски.
- Да так, ничего особенного, Сергей Павлович! Это личное. Дочь намедни прислала письмо. С оказией. И весьма кстати немного денег! -
У дознавателя упала челюсть от удивления. А я, не давая никому перехватить у меня инициативу, подошел к столу и сказал, вынимая из правого бокового кармана своего сюртука то, что там лежало.
- Маски, как говорится, в сторону! Вот моя паспортная книжка, в которую, кстати, вписана и моя жена. А так же я попрошу вас очень внимательно и абсолютно молча, ибо это составляет совершенную Государственную тайну, ознакомиться с этим вот документом. - И протянул ему свой паспорт вместе со Свидетельством о нашей тайной миссии.
- Так вы, стало быть, у нас с инспекцией? - Задал он мне вопрос с ярко выраженным волнением в голосе после того, как внимательнейшим образом рассмотрел мой паспорт и Волеизъявление Императора в отношение нас с Ольгой. Было понятно, что он не просто впечатлен этой внезапной переменой в наших с ним взаимоотношениях. Но вообще, дрожит, как осиновый лист на ветру. Ольга же, напротив, умолкла, дав мне возможность дальше разыгрывать этот спектакль, и я понимал, что она молчит просто потому, что изумлена внезапно возникшими у меня из ниоткуда документами, письмом от дочери и крупной по этим меркам суммой денег. Думаю, у нее вообще временно отнялся язык!
- Нет-нет, Сергей Павлович! - Поспешил я успокоить оторопевшего Соловьева. - Моя задача не сводится к инспекции вашего уездного управления. Моя задача вообще не касается ни Отдельного Корпуса Жандармов, ни даже Министерства Внутренних Дел, которому вы недавно стали принадлежать. Наша с супругой задача гораздо более общая. Это Государственная Безопасность. И я готов вам поведать больше, если вы соизволите вывести своих людей за двери. Эта информация не для их ушей. -
Соловьев махнул рукой и наши двое людей в штатском моментально исчезли, как и не было!
- Наша задача в обеспечении безопасности передвижения Государя Императора и иже с Ними по территории, где недавно была война, где много осевших, еще не ассимилированных турок и татар, и прочего сброду и всякой иной сволочи, среди которых почти гарантированно найдутся и народные мстители, и бомбисты, и террористы, о которых вы, конечно же, и слышали и знаете! Вот это как раз и есть та задача, за которой мы здесь! И поэтому мы в штатском, а я так и вовсе по русски не говорю! Согласитесь, если ваш собеседник иностранец и по русски не говорит ни слова, это ведь позволит вам быть в разговоре с кем-то более вольным и что-нибудь сболтнуть ненароком? Ведь так? -
- Вы правы на все сто! - Сказал Соловьев. - А вы и в самом деле ... иорданец? -
- Да, в самом деле. Моя паспортная книжка, она не поддельная. -
- Как же к вам обращаться, если уважительно, по батюшке? -
- Как таковых отчеств у нас нет, но поскольку мое полное имя Джафар аль-Мадани Бишера Муса, вы можете обращаться ко мне Джафар Мусаевич! -
- Хорошо! - Тут же подтвердил Соловьев. - Так и как же нам с вами быть? -
- Никак, Сергей Павлович. Нас здесь нет и никогда не было! И вы ничего не знаете о нашей миссии. -
- Понял! - Был его ответ.
- Очень хорошо. Я в свою очередь, когда меня спросят о вашем управлении здесь, напишу о вас рапорт в самых возвышенных тонах. Поскольку то, как вы нас, так сказать, вычислили и привели сюда на допрос, это проявление с вашей стороны высочайшего профессионализма! -
- Рад служить! - Выпалил Соловьев и при этом встал со своего кресла.
- Есть только ряд замечаний к вам, как, все-таки, к силовой структуре Государства. Замечаний чисто делового характера. Если позволите, я бы поделился с вами своими соображениями. И пригласите своих людей, ибо и им будет полезно узнать от меня то, что составляет предмет профессионального мастерства. -
Г-н Соловьев кликнул своих спутников, и пока они заходили обратно в наш павильон я спросил.
- Дорогая, тебе не очень скучно? -
- Вовсе нет. - Ответила Ольга Сергеевна. - Я с огромным интересом тебя послушаю! - И одарила меня своей лучезарной улыбкой.
- Так вот. - Начал я, когда понял, что вся команда в сборе. - Все вы делали правильно до того момента, пока не привели нас с Ольгой Сергеевной сюда, в эту комнату. И тут у меня первое замечание. Прежде чем сводить каких-то подозрительных людей с Сергеем Павловичем, вы обязаны были нас с женой культурно обыскать. Хотя бы предложить нам выложить на стол содержимое карманов. Да, я понимаю, люди знатные обидятся! Но, знаете что? - И видя их, ловящих каждое мое слово, сказал. - Я вам так скажу. Извиниться всегда можно! А вот если я пришел сюда и застрелил Сергея Павловича да заодно и вас, то кто проиграл? И стоило ли это чьих-то обид?
Второе, к тебе, Савелий. Ты, как человек наиболее опытный в боевом смысле, должен был меня не просто обыскать. Но даже с абсолютно пустыми карманами я могу быть смертельно опасен! Когда я поднялся со стула и направился к окну ты и твой напарник должны были меня тут же сбить с ног и мои руки застегнуть за спиной в наручники. И никак не иначе! Потому что когда я встал, я мог просто в прыжке пробить это дряблое стекло и уйти от вас вполне благополучно! И третье. У меня в руках оказалась пачка денежных купюр. Вы просто не знаете, но мастеру ничего не стоит эти купюры использовать, как смертельное оружие. -
Я вынул из кармана пачку бумажных денег и сказал.
- Всем внимательно смортеть сюда! -
Потом скрутил купюры вдоль, плотно, пока не получилась твердая, остроконечная с одного конца трубка.
- Теперь, - сказал я открывшим рот жандармам, - я могу этой трубочкой из денег пробить любому из вас горло. Насквозь. И совершенно не напрягаясь! Равно, как и любой иной скрученной бумагой! И вот почему руки и у меня и у моей очаровательной супруги просто обязаны быть скованными за спиной. И ни обворожительный вид Ольги Сергеевны, ни ее речи, не должны были вас расслаблять! Когда Савелий ушел к телеграфному аппарату, Сергей Палыч оставался сорок минут времени вообще под прикрытием всего лишь одного своего помощника против нас двоих. ... Вы живы до сих пор лишь по чистому везению! Потому что мы с вами делаем одно дело. Но смею вас уверить, если бы на нашем месте были те, кто реально замышляет зло, то вы все были бы гарантированно мертвы! ... Вопросы? -
Все оторопело молчали. Было видно, что они признали во мне безусловного специалиста в своем деле. Первым заговорил Соловьев.
- Джафар Мусаевич, вы так много знаете! Вы, вероятно, воевали где-то? -
- В Египте. - Не стал врать я. - И на Синайском полуострове. В основном холодным оружием. А то и вовсе, не имея никакого оружия! И у меня ... да, богатый опыт в этих делах! -
- У меня, Ваше высокоблагородие, есть вопросик. По теме! - Обратился Савелий.
- Слушаю. - Сказал я. -
- Вы бы не соизволили с нами так сказать, немного позаниматься практически? Уж очень хочется узнать от вас побольше нашего секретного искусства! -
- От чего же? Вполне можно. - Ответил я. - Нужно будет обдумать этот вопрос. Мы с Ольгой Сергеевной все равно некоторое время пробудем тут. ... Дела! ... Да и мне будет полезно вспомнить свои боевые навыки! А пока мы вас должны покинуть с целью где-то устроиться на некоторое время. И у меня вопрос. Куда нам лучше поселиться? -
- В "Бристоль"! - Выпалил Савелий. А Соловьев гневно на него зыркнул, и тот моментально сник.
- Лучше в "Россию". - Сказал Соловьев. - Первоклассный отель. И новый. В отличие от "Бристоля". К тому же я слышал, что в "Бристоле" тараканы! -
- Мы идем в "Россию"! - Сказала Ольга Сергеевна и с этими словами поднялась со своего стула с целью уходить. Я собрал со стола свои документы, засунул их поглубже к себе во внутренний карман и протянул руку Сергею Павловичу.
- Рад нашему знакомству! - Сказал я. А он не нашелся, что ответить, сглотнул слюну и просто закивал головой, слабенько пожав мне руку.
Мы развернулись и пошли к выходу. И тут мне пришла в голову интересная мысль. Я повернулся к Соловьеву, будучи уже в дверном проеме, и сказал.
- Сергей Павлович. Меня крайне интересуют все ваши догадки и материалы по тому пирсу, о чем шла речь. Если вас не затруднит, я наведаюсь к вам денька через три-четыре. А вы пока изложите не торопясь и подробно свои соображения письменно. Желательно с фактами. И еще. Уж не знаю, как это вы нас просмотрели!? -
- Обязательно все изложу! - Ответил Сергей Палыч. А потом мы с Ольгой довольные и спокойные вышли из крытого павильона и направились к Весьма помпезному каменному строению, которое было совсем недалеко от того места, где мы провели последние пару часов. Отель "Россия". Европейский уровень. Сто пятьдесят номеров. Высоченные цены!
- Вы просто очаровательны, Джафар Мусаевич! - Сказала мне Ольга, когда мы отошли от павильона. - Но позвольте вас спросить, какого хрена тут происходит?! Какие письма от дочери? Откуда это все, деньги, документы?! ... Ты хоть представ ... Сколько у тебя там денег? -
- Полторы штуки. - Не стал скрывать я от своей жены эту цифру.
- Полторы чего? - Не поняла Ольга.
- Тысячи! - Поправился я.
- Я, конечно, не припомню так вот, но мне кажется по нынешним временам это просто огромная сумма! Как тебе их передали и когда? -
- Оля! - Сказал я. - Давай сейчас спокойно попробуем поселиться в этот отель, и там я спокойно и не на глазах у соглядатаев тебе все расскажу! -
Мы практически уже пришли. И еще буквально через десять минут портье уже отпирал двери нашего номера. Мы ступили в апартаменты, и я с наслаждением закрыл и запер дверь. Я чувствовал жуткую усталость!
- Все! - Выдохнул я. - Теперь отдыхать! -
Ольга стояла, не шевелясь, прикрыв глаза. Было видно, какое огромное напряжение свалилось с ее плеч. Я подошел и обнял ее.
- Не переживай. Все будет хорошо. Нам помогают. А я тебя люблю! И ... прости, что втянул тебя во все эти проблемы! -
- Я тебя тоже! - Сказала она, подняв ко мне свое лицо. - Но это не избавит тебя от ответов на вопросы! И ты можешь не извиняться. С того момента, как я поняла, что ... как только ты вышел из комнаты отдыха шефа, я поняла, что где бы ты ни был, я должна быть везде рядом с тобой! Это даже не любовь, Джаф, это ... я не знаю этому определения! -
- Запечатление! - Вставил я. Но она, конечно, не смотрела "Сумерки" и поэтому не поняла этих слов.
- Что, это так называется? -
- Да, конечно! -
- Покажи, если это не секрет, ту записку! -
Я полез в карман, вынул оттуда все, что там лежало и передал записку дочери Ольге. И тут я с ужасом обнаружил, что у меня из бокового кармана моего сюртука бесследно исчез платок, с помощью которого можно было перемещаться по гиперссылкам! Я не стал об этом говорить Ольге, и пока она читала записку от Яны, бегло обшарил все свои карманы. ... Ничего. Ладно! Все потом. Сейчас следовало подумать о более насущных вещах. Например, о ... О, Боже! Уже время обеда! ...
Глава 2. Разговор начистоту.
(Написано в соавторстве с дочерью, Яной Павловской.)
"Неразумно и невежественно обращать внимание
на слова, а не на силу намерения."
(Свт. Дионисий Великий).
- Семья? -
- Абрикосы. – Я даже не задумалась над ответом.
Проверяющий удивлённо приподнял правую бровь.
- Почему именно абрикосы? -
(… запах. В конце июля приторно-сладкий запах спелых абрикос заставлял даже такую соню и лентяйку как я по утрам раньше обычного высовывать нос из-под одеяла. Прямо за распахнутым в утреннюю прохладу окном спальни - высокое раскидистое дерево, к нижней ветке которого мы с братом приставили сколоченную отцом лестницу, дабы в первой половине лета иметь возможность есть жёсткие, зелёные абрикосы прямо с веток. К концу июля спелые плоды укладывались под деревом в сплошной, пахнущий пряной сладостью ковёр, и устоять перед этим ароматом не было ни малейшей возможности…)
- Люблю их. -
- А семью? – в голосе дознавателя проскользнули знакомые проверяющие нотки.
(…широко улыбающийся дед за подмышки вытаскивает меня из-под одеяла, в чём есть выносит во двор и ставит на землю.
- Ну что, красавица, c Днём Рожденья! Иди собирай свои куни.
Прохладная, покрытая росой трава приятно щекочет босые ножки двадцать какого-то размера. Мама ведь недавно говорила какого, я опять забыла… Солнце, только-только поднявшись над высоким зелёным забором, всеми силами стремится поровняться с нашими вишнями, по которым с утра уже лазает с бидоном старший брат.
Забыть их. Отказаться. Не по принуждению, а по доброй воле. Ради их же блага…
Двадцатое июля. Бог знает, почему первые абрикосы всегда падали именно в мой День Рожденья?)
- Семью не очень. -
- Где же логика? -
Я равнодушно передёрнула плечами, незаметно для себя самой стряхивая с них тяжесть вернувшихся воспоминаний.
- Вы правы. В этом нет логики. -
Проверяющий несколько растерянно вернулся к вопроснику.
- Ревность?... -
- Ревность? – Вопросом на вопрос отвечаю я. – Причем тут ревность? –
- Пожалуйста, отвечайте на мой вопрос. - Настаивает проверяющий.
(… ревность и агрессия. Ненависть и гнев, заполняющие твою душу плотной, угольно-черной теменью. Объяснения и боль. Неуклюжие мысли о суициде. Прощение и снова боль. Мой отъезд и несколько томительных лет пребывания в тотальном никомуневерии. Затем возникает он. Я снова не одна и я снова люблю. … Та, первая любовь сгорела, словно бабочка, оставляя после себя ожоги в душе. И ей на смену пришло настоящее, могучее чувство. Теперь уже навсегда. … Но прошлое держит. И я с тобой все еще сижу на подоконнике общежития, я все еще там. Битлз, Пинк Флойд и твои незабываемые, ни с чем несравнимые уста. Лишающий сознания водоворот первого поцелуя. Скажи, что тогда с нами было? Tell me...
Как-то незаметно уходит в небытие один миллион лет. Это, однако, не мало. И на такой дистанции память неизбежно теряет свои свойства. … Не стареет и не притупляется только боль. … Только боль. … И как всегда в этом месте мне вспоминаются слова Иосифа Александровича : «Но пока мне рот не забили глиной, из него раздаваться будет лишь благодарность!»)
- Н-не знаю. – Я кокетливо дернула плечами. – Вы мне скажите. –
Легкая улыбка, адресованная проверяющему. Его лицо невозмутимо.
- Ваши реакции нестандартны. Вы мне лжете? –
- А вы хотели бы поймать меня на лжи? –
- Мы не ловим на лжи Вечных. Наша задача совсем в другом. –
- В чем же, если не секрет? –
- Секрет. – Его мелкие крысиные глазки смотрят на меня без эмоций.
- Знаете, - говорю я проверяющему с предельно отстраненным выражением лица, - когда-то давно я была у психолога. Обычные тесты в связи с моим назначением сюда, в Оффтайм. – Я выжидаю, даю ему время увязнуть в собственном любопытстве.
Легкое движение бровями.
- ? –
- Результатом тестирования был вердикт следующего рода: вы мыслите не как человек. –
- Интересно. – Тянет паузу. – А как кто? –
- Вот и я так же спросила. –
- И что вам сказали? –
- Сказали, что это второй случай в истории. –
Проверяющий молчит. Ожидает продолжения ответа.
- Кто же был первым случаем в истории? – Наконец спрашивает он.
- Будда. – Отвечаю я. – К нему высылали штатного пси-модельера. Давно. –
- И вас взяли на работу в Оффтайм? –
- Не в связи с этим. ... По другой причине. -
- В вашем деле этого нет. – Его поднятые брови с головой выдают его удивление. Возможно, мне даже удастся его околпачить. - Не уклоняйтесь, пожалуйста, от моих вопросов. К чему вы мне это рассказали? – Его лицо вновь возвращает себе свое изначальное, непроницаемое выражение.
- К вопросу о нестандартных реакциях. - Отвечаю я.
(… когда учеными умниками было синтезировано ортогональное время, многим людям, включая и меня, стало понятно, что можно, находясь в этом времени, будучи погруженным в него, прожить субъективно хоть бесконечно большой интервал, оставаясь при этом во времени внешнем, или, как его еще называют, системном, практически в одном мгновении. Вслед за этим был создан Оффтайм, главной функцией которого был контроль над поступками людей.
… Боже, как невыносимо хочется курить! … Я вспоминаю кальян, один на всех. И травы. … Миллион лет назад, там, где раньше был наш университет и тот тихий, солнечный городок, где мы все впервые встретились вместе. … )
- Вы не ответили на мой вопрос. – Мои мысли о нашем кальяне внезапно прерываются этим голосом.
- Какой из трех ваших вопросов, на которые я вам не ответила, вас интересует наиболее? –
- Вы мне лжете? –
- По поводу? –
- Вообще. –
- Конечно. - Я мысленно делаю огромную, термоядерную затяжку и выпускаю дым через ноздри. Становится как-то легче, и я говорю. – Вы знакомы с основами Немодальной Необращаемой логики? –
- Естественно. – Говорит мне проверяющий. – Это мой хлеб. –
- Тогда вы должны знать, что к любому неглобальному утверждению можно подобрать такую систему Базовых Ценностей, что в рамках данного базиса, ваше утверждение всегда будет ложно. -
- Уточните, раз уж вы начали эту тему. -
- Уточняю. То, лгу я вам или нет, целиком определяется теми критериями оценки истинности, которые вы сами избрали в качестве базиса. И тут получается так, что вы, если захотите, всегда сможете уличить меня во лжи, выбрав соответствующим образом критерии оценки того, что есть ложь по данному конкретному вопросу. -
- Такое поведение называется жульничеством! – Его голос содержит теперь раздражение. - И оно, смею вас уверить, не практикуется среди служащих отдела киб … м-м … того отдела, сотрудником которого я являюсь. –
- О! Не принимайте близко к сердцу. Это не оскорбление. Это только теория. –
- Понимаете, э-э, - смотрит в бумагу, - Севастьяна, вы были бы во всем абсолютно правы, если бы речь шла о неглобальных понятиях … скажем, что-нибудь, типа, «легкомысленность». Я неспроста задаю вам немодальные переменные. Любовь, семья, ревность, … Эти понятия фундаментальны. Неварьируемы, или как еще говорят, немодальны. И они так же необращаемы, то есть у них нет собственных инверсий. Например, у любви. -
- Да, я знакома с теорией. Как-никак я одна из авторов. -
- Вы? Отлично! Ненависть, например, не есть инверсия, или отрицание любви, а является самостоятельной немодальной и при этом глобальной константой психики любого нормального человека. –
- Поэтому ненавидеть и любить можно одновременно. -
- Именно! Вы меня понимаете. Очень хорошо. –
- Хорошо. – Вторю я, делая мысленно весьма приличных размеров глоток «Кьянти» и снова припадая ртом к воображаемому мундштуку кальяна.
- Продолжим? Если хотите. –
Дознаватель слегка поджал губы, не отводя от меня взгляда.
- Чтож, ... ненависть? -
- Я вот только одного не пойму. – Снова обрываю наш диалог, деловито рассматривая свой когтистый маникюр радикально черного цвета. – На что вам мои ответы, если лямбда-точки моего лица итак выдадут все мои реакции? –
Проверяющий явно взбешен, но при этом держится очень достойно. Ничего. Я не таких заставляла рыдать и биться в конвульсиях.
- И все же, ненависть? – Сквозь зубы выдавливает он из себя, и я с трудом подавляю в себе жгучее желание развернуть к нему то маленькое настольное зеркальце, что стоит от меня по левую руку.
( … и вообще, как человек мог забыть пение райских птиц?! … )
- Хотите знать мое мнение по поводу вашего последнего вопроса?-
- Пожалуй, нет. – Сухо отвечает проверяющий, почти не открывая рта. – Меня уже не интересует ваше мнение. –
- Тогда что? –
- Только первичные реакции. И я их уже получил.–
- Хорошо.-
- Последний вопрос. -
- Слушаю вас.-
- Власть? -
(- … ангелы. Их ободряли ангелы. – В моей памяти всплывает из глубины веков лицо священника, который вел у нас занятия в воскресной школе. Кажется, его звали отец Игорь. Это его ответ на чей-то вопрос о том, каким образом первые христиане могли выносить те невообразимые, лютые мучения, которыми их щедро награждала римская власть.
Мне десять лет, и я вместе с другими людьми, сидя в церковной сторожке, просто слушаю разные интересные вещи, которые нельзя почерпнуть более ниоткуда. Отец сидит, о чем-то задумавшись, а мама и старший брат прилежно конспектируют ответы батюшки. А у меня впервые тогда возникло по-детски наивное желание стать для кого-то таким вот ангелом-хранителем … смешно! Как такое возможно человеку? …
… Проходит уже не помню сколько лет, и вот я сотрудница организации с загадочным названием Оффтайм. Мы Вечны. То время, в которое мы погружены, нас не старит. Мы можем посещать любые времена и эпохи. Мы ненаблюдаемы для людей, которые остались жить во внешнем, физическом времени. Мы можем вмешаться, - и вмешиваемся! - в события, могущие принести страдания миллионам. Мы почти всемогущи. …
… Но, есть одно маленькое «но». Мы не можем поддерживать связи со своими близкими. Слово «Любовь» здесь под запретом. Потому что иначе, каждый будет искать преференции для субъектов своей любви, изменяя историю мира на свой лад. Так же под строжайшим запретом любая религия. Причины те же – преференции выделенной группе лиц. Поэтому периодически к каждому из Вечных приходит проверяющий и задает «тупые» вопросы, внимательно наблюдая за тем, какие эмоции отражаются на особых, сигнальных точках твоего лица. Обмануть проверяющего человеку невозможно. Но мне это удается постоянно, поскольку в силу совершенно никому непонятных причин, мои реакции отличаются от человеческих. …
Отсутствие личностных связей с внешним миром – вот та цена, которую ты должен заплатить за возможности, получаемые тобою тут, в Вечности. …
Я вновь втягиваю в себя ароматный дым, и Кальян подпевает мне слабым бульканьем.)
- На мой вкус власть, - говорю я, - это когда тебе все можно. –
- Вы ведь говорите сейчас об абсолютной власти? Не так ли? –
- Да. Только такая власть и является властью. Власть от лукавого. Все остальное, на мой взгляд, детские бирюльки. –
- Как интересно! - Проверяющий смотрит мне в глаза, и я выдерживаю его взгляд. – Я вижу, вы сейчас говорите абсолютно искренне? –
- Именно. –
- И вы очень любите власть. – Его вопрос звучит как утверждение.
- Больше всего на свете. –
- Тогда я буду ходатайствовать в своем отчете о продлении вашего контракта в Оффтайм еще на один период. -
Он собирается уходить, и тут я ему говорю.
- Вам никогда не доводилось бывать по службе в Римской Империи периода ее заката? –
- Не доводилось. – Как и прежде, безжизненно, говорит мне этот человек.
- Если будете там с оказией, присмотритесь к элите. –
- Зачем? – Спрашивает он.
- Вы увидите, что такое власть во всей полноте этого понятия. –
- Всего вам наилучшего! –
- Удачного вам дня! –
После того, как двери за ним закрываются, я встаю и иду в душ. И так бывает каждый раз после посещения меня этими удивительными Персонажами старинных фильмов ужасов. Вроде бы, люди как люди, но что-то в них есть мерзкое. Как в зомби. Какое-то отсутствие Жизни! Механичность. Не знаю как точнее сказать. И очевидный, ни чем не прикрытый внутренний мрак! Пришел весь, напомаженный, благоухающий! А внутри вони столько, что меня того и гляди вырвет! Мне внезапно вспомнились странные существа из одной старинной сказки. Как же их звали? Ах, да! Дементоры! Вот. Теперь у меня есть точное определение этим Инспекторам!
Ладно. Что сделано, то сделано! Если он даст добро на еще тридцать тысяч субъективных лет, то ... Уже, наверное, подтвердил! Я подхожу ко внутреннему Интеркому, вытирая на ходу волосы махровым полотенцем, и делаю запрос на страничке "Текущий Статус Агента", на свое имя. Так и есть! Инспектор уже подтвердил продление мне полномочий в статусе Действующего Агента еще на один период. А это значит, что ни одна собака не сможет меня уволить, кроме Высшего Совета Оффтайм, который по поводу агентов может быть собран только в том случае, если Агент грубо нарушил Устав. В этот раз, как и всегда, Инспектор купился на вопрос о власти! Они всегда задают этот вопрос! Я улыбнулась. Интересное у него имя! Я смотрю в графу подписи и читаю: "Действующий Инспектор по надзору, Меридор Гелиба. Локальная дата. Подпись." Очень интересно! Из какой, интересно, геологической эры они его призвали на работу?
Ладно, все в сторону! Теперь дело!
Я достаю из верхнего ящика своего рабочего стола толстую и увесистую папку, в которой собраны все материалы моего личного расследования по делу об исчезновении одного человека, труды которого лежат в основе всего, что делает наш современный мир таким, каков он есть. Он совсем не был известен Большой Науке, но потом внезапно, в самом начале двадцать третьего века, в НооНет было выложено от его имени три работы. Первая была посвящена исследованию пространств нулевой протяженности и являлась абсолютным шедевром математической абстракции. А так же основой для Теории Перемещений во Времени. Вторая была посвящена основам Физической Теории Событий и Трафаретной Информации, которая лежит в основе всего современного понимания Истории, как Физической Среды, как потока квазичастиц, подчиняющегося законам физики. Третья же работа была посвящена Основам Ядерного Программирования, без понимания чего был бы невозможен ни Искусственный Интеллект, ни вся Регенеративная Медицина Будущего! Три очень разных работы в трех очень разных направлениях научной мысли. При этом ни у кого из ученых, живших в то время, не было никаких причин сомневаться в том, что все три работы выполнены одним и тем же лицом, совершенно не известным науке. Поскольку каждая из работ была абсолютно пионерской в своей области. Пионерской настолько, что даже нельзя было найти ссылки на исследования в родственных областях. Псевдоним ученого - Тессей. Возможно даже, это имя было его настоящим именем. Дата рождения - не известна. Безвозвратный Период - не известен. Вполне вероятно и то, что он один из Вечных и, естественно, еще не умирал! И даже его истинное имя для меня оставалось тайной буквально до позавчерашнего дня. Мне пришлось потратить на расследование этого непревзойденного по своей чистоте исчезновения человека во Времени, более тысячи субъективных лет! Потому что было совершенно не достаточно являться в какие-то времена за справками и наблюдениями. Чтобы его выследить, мне приходилось каждый раз подолгу жить в тех временах и тех странах, с которыми он так или иначе был связан. Жить в хронокапсуле, что само по себе ужасно, ибо вне ее я бы старела, как все! Жить, ожидая на месте физических и информационных признаков его появления. При этом, как только такие факты обнаруживались, он умудрялся бесследно исчезнуть раньше, чем я успевала сообразить, в чем дело! Никаких следов, ни малейших зацепок ни в далеком прошлом, ни в отдаленном будущем. Ничего! Дело это мне было поручено как одному из самых успешных и дисциплинированных Полевых Агентов давным-давно. И если честно, оно мне так надоело, что однажды я поклялась когда найду этого поганца, выйти во Внешнее Время и избить его до полусмерти! Так вот, все эти долгие века наблюдений и поисков в конце концов были увенчаны успехом! Позавчера. И я не побежала сразу к руководству только потому, что на сегодня у меня была запланирована встреча с этим змеевидным существом, отвратительно меня пытавшим своими вопросами и самим своим присутствием все нынешнее утро! Мне нужно было подтверждение своего статуса, иначе бы мне пришлось скрыть от руководства и эту папку и результаты своего столь длительного расследования, чтобы действовать далее самой и тайно! Но теперь мне нужно идти к руководству с этим моим отчетом и моими предложениями о необходимых мероприятиях, поскольку сейчас мой статус подтвержден!
Через несколько минут я уже стояла перед дверьми кабинета нашего Гендиректора. Очень милый человек. Строгий, но очень заботливый. Покладистый в рамках Устава и Главных Задач. И столь же непреклонный в принципиальных вопросах, касающихся отклонений Мгновенного Вектора Развития от Усредненного Исторического Направления. И там, в его кабинете на стене висит портрет Айзека Азимова. Потому что именно Азимов впервые детально описал устройство и главные функции Оффтайма в романе "Конец Вечности". Конечно, и физика и принципы функционирования в реальности совершенно иные. Мы не черпаем энергию от Сверхновой для того, чтобы функционировать. Да и причинность, как выяснилось значительно позже написания Азимовым его романа, в природе гораздо более мягкая. Не такая невыносимо жесткая, как у классиков - у него и у Бредбери. Тем не менее, именно Азимову мир обязан открытием организации по контролю над Временем! И именно поэтому его портрет и висит в кабинете нашего Гендиректора рядом с портретами Отцов-Основателей Оффтайма и, в частности, с портретом этого самого Тессея, на котором изображена одинокая маска - его графическая подпись под всеми своими работами!
Еще минут через пять ожидания мне поступило разрешение на аудиенцию.
Я вошла и поприветствовала своего друга и своего главного начальника так, как положено по форме.
- Добрый день, Арти! -
- Добрый день, Яна! - Ответил Арти. - С чем пришла? Опять отпуск в Афины? - Он улыбнулся.
- Может, чуть севернее, но в том же периоде. Хочу сыграть роль Прекрасной Елены! - Отшутилась я.
Он окинул меня взглядом и с усмешкой сказал.
- Не тянешь! -
Это было хорошо. Он сегодня в прекрасном настроении и поэтому, возможно, мне удастся ... подвигнуть его на должностное преступление. Так я подумала, а потом со вздохом сказала, предвидя то, что разговор наш не будет простым.
- Сегодня я по делу! ... - И положила перед ним на его рабочий стол ту самую папку, с которой пришла.
Он посмотрел и сказал.
- Как ты любишь стиль ретро! У нас никто, кроме тебя, больше не ведет дела в бумажном варианте! -
- Бумага надежнее всего! - Сказала я. - И я среди Действующих самая старенькая! -
- Это верно! ... Так, и что тут у нас? Скажи сама кратко, чтобы я не тратил две недели личного времени на чтение всего этого богатства! -
- Если кратко? ... Хорошо. Я нашла Тессея! -
Наступила пауза и через несколько секунд Арти спросил.
- Кого? Уточни! ... Неужели его?! - И при этом он выразительно посмотрел на портрет маски, висящий на стене.
- Его. -
- Кто он, где сейчас? -
- Это все изложено в моих предложениях по данному вопросу, здесь. - Я кивнула головой в сторону папки с бумагами.
- Говори сама, своими словами! -
- Я ... -
- ты даже не представляешь, какая ты умница! -
- Подождите, Арти, не все так просто! -
- ? -
- Я нашла его в том периоде, когда он, собственно, еще ничего не создал! А иных следов нет. И более того, там я наткнулась на него абсолютно случайно! Можно сказать, мне просто повезло! -
- Везет тому, кто везет! - Сказал Арти одну из вечных Истин этого мира. - Сама все расскажешь, или мне тебя пытать электрошокером? - Он явно пребывал в благодушии!
- Конечно, расскажу! ... Неделю назад у меня выкроилось немного времени, и я решила частично разобрать свой личный архив. Копаясь и припоминая все свои бесчисленные скитания по Времени я наткнулась на один крошечный фрагмент, о котором начисто забыла в силу его незначительности. -
- О чем конкретно речь? -
- Речь идет о бесследном исчезновении двадцать четвертого августа две тысячи двести двадцать девятого года некой Гинзбург Ольги Сергеевны. Из ИГиГ-а, руководимого тогда ... -
- уважаемым Михаилом Львовичем! - Продолжил за меня мою речь мой шеф и при этом поморщил свой нос.
- О! Как же я его не выношу! -
- Да. -
- И при чем тут эта баба? ... Неужели "шерше ля фам"? -
Я кивнула головой.
- Самый, что ни на есть шершевый ляфамчик из всех возможных! - Я позволила себе улыбку вместе с каламбуром на официальном докладе у шефа! Это было нарушением всякой субординации! Впрочем, когда знаешь человека порядка полумиллиона лет ... Шеф, однако, не отреагировал на мою вольность. И я продолжила.
- То, как она исчезла, было столь же непонятно, моментально и неожиданно, как и исчезновения самого Тессея. Точь-в-точь! И я, заметив это сходство, тогда подумала, может он увлекся ей и забрал с собой в качестве какого-нибудь военного трофея? Или, к примеру по взаимной любви? -
- Продолжай! -
- Я наведалась по ее следам в тот день и в тот час, когда она еще пребывала в собственном Периоде. Прошла вместе с ней до самого дома Уважаемого МЛ. ... И обнаружила там некоего человека, с кем Ольга Сергеевна сначала спорила, а потом занималась любовью. -
- Нехорошо подсматривать! -
- Никогда не подсматриваю! Но покинуть пост не имею права. Поэтому приходится ... подслушивать! -
- Ну, и? -
- Потом этот мужчина заставил ее напялить на себя стародавние одежды. И я тогда подумала, что он извращенец! Я наблюдала все это, выходя в их статику с периодом в десять секунд. Он вернулся зачем-то наверх, потом опять спустился к ней в Мельхиоров подвал и тоже переоделся в то, что она ему подобрала. Заплесневелое вонючее старье! Это выглядело просто отвратительно! Одежда из того же Периода. -
- Какой Период? -
- Достаточно широкий. С восемнадцатого по двадцатый! -
- Дальше! -
- А потом они исчезли! Я уменьшила периоды своего выхода в их статику до полусекунды, потратив на всю эту хренотень с возвращениями в Оффтайм и выходами в Стасис, примерно пол дня личного времени, кучу сил и почти весь месячный резерв Ортовремени, положенного мне по штатному расписанию. Но так и не смогла засечь момент перехода! -
- Они ушли по гиперссылке? -
- Да! Но дело в том, что при них не было никакого аппарата! Ничего! Ни в руках, ни под ногами! И извне их тоже никто не вытаскивал! -
- То есть как? Как такое может быть? - Шеф просто буравил меня взглядом.
Я открыла папку и выложила на стол кучу фотографий, на которых была запечатлена эта парочка с интервалом в полсекунды. Арти посмотрел на них и сказал.
- Какая красивая женщина! -
- Да, очень! - Согласилась я.
- Это Тессей? - Спросил шеф, глядя на спину спутника Ольги Сергеевны?
- Да, это он. -
- Почему фотографии со спины? -
Я кашлянула и заметила своему шефу.
- Потому что перед его лицом глухая железобетонная стена! ... -
Шеф громко прыснул от смеха. Как и я. Мы вдоволь посмеялись и сняли этим огромное напряжение со своих плеч. А когда наша спонтанная истерика закончилась я сказала.
- Вот смотрите, вот тут за своей спиной он держит носовой платок. А на следующем кадре он у этого платка сгибает угол. И сразу же после этого они уходят по гиперссылке! -
- Дальше! -
- Я искала следы того, что могло бы быть прибором для перемещений по ГС. И ничего не нашла, кроме вот этого. -
Я извлекла из папки пластиковый контейнер с крошечной, черного цвета и очень тяжелой частичкой.
- Я нашла это на полу в подвале Мельхиора. Под их ногами. -
- Что это? - Задал вопрос шеф.
- Наши спецы не вполне уверены, но это похоже на якорь гиперссылки. А сама ГС, является второй половинкой этого чуда технологии, о которой даже у нас в Оффтайме совершенно ничего не известно! -
- Как вообще такое возможно?! - Воскликнул шеф. - Такое положение вещей меня абсолютно не устраивает! Мы не сможем должным образом исполнять свои функции, если так безбожно отстаем в технологиях от ... от ... мы даже не знаем, от кого! -
- Их технологии уже не являются для нас секретом, так как я провела сопутствующее расследование, которое дополняет основную задачу! -
- Я тебя люблю! -
- Как и я вас. Все дело в платке. Там, в подвале дома МЛ, мне пришла в голову шальная мысль о том, что если у людей нет с собой никаких приборов и приспособлений, то, возможно, они перемещаются по Вселенной при помощи простого носового платка? - Арти опять улыбнулся и покачал головой в знак согласия. - Я украла его у Тессея в том периоде, в котором его нашла. И он еще об этом не знает. -
- Локализация? - спросил шеф.
- Ялта. семнадцать, десять, восемнадцать, восемьдесят пять. - Отчеканила я.
- Тихое время. - Заметил Арти. - И на самом краю Запретки. -
- Да. Думаю, Мельхиор его просветил по всем основным пунктам безопасности! -
Арти продолжал перебирать фотографии, и, глядя на это, я ему заметила.
- Арти, там нет обнаженки! -
- Молчи, дитя! - Отшутился Арти. - Но я понимаю, почему он ее уволок с собой! -
- Я думаю, не только из-за ее внешности. - Сказала я. - Гинзбург выпускница Объединенной Академии Истории. Причем, сразу по нескольким специальностям. Иностранные языки, все, что были на территории Европы в прошлом, Малая Азия, Средний Восток, арабский, хинди, Мертвые языки - арамейский, латынь, фарси. Собственно исторические дипломы - два. Первый - Общая Векторная История. Второй - с факультета Математической Теории Событий. Диплом называется "Тензорные Инварианты Стасиса периода Культурной Революции Китая." И, четвертый диплом, Арти, я даже боюсь вас огорчать! -
- Что еще? -
- Обобщенная теория все тех же Пространств Нулевой Протяженности! -
- То есть? - Арти явно еще не понимал к чему я клоню.
- То есть, они встретились в тот момент, когда Тессей еще ничего не сочинил в этой области. А она уже в этой области спец. Причем, не только спец. У нее была предзащита именно в области Прикладной Математической Истории. -
- То есть у тебя есть подозрения по части того, что этот Тессей не есть истинный автор, а прибрал к рукам чужие идеи, подслушав их у своей спутницы? -
- Нет. Немного не так, Арти. Автор он. И я тоже училась по учебникам с идеями Тессея. Просто сейчас в Ялте возможно формирование сильной, устойчивой петли! -
- Да, согласен! - Ответил мне мой шеф. - Но обычно, вязкость Исторической среды очень быстро демпфирует перехлесты из Будущего на Прошлое. ... Тем более в таком обыватески спокойном периоде. Там Стасис, наверное, вообще ламинарен! - Он задумался и добавил. - Если эта женщина, Гинзбург, так сильна во всем, ... включая внешность, ... то какого хрена она еще не у нас? На ком сейчас подбор персонала? -
- Ниэтель. - Сухо сказала я. Мне очень не хотелось подставлять старушку, руководящую всеми агентами в Конторе.
Он постоял еще, помолчал и спросил.
- Где он? ... Я имею в виду платок! -
- Я оформила его как ВИА (Важный Исторический Артефакт - прим автора) и отдала спецам. ... От вашего имени. Извините! -
- Умница. Я тебе заранее все прощаю! Продолжай! -
- Там еще ничего не ясно, но общий смысл таков. В платок этот вшит отрезок порядка десяти сантиметров от суперструны. То, как людям это вообще удалось, как раз и составляет сам предмет неясностей. Но все наши склоняются к единому мнению о том, что технологии работы с суперструнами - это вопрос весьма отдаленного будущего! -
- Насколько это далеко? -
- Сложно оценить. Это ведь то же самое, что работать с Черной Дырой! Однако, высказываются мнения о нескольких миллионах лет удаления в плюс! Если строить Прогрессивную Экстраполяцию, основываясь на базисе самых передовых идей, которые у нас есть на этот момент, то как раз и получается такой интервал. ... Мы туда не достаем даже приблизительно. То есть, я хочу сказать, что сейчас все мощности Оффтайма не производят столько Ортогонального Времени необходимой чистоты искривления, чтобы мы могли выходить в те времена. Так что добраться туда можно лишь по гиперссылке. Но и тут опять загвоздка! Мы не можем даже в Грет Зеро туда переместиться, чтобы поставить там хотя бы один якорь ГС! Потому что в Больших Нулях перемещение на миллион лет приводит в падению внутреннего времени Грет Зеро не к нулю, а вообще глубоко в минус. Функционирование Грет Зеро расходует внутреннее время собственной области. И, соответственно, внутреннее время пилота. То есть пилот не просто исчезнет к зародышу, но процессы обратного хода часов затронут и его родителей и его пра-пра-родителей! -
- Яна, я знаком с теорией - Оборвал меня Арти. - Что реально можем мы? -
Я помолчала и ответила ему.
- В данный момент? Совершенно ничего! В отношении далеких наших потомков, которые сами зачем-то дали нам якорь на их период, чтобы кое-кто из наших дремучих веков мог к ним являться за передовыми технологиями. И я даже подозреваю, кто именно! -
- Мельхиор, конечно! - Воскликнул Арти.
- Я думаю, да, именно он. А в остальном дело обстоит так. Когда ты помещаешь к одному из концов суперструны материю гиперссылки, на которую уже записана информация с точными данными перемещения, суперструна получает событийную ориентацию. А вот потом самое интересное! Когда кто-то сгибает уголок этого самого платка, то совмещает концы суперструны друг с другом. Образуется Супертороид, в центре которого возникает Черная Дыра величиной с электрон, не более. Ее локальная гравитация, модулируемая материалом гиперссылки, делает все остальное. Мгновенно возникшая масса ЧД создает гравитационную волну. Очень мощную! А поскольку Гравитация и Время это одно и то же, то можно сказать, что при замыкании концов отрезка Суперструны возникает очень мощное локальное искажение времени. Однако, оно не спонтанно, а уже промодулировано информацией, размещенной в материале гиперссылки. Так и возникает непосредственно само перемещение! Ты уходишь по тем координатам, которые вводятся в суперструну при помощи материала гиперссылки! -
Шеф помолчал и сказал.
- Просто офигеть! Как ты все это быстро выяснила! И позаботься о том, чтобы работа по анализу этой технологии как можно быстрее лежала у меня на столе! - Сказал шеф. - Это Приоритет номер один! -
- Не все. И совсем не быстро! - Вздохнула я. - Это тот самый случай, когда количество времени, потраченного на расследование, скачкообразно перерастает в качество результатов! -
- Но ведь это очень плохо! - Сказал шеф. - сколько еще таких платков? Сколько еще людей самовольно перемещаются по Истории! -
- Пока никого! - Сказала я. - Тессей - единственный! -
- А Мельхиор? А другие? -
- Маловероятно! Мы бы давно заметили. Как заметили Тессея! -
- Яна! - Выпалил шеф. - Этого Тессея мы заметили только потому, что он Величайший из ученых! А не потому, что он ... что у него этот платок! Не факт, что больше никого нет! Ты не можешь утверждать этого! -
И я вынуждена была признать его правоту!
- Так, что там еще по этому Тессею? Тебе удалось выяснить параметры? -
- Конечно! Первое. Тессей - это лишь его научный псевдоним. В истории же он известен как Гафур. -
- Гафур? В смысле, тот, что ... -
- Именно он! - Подтверждаю я догадку шефа. - Мельхиоров друг и один из главных Хранителей, имеющий полное Посвящение от Них. А так же в течение недолгого времени, как Джафар аль Мадани, после того, как Мельхиор вытащил его из прошлого к себе в Институт.
При этих словах мне показалось, что несчастного Арти сейчас хватит инфаркт! Он грузно опустился в свое кресло и сказал.
- И мы не можем его поэтому трогать. -
- Именно. Иначе опять война во времени. Но по Гафуру это еще не все. - Я на секунду замялась, и шеф сказал мне.
- Я слышу в твоих словах предвзятость. Смотри, дитя, осторожнее с этим! Как давно ты проходила Инспекцию? -
- Только что. ... Час назад. Д/И по Надзору Меридор Гелиба. -
- Знаю такого. ... Надеюсь, успешно? -
- Как всегда. И поэтому в предвзятости меня не обвинить! -
- Я тебя ни в чем не обвиняю. - Сказал Арти. - Но если ты в состоянии провести вокруг пальца даже Гелибу, который в своем деле один из высочайших асов, это не означает, что ты в состоянии обмануть и меня. Я в свое время, ... до того, как меня вопреки моему желанию посадили в этот кабинет, я возглавлял группу Прикладной Эвристики. -
- Да, Арти, я в курсе! Я и не пытаюсь вас одурачивать! -
- У тебя и не получится. Эвристы наиболее натренированы в умении чувствовать душу человека! И вообще, ... тонкий мир! Именно поэтому я и спрашиваю тебя: что такого ты нашла в этом Гафуре, - он же Тессей, он же Джафар, - что твое беспокойство за него выпирает наружу настолько, что это способен заметить даже я? Это инстинкты, я прав? -
Я стояла, как школяр у доски, которого педагог только что уличил в плевании на уроке из трубочки жеванной промокашкой! Что ни говори, а наш шеф был на своем месте! И поэтому лгать ему было бессмысленно. Посему я, собрав волю в кулак, выдохнула глубоко и сказала.
- Он мой отец, Арти. Мой родной отец! -
- О! - Воскликнул шеф. - Какая классическая и пошлая мыльная опера! Мне теперь понятно, почему он еще жив! ... Твой родной ... !!! Теперь, дорогая, молчи и слушай! Сядь! -
Я села и приготовилась к увольнению со службы, которой посвятила всю свою длинную сознательную жизнь!
Глава 3. "The Matrix has you ... " (Монитор Нео).
Я сидела в своей комнате, где пару часов назад надо мной издевался некто Меридор Гелиба, задавая мне максимально общие вопросы и при этом пытаясь всячески проникнуть в мой мозг. Это ему не удалось, как и тридцати двум его предшественникам. Точнее, он увидел во мне именно то, что я и хотела, чтобы он увидел! А потом я пошла к своему любимому учителю, наставнику и руководителю с докладом о результатах одного моего очень длинного расследования в Истории, где как оказалось, был замешан мой отец. Он меня сперва выслушал, потом на меня наорал и под конец, просто выгнал. И поэтому я сижу тут, одна в своей комнате и душевно страдаю! Формально он, конечно, был прав, обвинив меня в предвзятости, но ... разве все на свете делается только по Уставу? Лично я видела сто вариантов того, как он мог бы легко и просто обойти все формальные препоны, используя свою власть. Но он этого не захотел. И теперь я ожидаю неизбежного момента, когда соберутся все пятеро членов Высшего Совета Оффтайм по вопросу отстранения Агента. Агент - я. И ... валерьянка мне в помощь!
Председатель Исполнительного Совета - Рамануджан Танганан, сокращенно RT, или Арти, как я его зову. Тот, к кому я только что ходила на доклад. Эврист невероятного какого-то уровня. Человек, чьи внезапные прозрения, не основанные практически ни на чем, позволили Оффтайму вообще выжить в ту пору, когда у нас не было даже своей армии! И мое глубокое убеждение в том и состоит, что на серьезную руководящую должность, там, где максимальна ответственность и максимален риск ошибок в принятии решений, на таких должностях должны находиться только профессиональные эвристы! В частности, эвристами однозначно должны быть все полководцы.
Номер два в совете и единственная женщина в руководстве такого уровня - Ниэтель Футон. Очень добрая и очень старенькая. Руководитель Полевой Службы и мой прямой начальник, как действующего полевого агента. Она меня знает наиболее хорошо из всех них, хотя мы с ней и не дружны так, как, например, я с Арти. И она наверняка будет меня защищать. Ниэтель была самым первым Агентом Оффтайма. Она - Номер Один! Тогда, когда ортовремя производилось не такой чистоты, как современное, и поэтому люди в нем все равно старели. А выходы в Стасис были опасны тем, что объекты внешнего мира продолжали двигаться, хоть и очень медленно. Люди замечали Агентов, выглядевших, как некие размытые человекоподобные формы, мгновенно возникающие и так же мгновенно исчезавшие! Все это было очень малоэффективно с точки зрения главной задачи Оффтайма - поддержания Истории мира, как системы в которой не бывает бурь и штормов. Или, говоря более понятно, системы, фазовая поверхность которой не имеет складок в смысле Теории Катастроф Рене Тома. Так вот, именно Ниэтель была самой первой из нас, кому выпало счастье управлять мыслями и намерениями тех, кто и строит Историю мира. Ну, или по крайней мере, думает, что строит!
Далее, Фатхи Абд аль-Кадер эль-Хаззави. Начальник всей технической Службы. На нем все вообще: от производства Ортовремени и всяких технических хреновин, нужных нам для работы, до закупок во внешнем времени всего, вплоть до туалетной бумаги! А так же ... игры в преферанс тайком от всех. Он - азартный игрок, что является, вообще-то, несовместимым с его должностью. Ему все равно, что я там нарушила, поскольку он вообще не в теме. Работа Агентов во внешнем Времени - это не его сфера. И он точно займет мою сторону, ибо я знаю его секрет, так как в преферанс мы обычно играем в паре против пары других заядлых картежников. Обычно мы тайком покидаем Оффтайм, каждый по-своему, но всегда в одно время и в одно место в Стасисе "по предварительному сговору". Потому что в Конторе играть не получится, у нас кругом тайный контроль, который, вообще говоря, совершенно необходим! Мы меняем точки выхода и оттягиваемся по полной. Последний раз мы выходили на игру в один маленький городишко на территории Средних Штатов времен колонизации. Это мотивировано тем, что в том месте и в том времени, никакой контроль был фактически невозможен. Впрочем, это совершенно отдельная тема! ... Нужно же как-то коротать время, когда ты - вечна!
Номер три. Эльмуальд Мерофрод. Абсолютный гений во всем, что касается Истории и Теории Событий. Его поэтому и взяли в Оффтайм. Может мельком взглянуть на рабочую карту событий некоего локального периода Истории и тут же выдать точные рекомендации насчет того, что и как! Именно поэтому он Начальник Службы Коррекции Истории. Как и Арти, он эврист. Знает лично офигенное количество Властителей всех времен и народов. Внешне чем-то напоминает Зевса из Пантеона, что в Афинах. Утверждает, будто бы Фидий вырубал своего Зевса, по памяти именно с него. После того, как Эльми подарил древнему скульптору самозатачивающееся зубило из очень редкого сплава, да еще приврал по пьяной лавочке, что оно с Олимпа! Есть и еще легенды про Эльми. Потому что Эльми настоящий нарцисс, гордец, циник и абсолютная сволочь! Он будет настаивать на моем отстранении. Потому что именно я потом по заданию Арти посещала Афины и отобрала у Фидия подаренное ему зубило из металла, который будет открыт только через сто пятнадцать веков! Меня тогда долго гримировали, чтобы я в своей тунике источала во тьме свет. Я в образе Астреи - дочери Зевса и Фемиды, - явилась к несчастному этому греку ночью и объяснила ему популярно, что даже Зевс не может принимать столь важные решения, как раздаривать кому ни попадя разные наши божественные реликвии, которые принадлежат только миру богов и более никому! И, кстати, наверное именно вследствие моего визита к Фидию Астрея Пантеона так похожа внешне на меня! Не каждый же день тебя посещает богиня справедливости с Олимпа! ... Когда же я вернулась в Оффтайм с этим зубилом, то данному историческому анекдоту рукоплескали все! Поскольку зубило оказалось из обычной хром-вольфрамовой стали. А над Эльми просто смеялись и лет двести после этого за спиной называли Железкой! ... Он мне этого не простит никогда! В тот раз он чуть не слетел с нашего, Оффтаймовского Олимпа, и спасло его только лишь то, что просто его некем было заменить. Как некем заменить и сейчас! Он это знает и поэтому безмерно и практически безнаказанно наглеет. И если где-то и справедливо изречение, что незаменимых людей нет, то в случае с Эльми как раз все ровно наоборот. Он - абсолютно незаменим! Будучи призванным из тридцать четвертого столетия до сих пор не может избавиться от разных злостных привычек культуры своего периода, среди которых откровенное хамство и мат являются самыми мягкими!
И наконец, Беоди Славимба. Белый негр, как мы его зовем. Очень сильный, высокого роста, весь в шрамах. По поводу своего чисто европейского цвета кожи шутит, что выгорел на солнышке в Африке! Беоди является начальником Службы Исполнения и Надзора. На нем все, что касается вопросов дисциплины - от супер продвинутой Службы Инспекции, до тупоголовых охранников и групп быстрого реагирования. Причем, как внутри Конторы, так и вовне. Беоди тоже эврист, как Эльми и Арти. Хоть и не такой мощный! Одно время он был в подчинении у Арти, в группе прикладной эвристики. Очень давно. Однако, позже был за свои незаурядные данные поставлен руководить всей дисциплинарно-исполнительной структурой Оффтайма. Вместо погибшего во время войны моего друга Зитира Усмондтонери. Беоди - машина. Автомат, решающий только одну функцию - Инспекции и Надзора, - но решающий ее абсолютно точно! ... Так вот. Был случай, когда Беоди и его команду отправили во внешнее время ... Тогда случилась война по переделу сфер влияния между нами и некими Ими из очень отдаленного Будущего. Никто победу так и не одержал, но зато было наколото столько дров, что это чуть не обрушило мир. В результате все испугались настолько, что было подписано соглашение по которому Они не используют технологии Ортовремени, а мы не используем ни гиперссылки, ни Большие Нули. При этом Они не трогают наших Агентов, работающих в Стасисе, а мы не контролируем их Хранителей, живущих и работающих в системном времени. Беоди Славимба будет грызть землю ради того, чтобы меня не только отстранили, но и изгнали в мой родной Период. И связано это с тем, что я ему уже много раз отказывала в своем расположении, а он весьма злопамятен!
Итак, Ниэтель и Фатхи наверняка меня поддержат. Славимба и Меррофрод дадут мне "черные шары". И все таким образом будет определяться Главным нашим Начальником, Арти. С которым я до сего дня была не просто в дружественных, но почти что в братских отношениях. Я полагаю, что шанс у меня есть остаться на должности! ...
Но самое мое жгучее желание в настоящую минуту - это просто тупо напиться! Надраться так, как раньше в молодости бывало в компании с друзьями! И не только потому, что мне сегодня с утра настроение безнадежно испортили. Просто ... у каждого бывает такое состояние, когда нужно просто надраться! В свою компанию мне нельзя, так как период с тысяча девятисотого по две тысячи пятидесятый по Договору - Закрытая зона. Именно на этой территории Времени и была война между Оффтаймом и Ими. Это время изобилует Критическими Нестабильностями и Скачкообразными Преобразованиями Истории. И этому был положен конец, когда ко всеобщему удовлетворению наступило время Консенсуса. Конечно, как и любую границу, и этот запрет на любые посещения данного периода Истории, вполне можно обойти. И мы его обходим. Просто, риск при этом большой! Впрочем, кто не рискует! ... И если подумать, то даже в бурном двадцатом веке были на Земле очень тихие и спокойные уголочки, в которых течение Стасиса, - Квазижидкости Событий, - было практически ламинарным. Без всяких там завихрений, воронок и волн, перехлестывающих из Будущего на Прошлое. Обычно когда материя кипит событиями, то в Стасисе это равнозначно шторму на море. Причем, если это море из густой массы. Если меня не подводит память, то число Рейнольдса для Стасиса исчисляется цифрой с шестью нулями! Так что по настоящему он бурлит только в недрах звезд! Однако даже с такой вязкостью и с такой устойчивостью к возмущениям квазижидкость можно вполне заставить турбулизоваться. Начиная со спокойных ячеек Бенара и кончая штормами, сравнимыми разве что с предверием Конца Времен! Поток событий, Стасис, как выяснили ученые уже после публикаций моего отца, обладает и вязкостью, и плотностью, и температурой, и энергией, и всеми другими характеристиками, присущими сплошной среде. А каждая личность, обладающая свободной волей, является источником таких событий, которые в целом, непрогнозируемы. В отличие от источников событий, имеющих чисто природный характер. Именно наличие в материи сознания как раз и является тем фактором, который ее непредсказуемо разнообразит и делает живой! Волнение Стасиса может быть столь велико, что одному и тому же моменту времени начинают принадлежать события из разных времен. Математически это выражается складками на фазовой поверхности событий в Теории Катастроф, известной уже очень давно из работ Рене Тома и Кристофера Зимана, все из того же двадцатого века. У людей эти складки на времени, или наложения друг на друга обытий, имеющих в Стасисе разные временнЫе метки, вызывают разные реакции - от обычного дежавю до Менделеевских прозрений, когда особо чувствительный мозг начинает видеть события Будущего. Возникают пророки и шаманы, истерические самозванные мессии и депрессивно-обывательские массы людей, чья психика не приспособлена к таким потокам турбулентной информации. Начинаются всевозможные научно-технические революции. И просто революции! Психика обывателя не справляется с нагрузками и сингуляризуется, сжимаясь в точку. В связи с чем целые поколения спиваются и гибнут в наркотическом бреду! Возникают массовые психозы, по типу националистических идей и всякого подобного бреда, что, естественно, еще больше увеличивает волнение Стасиса. И все может кончиться весьма плачевно, если только будет некому вмешаться Извне. Потому что История - это система с положительной обратной связью! Так вот, это самое вмешательство извне и реализует наша Контора, не руководимая ни кем из реального времени, не подчиняющаяся никому, кто живет в реальном времени и состоящая из убежденных фанатов своего дела, лозунгом которых является недопущение скатывания человечества в небытие путем самоистребления! При этом, как в глазу бури, даже в самом кипящем Стасисе есть спокойные области, где мое острое желание посидеть в приличном кабаке было бы легко реализовано! В самом деле, Ниэтель прибудет в Оффтайм только завтра к обеду. И она точно сразу же по возвращении не станет нигде заседать. Возраст! Так что у меня есть почти сутки по внутреннему времени. А во внешнем времени я могу находиться неограниченно долго. Потому что Внешнее Время и Ортовремя, в котором существует Оффтайм, перпендикулярны друг другу. ... Если очень упрощенно. ...
Я сделала несколько нейтральных звонков по Интеркому своим друзьям за тем, чтобы меня прикрыли на случай, если я кому-то из начальства срочно понадоблюсь. Ребята абсолютно надежные. Двое попросили завезти контрабанду - сигареты и Виски, в качестве оплаты за прикрытие. Еще один предложил мне расплатиться с ним романтическим свиданием, услышал в трубку мою угрозу про элегантный пинок коленкой в пах и заткнулся. Еще одна, девушка с романтическим именем Сингвирь, очень экспрессивная мулатка, пожелала иметь средства контрацепции. Что ж? У всех свои проблемы! Нужно уважить страждущие души! ... Так вот, о чем это я? Ах, да! Математика прикрытия до вульгарности проста. Семь человек - вся моя команда, и я - командир семерки. Тот, кто меня ищет, обращается к одному из них. Тот, естественно, ничего не знает. И он отсылает ищущего ко второму, который находится где-то в отдаленном уголке Конторы и очень занят. Когда же, наконец, его находят, то он отсылает ищущего к третьему, который очень некстати только что вышел в Системное Время. И так далее. Это - тривиальная цепь Маркова, в терминологии Теории Случайных процессов. Когда ищущий обращается к последнему из прикрытия, тот отправляет его назад, но не к первому, а к любому наугад. Тот снова наугад к любому, за исключением последнего. И так далее. Используя этот нехитрый прием, можно сколь угодно долго водить за нос даже очень умных людей! На настоящий момент я была действующим агентом с только что подтвержденным статусом! Поэтому мне никто не мог помешать выйти во Внешний мир в когда угодно и в где угодно. Важно было сделать это так, чтобы не было лишних свидетелей. Либо, если твоими помощниками, техниками выхода и соответственно свидетелями, являются именно те, кто потом и будет тебя прикрывать! ... Это безотказная схема!
Вся подготовка заняла не более получаса. И состояла лишь из звонков по Интеркому. Причем Гелион, такой же агент, как и я, спец по Греции всех времен, хотел увязаться со мной. Но я ему вежливо отказала.
- Где тебя искать? На крайний случай! - Спросил Гелион.
- Сидней. Двадцать - ноль семь - девятнадцать - девяносто восемь. - Сдержанно прошипела я Гелиону. - Но лучше меня не трогать сегодня! -
Гелион сморщил нос.
- Смотри, осторожнее там! - Он не любил Закрытые Века. И он никогда ни на кого не обижался. В особенности на меня! А мне и в самом деле нужно было побыть наедине с хорошей выпивкой в хорошем ресторане Сиднея. Почему Сиднея? Да просто потому, что Австралия во все времена была исторически тихой территорией. С толстыми кроликами, смешными кенгуру и прочей сумчато-патриархальной атрибутикой. Просто вот поэтому! И если честно, я бывала в Сиднее уже очень много раз. Столько, что однажды даже увидела саму себя в предыдущем выходе. Издали. ... Это всегда очень противно - встречи с самой собой! Поэтому сегодня я выберу иной год. Год опасный, так как там, в этом году была сформирована локальная второстепенная Кардиналь Периода. А именно, съемки некоторых эпизодов культового фильма "Матрица". И туда вот вмешиваться никаким боком нельзя! Вмешательство в кардиналь, даже в локальную и второстепенную, пусть незначительно, но изменяет Историю, и хотя потом все придет в норму, возмущение потока квазичастиц событий, эвентонов, будет зафиксировано и нашими службами и Ими. Потом наши, оффтаймовские, проведут расследование и оперативно тебя сошлют обратно в твое родное время доживать свой век. И как только ты окажешься вне прикрытия Конторы, тебя выловят Они и отправят в сто девятнадцатое столетие, в мир преступников всех времен, в вечную ссылку. И там ты в безвестности скончаешь свои дни! Такова была цена ошибки!
Как бы то ни было, а с выходом в системное время нужно быть если уж не осторожным, то хотя бы аккуратным!
Итак, моя цель: Сидней, 201 по Элизабет Стрит. Сорокаэтажное здание. Справа парк, в котором можно легко затеряться, если что! Рядом с небоскребом Пресс-кафе, где я и собираюсь не слабо посидеть. Очень много народу. Это самый центр. Тысяча шестьсот метров от знаменитого моста Харбор Бридж. Там я тоже планирую пройтись. ... Может быть, потом уже не доведется!
Я выхожу в Системное время как раз в парке, рядом с небоскребом. Двадцатое июля. И здесь разгар зимы. А еще сегодня мой День рождения. И не то, чтобы я этому как-то очень рада была ... Но просто невозможно же пить, не имея абсолютно никакого повода! Как-то даже странно, отмечать свой День Рождения, имея за плечами более миллиона субъективных лет! А еще более странно то, что ровно в четырнадцати тысячах четырехстах двадцати километрах отсюда празднует свой День Рождения маленькая девочка, которая через два десятка лет пройдет все сложные тесты и устроится на работу в службу времени для того, чтобы потом, приобретя бесценный опыт веков, выйти в Сидней девяносто восьмого года с целью залить текилой расстройства этого дня! ... В этом времени мне всего лишь десять лет. Еще живы и здоровы мои бабушки и дедушки, а родители недавно вместе со мной, братом и будущей женой моего брата ездили в пятидневную паломническую поездку по Украине. Папа в этом периоде еще не Гафур и не занимается разбоем в Древнем Египте, а дядя Миша, - его одноклассник и друг, - еще никакой не Мельхиор, и еще не является с двумя другими волхвами с дарами к Богомладенцу в Вифлеем! Сейчас, в этом году они только-только закладывают основы той теории, которая изменит все. И не только в Настоящем и Будущем, но даже же и в Прошлом. ... И поэтому, видит Бог, у меня есть сегодня стопроцентный повод хорошо посидеть в кафе Сиднея в этом времени! Главное, потом не вырубиться где-нибудь на полпути к лифтовой комнатке. ...
Но Бог с ним, с грустным! Теоретически мне нельзя даже думать о семье! Поскольку меня мой шеф итак обвиняет в предвзятости! И плохо, что в Статике лифты не движутся! Поэтому мне приходится подниматься пешком на сороковой этаж этого здания, где у меня есть тайничок в комнате для лифтеров, где я могу прятать - и прятала уже много раз, - свой костюм для выходов в системное время. Это та самая моя личная норка за плинтусом, где Ваша Мышка чувствует себя в полнейшей безопасности. И надеюсь, что с девяносто пятого с этой комнаткой не произошло ничего экстраординарного!
Я пробираюсь мимо застывших, словно изваяния, граждан Австралии, на лестнице и на площадках. Видеть они меня не могут, потому что все мои перемещения в их времени происходят строго в одном мгновении. Зато, совершив своими ногами огромный труд по пешему подъему, я стою возле лифтовой комнаты, взмокшая и счастливая! Потому что мне удалось - в который уже раз! - пройти в Стасисе сорок этажей вверх и при этом ничего не разрушить! ... Обнаруживаю на двери замок. Они всегда ее запирают, а мне всегда приходится его ломать. Может показаться, что это трудно - сломать, не имея для этого никаких инструментов, надежный висячий замок? На самом деле, мне это очень просто. И я хочу вам об этом рассказать! Все дело в том, что для того, чтобы напрочь сбить замок с двери и, возможно, даже вместе с петлями, мне достаточно просто легонько по нему щелкнуть пальцами! Мое действие - щелчок, - происходит в моем времени. А во времени этого замка мой щелчок по нему протекает в течение пикосекунд. Потому что время замка практически стоит на месте относительно моего! Мощность, как известно, есть энергия удара, разделенная на время. И поскольку знаменатель этой дроби измеряется в пикосекундах, мощность даже легкого удара становится сравнима с мощностью двигателей космического корабля. К примеру, ну, чисто условно. Мой щелбан сообщает замку совсем мизерную энергию, в одну сотую джоуля. А время приложения для замка 10^(-12) секунды, что очень правдоподобно, исходя из современной чистоты кривизны производимого нами Ортовремени. Теперь, если обозначить буквой W мощность моего щелчка, то она будет равна W = 0,01/0,000000000001 = 1000000000 watt. Или, тысяча мегаватт, или 1 Гигаватт, или 1,38 миллиардов лошадиных сил. Хорошая такая ракета типа "Протон". И этот замок не разрушает все здание целиком только потому, что энергия, передаваемая от меня к нему, все же, весьма мала! Так вот! ... Проверяем! Я отвешиваю замку легкий щелбан, и не спеша начинаю снимать с себя костюм для выходов в системное время. Как только я нарушаю герметизацию костюма, из него тут же истекает наружу все ортовремя. При этом внешний мир для меня начинает молниеносно ускоряться, синхронизируя мое собственное время с внешним. Всё! Теперь я не в Стасисе, а в Реальности, у меня привычно и ожидаемо кружится голова и перехватывает дыхание. И первое, что я вижу, это то, как замок пулей улетает вдоль по лестничной площадке вместе с куском металла от этой несчастной двери! И вот почему, находясь в Стасисе, нельзя ни к чему прикасаться, ничего трогать и даже передвигаться исключительно только по твердой поверхности, очень медленно и очень плавно. Если не хочешь во время очередного своего шага пробить ненароком ногой бетонное перекрытие, или обрушить лестничный пролет! У нас это называется эффектом Годзиллы. Слишком малый интервал времени приложения силы к предмету увеличивает импульс в такой степени, что можно обрушить все здание целиком! Я сворачиваю тонкий материал костюма в тугой, компактный сверток. При этом остатки Ортовремени выплескиваются во внешний мир. Это может привести к небольшому искривлению Системного Времени во всем этом здании. Или, что то же самое, к кратковременному изменению силы тяжести. Впрочем, это все сущие пустяки!
Отдышавшись и справившись с тошнотой, я захожу в каморку и прячу сверток с костюмом, а так же мою маленькую сумочку, открыв верхнюю крышку мусоропровода. Не самое изысканое место для хранения личных вещей, но ... Мне нужна надежность. В сумке лежит капсула с запасами ортовремени на обратную дорогу. А в мусоропроводе, в самом верху, есть крюк, на который я все это вешаю и закрываю крышку обратно. Конечно, есть риск, что в сверток снова залезут тараканы. Однако, это неизбежная дань моей "самоволке". ... Все! Теперь я с наслаждением втягиваю носом запахи этого мира! Сухой воздух, запах бетонной пыли здания, свежей штукатурки, отдаленный запах мочи, сигарет, еще чего-то. Да, все подъезды во всех временах пахнут примерно одинаково! Зато я теперь могу жить и спокойно двигаться в этом естественном физическом времени, не опасаясь, как Годзилла в городе, сносить здания, мосты и улицы от своих неаккуратных движений! Я привожу себя в порядок при помощи расчески, помады и теней. И только после этого покидаю свою норку! Выхожу с технического, лифтового этажа на сороковой и вызываю себе лифт. Не хватало еще теперь пешком спускаться вниз после такого пешего подъема! Сажусь. Еду. Где-то на тридцатом лифт останавливается внешним вызовом, и ко мне подсаживаются двое молодых людей. Разговаривают. Я вслушиваюсь в слова, вспоминая австралийское наречие. Вспомнила. Теперь порядок!
Ближе к первому этажу становится холодно. Все же, тут зима! На улице пасмурно. Градусов семь-восемь, не больше. И ветер. Так что мой строгий деловой костюм с джемпером под пиджаком очень даже не лишний. Проблема, однако, в том, что пока я поднималась пешком наверх, то весь мой костюм промок от пота. И поэтому меня пробивает озноб сразу же, как только я выхожу из подъезда на улицу. Впрочем, это не существенно, так как кафе, которое я собираюсь посетить, вплотную примыкает к этому небоскребу.
И слава Богу, что оно открыто! Я вижу, как из кафе выходит мужчина.
Все-таки, как это здорово просто пройтись по улице, в нормальном времени, В цивилизованном городе, где не статуи людей, как в Стасисе, а сами они, живые, и ... такие разные! И как мне всего этого не хватает в нашей Конторе!
- Девушка! - Внезапно слышу я позади себя мужской голос . - Вам не холодно? Вы очень легко одеты по сегодняшней погоде! -
"Началось!" Думаю я. "И вот так всегда! Не успеешь выйти из Стасиса и показаться людям на глаза, как тут же появляются ухажеры!" Сейчас главное - не оглядываться! Потому что придется посмотреть этому парню в лицо и при этом улыбнуться, как того требует простая вежливость. При этом, твоя улыбка тут же будет расценена этим незнакомцем, как знак твоего расположения. Поскольку, очевидно, он этого от тебя и ожидает! Но ответить необходимо. И я говорю, слегка повернув голову влево.
- Извините, мне тут всего-то пройти тридцать метров (тьфу! У них же футы!), то есть ... сотню футов до кафе! -
- О! Так вы из Европы? - Незнакомец следует немного позади меня, не обгоняя. - А я тоже в кафе. У нашей съемочной группы сейчас как раз ланч! -
"И вот таким образом, абсолютно не желая того, я и влезаю в Кардиналь периода! Со всеми последующими трагическими для меня последствиями! ... Нужно было выходить в девяносто пятом! ... Или вообще, в Антарктиде! ... А еще есть Новая Зеландия и Южная Америка! ... Куча мест, где можно затеряться! На кой ... я полезла сегодня именно сюда?" Я продолжаю движение молча. Но мы уже пришли, и незнакомец из-за моей спины протягивает руку и открывает мне двери в кафе. Однако, вторая половина двери стеклянная, и в отражении я вижу мельком лицо своего случайного спутника. И это, конечно, худшее, что может случиться с Агентом в системном времени! Попасть на знаменитость? Надо же так вляпаться! Все. Нужно его отвадить. Иначе, я увязну в Кардинали, и тогда мне точно капец как Агенту!
Я проскальзываю в открытую дверь и почти что бегом лечу прямо к стойке. Бармен другой. Но мой спутник так же не отстает! Тогда, уже у барной стойки, я бегло оглядываю все помещение этого кафе, которое итак хорошо помню, и, выяснив для себя все необходимые детали, поворачиваюсь к незнакомцу. Улыбка. Он смотрит на меня спокойно, немного изподлобья. Наклонив голову вниз, ибо намного выше меня ростом.
- Хотите, я познакомлю вас с друзьями? - Спрашивает он. И в любой иной ситуации я, несомненно, согласилась бы. Но этого я делать не намерена ни при каких обстоятельствах. И поэтому я говорю, глядя ему в глаза.
- Послушай, Киану! - Говорю я ему. - Нам нельзя быть вместе здесь и сейчас, потому что я не принадлежу вашему ... сценарию! Там вот, - я слегка киваю головой в направлении окон, - тебя уже ожидает Морфеус и Тринити, которые так мило беседуют с агентом Смитом. И будет лучше, если мы с тобой ... не станем их смущать нашим стоянием у барной стойки! Они твои друзья, а я ... - Я кокетливо пожимаю плечами.
- Кто вы? - Задает он мне вопрос. Но его лицо уже совершенно серьезно.
- Я? ... Пифия. - Говорю я ему. - Но не та Пифия, которая сидит за пустующим столиком вон в том углу зала, а я - настоящая Пифия! И общение со мной может стоить тебе карьеры. А мне так и вовсе, жизни! -
Киану качает головой, и я узнаю этот жест! Этот жест выражает категорическое внутреннее несогласие с ситуацией. Но Киану молчит, потому что сейчас его лексикон пуст, и я поэтому продолжаю.
- Вот так, как ты сейчас покачал головой, вот точно так же покачай ей на съемках эпизода, когда услышишь от Морфеуса правду о мире, находясь внутри программы-симулятора. Тогда, в том эпизоде, ты окажешься на бесконечной, пустой, белой плоскости. А Морфеус будет гордо восседать в своем шикарном френче и солнцезащитном пенсне в каком-то ободранном кресле, и ты по сценарию должен будешь сыграть так, чтобы зритель поверил в твое абсолютное внутреннее неприятие сказанного Морфеусом! Вот тогда ты покачай головой именно так, как сделал это только что. Ты этим жестом убедишь весь мир! -
Как я себе благодарна за то, что в детстве много раз смотрела и пересматривала этот культовый фильм, и все помню в деталях! Мы с Киану продолжали смотреть друг на друга. Молча. Ему сейчас нечего сказать по причине обычного шока, какой испытывает каждый человек, говорящий с кем-то не из мира сего. Я это про него понимала. А я просто все уже ему сказала и поэтому молча ожидаю его последующих действий. Но он все-таки, заговорил. Его лицо прояснилось, приобретя медитативный покой, пропало напряжение во взгляде, и он сказал, чуть прищурив глаза.
- Я ... Тебе верю ... Просто ... Потому что так не лгут. Хорошо. Я вспомню твой совет! - Он полез во внутренний карман и извлек оттуда визитку. - Просто свяжись со мной. Когда у тебя появится такая возможность. Напиши! -
- Обязательно! - Отвечаю я и беру из его рук бумажный прямоугольник.
- Пока, Пифия! -
- Удачи, Нео! -
Он удаляется к своим, которые уже зачастили вертеть головами в нашу сторону, а я поворачиваюсь к бармену и говорю, показывая рукой в конец зала, противоположный съемочной группе "Матрицы".
- Я буду сидеть вон там. Пришлите мне официанта и поскорее, потому что я намерена сделать большой заказ! -
Бармен говорит мне "Окей!" и тут же машет рукой официантке. А я намерена удалиться. Но перед уходом спрашиваю у него, мельком взглянув на его бейджик.
- Стив, а где Майк? -
- Майк выходной! - Отвечает мне Стив с непроницаемым лицом, а я беру у него пачку "Dunhill", один пятидесятиграммовый шот Текилы и ухожу. И все, что со мною происходит сегодня с самого утра, мне очень напоминает классический американский блокбастер! Может быть я была даже не права, когда сказала Киану, что я не из его сценария. Иногда мне кажется, что даже мы, те, кто управляет в мире мыслями и поступками людей, приводя Историю каждый раз к счастливому финалу в каждом ее фрагменте, даже мы, делаем ... точнее, совершаем свои поступки по уже готовому сценарию. Просто этот Сценарий принадлежит гораздо более глубокому и гораздо более общему слою Реальности. ... И как тут не вспомнить о Боге? ...
( В англоязычных странах широко распространена (аналогичная по смыслу русской стопке) посуда шот (англ. shot), точнее - шот гласс (shot glass = стакан для шотов), которая, имеет ёмкость 45 мл, для употребления одной унции (~ 30 мл) напитка, выпиваемого «залпом», одним глотком. - Прим. автора. )
"Итак, понеслась!" Сказала я сама себе и залпом опрокинула свой первый шот по пути к пустующему столику в самом углу зала, поставила опустевшую стопку к кому-то на стол и даже не извинилась. Вообще мне сегодня хотелось немного похамить. Совсем чуток! Мне было понятно, что именно вот так, совсем незаметно, люди и теряют самоконтроль, и этот процесс обычно длится до тех пор, пока ты совсем не "слетаешь с катушек"! А потом ... А хрен с ним, что там будет потом! У меня сегодня заслуженный отпуск!
Столик, который я заприметила для себя, стоял рядом с дверью в подсобку. Туда никто из посетителей старался не садиться. Этот столик частенько использовался персоналом в качестве подсобного для грязной посуды. На нем не было ничего, даже скатерти. Да и официанты за ним сиживали. Мне же как раз он и нравился тем, что туда никто никогда даже не глазел. Но этот столик выгодно отличался не столько своей неприметностью, сколько тем, что сидящий за ним имел право в этом заведении курить! О, да! Там стояла вытяжка. А я так и поступила, как только расположилась на стуле спиной к стене, чтобы сзади не было никого. Распечатала "Dunhill" и сняла со своих ног десятифунтовые гири. Видя мой отсутствующий взгляд, устремленный в никуда, кто-то из обслуги тут же мне поставил на стол немытую пепельницу и вообще, все было просто замечательно! Сегодня я гуляю! И никто, слышите, никто (!) не посмеет отнять у приговоренного его законного "Последнего слова"! И ... блин! Да, потом снова придется бросать! ...
Пока я пребывала в прострации, борясь с головокружением, прикурив вторую от первой, мне принесли меню, и официантка, которую ко мне любезно направил Стив, вежливо поинтересовалась, готова ли я сделать заказ. Я кивнула головой и сказала, чтобы она на свое усмотрение принесла что нибудь из готовых закусок, которые не нужно ждать, а так же целую, да-да, я подчеркиваю, целую, нераспечатанную бутылку настоящей Мексиканской Текилы и ... вот это как можно быстрее! Это мне, пока я буду ждать, бифштекс с жареной картошкой, а так же вот это, вот это и, ... да, вот это тоже! И ... хлеба побольше!
Буквально через минуту Текила и какой-то овощной салат уже стояли у меня на столе. Я ловко сняла с горлышка бутылки все эти никому не нужные наклейки, а потом резко взболтала содержимое, держа бутыль в левой руке и двигая ею вдоль ее продольной оси. А после так же резко ладонью правой руки врезала по донышку. При этом пробка выскочила ровно наполовину! А те, кто за этим наблюдал из-за соседних столиков и из персонала, дружно закивали головами и даже зааплодировали! Это был мой фирменный трюк! Если он удавался, как сегодня, то вся публика была моей! Еще бы, за миллион лет жизни научишься еще и не такому! ... Тут я вспомнила, что пустую стопку зачем-то оставила на чужом столе по пути сюда. Встала и сходила за ней обратно. И опять не извинилась. ... Все нормалёк, пиплы, все нормалёк! Гуляем!
Я наливала себе по чуть-чуть, выпивала и клала что-нибудь в рот. А то и вовсе ничего. Ибо крошечный салатик быстро закончился. И пришлось вспоминать славное свое студенчество, когда к бутылке водки из всей закуски оказывался только недокуренный "пырик" от "Примы". Кто-то из официанток поднес очень кстати мне на стол прекрасную хрустальную солонку, и я стала текилу припивать как положено, с солью "впринюх"! После двухсот грамм я начала понимать, что жизнь удалась! Причем поняла я это очень отчетливо! А еще через пятьдесят грамм мне, наконец-то, принесли весь мой заказ! О, да! Сегодня был явно мой день! Я принялась за неплохой бифштекс и тут же позабыла обо всем. И это оказалось ошибкой. Потому что я совсем пропустила тот момент, когда из подсобки вышел один неприметный гражданин, которого здесь, в этой локализации, совсем не должно было быть!
Я заметила его лишь тогда, когда обратила внимание, что кто-то подставил стул к моему столу и сел прямо пред мои светлы очи! Я подняла голову из тарелки с таким вкусным и сочным мясом и застыла, как каменная. Передо мной сидел мой шеф, RT. ...
- Ты ешь, ешь! - Сказал Арти и сделал руками успокаивающий жест.
Я пыталась, сидя с набитым ртом, сообразить сквозь триста граммов текилы, что сейчас происходит, однако, сообразить так и не смогла. А пока я прожевывала еду Арти достал из моей пачки сигарету и ею помахал официантке. Та прибежала и он сказал ей.
- Принесите мне меню! - И она мгновенно исчезла из виду. Арти прикурил сигарету, нагло вытащив из моих пальцев мою, потом налил текилы в мою стопку и выпил. И пока он все это проделывал, демонстрируя мне свое изысканное нахальство, я, наконец-то, смогла прийти в себя настолько, чтобы начать логически соображать и даже говорить. И я ему сказала.
- Арти, что за ...кхм... такая? Что вы здесь делаете?! -
Арти молчал. Налил себе еще из моей бутылки и снова выпил. Потом принялся жевать мой хлеб. Молча. Однако, я очень давно его знала. И я знала, что такое выражение его лица не грозит мне ни отставкой, ни какими-то иными проблемами. Похоже он просто решил составить мне компанию. Что ж? Если это так, я из него сначала буду вить веревки, все, какие есть в природе, а потом сплету из них себе огромное покрывало на кровать и буду на нем валяться!
- А ты? - Спросил Арти, когда налил себе третью.
- Я? - Спросила я с целью потянуть время.
- ? -
- Я пью. Мне не удалось вас уговорить не давать хода моему делу, и теперь меня ждет отставка. ... А поэтому я более не считаю необходимым для себя ни в малейшей мере соблюдать ни Устав Конторы, ни даже нормы приличия. ... Поэтому я решила сегодня просто посидеть, выпить, ... -
- Довольно. - Сказал мне шеф, и я заткнулась на полуслове.
Тут ему принесли меню, и пока он разговаривал с Люси - так звали ту официантку, которая принимала у него заказ, - я лихорадочно соображала, что же ему от меня надо? Его заказ оказался монументальным! Я позволила себе совсем слегка скривить рот в ехидной улыбке, но он это заметил и тут же сказал.
- Мы тут надолго. А я голоден! ... Да и надоела наша безликая столовая! - Арти встал из-за стола, наклонился ко мне и спросил.
- Где у них здесь туалет? - Я просто кивнула в противоположный конец зала и услышала от него.
- Когда я приду снова, чтобы ты была здесь! Не исчезни внезапно опять, когда тебя ищет вся Контора, включая Директора! И у нас с тобой сегодня совершенно законный выходной день. Согласно моего приказа! - Улыбнулся и ушел.
Арти отсутствовал довольно долго, и я уже стала подумывать о том, не являлось ли его неожиданное появление простыми галлюцинациями, вызванными у меня текилой в наложении на нервный срыв? Оказалось, что нет. Потому что Люси принесла ему его заказ, а вскоре появился и сам шеф, придерживая зачем-то левой рукой носовой платок у лица. Пришел, сел молча на свой стул и как только он убрал руку с платком от своего лица, я увидела там огромный синяк под левым глазом. А сам глаз уже затек. Это, конечно, отчасти объясняло его получасовое отсутствие, однако, я рискнула спросить.
- Что, попался правша? -
- Да! - Ответил Арти. - Двое молодых, хамоватых телохранителей у вон того недомерка! - И мотнул головой в сторону агента Смита.
- Тот недомерок и сам очень хорош! - Сказала я Арти сквозь позывы смеха. - Что так долго? -
- Нужно было потом разойтись нормально, без привлечения полиции! -
Меня продрал-таки смех.
- Не поделили с Владыкой Элрондом эльфийский писсуар? -
- С кем? -
- Ну, это одна из самых удачных ролей того гражданина, чьи мордовороты вас так отмордоворотили! ... Простите мне мой каламбур! -
- Ты хочешь сказать, что я ... -
- ...что вы влезли в локальную Второстепенную Кардиналь Периода. А за час до вас я. Причем, в нее же! -
- Тогда нужно уносить ноги отсюда! - Сказал шеф. - Мы сейчас не только без прикрытия со стороны Конторы, но и абсолютно доступны для Них. Потому что в Реальном Времени! -
- Арти, говоря, что мы здесь без прикрытия, вы ведь не имели в виду то, что никому не сообщили о своей локализации? -
- Именно так! Я никому не сообщил! ... Как я могу собственноручно расписаться в том, что нарушаю Консенсус? -
- И даже Беоди не знает? -
- В особенности, Беоди! ... Он нас обоих лично закроет, если обнаружит, что мы в сговоре и нарушаем Договор о Запретных Периодах! -
Я сидела и не могла никак собраться с мыслями. Сказывалось количество выпитого. Но, я нутром чувствовала, что в настоящую минуту, в это самое время, что-то было ... что-то происходило не так! Арти был прав насчет инстинктов. Я до сих пор ими жила и живу. И поэтому я сказала.
- Арти, пока вы еще трезвы, помогите мне прояснить ситуацию. ... Как эврист. ... Потому что я во-первых уже набралась хорошо, а во-вторых, я не эврист. Скорее, экстрасенс. Я вам сейчас скажу, а вы зафиксируйте самую первую свою ассоциацию. -
- Давай! -
- Час назад я вышла из Стасиса во внешнее время и сразу же за мной увязался Нео. Вон тот, молодой человек из той же группы лиц, на которых позже нарываетесь вы в уборной. Но главное, не в этом. Я сюда всегда выходила в девяносто пятом. И только сегодня - в девяносто восьмом! Зная, что здесь снимают культовый фильм, я не задумываясь вышла именно сюда. И как агент я не понимаю, почему я сделала вещь, позволительную лишь желторотому новобранцу? И теперь скажите мне, на что это похоже? Ваша первая ассоциация? -
- Это похоже на результат внедрения. - Спокойно сказал мне шеф. - Ты сама это делала бесчисленное количество раз с людьми и прекрасно знаешь, что результат внедрения невозможно отличить от собственных решений! ... Причем, анализируя себя, замечу так же две вещи. Первое, ... я сам в удивлении, почему я подписал приказ о выходном дне ВНЕ Конторы для себя и для тебя? Это не в моих правилах! И второе, почему я навалял двум здоровенным уродам в туалете этого кафе в связи с совершенно, в общем-то, безобидной их просьбой подождать две минуты, пока там был тот вон, маленького роста? Как его? ... -
- Его настоящее имя не важно! - Сказала я уже заплетающимся языком. - В текущей локализации по сценарию того фильма, что они снимают, он агент Смит! -
- Я будто с катушек слетел! - Сказал Арти.
- Вы и вправду им наваляли? - Спросила я.
- Именно так! - Ответил шеф с гордым лицом. - А теперь, пока я тебе буду излагать суть того, зачем я вообще тут локализовался, мы с тобой будем изображать ... старательно изображать двух нарушителей дисциплины, которые ни о чем еще не догадываются, а просто решили глухо нажраться в этом месте и в этом времени! До полного свиноподобия! -
- До полного свиноподобия! - Поддакнула я шефу, и мы со звоном сдвинули наши бокалы!
- Шеф, но ведь этого нельзя делать, это ... -
- ... очень опасно. Я знаю! Но я хочу выяснить, кто за этим стоит? Согласись, это нечто совершенно новое! Если это внедрение, то мне не понятно то, каким образом оно было над нами проделано внутри Конторы. Ведь там нет никакого еще ортогонального времени по отношению к тому, в котором мы находимся. То есть, как технически было проделано внедрение? У меня устойчивое ощущение, в особенности после твоего доклада о ... новых технологиях с Суперструнами, что мы безнадежно устарели и нас того и гляди сотрут в порошок! Это главное, что я хочу выяснить. Кроме этого, - сказал Арти, наливая себе почти целый фужер водки из запотевшей бутылки, - кроме этого, если мы под колпаком, то нам все равно никто не успеет помочь. -
Он выпил залпом и стал интенсивно закусывать. Было видно, что шеф и впрямь голоден! Я тоже не стала от него отставать. Какое-то время мы молча потребляли еду и выпивку. Потом я сказала.
- Мне кажется, нас хотят утопить в Кардинали Периода внутри Запретных Веков. Это - стопроцентный приговор со ссылкой на сто девятнадцать два нуля! Пожизненно! -
Шеф покивал головой в знак согласия, поскольку закусывал в этот момент, и я продолжила.
- Нужно, чтобы те, кто нас отслеживает в настоящий момент, ничего не заподозрили. Они хотят нас утопить в Кардинали? Тогда нужно им подыграть. И пусть думают, что мы с вами следуем их сценарию и вообще, лохи конченные! -
- Кто? -
- Да, это такой термин из этого периода. -
- Что ты хочешь? -
- Вы одобряете мой полнейший произвол? -
- Нет, конечно! - Ответил Арти. - Ты вообще уже пьяна! Но сейчас у меня такое чувство, что ты просекаешь ситуацию значительно лучше, чем я. Кроме этого, ты уже на новой должности. Так что мне и не нужно ничего одобрять. Итак, что ты задумала? -
- На какой это новой должности? - Сказала я шефу, покачиваясь на стуле. А он только покивал головой и ответил.
- Миллион лет, Яна, миллион лет! Ты единственная из агентов, кто продержался столько! ... Как это можно скинуть со счетов? Действуй. Я разрешаю. Да! Пока мы не начали работу. То, зачем, собственно, я здесь. ... Ниэтель ушла! Ее оставили в ее Безвозвратном Периоде. На ее место я уже назначил тебя. Приказ уже издан и подписан всеми оставшимися членами Совета. Потому что у тебя самый большой опыт и при этом ни одного крупного залета. Теперь ты официально являешься Руководителем всей Полевой Службы. Вместо нашей горячо любимой Ниэтель Футон! ... Твою папку с расследованием по Тессею ... По Гафуру ... Я убрал к себе в сейф, и о ней никто не узнает до нужного времени. Никто не знает, что вы с Гафуром родственники. И даже если узнают, ... положение о предвзятости распространяется лишь на родственников, которые никак не участвуют в управлении Историей. В вашем случае это, очевидно, не так. Поэтому формально ты ничего и не нарушала! И последнее. Это не предложение, а приказ. Как только мы выберемся из того, во что умудрились вляпаться только что, принимай дела у Футон. Съездишь к ней на Лазурный Берег. Попрощаться. -
- Как все плохо! - Сказала я, выливая из бутылки себе в бокал остатки текилы и доливая его доверху водкой из бутылки Арти. - Как все плохо! Но не могу не сказать, что я рада тому, что остаюсь при работе! -
- Действуй, дитя! - Сказал мне мой шеф, а я выпила залпом и пошла в сторону барной стойки. Теперь, когда Арти поставил меня на новую и при этом очень высокую должность, мои руки уже не были связаны никакими мелкими пунктами и подпунктами Устава Оффтайм. По сути, ничем, кроме трех основных Правил, обязательных для всего персонала организации. Три Кита. Так мы их называли. Три тензорных инварианта Глобальной Истории. Если в алгебраическом виде представить все геометрическое многообразие Стасиса, то ... Хрен ли я вам это рассказываю? Все равно не поймет никто. ... Доступно только в математическом изложении! Их нарушать мне было нельзя. Да и никому из Оффтайм. И если я сейчас не рухну навзничь прямо посреди бара ... То скажу, слава Богу, что нынешняя ситуация не одна из тех, которые могли бы как-то потревожить Трех Китов!
Я подошла к Стиву практически на автопилоте. И попросила аж целых две упаковки активированного угля. А Стив, глядя на меня, дал мне три упаковки, налил бокал простой питьевой воды и даже не попросил оплату! Я взяла бокал, таблетки и ушла в дамскую комнату.
Глава 4. Хроники-85.
" Настанет день, и ныне уже есть, когда всякий Неумытый /еретик/ словно жизни, захочет Чистоты. И как мыло в мокрых руках, ускользнет она от него!" ("Великая Книга Откровений Банщика". Реликвии самобытной культуры Изолированных Веков. Курс Общей Аналитической Истории. Объединенная Академия Истории, 2210 год.)
Сижу и пишу, пока ничего не забыл. И хочу взять себе это в привычку. В отсутствии сколь нибудь интересного времяпрепровождения в маленьком, ничем не приметном уездном городке Ялта конца девятнадцатого века! И, да! Я очень понимаю русских классиков, которые не могли не писать! Что остается делать образованному дворянину, имеющему достаток, работников, десятников, приказчиков, бурмистров и старост? При полнейшем отсутствии необходимости как либо трудиться, остается только либо совсем погрязнуть в праздности и пьянстве, либо пытаться как-то реализовать свой потенциал. ... Те, кто пошел по второму пути, стали классиками. "... Стоящих ныне на полках книжных!", как сказал о них один безвестный поэт. Можно еще красить холсты, заниматься стихами, либо музицировать. Особо ретивые умудряются как-то совмещать первое, второе и третье с четвертым. Я же выбираю для себя жанр дневниковый, ибо этот вид литературного времяпрепровождения ни к чему не обязывает! Наподобие Гоголевских "Записок сумасшедшего". С почином вас, Джафар Мусаевич!
Итак, 17.10.85, вечер.
Мне всегда нравилось созерцать унылые пейзажи. Но только в том случае, когда ты сидишь в теплой комнате, в мягком кресле и твою душу при этом ничего не тяготит. Как, например, сегодня! Мне нравится глядеть на то, как жмутся лошади к воротам домов, стоя под холодным моросящим дождем. На то, как струйки дождя стекают по стеклу по неровным, извилистым своим руслам. Ага! Вот и снег уже начал срываться! Такая медитативность погоды бывает только поздней осенью. Да еще зимой. Когда метет нещадно и воет за окном в темноте. А ты сидишь в это время у печки! И у тебя есть и дрова, и вода, и пропитание, и даже свечи в подсвешниках, и поэтому тебе наплевать на всю эту кутерьму за окном! ... Чувство защищенности, вот, что меня всегда особенно радует. Такое по-детски веселое и такое легкое чувство! ...
Ресторан отеля "Россия", в котором мы с Ольгой сегодня ужинали, не был изыскан, однако, за последние двадцать лет я вообще не бывал ни в каких ресторанах. А еда моя по большей части содержала в себе мясо верблюда и верблюжье молоко. Поэтому, предложенные нам рыбные блюда, к тому же совершенно шикарно приготовленные, вкупе с картой вин, про которые классик сказал "... все сплошь Елисеевские!", на меня произвели сильнейшее впечатление!
Заказывала Ольга. Я ей доверял, как знатоку этого периода Истории. И вообще мой опыт мне подсказывал, что если женщина разумна, то финансы и хозяйство правильнее доверить ей. А она и не стала этому противиться!
Так мы сидели и наслаждались видом на море, дивной едой и шикарным вином, устроившись в уютных креслах за столиком у окна. Еще когда мы только-только расположились в номере, не успев толком даже отдышаться после ментальной битвы с местными жандармами, в двери номера постучали. Я вышел на стук и увидел коридорного, который мне сказал, что прибыл наш багаж.
- Какой багаж? - Поинтересовался я. Но бородатый здоровенный мужик только покачал головой.
- Не могу знать, ваше сиятельство! Сказали для вашего сиятельства! Куда изволите занести? -
Я отворил двери шире, и этот человек внес к нам в номер четыре здоровенных кожаных чемодана, каждый из которых более напоминал сундук. После чего задом ретировался и затворил за собой двери.
- Что это, Джаф? - Спросила Ольга. - Откуда это все? ... Это снова твоя дочь? -
- Не знаю еще. - Ответил я, отметив мимоходом недовольный тон на словах о моей дочери. В этом сквозила женская ревность. - Давай откроем все и посмотрим, кто о нас так заботится! -
И несмотря на муки голода, нам пришлось заняться "нашим" багажом. В чемоданах оказались платья. Много. Модные. Новые. Эгреты, плерезы и фишю для дамы. Для нее же капор темно-синего бархата. Расчески, булавки и заколки. Шляпа из волос черного цвета на ткани экрю кремового цвета, со вставкой цвета фрез, или цвета раздавленной земляники, гарнированная в цвет шелковой материи. Все это впечатляло! ... Часы, запонки, бабочки, шарфики и шали, много всякой необходимой мелочи, вплоть до носовых платков и нижнего белья, о чем я, конечно же, никогда бы не подумал, собираясь куда-то. Даже два домашних халата и мне ночной колпак для сна! В одном из чемоданов оказалась лежащая по диагонали трость. И у меня сложилось впечатление, что для того, чтобы собрать такое количество вещей, идеально нам подошедших, у составителей этого багажа ушла масса сил, времени и средств! Ольга ахала и охала и, похоже, забыла про усталость. Для меня тоже нашлось приличное белье, включая очень красивый фрак, черный с фиолетовым отливом и шерстяное пальто "сак" с лисьим воротником. У моей жены же на холодное время оказалась почти невесомая норковая шубейка и к ней муфта и шапка из того же зверя.
Ольга была поражена. Она то и дело примеряла на себя то одну, то другую вещь, а я ее не торопил. Мне было приятно просто на нее смотреть. Если честно, я не видел никогда столь красивой женщины! Никогда! Рассуждая об этом, я понял, что знал много женщин, которые в свое время меня сильно впечатляли. Во многих я бывал влюблен, и с некоторыми имел близость, чего греха таить? Но никогда в жизни я не испытывал простого эстетического удовольствия от лицезрения женщины, от того как она движется, кем бы она ни была и как бы ни была одета! И еще я понял, что ее красоту необходимо тщательно оберегать. Поскольку не один я в Ялте ценитель женской красоты! ... Наконец, я нашел в одном из чемоданов, в том, что был с обувью, то, что хотел найти. Это была такая же записка, как и первая. Тоже на арамейском и тоже от Яны.
"Привет снова! - Было написано в письме. - Я не стала доверять вам поездку в ближайший город для шоппинга. Дороги здесь в этом времени просто ужасные, а транспорт исключительно гужевой! Я закупила вам все сама, сняв с вас обоих мерку в этом номере. Информация о вещах. Все они из Санкт-Петербурга. Частично куплены в Пассаже, частично сшиты на заказ. Надеюсь, Ольга Сергеевна не обидится на мои вольности в выборе нарядов для нее? Я старалась угодить!
Пап, в твоем фраке еще деньги. А так же монокль и пенсне на плюс полтора (как я помню из детства о твоем зрении).
Как и обещала, навещу вас в канун Нового Года. Сейчас я осваиваю новую должность в одной организации, осуществляющей контроль над Историей. Подробности позже. Если тебе говорил дядя Миша про то, что есть закрытый период истории с тысяча девятисотого по две тысячи пятидесятый, то теперь этот интервал расширен еще на пятьдесят лет назад от нижней границы. Вы этого не знали и угодили прямиком в запретку. Чтобы вас не отловили Они и не отправили в вечную ссылку, нам пришлось изрядно постараться. Короче говоря, договор такой. Тебе надлежит, находясь в Ялте, заложить основы трех очень разных направлений науки. Пока только чисто описательно. На уровне общих постулатов, с словесными пояснениями терминов и т.д. . Потому что это известно из Истории. Только на этих условиях вас никто не тронет. Работай под псевдонимом. Я его (псевдоним) знаю, но тебе мешать не буду. Это проверка локального исторического вектора на параллельность главному направлению. Если ты на самом деле не принадлежишь этому периоду, то и псевдоним выберешь другой. Тогда я вмешаюсь извне и сообщу тебе коррективы. Не переживай. Все поправимо, потому что все под контролем! Работай в свое удовольствие и ни о чем не печалься! Нарушение этого условия может обрушить Историю. Потому что ты - Кардиналь. Как бы это не показалось странно. Я, как и ты математик. И поэтому вкратце поясню, не вмешиваясь, однако, в то, что ты должен сделать сам. Вообще, про определение Кардиналей. Это определение возникнет гораздо позже твоих работ, из приложения Теории Непрерывной Среды к потоку событий, или Стасису. Так вот. Пусть F(x1, x2, ..., xn) некая функция координат в пространстве, времени и прочих переменных фазового пространства Стасиса. И пусть эта функция относится к описанию некой точки, или же некой конечной области в этом фазовом пространстве. Так вот. Если эта функция равна константе, то та точка или область, которую она описывает, и есть Кардиналь. Всё до крайности просто! Теория Кардиналей, начиная с двадцать третьего века, это просто теория аналитических функций, являющихся константами при любых значениях переменных, от которых эти функции зависят. Чем меньше переменных в функции F(), тем менее общей является Кардиналь. И напротив, чем больше переменных у этой функции, тем более общей является Кардиналь. Ну, то есть, это же абсолютно ясно! Постоянство функции говорит нам просто о том, что она неизменна при изменении собственных аргументов. То есть от них как бы не зависит! С увеличением числа аргументов увеличивается число всего того, от чего не зависит эта функция. Если говорить о чистой физике, то Кардиналями неживой природы являются мировые константы. В этом их смысл. Если мы обобщаем и рассматриваем движение Стасиса в Историческом аспекте, то Кардиналями являются события, не зависящие от переменных пространства и времени, связанных с другими событиями. В пределе, Историческая Кардиналь, которая является функцией бесконечно большого числа переменных, является по смыслу Исторической константой, или Главным Событием Истории. Вопрос о том, является ли эта функция единственной, это вопрос, скорее, философский. Поскольку в рамках современной теории, он неразрешим в силу Теоремы Гёделя о неполноте. Но у нас в нашей Всемирной Истории одно такое событие уже есть. И связано оно с Голгофой. ... Теперь что касается тебя. Ты не привязан к каким-то событиям, а наоборот, события вокруг тебя привязаны к тебе. Ты - Источник таких событий, которые нельзя изменять, иначе все рухнет. Это наглядно проиллюстрировал один из наших руководителей, рассматривая известные нам события из твоей жизни. Расследованием по тебе занималась я. Так вышло совершенно случайно. Но даже в таком совпадении я усматриваю признаки того, что ты - кардиналь. И таких людей в Истории достаточно много. Их много было и во времена Возрождения и в двадцатом веке. Это те персонажи Истории, которые, собственно, ее и творят. ... Когда Они про это узнали, то согласились с доводами нашей Организации по части невмешательства в твою жизнь и даже закрыли дополнительные пятьдесят лет! Тебя разрешено посещать от моей Конторы только мне и еще двоим людям из руководства. А со стороны Их только дяде Мише. Вероятно, ты не подозревал, что дядя Миша давно уже состоит на службе у Них? Впрочем, это никакой не секрет. Наши организации являются в определенном смысле не столько конкурирующими друг с другом, сколько дополняющими друг друга. Но технологии возведения в Глобальной Истории некоего непроницаемого во времени барьера есть только у Них. В периоде времени, отделенном от известной тебе Истории, как минимум на два миллиона лет. И поэтому я изъяла у тебя платок для гиперперемещений и коробочку с гиперссылками тоже! Не сердись. Так нужно. Я постараюсь сделать вашу жизнь на ближайшие годы здесь по возможности более комфортной. Тем не менее, мой совет, постарайтесь жить тихо, не привлекая к себе внимания сильных мира из вашего периода. Поскольку именно таким образом люди и попадают в Историю. Так строится известность, и прочее все, что вписывает человека в исторический ряд, формируя таким образом и сам исторический период и нравы его существ.
Надеюсь на скорую встречу и ... очень скучаю. Яна.
P.S. Возможно, приеду с контрабандой! Думаю, ты не будешь против? ))) " ...
- На ближайшие годы? - Спросила Ольга, после того, как несколько раз перечитала записку.
Я только пожал плечами.
- Оля, не сердись. Это моя вина. ... Не знаю, что на меня нашло, что выдернул нас обоих в это место? ... Честно. Теперь все, что от нас требуется, не переть против рожна. Потому что если в Истории что-то уже произошло, то нужно просто дать этому случиться, раз уж тебе все стало известно. -
- Не все. - Сказала Ольга. - Например, мне не известно о каких трех направлениях в науке идет речь? И ты спрашиваешь, что на тебя нашло? Да История на тебя нашла, Джафар! ... Когда мы встретились у МЛ в доме, то это событие стало основополагающим ко всему последующему ходу Истории. Включая Ялту, Сергея Палыча и прочее. ... И даже наш этот разговор. Нас увлекло Стасисом. И насколько я понимаю "в колбасных обрезках", сопротивляться этому эффективно человек не может. ... Что за теории, Джаф? -
- Ты не поверишь. -
- Еще как поверю. Говори! -
- Я просто без понятия о чем речь! Честно! Хотя про одну у меня есть догадка. ... Та моя идея, которая лежит в основе, как мне сказал Михаил, когда приехал за мной в десятый год, идея о пространствах нулевой протяженности. Но, не уверен, что это она так ... -
- Стоп, Джаф! - Перебила меня Ольга. - Ты хочешь сказать, что сама идея о геометрии пространств нулевой протяженности, это что, твоя идея? -
- Ну да. Я же и говорю. Просто пока у меня это всего лишь идея. Когда я над ней только начал работать, то я, Михаил и мой сын Антон, мы угодили в Большие Нули, и нас раскидало, как потом выяснилось, на тысячелетия во времени! Ну а дальше я тебе про себя уже вкратце рассказывал в подвальчике. -
- Если это так, - сказала Ольга, - то я даже знаю, какой псевдоним ты выберешь. -
- И? -
- Не скажу. Твори свою судьбу сам! -
- Откуда ты знаешь? -
- Я училась на твоих работах, Джаф! Как и все техно- и физ-мат историки моего времени. ... Надо же! Я встретила величайшего ученого всех времен, ... влюбилась в него, ... а потом с ним застряла в прошлом! - Она сидела и улыбалась, глядя на меня. - Ты нелеп в этом фраке, Джаф! Как тюлень в пальто. Уж извини! - Она прыснула со смеху. - Давай-ка я тебе покажу, какие позы должен принимать человек твоего достатка и твоего даже, так сказать, величия, чтобы окружающие поверили в то, что ты и богат, и велик, и что мы не комедианты из заезжего шапито! -
Я подумал и сказал.
- Если ты училась на моих работах, то мне не составит особого труда их написать сейчас с твоими подсказками! -
- Даже не мечтай. - Ответила Ольга. - Ты все сделаешь сам! Иначе я тебя уважать перестану! -
Я встал перед ростовым зеркалом, закрепленным на стене, и постарался принять более-менее аристократический вид. Получилось очень смешно.
- Знаешь, почему у тебя не получается выглядеть так же элегантно, как выглядит твоя одежда? - Спросила Ольга сквозь смех.
- Почему? -
- Порода не та! - Констатировала она. - Потомственный аристократ даже не нуждается ни в каком "ун формасьон сюплементеир". Ты же до сих пор еще остаешься в Синайской пустыне с кривою саблей в окровавленных руках! -
Мне нравились ее красочные аллегории, так же, как и ее речь, в которую она умело вкрапляла французский. Ее было приятно слушать так же, как и приятно было на нее смотреть! Но я спросил.
- Что же делать? -
- Работать над собой. Как и всегда! Предлагаю тебе не зря потратить время рядом с женщиной, которая могла бы тебя всему этому научить! -
- Хорошая мысль. - Ответил я Ольге на это предложение. - Начнем прямо сейчас. ... Ты что-то там говорила о позах? -
... А уже только потом мы отправились ужинать в ресторан отеля! ...
20.10.85, двенадцать часов пополудни.
Был с утра в гостиничной читальне. Отель почти пуст, не сезон! А в библиотеке так и вовсе никого! Испытал очень знакомое чувство "жука на сковородке". Как тогда, в кабинете Михаила. Берешь со случайной полки книгу наугад и внезапно обнаруживаешь в ней некое секретное послание, адресованное только для тебя! Полный тотальный контроль за твоей жизнью - вот, что меня гнетет с тех пор, как я отбыл на верблюде в пустыню, скрываясь от погони. И я по прежнему не перестаю чувствовать себя персонажем какого-то глобального сценария! ... И ... это отвратительно! ... Я захватил книжку с собой в номер. Хочу проверить одну идею!
- Что читаешь? - Поинтересовалась Ольга, заметив, видимо, мою непомерную задумчивость.
- Совершенно замечательный рассказик! Называется "Лабиринты одиночества". -
- Кто автор? -
- Не указан автор. Он написан от лица какого-то весьма странного субъекта, с хвостом и беличьими ушами. Это в сборнике "Современные притчи о любви". В здешней библиотеке нашел. -
Я отдал потрепанную книжку Ольге. Она повертела ее в руках, затем вернула мне и сказала.
- И что тебя так заметно впечатлило? -
- Да, не знаю даже. В целом. ... Там цитируются два стихотворения, которые мне хорошо знакомы. Но они появятся только через сто лет. Одно написано Михаилом во времена его учебы в ЛГУ. А другое, так, пара четверостиший из поэмы моего сына. ... Я когда прочел, то впечатлился сильно! -
- Михаил Львович писал стихи? -
- Да. Когда мы были молодыми. -
- То есть это означает, что автор, кем бы он ни был, во-первых, знал их обоих, и во-вторых эта книга из будущего! Тебе это никого не напоминает? -
- Да, я тоже об этом подумал. Но я этого рассказа не писал! Кроме всего, для того, чтобы цитировать чьи-то стихи совсем не обязательно быть знакомым с их авторами лично! ... И ... я, уж точно не литератор! ... Но, кажется я знаю теперь с каким псевдонимом я хотел бы ассоциировать те работы, которые надлежит сделать в этом времени. -
- ? -
- Тессей. -
- Дай-ка сюда этот сборник! -
Я снова передал своей жене книжку и ушел к себе в комнату, оставив ее с Веселым Белкой, Тессеем, Лисенком со скрипкой в футляре, Елизаветой Петровной и Минотавром. И мои догадки подтвердились. Мой псевдоним для науки - Тессей. А Олю выдают ее реакции.
25.10.85. Позы.
Будет трудно прожить здесь целых десять лет! Так мне сегодня в голову пришло. И вопрос не в том, что отсутствуют люди нашего круга. (Мыслить и выражаться так меня научила моя жена!) Вопрос, как я понял сегодня, в темпе жизни.
Здесь люди никуда не торопятся! Просто, может быть им некуда торопиться? Не знаю. Вероятно, всегда и у всех есть какие-нибудь неотложности, из-за которых стоило бы побегать, ну или, хотя бы быстро идти куда-то? Ан-нет! Токма не в Ялте этого времени! Откуда такое наблюдение? Да Ольга мне сделала замечание, когда мы предпринимали с ней ежедневный "проминед матинель" и специально мимо павильона, в котором мы имели беседу с г-ном Соловьевым. И, кстати, как вам мой французский? Отвлекаясь скажу, Оля взялась за мое воспитание "нипадецки!" Ха-ха! Она просто пытается взрастить из меня настоящего аристократа. Вот только проблема в том, что я был всегда абсолютно бесталанен как к языкам, так и к красивым телодвижениям! Неуверен, что у нее получится задуманное! Однако, времени так много, что его необходимо все время чем-то занимать, чтобы не впасть в тоску! И в этом вопросе изучение языков и верчение перед ростовым зеркалом в прихожей нашего гостиничного номера, являются наиболее подходящими занятиями!
Так вот. Идем сегодня под ручку с ней, чинно по Набережной. До гостиницы "Бристоль", после направо, опять по набережной. Павильон, где мы беседовали с Сергеем Палычем, пуст. Да и его самого я не видел с самого нашего дня знакомства. После поворачиваем влево, и по улочке вверх. Метров пятьсот. Хотя здесь говорят, с пол версты! До местной Церкви, которую почему-то все величают Собором Иоанна Златоуста. Оттуда есть два пути. Первый по тропкам за город, вверх, в горы. И когда будет посуше и потеплее, мы планируем подняться на Аю-Даг. И второй путь, обратно. То есть, мы гуляем по утрам практически по всему этому крошечному городишке, исключая самые окраины. Потому что там и грязно и скучно! Так вот я к чему. На всем этом протяжении, Ольга меня постоянно тормозила, буквально заставляя идти менленнее, более чинно, как она говорит. Я в моем родном времени, да и в моей "командировке" в древнюю Идумею и Египет, привык постоянно бегать, будучи обремененным многими делами одновременно! А здесь у людей этого нет! Есть тут и извозчики, и вообще, жизнь идет. Но совсем по другому, не так, как я привык!
С 15 октября по 1 мая в нашем отеле "полный пансион". Трехразовое питание, проживание и все прочие сервисы Отеля нам обходятся около семидесяти рублей в месяц. И то только лишь потому, что наш номер двухкомнатный, класса Люкс! А попроще можно и за тридцать! Кормят тут, на полном пансионе, примерно так: утром дается порция чаю или, по желанию, кофе (порция чаю состоит из кипятка, чаю, сахару, сливок, масла и булочки). В 12 часов – общий завтрак, за табльдотом, из 2-х блюд. В 5 часов - общий табльдот – обед из 4-х блюд. (Если кто желает обедать в номера, тот же обед стоит на 25 коп. дороже). Вечером, так же как утром, порция чаю. В связи с таким положением дел в питании Ольга Сергеевна старается не выходить из нашего номера кроме как на завтрак и на ужин! А я отъедаюсь за все двадцать лет верблюжатины в Древней Идумее, цингу и выпадающие зубы!
Улочки Ялты, если отойти порядком от центра, напоминают село. Мужики неторопливо рубят дрова, мерно поднимается дым из печных труб в домах, бабы местные куда-то ходят по своим бабьим делам. Медленно, не торопясь. Кланяются нам с Ольгой. А нам в ответ кланяться челяди не положено! А иногда и хочется! Да и с мужиками с удовольствием бы поговорил. Рыбалка тут - основная тема! Да еще, как водится, бабы! Спросите, откуда знаю? Что ж, не далее как вчера побывал в местной городской бане! И пусть распнут меня все прочие высочества с величествами, а быть немытым неделю я мог позволить себе, проживая в песках Кара-Юла и Сахары! Но не в местности, где полным-полно воды! Оделся попроще и ушел, прихватив с собой три рубля! Коридорный наш, Степан, мне с радостью на лице все прояснил про баню. И даже сопроводил до полпути. И получил за это пять копеек. Я заявился в баню почти к обеду, чем вызвал там настоящий переполох.
"Барин-то, барин пришли!"
"Они с супружницей в "России" живут, в люксе!"
"Говорят, бывший военный!"
И это практически вголос, прямо при мне! Пока я брал в пользование шайку, кусок черного хозяйственного мыла и мочало из настоящего лыка! Банщик, мужик лет уже под шестьдесят, самолично провел меня в общую раздевалку, где сидя и лежа на лавках отдыхали мужики от парной. Естественно, первым делом все уставились на меня. А банщик за моей спиною что-то им интенсивно стремился объяснить, как мельница махая руками. Я поблагодарил его, забрал шайку со всем прочим скарбом и обнажился прилюдно, демонстрируя не только свою атлетическую фигуру, но и огромную коллекцию самых разнообразных шрамов, как наследство от прожитой бурной молодости. Я думаю, публика просто онемела! Так вот, сидя с этими простыми мужиками, в парной и на палатях в раздевалке, я и услышал все, чем живет этот городок и люди мужеского начала! После один из них, Николай, огромный мужичина с прицепом как у коня, меня спросил.
- А вы, ваше благородие, без веника-то што? -
- Так где тут березу-то сыщешь? - Парировал я.
Николай молча подмигнул мне и вышел в общую, обмотавшись простыней. Через полминуты вернулся с огромным, пушистым веником. Но не березовым, а из кипариса!
- Пошто нам береза, барин? Когда ентого добра кругом хоть отбавляй! - И я вижу, как остальные посмеиваются! - Ложися, барин, на живот, а я тебя погрею от души! А ну, Вася, подкинь-ка смаху! -
Некто Вася взял в руки большой деревянный ковш литра на полтора и со всего размаху, с силой, буквально вбил воду из ковша в раскаленные камни. Все загоготали!
- Во, щас пойдет дело! -
И дело пошло! ... Не помню, как выбрался наружу. Помню только, что такого кайфа не испытывал никогда, если не считать афганской гашиш, который как-то мы с моими ребятами экспроприировали ... Ну, не суть. Не хочу об этом вспоминать! ...
После я дал кому-то деньжат и этот кто-то сбегал за пивом домашнего приготовления. Николай, который меня так уважил кипарисовым веником, оказался не из бедных. Артель у них была по разработке местного леса на дрова. Дров городу нужно было много, и поэтому дровяное дело в этих краях процветало. А Вася, который мастером оказался "подкидывать смаху", содержал аналогичную артель. Но только рыбацкую. ... Так что, к вечеру я чуть живой заявился к нам в номер. Живой, очень чистый и благоухающий свежим пивом.
Ольгу Сергеевну, мою сопружницу, это нимало не удивило. Потому как она просекла отсутствие трех рублей и выведала у коридорного нашего то, чем я так интересовался у него в час пополудни. ...
- Тот, кто хочет быть плебеем, будет спать на кушетке. - Вынесла она свой приговор, не отрываясь от чтения французского романа. А я, такой счастливый, и не стал возражать!
Почему-то в плебеях мне было намного веселее!
Глава 5. Рекрут.
"Какое же все дерьмо!" Ругалась я про себя, стоя у зеркала в дамской комнате Пресс-кафе, где совсем ... только что хотела посидеть спокойно, выпить, поесть как следует. ... В общем, вкусить, так сказать, радостей жизни! Но тут заявился шеф оттуда, откуда никто не должен был сюда за мной заявиться, и обременил меня новой должностью и ... новыми проблемами! Причем, сам неаккуратно влез в локальную кардиналь, надавав по рожам двум ретивым охранникам агента Смита. И получил при этом сам! .. Пфррр! ... Понимаю, что звучит это все, как бред! Но хочу вам вот что сказать. Если вы все еще считаете жизнь недостаточно бредовой, оторвитесь от этой книги и включите новости!
Мне нужно было всего десять минут, чтобы привести себя в относительный порядок. Этому фокусу научил меня отец, когда мы все еще жили вместе. Он очень плохо переносил спиртное и пил весьма редко. Однако, чтобы не стало плохо, после потребления алкоголя, он принимал активированный уголь. Много угля! И очень быстро восстанавливал форму! А я, будучи от рождения смышленным ребенком, это подсмотрела и намотала себе на ус! И теперь мне нужно всего десять минут. Потому что дело, которое мне и моему шефу предстоит сделать прямо сейчас, требует концентрации и профессионализма. А у меня внутри отдыхает почти поллитра текилы! И три упаковки активированного угля, это тридцать таблеток. Столько я еще никогда не принимала за один раз.
Так, все! Мысли уже перестают заплетаться. Головокружение исчезает. Кайфа как небывало. Можно работать.
На выходе из дамской комнаты я замечаю, что съемочная группа "Матрицы" собирается покидать кафе. Я ловлю момент, когда Нео смотрит в мою сторону, шепчу ему одними губами "Иди сюда!" и делаю мощный мысленный посыл приказа. И ... ну, как обычно, все получается! Иначе как бы я могла выполнять свои обязанности в должности Агента по корректировке Истории?
- Слушай, Нео, - обращаюсь я к нему, - мне прямо сейчас нужна твоя помощь! -
Киану смотрит в сторону сидящего к нам спиной Арти в противоположном углу зала и я, замечая это, ему говорю.
- Нет, ты не так понял. Там мой друг. Но мы вместе с ним прямо сейчас находимся под колпаком одной бандитской группировки, а свои вещи я спрятала в самой верхней части мусоропровода ... -
- До свиданья. - Говорит Нео. - Проспись, Пифия! - А потом разворачивается и уходит. И мне ничего не остается как довольно громко шепнуть ему вслед. -
- Через полтора года твоя гражданская жена Дженнифер родит вам дочь. -
Он тут же останавливается и возвращается ко мне. В его лице просматриваются признаки гнева. Да, так бывает всегда, когда кто-то лезет не в свое дело. А я сейчас имею самые реальные шансы получить ... кучу проблем! Однако, Киану не таков!
- Что ты сказала? - Задает он риторический вопрос и получает такой же риторический ответ.
- Ты все слышал. -
- Продолжай! -
- Как я уже сказала, в декабре следующего года твоя подруга родит вам дочь. Уже после выхода в свет вашего фильма. Но ... Это вам не принесет счастья! -
- Дальше! -
- А вот дальше будет уже после того, как ты выполнишь мою пустяковую просьбу! -
- Почему я должен тебе верить? -
- Но ведь, веришь? -
- Сам удивляюсь! -
- Сказать, почему? -
- Скажи. -
- Потому что есть люди такие, как ты, Нео. Те, кто понимает смысл слов не умом, а сердцем. А оно всегда безошибочно отделяет Истину от Лжи. ... Я сама такая же! -
Я стараюсь говорить, делая легкие ударения и задавая определенный ритм речи. Именно так нас учили на занятиях по нейролингвистическому программированию. Я никогда к этому не прибегала раньше, будучи человеком верующим, о чем, конечно же, не должен знать никто в нашей Конторе. Поскольку за веру в Бога у нас выгоняют по обвинению в предвзятости! И сейчас я не стремлюсь залезать в душу к человеку, которого безмерно уважаю, но у меня есть надежда, что этот же прием может пробудить скрытые в его душе резервы. Что-то мне подсказывает, что Нео именно таков! Да и потом, кроме колдовства есть и иные приемы и способы убеждения. Может, не столь тонкие и более ... грубые. Но и не менее действенные!
Он секунду думает и говорит.
- Какие бандиты, Пифия? Почему ... О чем ты говоришь? И почему не позвонить в девять-один-один? -
Я молчу. Я не могу сказать ему, что бандиты из будущего. Ибо тогда он непременно уйдет! ... Даю ему высказаться. Потому что только после того, как из твоего сознания выплеснутся наружу все противоречивые эмоции, оно достаточно опустеет для того, чтобы что-то в себя снова принимать!
- Может быть, это вы бандиты вон с тем, - он кивнул в сторону нашего столика, - а там, куда ты меня сейчас посылаешь, спрятана "кислота", и в засаде сидят копы? Согласись, как я могу, не обладая информацией, принять правильное решение? -
Все, ключевое слово им сказано! Я напрягаю свои, еще достаточно пьяные извилины, и произношу отчетливо каждое слово.
- Разве ты выбирать сюда пришел? - Говорю я. - Твой выбор сделан! Ты стараешься понять ... -
- ... почему ты его сделал? - Завершает за меня мою речь Нео, говоря о себе в третьем лице. Его глаза черны, как уголь. - Как? -
Я просто пожимаю плечами. И до чего же красивы лица мужчин, когда они переживают момент Откровения! Обычно такие открытые и даже детские лица у мужиков бывают в тот момент, когда твоя подружка тебе говорит о том, что она беременна! ... Киану сейчас особенно красив! ... Он бегло переводит фокус зрения с одного моего зрачка на другой, пытаясь что-то прочесть в моем взгляде. И он видит в них только правду. Потому что он совсем не первый, кого обманывают мои глаза. О, да! По сравнению с Меридором Гелибой, Киану просто доверчивый ребенок!
- То, что ты сейчас сказала, - продолжает свою речь Нео, - мне это как дубиной по голове! Эти слова я знаю, именно их! Но я их никогда не говорил и раньше ни от кого не слышал! ... В чем причина такого ... их сильного воздействия на меня? - Он говорит это так тихо, что я его еле слышу. И очень медленно, подбирая тщательно слова, чтобы не исказить смысл того, что пытается передать мне. Возможно, если бы я была трезва, то не стала бы играть столь рискованную игру. Но сейчас ... от нас с шефом ожидают того, чтобы мы окончательно и бесповоротно увязли в Локальной Кардинали этого периода. Нас не арестовывают только потому, что ожидают нашего дальнейшего залипания в Истории. ... Пусть ожидают. Я буду тянуть время и играть по их правилам ровно до того момента, пока не вызову нам всем помощь. Да. И Нео нужно приобщить к нам! Мало ли что! ... Я сбрасываю с себя личину задумчивости и говорю.
- Эти слова уже были произнесены Глорией Фостер, играющей Пифию, и ты их уже слышал. Но не в этом фильме, который сейчас даже еще не доснят. Эти слова, Нео, произнесены Пифией и услышаны тобой во второй части вашей легендарной трилогии, которая выйдет в свет ... точнее, которая уже вышла в свет в две тысячи третьем году. - И видя его обескураженный вид, говорю ему, глядя прямо в глаза. Медленно, и с расстановкой смысловых акцентов. - Я нарочито говорю о будущем времени, как о прошедшем. Потому что две тысячи третий год является будущим для тебя, Нео. А для меня - прошедшим! То, что эти слова были так ... болезненно тобой восприняты, мне говорит лишь о твоих сверхспособностях. Ты в состоянии видеть будущее, как бы вспоминать то, что в твоем времени еще не произошло. Но время универсально, Нео! Оно само по себе не делится на прошлое, настоящее и будущее. Это деление совершенно условно и имеет смысл только для сознания. Поэтому я и говорю, что тот фильм, сиквелл "Матрицы", который будет вами отснят лишь через четыре года, на самом деле, он уже существует в будущем для тебя и в прошлом для меня. Ты вправе усомниться в том, что человек способен на такое! Я имею в виду способность вспоминать то, что для тебя только еще должно произойти! Но твоя чрезмерно острая реакция на эту фразу, которую я произнесла и которую ты сам же и завершил, это все только подтверждает мои слова о времени и о твоих сверхчувственных способностях! Я даже скажу тебе почему ты прослывешь самым скрытным актером Голливуда и почему, будучи всемирно известным и любимцем миллионов, будешь ездить в обычной подземке. ... После того, как ты мне поможешь! -
- Мы теряем время. - Говорит он. - Что от меня требуется? -
Я ему все тщательно объясняю, и он быстро уходит. Со стороны это выглядит так: "Ну вот, не обломилось у девчонки замутить со звездой!" Я иду к своему столику, поджав губы и досадливо разводя в стороны кисти рук, и ловлю на себе ехидные взгляды Стива и официанток. ... Улыбаюсь им в ответ, изображая простушку.
Шеф сидит мрачнее осеннего неба!
- Что ты решила? - Спрашивает он меня беззвучно, одними губами?
- Я уже приняла меры! Мы в безопасности, пока сидим за столом. - Так же беззвучно отвечаю ему я. Он это, конечно же понимает и сам. И я продолжаю. - Мне сейчас принесут емкость с ортовременем. А потом я вызову Гелиона! -
- И Беоди с его бандой! - Говорит шеф.
Я улыбаюсь, киваю головой и негромко вслух произношу.
- Конечно, Арти, я рада повышению! Это ... такие возможности! -
Арти подзывает официантку и делает дозаказ. Пусть все думают, что нам мало, и мы намерены продолжать сидеть тут до скончания времен!
- Я думаю, минут десять у нас есть ... до нового заказа. - Говорю я шефу. - Поэтому, пока поговорим о моей новой должности. -
- Все то, чем занималась Ниэтель. - Отвечает мне шеф. - Включая и подбор кадров во все отделы кроме служб Фатхи и Беоди. - Он сидит, медленно массируя рукой синяк под глазом и продолжает. - И я хотел бы видеть в нашей команде эту спутницу ... Джафара. -
- Арти, - говорю ему я, - Ниэтель ушла, и мне искренне жаль. Вместо себя в семерке я я хочу оставить Гелиона. Он исполнителен, дисциплинирован и умен. -
- Нет. - Говорит Арти. - Гелион мало знает из того, что не относится к Греции. На твоем месте руководить семеркой должен быть кто-то, похожий на тебя, широко эрудированный. -
- Тогда нам понадобится кто-то новенький. Извне. Потому что если не Гелион, то тогда только
Сингвирь. У нее самый большой стаж из всех, кто остается. На ее место ученика. Рекрута. Года три-четыре на подготовку. -
- Если закрепишь рекрута за ней, то выбирай покрепче. Эта девченка очень любит ... кхм ... долгоиграющих парней! -
Шеф усмехается, и я понимаю, что он знает больше, чем ему следует! Поэтому я говорю.
- Арти, ... -
- ... да знаю я все! - Тихо говорит мне мой шеф. - И про ваши контрабандные ввозы всего запрещенного, и ... вообще про вас всех! - Он закуривает, предлагает мне, и я закуриваю вместе с ним. Сижу и слушаю. - Я всегда делал вид, что ничего не замечаю. - Произносит шеф, глубоко, с наслаждением затягиваясь. - Потому что до сих пор все ваши нарушения Устава никак не мешали работе. - Он плеснул нам обоим по глоточку водки и мы пригубили. - Скорее, даже где-то способствовали. ... Ну вот скажи, честно, если уволить Фатхи, кто, нафиг, будет вместо него? ... Он завозит из Эр-Рияда нам все, что нужно, и там его никто не спрашивает, зачем и почему и, главное, куда? А все потому что он имеет в своем имени частицу "Абд". Это принадлежность королевской династии аль-Саудов. Поэтому в его краях ему никто и никогда не тявкнет поперек ни единого звука! Здесь он точно так же незаменим, как ... ты и я, как любой из нас. ... И мне глубоко наплевать, что он ночами, втайне от всех, кропит колоды карт, нанося на них водяные знаки, видные только в ультрафиолете, а некая мелкая, хитрая шушибера (это про меня!) достает ему специальные контактные линзы, чтобы видеть эти метки. И мне наплевать, что ты с ним делаешь вылазки куда-то, Бог знает куда на Средний Запад в семнадцать семьдесят один, дабы составить ему компанию. И мне наплевать на то, что фанфарон и нарцисс Эльми регулярно отлучается в запретку, потому что не может обходиться без длинноногих Итальянских баб. Ну не может и не может! Потому что при всех ваших откровенно наглых выходках, вы делаете свое дело с таким же качеством, как и тогда, когда ничего не нарушаете! Я где-то читал, что вплоть до девятнадцать девяносто ямщики Сибири кормили своих лошадей пьяным, то есть броженым овсом. Потому что на трезвую голову лошадь по их морозам просто не дойдет. Никуда вообще! ... Так же примерно и с вами. Если вы перестанете нарушать, то очень быстро впадете в такое уныние, что оно вас просто сломит. Это та ваша игла, которую у вас нельзя отнимать, потому что тогда ... И на вас на всех, да и на мне ... тоже, ... можно будет поставить толстый могильный крест. - Он делает паузу, затягивается и в это время плескает себе еще. - Думаешь война закончилась с подписанием Консенсуса? Как бы не так! Теодор до сих пор не может примириться с положением, когда он вынужден с кем-то делиться властью. ... Но я рад, что вы все делаете потихому! Поскольку разлагать весь коллектив дурными примерами непозволительно! Вот именно за это я и увольняю. За то, что ловятся! Потому что не попадаться - это вообще самое главное качество Агента! ... И ради всего святого, объясни мне как ты обводишь вокруг пальца каждый раз Инспекцию? Как ты сегодня провела Гелибу? Ты хоть знаешь, что Беоди специально послал к тебе именно его? Поскольку Гелиба славится стопроцентной раскрываемостью Предвзятости! ... Поделишься с другом? А то мне тоже скоро с ним беседовать! -
В этот момент Люсинда принесла Арти его дозаказ. Он стал ножом резать мясо, а я взяла свою вилку и стала таскать кусочки из его тарелки. Какое-то время мы молчали. Я достала из пластмассовой коробочки на столе деревянную зубочистку и положила рядом с собой. Когда вернется Киану это должно стать моим рабочим инструментом. Кстати, что-то его подозрительно долго нет!
- У меня нестандартные реакции. - Говорю я шефу. - Я сегодня это же сказала Меридору, но он сказал, что этого в моем деле нет. И очень удивился. Поскольку констатация этого факта о моей нестандартной психике являлась медицинским заключением при поступлении в Контору на работу. -
- И как ты думаешь, в чем причина? -
- Я думаю, что он не врал. Я это прочла по его гадкой физиономии. - На этих моих словах шеф прыснул со смеху! - И это значит только то, что в самом начале эти медицинские данные о мне были кем-то изъяты и заменены чьими-то среднестатистическими данными пси-анализа. -
- Ниэтель. - Сказал Арти. - Только она в Оффтайме была уже тогда, когда тебя нанимали на службу. И она отвечала за кадры с самого начала! Но зачем именно ты ей так сильно нужна? Сколько тебе тогда было? -
- Тридцать с небольшим. Диплом Университета. И больше ничего. Семья и все такое. ... -
- Да, я знаю. И я тоже ... и для меня это тоже откровение! ... Какие у тебя особенности? Не для протокола. -
- Ну, мне уважаемый эксперт объявил в диагнозе, что я мыслю не как человек. -
- Ни хрена себе! - Тихонько воскликнул Арти. - А как кто? -
- Все так спрашивают! И Гелиба так же спросил. - Ответила я, глубоко затягиваясь. - И я ему сказала, что в Истории такая же психокарта была только однажды, у Будды. - Шеф глубоко задумался и сказал.
- Может быть ... Да, нет! Ниэтель тогда еще не могла об этом знать. Если только ... ее специально кто-нибудь на тебя не навел! -
- Арти, кому нужно наводить на ничем неприметную личность, каковой я являлась в то время? Тем более, что о этих моих свойтвах тольк ... -
- Вот-вот! - Сказал Арти, когда я умолкла на полуслове. - Это мог быть либо твой отец, либо ... кто-то еще очень близкий, кто во-первых, знал об этом, и во-вторых, очень хотел тебя внедрить в Контору. -
- Арти, я, кажется, начинаю понимать. -
- Ее призвали ... Ниэтель. ... Это же был конец девятнадцатого века! ... Дитя, с высокой вероятностью, это и есть Ольга Сергеевна. - Сказал Арти. Но я уже и сама об этом догадалась.
- Я думаю, все так и есть! - Говорю я. - И это объясняет то, почему ее исчезновение с отцом из ИГиГа не могло быть отслежено никем. Такое чистое исчезновение вообще возможно только тогда, когда человек оказывается вне Истории. То есть, либо ты умер, либо ты в Оффтайме. -
- Нужно будет поднять ее дело, пока его не убрали в Вечный Архив. Сейчас нет уже никого из ее ровестников. Усмондтонери погиб. Остальные давно уволились и ушли по своим безвозвратным. ... Должны остаться фотографии начала ее деятельности у нас. - Сказал Арти. - Но мне не понятно, зачем ее внедрили к нам? За ней никогда не было никаких залетов. Тем более, двойной игры! -
- Я думаю, - сказала я шефу, - что ее никто и не внедрял. Просто когда они с отцом прибыли на Ялтинский пирс, а я проследовала за ними в ортовремени, то ненароком подслушала часть их разговора, которая случилась как раз в моем выходе. Она тогда сказала ... точнее, умоляла, чтобы отец научил ее перемещениям во времени, и что она за это готова даже душу продать! Она же историк, Арти! А я их обоих лишила возможности путешествий, сперев у отца платок и коробку с гиперссылками. И они застряли в Ялте на долгих десять лет! Поэтому, как только кто-то ей предложил другой вариант перемещений во времени, я имею в виду ортовремя, она тут же призвалась, бросив все. Даже отца! И всю оставшуюся свою жизнь проработала с нами здесь. Бок о бок! ... Арти, ваше подсознательное желание иметь Ольгу Сергеевну у нас на работе вызвано именно тем, что вы уже к ней привыкли. Как, например, и ко мне. Поэтому и меня не выгоняете и даже не наказываете. А чтобы я меньше нарушала Устав, ставите меня на должность с максимально свободным Уставом. Мне же это понятно! И ... я вас очень люблю! Но как бы ненасытный Хронос не изменил внешность Ольги Сергеевны Гинзбург, превратив ее в древнюю согбенную старушку, ее внутренняя суть не изменялась никогда. Вы к этому именно и привыкли, и поэтому на подсознательном уровне пытаетесь все это как-то сохранить. Она здесь не потому, что ее кто-то к нам внедрял. А потому, что она просто на сто процентов одержимый фанат своего дела! Вот почему! ... Так что ... -
- Да. Ты права. - Сказал Арти. - История нашей Конторы на девяносто процентов заслуга ее! - И в этот момент в кафе вернулся Нео. Он, как мы с ним и договаривались, сначала идет в туалет, чтобы спрятать там в урне мою емкость. И я, воспользовавшись последней паузой, задаю шефу вопрос.
- Кто такой Теодор? -
- Раньше тебе эта информация была не положена по статусу. Теперь же ты просто обязана знать. - Говорит мне Арти. - Теодор это Глава Их. Самый большой босс из всех, что рожала матушка-земля! И самый большой подонок! И это именно с ним мы сперва воевали, а потом заключали Консенсус! -
- Арти, - говорю я шефу, - сейчас я отлучусь ненадолго и тут же обратно! -
Он кивает головой и я встаю из-за стола. Я подхожу к бару Стива одновременно с Нео.
- Привет еще раз! - Говорит он мне и косит глазами в сторону дверей в туалеты. Я едва заметно киваю головой и говорю.
- Спасибо за помощь, Нео! Больше я не в праве от тебя что-либо просить! Если хочешь уйти, я не стану препятствовать своими занудными приставаниями! -
Он улыбается и говорит в ответ.
- Ты не ответила мне на мои вопросы, помнишь? -
- Конечно! - Говорю ему я. - Но я должна тебя предупредить. Если ты уйдешь прямо сейчас, то спокойно вернешься к съемкам "Матрицы", к своим друзьям и к своей жизни. И все твои вопросы с течением времени прояснятся сами собой! А если останешься сейчас со мной, то можешь быть вовлечен в круг очень опасных событий, и не известно, как все обернется. Но зато во втором случае, получишь ответы на все свои вопросы, которые ты еще даже не задал, прямо сейчас. ... Это как в эпизоде с красной и синей пилюлями, которые тебе предлагал Морфеус, помнишь? -
Киану молчит, снова пытаясь что-то прочесть в моих глазах. И, наконец, говорит.
- Я и тогда выбрал синюю пилюлю, хотя ... в глубине души хотелось красную! - Он качает головой и смеется. - Я с тобой, Пифия. И даже не из-за вопросов. Я чувствую в тебе ... какое-то очень сильное кипение ... событий! И ... как бы это сказать? ... Много жизни! Я поэтому вернулся! ... Но обещай вернуть меня к моей работе! Она для меня очень важна! -
- Обещаю! - Говорю я. - Если ты ... Потому что в будущем, которое я вижу, ты именно один из самых выдающихся актеров Голливуда своего времени. В будущем это все уже есть. Поэтому о своей профессии можешь не печалиться! -
Кажется мы поняли друг друга и стоим с улыбками на лицах. А Стив с официантками бросают на нас недобрые взгляды! Ей-Богу, смешной народ! Я оставляю Нео стоять у стойки и ухожу в туалет. ... Через минуту возвращаюсь, спрятав в рукаве своего делового пиджака емкость с ортовременем.
- Иди за мной. - Говорю я Нео. - И что бы ни произошло в ближайшее время, не удивляйся, не пугайся и постарайся ни во что не вмешиваться. Потому что прямо сейчас будут происходить события абсолютно для тебя не понятные. Согласен? -
- Да. - Отвечает он, когда мы уже вплотную подошли к нашему с Арти столику. - И, кстати, там наверху, в лифтовой комнате были копы. Двое. - Нео берет стул и подсаживается к нам. - Но мне удалось от них избавиться! -
- Как? - Спрашиваю я.
- Я натравил на них Хьюго. -
- О! - Восклицаю я. - Тогда понятно! ... Арти, это Киану, главный персонаж той Кардинали, в которую нас уже погрузили по уши! - Арти смотрит на Нео и кивает головой. - Киану, это Арти. В моем сценарии, он как бы Главный Архитектор! - Киану кивает ему в ответ.
- Шеф, говорю я, вы даете мне полный картбланш? -
- Почему он здесь? - Спрашивает шеф.
- Потому что я обещала ему прояснить все его вопросы. За помощь. И еще потому, что он совершенно классный боец! -
- Но я изъявил желание сам, добровольно. - Говорит Киану, обращаясь к шефу.
- Сынок, - говорит ему Арти, - слово "добровольно" абсолютно неприменимо в ситуациях, когда ты общаешься с Агентом по корректировке Истории. Тем более с опытом работы как у нее. - Он кивает на меня. - Но раз уж ты тут, то, полагаю, все равно менять что-либо уже поздно. - Добавляет он, глядя мне в глаза. - Действуй! - И тушит свою сигарету в пепельницу.
Я беру зубочистку в левую руку, а правую опускаю под стол. Там, под столом, аккуратно вытряхиваю емкость с ортовременем себе в ладонь и сильно нажимаю на кончик сифона. Он не поддается. Да, так бывает с новыми баллонами и если они чрезмерно накачаны! Я увеличиваю давление и чувствую, что у меня, наконец-то, получается задуманное. Ортовремя начинает истекать в физическую реальность и внешний ход вещей для нас замедляется. Ортовремя обволакивает нас троих и стол, за которым мы сидим, но не все кафе. Поэтому кафе продолжает существовать в своем времени, а мы - в своем! Наконец, когда фигуры людей в кафе останавливаются совсем, я беру зубочистку и очень тихонько начинаю ею постукивать по поверхности стены, что за моею спиной. Старая выручалочка - азбука Морзе! Я быстро передаю все, что нужно, включая время, когда спецам нужно прибыть к нам сюда и прибавляю к этому времени пять секунд. Все. прячу баллон снова в рукав и жду, пока все ортовремя беследно диссипирует во внешней среде. Это происходит довольно быстро. Фигуры людей начинают стремительно ускоряться и за моей спиной раздается гром. А в том месте, где я тихонько постукивала, теперь зияет огромная дыра прямо в подсобку. В железобетоне! Эффект Годзиллы, о котором я вам уже говорила! Все мои сигналы, будучи усиленными на восемь-девять порядков, попадают в чуткие датчики нашей Конторы. Их автоматически и практически мгновенно дешифруют. И всегда готовая дежурная группа быстрого реагирования начинает принимать меры! Эти же сейсмические волны отразятся и на датчиках у Них. Но с некоторым опозданием. Потому что их датчики находятся в системном времени, а наши в ортовремени.
Вся эта операция занимает у меня буквально полминуты.
После того, как все приходит в норму, я считаю до пяти. Но уже при счете "три" чувствую внешнее вмешательство. Значит все в порядке. И помощь приходит вовремя! Сейчас мы все, находящиеся в системном времени, не можем видеть ни Беоди со своими людьми, Ни Гелиона с моей семеркой! Потому что мы существуем в различных, точнее, в двух взаимно ортогональных измерениях Времени. Сейчас Беоди возводит вокруг нас внешний купол из такого же материала, как и наши костюмы для выходов в системное время. И потом все, что внутри этого купола, практически мгновенно будет транспортировано к нам в Оффтайм!
Однако, я нутром чую, что что-то идет не так! Слишком долго все длится! Слишком долго. ... Наконец, с какой-то невероятной силой нас вместе со столиком, за которым мы сидим, швыряет на какую-то поверхность! Мы лежим, распластавшись на полу кафе, купол порван и валяется без дела в стороне. Я вижу Беоди и еще кучу наших людей, вижу разгромленное кафе, попадавших на пол посетителей и обслугу, и слышу чей-то голос.
- Давай, вытаскивай их оттуда! -
Вслед за этим люди из нашей Конторы начинают мгновенно исчезать. Исчезают Арти и Киану. А позже всех по гиперссылке вытаскивают и меня. Мы все в разных позах лежим и сидим на горячем песке. Недалеко от нас начинается бескрайний морской простор, и где-то, метрах в трехстах стоит несколько чахлых, приземистых пальм. В этом месте царит полный штиль. Всегда. Потому что мы сейчас на чистой планете. И я снова слышу голос. Тот же, что недавно давал команду.
- Остановка стодевятнадцать два нуля! Конечная! Мои поздравления и всего наилучшего, придурки! -
Вот и все!!! ...
Глава 6. В ссылке.
Проходит пара минут, требующихся сознанию нормального человека для того, чтобы начать хоть как-то соображать в совершенно новой для него ситуации.
- Как ты? - Спрашивает меня подоспевший ко мне Нео. А я все еще продолжаю сидеть на песке, не веря в происшедшее.
- Да, ничего. Жива. Вроде. ... Хотя, ... думаю наши дни можно будет назвать жизнью весьма условно. Ты еще ждешь ответов? -
Нео кивает головой, озираясь по сторонам.
- Да, конечно. Но вопросов теперь стало намного больше! -
- Понимаю. - Говорю я ему. - Дай мне пять минут на решение проблем с моим персоналом, а потом я твоя. - Он понимающе кивает головой и собирается идти к воде. И тут я говорю ему.
- Осторожнее у берега. Ходят легенды о том, что это море опасно! -
Киану возвращается и говорит, кивая в сторону народа из нашей Конторы, хаотично расположившегося поблизости.
- Эти люди адекватны? -
- Не знаю. Вряд ли. У них шок, как и у меня. - Отвечаю я ему.
- Наверное, я побуду рядом с тобой. Если ты не против. Вдруг тебе понадобится помощь? -
В этом весь он! И думает быстро. И страха особого не испытывает в совершенно бредовой для себя ситуации. Идеальный рекрут. ... Тут мои мысли рассеиваются, ибо я вижу как ко мне движется могучая фигура Беоди, имея весьма грозный вид. И пока он идет, я проверяю свой правый рукав и убеждаюсь в том, что в нем по прежнему спрятана целехонькая емкость с ортовременем. И его там еще очень много. Это мой козырь. Ибо, мало ли что! Беоди уже почти рядом со мной, но это замечает Гелион, только что пришедший в себя. Он тут же оценивает ситуацию, ибо знает повадки нашего шефа службы безопасности, и стремглав бросается ему наперерез. Обхватывает Беоди руками за торс, но Беоди моментально изворачивается, поворачивается к Гелиону боком и сильно бьет того в висок локтем правой руки. Я вижу, как стокилограммовый атлет Гелион кубарем улетает в песок и лежит там, не подавая признаков жизни. В этот момент я понимаю, что Беоди просто сорвался с цепи, а мне жить осталось считанные секунды. ... Когда Беоди находится уже в десяти шагах от меня, меня заслоняет своей спиной Нео, и я просто уже не успеваю ему сказать, чтобы он не пытался вступать с Беоди в схватку, поскольку шансов победить нет. В этот момент я сильно нажимаю на сифон с ортовременем, надеясь на то, что оно меня покроет раньше, чем ... Не снижая скорости движения Беоди выбрасывает вперед свою правую руку, норовя отбросить Нео в сторону, но тут его движения начинают замедляться! Я выжидаю еще пять секунд, пока совсем войду в ортовремя, и когда это происходит, вижу весь мир вокруг себя в едином застывшем порыве. Это даже красиво! Такая динамика, экспрессия! Нео, рвущийся вперед, к Беоди, чтобы защитить меня, Беоди с яростью на лице, рвущийся ко мне сквозь застывшее мгновение, я смотрю вправо и вижу, как шеф поднимается с песка, норовя присоединиться к нам. ... Все это так живо и так красиво! ... Но времени любоваться этим у меня нет. Поэтому я делаю два шага вправо, чтобы не попасть в Нео и сильно дую в сторону Беоди. И устало сажусь на песок. ... Мир вокруг снова начинает ускоряться, и я вижу, как ветер ураганной силы подхватывает Беоди, поднимает высоко вверх, относя в сторону моря, и слышу речь шефа совсем рядом со мной.
- Хоть бы не в воду ... - Шепчет шеф. И тут Беоди падает с высоты десяти метров в песок практически уже на кромке воды.
- Бегом! - Командует шеф, и мы с Нео и с ним мчимся к поверженному Беоди. Хватаем его и волоком оттаскиваем вверх по склону песчаного берега. Насколько нам хватает наших сил.
Шеф, вынимает из брюк поясной ремень и вместе с Нео переворачивают Беоди Славимбу лицом в песок. Ничтоже сумняшеся! И стягивают ему за спиной его запястья. Потом снова переворачивают на спину. ... Кто-то куда-то уходит. Молча. Гелион приходит в себя и трясет головой. Шеф держит левой рукой штаны из которых изъят поясной ремень, а я плюю на поверженное тело Беоди и иду к тем пальмам, которые рядом с нами. Просто потому, что здесь некуда больше идти. Хотя, ... можно еще пойти, утопиться в море. Нео плетется за мной метрах в трех позади. ... Так мы идем вверх по песчаному склону до самых деревьев. Я подхожу к пальмам и ... вдруг обнаруживаю, что это искусственные деревья. Причем, подделка очень дешевая! Выгоревшие на постоянном солнцепеке почти прозрачные капроновые листья. Это все напоминает мне знакомое место из романа братьев Стругацких "Град Обреченный". Пустыня, жара, и двое людей, волокущих за собою салазки с водой! ... И вот этот мелкий факт столь странного соответствия моих воспоминаний о прочитанном в детстве, с тем, что происходит со мною сейчас, рождает во мне дежавю какого-то нереального масштаба! И это меня окончательно ломает! Я бессильно опускаюсь на песок, глядя в никуда и начинаю рыдать. Сначала беззвучно. Потом тихо, сотрясаясь всем телом. И только лишь потом приходят слезы. ...
Так проходит очень много времени. Наконец, наступают сумерки и долгожданная прохлада. За это время я успеваю рассказать Нео очень много всего. И думаю, что он мне поверил. Просто потому, что в таких патовых ситуациях, в одной из которых оказались все мы, люди не врут. Сейчас время откровений, исповедей и Правды! ... Потихоньку все угомонились, смирясь с неизбежным. Мы в ссылке. В нашем Безвозвратном периоде. В том месте, куда ссылают всех людей, покушавшихся на Историю и пойманных с поличным. Сейчас таковыми являемся мы, те, кто приложил немало усилий к тому, чтобы как раз сохранять Историю цивилизации. ...
Наконец, к нам подходит грустный шеф.
- Пошли со мной. Нам нужно кое-что обсудить. - Говорит он мне. Потом протягивает руку Нео. - Спасибо! - А Нео лишь кивает головой.
Мы спускаемся к нашим людям, которые жарко спорят о том, о чем спорят всегда и все. Этот извечный вопрос "Кто виноват?" Вместо того, чтобы спорить от том, "Что делать?" Я рассеянно слушаю до тех пор, пока не понимаю, что заблудившиеся, испуганные люди уже готовы договориться до того, чтобы кого-нибудь съесть на ужин! В этот момент я прерываю эту пустую болтовню.
- Расслабьтесь все! - Говорю я гомко, чтобы все меня слышали. - И просто ожидайте, когда нас отсюда вывезут обратно. И еще извинятся! - Это, конечно, выглядит как бред. Однако, как ни странно, первым понимает все Беоди. Он молча кивает головой и говорит, указывая рукой на Нео.
- Причина в нем? -
- Именно! - Отвечаю ему я. - Этот человек, наш пропуск обратно. Потому что он является ярким представителем своего периода. Известнейшим человеком и одним из тех, кто формировал культуру границы двадцать - двадцать один. ... Оставить его тут, для Них будет означать подрыв собственного будущего. -
- Но Они могут вернуть обратно только его! - Говорит Беоди. - А мы так и останемся подыхать здесь из-за тебя! - Я пропускаю этот выпад в свой адрес и отвечаю.
- Могут. И на этот случай Киану проинструктирован мною в деталях, что и как ему надлежит предпринять для того, чтобы вывести нас отсюда. ... Не хотела бы зря бахвалиться, но то, что мне удалось уговорить его присоединиться на время к нашей Конторе и к нашим делам, это именно нас всех сейчас и спасет. -
- Да ты вообще не просекаешь! - Почти кричит Беоди. - Это со стороны выглядит как захват нами заложника из Запретки! С целью использовать его для торга о нашем возвращении! Вот, как это выглядит! -
Я понимаю, что тут Беоди прав. Вероятно и впрямь, так можно подумать! А еще мое честолюбие расстроено от того, что столь очевидная вещь пришла в голову Беоди, а не мне!
- Тогда мы все умрем гораздо быстрее. - Говорит за меня Арти. - Давайте уже устраиваться на ночлег! -
- Не командуй! - Вочит Беоди. - Раскомандовался! Тут твои полномочия не действуют! - И по его нарочито ворчливому тону я понимаю, что гроза нас, наконец-то, миновала.
Арти делает вид, что ничего не слышит, и начинает руководить растерянными людьми. А я подхожу к Сингвирь и предлагаю ей расположиться вместе со мной. Для тепла. Вероятно, ей бы хотелось, чтобы рядышком оказался кто-то из мужчин, но сейчас нам всем не до личных предпочтений! Так что ... Наконец, на наш лагерь спускается ночь. А у меня, наконец-то заканчивается этот безумный день, который начался с прихода в мою комнату Инспектора. Сегодня рано утром. ... Боже, как давно это было! И сколько всего уже случилось! ... А ночь накрывает нас спасительным сном. ...
Утром я проснулась позже всех в лагере. Лаоры Сингвирь рядом со мной уже не было. Солнце стояло высоко над горизонтом, и уже было жарко. Наши люди, как и весь день вчера, не понимали, что им делать. Не понимала этого и я. У нас не было ни воды, ни пропитания, ни орудий труда, ничего. И самое главное, не было плана действий, потому что не было никакой информации об этом месте. От неглубокого овражка, в котором мы с Лаорой коротали холодную ночь, я спустилась вниз по пологому песчаному склону, чтобы примкнуть к остальным ссыльным. Я подошла к ним в тот момент, когда Арти говорил, сидя на песке.
- ... судя по температурному контрасту мы находимся где-то в центре континента. ... Однако, не ясно какого! ... Хорошо, что ты очнулась! - Сказал шеф, глядя на меня. - Предлагаю тебе примкнуть к нашей акции! -
Я по прежнему не врубалась в суть происходящего. Страшно хотелось пить после вчерашнего алкоголя, а во рту был настоящий свинарник! И все, о чем я сейчас вообще могла думать, так только о зубной щетке и стакане ... Да! Почему, интересно, мне сейчас в голову пришел образ гладкостенного стеклянного стакана в подстаканнике из мельхиора, и стук колес пассажирского поезда? Какие-то странные видения из прошлого! Но чай бы не помешал!
- Что за призывы? - Отозвался мой голос, удививший меня саму.
- Мы планируем свое выживание исходя из того, что имеем в наличии. Выкладывай все из карманов вон в ту кучу! - И шеф указал рукой на скопление каких-то предметов, которые лежали на чьей-то белой рубахе на песке.
Я подошла к этому месту и вытащила все, что у меня было на этот момент с собой. Моими вещами оказалась только пачка сигарет и газовая зажигалка из пресс-кафе, со вчерашнего дня. Я не стала класть сигареты в общую кучу, а закурила и пачку убрала обратно в карман пиджака.
- А зажигалку оставь в общем котле! - Крикнул мне Беоди, внимательно наблюдавший за мной. - И капсулу с ортовременем тоже отдай! - Добавил он.
- Она у Киану. - Ответила я. - Я еще вчера отдала ее ему на тот случай, если его возвратят отдельно от нас. -
Беоди онемел, а шеф сказал.
- Как ты могла!? Ты отдала то, что в руках неопытного человека может стать оружием массового уничтожения! И во вторых, ты же лишила нас защиты здесь! -
- Я вчера чуть не убила Беоди! - Ответила я.
- Дитя, ... есть же границы ... доверия! -
- Для нее нет никаких границ самодеятельности! - Поддержал шефа Беоди. - Ее нужно судить и загнать в море! И пусть ее там сожрут чудовища! -
- Беоди! - Остановил его шеф. - Довольно фантазий и красочных эпитетов! - Шеф посмотрел мне в глаза. - Я был о тебе лучшего мнения! - Добавил он в мой адрес и отвернулся.
Я понимала, что сейчас они оба абсолютно не готовы выслушивать ни мои доводы, ни мой план спасения. Поэтому я просто развернулась и пошла обратно к нашему с Лаорой лежбищу в песке.
- Твой дружок от нас свалил! - Крикнул Беоди мне вслед. Но я это уже итак поняла. Поскольку Нео нигде не было видно. А он был не из тех, кто мог вот так просто, не попрощавшись, взять и свалить! То, что он должен был остаться в живых и не здесь с нами, следовало из того, что его биография была очень хорошо известна на многие годы вперед от вчерашнего дня! Безусловно, Они его вернули на место. И проблема только в том, смог ли он спрятать на себе капсулу с ортовременем так, чтобы она не была обнаружена. ... Этого я не знала. И поэтому не могла однозначно утверждать сможет он нам помочь, или же нет! ... И по этой же причине лучше вообще помалкивать о том, что мы задумали. Не стоит людей обнадеживать раньше времени! ... И нужно как-то пережить еще один жаркий день. На похмелье и без воды. ... Впрочем, если у Нео ничего не получится, то нам остается здесь проваландаться отсилы дней семь.
Я улеглась в нашу ямку, в очень дырявой тени нескольких искусственных пальм и, снова задремала. Вчерашний алкоголь никак не хотел сдаваться, и я поэтому то и дело проваливалась в полусон-полудрему. ... И еще мне показалось, что сутки здесь длятся намного дольше, чем в тех временах, которые мне были известны на интервале нашей цивилизации в восемь тысяч лет.
Я успела очень хорошо восстановиться во сне к тому моменту, когда Солнце только еще вошло в зенит. Было очень жарко. Вся одежда на мне была насквозь мокрой от пота. Но я сама при этом чувствовала себя практически на сто процентов здоровой. Вот, что значит сильная печень и здоровое сердце! Я встала на ноги и увидела, что там, где раньше находились все наши, теперь стоят четыре пальмы, которые кто-то внаглую забрал у меня пока я спала. А у меня теперь начисто отсутствовала тень, и именно поэтому я так взмокла! Эти пальмы теперь были расставлены внизу и образовывали квадрат, а сверху на них было навешано чье-то белье. Много белья! Это выглядело, как небольшой и неуклюжий шалашик, собранный наскоро из подручного марериала. И из этого шалаша торчали чьи-то ноги. Я сфокусировала зрение и догадалась по цвету брюк, что это были ноги Арти.
- Что с ним? - Спросила я у Гелиона, сидевшего рядом с палаткой, когда спустилась вниз.
- Вероятнее всего, тепловой удар. - Ответил мне Гелион. И добавил. - Опасайся Беоди. Потому что если с шефом что-то случится, то придержать его будет некому! -
- Гел, милый, - ответила я Гелиону, - мы все уже на том свете! -
- Беоди и еще двое его людей ушли вглубь песков на разведку. Перпендикулярно береговой линии. Часа уже три назад. -
- На фига? - Спросила я.
- Я им то же самое сказал, но ты же знаешь Беоди! -
- Лучше бы поэкономили свои силы. Ходить в такое пекло! -
Я забралась в палатку к шефу и обнаружила, что он без сознания.
- Ему нужна вода. - Сказала я. - Срочно. Иначе он до завтра не дотянет! -
Гелион только развел руками.
- Хотя бы морская! - Не сдавалась я. - Просто мокрую тряпку на голову положить! Море же рядом! -
- Мы уже пробовали. - Тихо сказал Гелион. И я поняла, что он имеет в виду!
- Кто? - Спросила я.
- Паблус Ингвери. - Ответил Гелион. - Его утащили, когда он был еще в метре от кромки воды. -
- Как? - Спросила я.
- Не хочу об этом. - Сказал Гелион и отвернулся. - Воды нам из моря не набрать! -
А мне пришла в голову интересная мысль. И я сразу же решила поделиться ею с другом.
- Послушай, Гел, - сказала я, - тебе не кажется, что нас нарочно расположили у воды, когда сюда вытащили, чтобы за нами понаблюдать? -
- Я тоже так подумал. - Ответил Гелион. - Шикарный спектакль для отморозков с отшибленными мозгами! -
- Это все очень мне напоминает ... - Начала я выуживать из еще вялого подсознания неясную ассоциацию. - ... напоминает ... гладиаторскую арену! Наверное, и Цезарь где-то поблизости сидит. В прохладе, с бутылочкой пивца в руках, и лениво наблюдает за тем, как мы тут будем друг с другом сражаться, когда совсем припрет! -
- Ну, скорее всего, как-то так! - Согласился Гелион.
Тогда я выбралась из палатки, в которой лежал шеф, и подняла свое лицо к небу, вытянув при этом свою правую руку вверх с торчащим средним пальцем. Жест на века! И кто бы там за нами ни наблюдал, пусть видят, что мы про них все понимаем!
На этот мой жест никто "сверху", однако, никак не отреагировал, а Гелион, стоявший со мною рядом, тихо сказал.
- Ничего этого бы не было, если бы ты вчера не свалила в запретку! -
Я видела, что ему очень не хотелось мне это говорить, тем более, в чем-то меня обвинять. И что он сказал это просто от безысходности. Но, как ни странно, эти его слова внезапно пробудили в моей памяти одну из тем, которую мы не успели детально рассмотреть вчера в кафе с Арти.
- Скажи, Гел, - начала я, - ты когда-либо попадал под внешнее влияние Агента? - И видя, что он не вполне понимает, сказала. - Ты подвергался тому, что проделываем мы с другими людьми, когда работаем с кем-то в статике? -
Гелион покачал головой.
- Насколько я сам про себя это понимаю, нет. -
- Я к тому, что и меня и Арти вчера утопили в локальной кардинали целенаправленно! Это была спланированная провокация. И внедрение нам было осуществлено тогда, когда мы еще находились в Конторе! -
- Но это технически невозможно! - Сказал Гелион. - В Конторе нет ничего такого, что ... никаких дополнительных измерений времени. -
- Просто когда на меня вышел шеф, найдя меня в кафе Сиднея, первое, что он сделал, это то же, что и я - влез в кардиналь. И после, когда мы с ним начали это обсуждать, мы поняли, что нас обоих вывели целенаправленно из Оффтайм наружу специально для того, чтобы потом арестовать. ... Вот представь. Ниэтель ушла, а шеф вместо нее назначает меня. И Совет снова в полном составе. И даже усилен! Потому что я моложе. ... Далее, меня и шефа выводят в системное время. А мы, как неглупые люди, когда запахло жареным, вызываем к себе еще и Беоди. В результате три члена Совета ... -
- ... и лучшая семерка Конторы! - добавляет Гелион.
- Да, и лучшая семерка, мы все оказываемся вне игры, в ссылке. А руководить Конторой остаются тряпошная кукла Эльми и Фатх, который вообще не в теме! ... Половины Службы Безопасности вместе с руководителем нет. Лучших Агентов тоже нет. Ни тебя, ни меня, ни Лаоры. Я думаю, Гел, нас завалили специально, с целью развала всей организации. Гел, именно в Конторе, в результате ... хорошо спланированной провокации, в мое сознание внедряется очень сильное, просто невероятно жгучее желание напиться. ... Гел, я похожа на алкоголичку? -
- Да. - Улыбнулся Гелион.
- Да ну тебя! Мне сейчас не до шуток! ... Слушай дальше. Когда у тебя внезапно, Гел, я подчеркиваю именно необоснованность и силу желания, его ... немотивированность! Когда оно как бы само по себе на тебя наплывает ... огромным таким айсбергом, против которого ... с чем бороться никак нельзя, вот это и есть признаки стопроцентного внедрения извне! Знаешь, есть такие собаки, подлые, которые пробегают мимо тебя со словами приветствия и с добродушным выражением лица, а потом, уже за твоей спиной, внезапно громко лают и набрасываются на твои ноги. И ты испытываешь от этого шок? -
- Да, это мне знакомо! -
- У меня это случилось с желанием выпить. Согласна, это мое слабое место. Но первые мысли о том, что мне вот так вот срочно не хватает спиртного, появились утром, когда ко мне пришел дознаватель, Меридор Гелиба. Это при нем у меня появилось просто какое-то нереальное желание выпить! ... Хотя, нет! Первые мысли у меня были о кальяне! Да, все-таки, не спиртное, а сигареты. Вот, что у ... вот мое слабое место, Гел! Через эту прореху вместе с сигаретным дымом проникает и все остальное! Такое нереально сильное желание выпить и закурить у меня возникло, что я даже стала себе это в деталях представлять. Моя психологическая самонастроенность на ключи "выпить" и "закурить" уже утром засела в подсознании настолько сильно, что ... после того, как шеф меня выгнал к себе в комнату ожидать решения Совета, мне достаточно было просто вспомнить эти ключи, и я тут же реализовала свой план! А Арти рассказал мне то же самое про себя. После того как мы поняли, что нас обоих вляпали в Историю. Вот скажи, много ли случаев ты помнишь, чтобы шеф кого-то избивал? -
Гелион поджал губы и отрицательно помотал головой.
- Ни одного! -
- Вот именно, Гел. Вот именно! Но, видимо, где-то в подсознании у него это желание подраться сидело очень давно и очень ... прочно. Так же, как у меня с табаком. И вот, ему внедряется мысль наказать меня, когда ему становится известно про то, что я слиняла в запретку. Кстати, кто ему рассказал? -
- Я. - Ответил Гелион. - Я не лгу шефу. Даже ради тебя. -
- Дело не в этом, Гел, ты все правильно сделал! Я хочу спросить, как он на тебя вышел? -
- Просто нашел меня по Интеркому и наорал, обвинив в пособничестве! -
- Понятно. Просто, когда он ушел в туалет, то там именно и сорвался. Заметь, поколотил он не меня, а двух представителей Локальной Кардинали. Я была поводом вывести его из Конторы наружу. Только и всего! И как только он вышел, я стала не нужна. Его тут же переключили на внезапное желание сходить в туалет, где уже стояли у дверей два здоровенных амбала, и не пустили туда шефа. И он, естественно, сорвался. В нужный момент и в нужном месте! ... Гел, у меня такое ... точнее, полное ощущение того, что мы все просто под глобальным внешним контролем. Каждое мгновение! Каждое наше действие, это все ... не совсем наше. А чаще ... -
- ... совсем не наше! - Добавил Гелион. - Меня всегда удивляло твое умение делать глубокий и точный анализ! -
- Есть такой мощный стимулятор сознания, Гел! - Улыбнулась я. - Называется текила! Не пробовал? -
- Нет. - Ответил Гелион.
- Когда выберемся, я угощаю! - Сказала я ему. Но он только покачал головой.
- Оптимистка хренова! -
Я стояла рядом с шалашом, в котором лежал умирающий Арти. Рядом на песке сидит Гелион. Лаора Сингвирь в окружении мужчин из команды Беоди. Метрах в ... скольких-то от нас. Один погиб. Трое куда-то ушли искать непонятно что. Нео вернули в родное время. ... Я смотрела на бескрайний морской простор, наполненный чудовищами, на пустыню, вплотную примыкающую к этому морю, на ... эту вымершую и вновь заселенную планету. И ощущение полной беспомощности внезапно возникло перед моим внутренним взором в полный рост! До этого я все еще была пьяна и не реагировала. Но вот сейчас, я чувствую себя приговоренной. А перед всеми этими людьми моя вина просто неизмерима! ... Вероятно, нечто подобное чувствовал мой отец, оказавшись в песках Сахары, в чужом времени, без подготовки и практически без помощи. Однако, у него достало сил стать тем, кем он стал в том времени! Заработать к своему имени очень редкую приставку "Великий" еще при жизни, это дорогого стоит! И опять, как это часто у меня бывает, в памяти всплыло лицо Морфеуса, говорящего Командору Локу слова " ... при всем уважении, у нас только один шанс спасти Зеон. Это Нео!" ... Может, не дословно, но как-то так! Интересно, все же, как там у Нео все сложилось по возвращении? ...
И именно в этот момент времени я заметила, как с гребня песчанного берега, в аккурат от того самого места, где я ночевала, прямо на наш лагерь спускается одинокий всадник, сидящий верхом на верблюде. В клетчатом головном платке бедуинов и с замотанным до глаз лицом.
Он спускался прямо на нас величаво и неторопливо, словно в замедленной съемке! И было в этом его движении столько достоинства, столько уверенности и столько ... спокойствия, что у меня перехватило дыхание! Это зрелище завораживало! И я сперва подумала, что это мне все мерещится и даже потрясла головой. Но потом наши, те, кто смотрел в ту же сторону, куда смотрела и я, они стали вставать на ноги, не двигаясь, открыв рты от изумления. Мы все просто оцепенели от происходящего!
Всадник проехал мимо всех наших буквально в метре и подъехал прямиком ко мне с Гелионом. На его верблюде не было ни стремян, ни узды, и было совершенно понятно, что кем бы он ни оказался, этот человек был стопроцентным жителем пустыни! Он остановил своего верблюда и дважды хлопнул его рукой по крупу. Верблюд при этом неторопливо улегся на песок и, как мне показалось, просто расплылся в улыбке! После этого всадник спокойно перекинул ногу через передний горб и оказался на песке недалеко от нас. Он с видимым трудом стащил со своего верблюда два огромных тюка и довольно громко сказал.
- Не хотелось бы нарушать ваш величественный паралич, но, может быть , мне кто-нибудь поможет? –
Глава 7. Хроники-86.
" 7 января.
Недокрашенный холст стоит на станке немым укором моей лени! Даже не лени, апатии. С превеликим удовольствием свалил бы отсюда хоть куда! Хотя бы даже обратно в простенок к равви Иосифу! Лишь бы не видеть, как дорогой тебе человек буквально гибнет в этом омуте.
Ольги нет с самого утра. Ушла в церковь на службу. Как и вчера и позавчера, и все последние два месяца! ... Эти ее увлечения религией просвещенного человека, какой я ее знаю, превращают в косное, забитое, всего боящееся существо! Я это вижу! И я ее, кажется, теряю! ... И надо же ей было связаться с этой девицейи на выданье, Глашкой Разговоровой! ... Познакомились еще в том году, в конце ноября, в салоне Воронцовых, здесь, недалеко от Ялты. Верст двенадцать. Кем-то там она приходится бывшему владельцу имения, светлейшему князю Михал Семенычу Воронцову. Седьмая вода на киселе, а вся из себя, на козе не подъедешь! Так та хоть девица! И возрастом моложе моей Оленьки и глупее во сто крат! Ну и занимайся себе своими челобитьями да моленьями! Ан-нет! Нужно непременно за компанию! И вот хотел бы спросить, если скушно молиться в одиночестве и компания тебе требуется, то это что, разве правильно?
Не выношу эту Глашку! Вечно веселая, глупая. Рожа румяная, как вареная свекла! Замечаний и намеков не понимает. Все норовит по своему делать. Беда, да и все с ней! Приходит к нам когда ей вздумается, шумит, радуется всему, как блаженная, да конфеты все таскает и сахар из сахарницы! Я после ее визитов потом просто не могу в себя прийти до конца дня!
Вот она Ольгу и сбила напрочь! Теперь с утра до вечера только и разговоров про Бога. То нельзя, это не положено. Кто запретил? Кто положил? Пост, говорит, будем теперь спать поврозь. Ладно! ... Пост кончился, и я, значит, тихонько к ней сбоку этак, под одеяло нырь! Только рукою до этого дела, стоп! Опять не положено. Что еще, говорю, снова? Святки какие-то! Сколько, спрашиваю? Десять дней! ... Растуды твою в качель! И знаете, что они эти десять дней делали? Ходили, как дуры по городу с Настей и с детворой, колядки пели, собирали кто чего подаст, будто нищенки последние! Я еще понимаю детвору из их Воскресной школы, где моя Оля преподает кучу предметов, это хоть дело полезное. Но когда ты превращаешься из взрослого, разумного человека в кладезь запрещающих законов, непонятно кем установленных, или начинаешь испытывать умиления душевные до слез от пения заунывных псалмов на плохо понятном древнем языке, то вот тут уже увольте! ...
А самое смешное в том, что во все года меня эти верующие окружали буквально со всех сторон! Достало все. Иду в баню сегодня! Мне с простыми мужиками как-то уютнее! Некогда трудовому человеку ерундой заниматься разной. Николай, эвон, со своими с утра до ночи в лесу. Разрабатывают сухостой, валят, рубят, вывозят, на себе таскают и волоком лошадьми. Иди-ка, предложи ему после этого колядки петь! Я даже могу сказать конкретно, что он вам на это ответит! И жене его, Лидии, пока управится со своими семерыми, тоже уже не до молитв и не до колядок! Равно как и остальному народу, у кого свободного времени вовсе нет. ... Так что, мое мнение ... А! Кого интересует мое мнение? Варюсь тут в собственном соку! ... "
Я закончил эту запись в своем дневнике, который долго не брал в руки. Старался писать все языком этого времени. Ибо есть у меня подозрение на то, что читают меня в мое отсутствие. И это - точно не Ольга! Посему речь моя письменная в собственном дневнике теперь будет максимально адаптирована под разговорные обороты этого периода Истории. Да и сами записи в дневнике теперь намерен использовать как дезинформацию. По этой же причине вымарал в своей первой записи все то, что касалось моего описания записки от Яны. Выглядит это так, как будто я нечаянно опрокинул свою чернильницу прямиком на страницу! Хотя саму записку от Яны вместе с первой сохранил и пришпилил в дневник. Не думаю, что на древне-арамейском кто-нибудь прочтет хоть слово! Вот до чего дошло! Скоро собственные мысли придется фильтровать на предмет соответствия периоду! И тут еще как назло эта Глашка! До того мне эти новые знакомые настроение перебили, что делать буквально ничего не мог!
Новый Год прошел. Уже Крещение. Яна не появилась, хотя обещала! Ольга вся в новых делах! С новыми братьями и сестрами во Христе. Если честно, я счастлив, что счастлива она. Но на страницах дневника об этом писать не буду. Пусть те, кто его лицезреет в наше отсутствие, думают обо мне как о настоящем Российском Либерале, гордеце, эгоисте и безбожнике! ... Великий Гафур, ты опять сам по себе! ... Ну и ладно. Я снова сажусь в засаду и дождусь, пока эти мои читатели и почитатели сами не проколются. И потом я их абсолютно безжалостно уничтожу. Совершенно без каких-либо угрызений совести! А сейчас я к своим пойду. Мужики местные меня уважают. И я их тоже. Без панибратства, без раболепства и вообще, без лжи!
Я взял свой кожаный саквояж, в котором всегда теперь лежит банный комплект и дежурный рубль, (в аккурат на баню и на пиво, а большего-то мне и не нужно!) и вышел из фойе гостиницы на улицу.
На Набережной народу мало. Во-первых, праздник, все в церквях за святой водой давятся, как ненормальные. Во-вторых, январь в Ялте, это нечто особенное! Более мерзкой погоды просто не бывает! Сильный пронизывающий ветер с моря, сто процентов влажности вкупе с грязью под ногами, делают этот городок невообразимо скучным и тоскливым в этот период года!
Так я шел не торопясь, вяло размышляя о том, как мне выстраивать теперь отношения с женой, у которой очень сильно изменились жизненные приоритеты, и обратил внимание на то, что меня так же неторопливо обогнал громоздкий крытый экипаж. Не наши Ялтинские пролетки, а экипаж под стать королевскому! Четверка пегих коней попарно цугом. Кучер в цилиндре! "Что это за птицу к нам занесло?" - подумал я. И тут же получил ответ на свой вопрос. Ибо дверь экипажа отворилась и из него вышел высокий молодой человек, в жокейке и полуфраке, в бекеше с каракулевой оторочкой, крепкого телосложения. Так всегда выглядят лакеи-телохранители у важных особ! Этот некто подождал пока я поровнялся с ними и заговорил с сильным акцентом, обращаясь ко мне.
- Буон померидччио, сеньор Дзафар! Мадам Ниэтель Футон желает говорить к вам ... э-э-э ... куаттро пароле! -
Я постоял несколько секунд в нерешительности, но потом подумал, если бы мне хотели как-то угрожать, то предупреждать об этом точно бы не стали. Да и вообще, те, кого мне на самом деле следовало бы опасаться, имеют столько власти и возможностей, что зачем им еще какие-то разговоры? ... А посему я без долгих раздумий нырнул внутрь кареты.
К своему неописуемому удивлению я обнаружил, что моей собеседницей является древняя старушка.
- Здравствуйте, Джафар! - Проскрипела она старческим голосом на чистейшем русском.
- Мадам ? ... -
- ... Футон. -
- Я к вашим услугам, мадам Футон! -
- Я сразу же хотела бы предельно точно обозначить то, зачем я вас остановила на вашем тернистом пути ... в местную баню! - Пропела старушка и, как мне показалось, с легкой иронией!
Она была одета в несвойственные ее возрасту белые одежды. Аккуратная розово-фиолетовая шляпка с плюмажем из перьев африканского какаду только еще сильнее подчеркивала контраст между ее облачением и ее годами! И я подумал, возможно, она хочет казаться старше, используя этот контраст? ... Ее достаточно сильная сгорбленность не позволяла ей восседать так, как ей бы этого хотелось! И я почти физически ощутил это ее неумолимое желание держать спину, как струну, желая подчеркнуть никчемность прожитых лет по сравнению с величием духа! Ее голова, повернутая вполоборота от меня, ее взгляд, направленный в окно с таким безрадостным пейзажем, все это только усиливало мое впечатление о том, что воспитание этой удивительной аристократки никоим образом не позволяло ей смириться с такими пустяками как возраст! И ... именно в этом она была величава и прекрасна! Она источала из своего естества некую силу, некое впечатление о том, что такое человеческое достоинство. Я почувствовал в этой женщине непреклонного бойца! Поскольку сам был таким же. ... И еще ... Да! Я определенно ее знал! У меня незамедлительно возникло странное чувство, что История вновь повторяется. Вот я, лежу на грязном матраце в междустенье у равви Иосифа и наблюдаю в дырочку в стене спину Мельхиора. И я тогда его не узнал! ... Боже, что старость делает с человеком! ... И теперь эта женщина. Кто она? Если у меня такое же чувство узнавания, как и в прошлый раз с Михаилом? Этот элегантный поворот головы, эти манеры ... И эти слова: "... на вашем тернистом пути ... в местную баню!" И тут же мне вспомнились слова Ольги, когда она уходила из комнаты отдыха шефа, она сказала мне: " ... Я бы очень хотела видеть вас … вне этих стен!" ... Тот же поворот головы, та же интонация голоса. И если отвлечься от возраста, то ...
- Но ведь ты уже все понял? Правда, Джаф? - Спросила Ольга, поворачиваясь ко мне лицом. И я заметил на ее щеках блестящие дорожки от слез.
- Оля! - Только и мог выдохнуть я. - Почему ты из будущего явилась сюда? -
Она в ответ отвернулась, глядя в окно, чтобы скрыть свое лицо.
- Так обстоят дела ... - Начала она. - Что сейчас только я в состоянии известить тебя о том, что твоя дочь Яна и еще много народу из нашей Конторы ... организации, ... они находятся в смертельной опасности! И если бы не эта неотложность, я никогда бы не явила тебе ... свой нынешний лик! -
Я решил повести наш разговор в техническом русле. По крайней мере до тех пор, пока мы оба не отойдем от шока этой нашей встречи!
- Если можно, конкретнее, что требуется от меня? -
- Безотлагательная военная и продовольственная помощь. - Сказала Ольга. И я почувствовал, как ее речь сразу же стала намного увереннее. - Если совсем конкретно, то ситуация такова. В результате хорошо проведенной акции некие Они сослали в сто девятнадцатое столетие троих из пяти членов совета директоров нашей организации, включая твою дочь, а так же половину всех боеспособных сил. И теперь наша организация ... практически развалена! И я, конечно, говоря это тебе, пекусь не о статусе организации, а о том, что из того времени нет возврата ... -
- ... да, я знаю! -
- Во всяком случае, так принято считать. На самом деле, вернуть их, безусловно, можно. Но для этого нужно продемонстрировать Теодору то, что жизнь тех людей, которых он сослал, важнее на том месте и в тех должностях, какими они занимались все это время. Причем, важнее для него! Сейчас задавай оба свои вопроса, а потом я продолжу! -
Я не стал спрашивать, откуда она поняла, что у меня возникло именно два вопроса, но задал.
- Да. Первое, кто такой Теодор? И второй ... откуда ты знаешь, что ... -
- ... вопросов именно два? - Продолжила она мою речь. - Из того, что я только что тебе дала ровно два не имеющих определений смысловых ключа. Про Тео и про то, чем это столь важным занимается наша организация, что ею невозможно пренебречь? -
- Да, я это и хотел спросить. -
- Отвечаю. Тео, он же Теодор, является единоличным и безапелляционным лидером Их. А мы занимаемся Корректировкой Истории. То есть, фактически, тем же, чем и Они. Но у нас разные цели. Цели нашей организации, именуемой Оффтайм, они гуманитарны. То есть главная задача нашей деятельности - недопущение ничего такого, в следствие чего могут погибнуть миллионы. Цель корректировки Истории с точки зрения Их, является только недопущение ничего такого, что может прервать Их появление в будущем. То есть, образно говоря, если для того, чтобы Они возникли потребуется Глобальная Катастрофа, то Тео незамедлительно ее санкционирует. И ... А люди для него только инструмент. Такой же, как и любой иной материальный ресурс. -
- Понятно. - Сказал я. - Ты ведь знаешь, Михаил мне о Них много рассказывал. Но ... -
- ... но он тебе не все рассказывал, да? - Она улыбнулась. - Берегись его, Джаф. Он даже опаснее, чем Тео. -
- Что я ... -
- Да. Теперь о том как ты можешь помочь. И почему, вообще, именно ты? Потому что ты один из немногих, кого Тео станет вообще слушать! Ты, потому что ты ключевая фигура в самой возможности существования Их. Если бы ты не родился в свое время и не сделал в науке того, что ты сделал, то Они все равно бы возникли. Однако, гораздо позже. После того, как Наука бы это позволила. Но это был бы совсем иной набор персоналий, иной социум! Существование Их - это целиком результат НТП. И поскольку Научно-Технический Прогресс так же неизбежен, как неизбежно движение Солнца по небосклону, то неизбежно в Истории и возникновение Их. Ну, так получилось, что в фундаменте этой Кардинали находишься ты и все те, кто развивал твои идеи. -
Я хотел-было вставить вопрос, но она остановила меня властным и в то же время мягким жестом руки.
- Секунду, Джафар! Иначе я просто забуду! ... Теперь по части того "как". То место, где они находятся, представляет из себя одну Глобальную пустыню - на суше. И один глобальный океан, наводненный завезенными из Палеозоя и иных древних эр морских чудовищ. Забавы ради! Это личный аквариум Тео. Дело в том, что в конце пятого тысячелетия малая планета размером примерно с Фобос воткнется в Землю. Причем воткнется по касательной навстречу вращению планеты. Это приведет к тому, что скорость вращения Земли вокруг своей оси заметно упадет. То есть, сутки там теперь длятся тридцать два часа. С какими-то еще минутами. Но главное не это. Сама планета-болид ушла в мантию и там исчезла, практически не изменив общую массу Земли. Однако, этот Катаклизм спровоцировал мегаизвержения по всей поверхности, а резкое торможение вращения планеты заставило океаны двигаться по инерции и смывать с поверхности вообще все. Эти цунами залили супервулканы и трещины в коре, и произошло то, что подчистую истребило все живое. Под ноль. Не осталось даже микробов и вирусов, ничего. В результате высвобождения огромных объемов перегретого пара, а так же температуры пожаров и сотен кубокилометров горячего пепла, атмосфера в течение весьма внушительного времени была прогрета до температуры свыше двухсот градусов по Цельсию. ... Мы были похожи на Венеру! То есть, планета стала стерильна! Океан тоже кипел. Поэтому и в холодных его глубинах совсем ничего не сохранилось! Еще через четыре с половиной тысячи лет все пришло в норму. Пыль осела, и климат снова стал цикличным с периодом в один год. Но там совершенно иная география и, как я уже сказала, полное отсутствие жизни везде, кроме океана. Океан же, напротив, просто кишит жизнью, завезенной из Прошлого. И эта жизнь уже пробует выходить на поверхность. ... Далее. Поскольку сутки удлинились чуть ли не в полтора раза, световой день стал заметно длиннее. Это приводит к большему прогреву Солнцем поверхности в течение светового дня. Соответственно, до более высоких температур. Но ночи тоже длиннее. И поэтому в ночное время поверхность остывает до более низких температур. Выглядит это так, как будто на всей поверхности Земли климат стал резко континентальным! Так что даже на побережье Океана днем за плюс пятьдесят, а ночью до минус десяти. Это в том месте, где сейчас как раз твоя дочь. А ты, как опытный пустынник, единственный из всех, с кем я ... -
- Да, я понял! - Сказал я. - И почему от меня требуется еще и военная помощь? -
- Ах, да, я уже позабыла сказать. ... У Тео появился один из руководителей силового ведомства. Он как раз занимается вопросами депортации. Появился недавно. И тебе он хорошо знаком. Некто по имени Гангр. -
- О-о-о-о, только не это! - Не сдержался я.
- Да. Так вот. Он ужасно любит развлекаться, скармливая людей морскому зверью. А потом смотреть, как оставшиеся в живых начнут сходить с ума от жажды и голода и пить друг у друга кровь. -
- Оля, все, стоп! - Сказал я. - Я все понял. Я знаю эту гниду! -
- Теперь о том, о чем умолчал Уважаемый Михаил Львович, когда рассказывал тебе о Них. -
- Извини, я перебью. Мы не теряем время? -
- Теряем. - Сказала Ольга. - Но не критично. Поскольку я уже провела всю подготовительную работу. Но об этом позже. ... Сейчас ты должен знать следующее. Они - не всемогущи! Но! Уровень технологий у Них таков, что могут они вытворять с материей практически все. Пища вся клонируется из первичных элементов, регенеративная медицина позволяет жить сколь угодно долго. Не бессмертие, конечно, но с практической точки зрения никакой разницы! Управление свойствами пространства и времени такого уровня, что даже не верится! Со всеми вытекающими из этих возможностей выводами. А выводы таковы. Когда человек получает Практическое Всемогущество, он моментально начинает считать себя Богом. Отсюда такое Их пренебрежительное отношение к человеческой личности и к человеческой жизни. ... Их по большому счету волнует лишь их собственная предистория, волнует то, что способствовало их возникновению. Поэтому Их агенты живут во всех временах и во всех более-менее значащих эпохах. Причем, часто этими агентами являются местные, которым обещан Рай-на-Земле. Теодор просто оказался гениальным менеджером, который смог не просто организовать в очень отдаленном будущем эту обширную колонию, но и смог удержать власть. Там нет демократии, там Теократия! Вся власть у него. И делиться он ею ни с кем не планирует. На него молятся, как на Бога. Поскольку, все то, что он может предложить человеку, это практически безграничные ресурсы потребления. Можно смело утверждать, что общество Их является тоталитарной сектой с Тео в роли Культа. Никаких иных религий там нет. ... -
Ольга умолкла. Я попытался взять в свои руки ее руки, спрятанные в тонкие гипюровые перчатки, но она отстранилась.
- Джаф, ... родной, ... я знаю, что ты хочешь спросить! - Тихо прошептала она. - Да, мы с тобой были счастливы все то время, пока были вместе. Здесь ... Много лет. Несмотря на трудности и размолвки. И я с высоты своего возраста сейчас понимаю все свои ошибки и промахи. Я хочу чтобы ты знал, что я прошу у тебя за это прощения. Поскольку тебе со мной только еще предстоит все это пройти! ... Здесь, в этом времени, в Ялте, прошли самые лучшие десять лет моей жизни. Потому что ... это было с тобой! - Она достала платочек из рукава и приложила его к глазам. - Я хочу, чтобы ты знал об этом. Потому что тебе со мной придется очень нелегко! Из-за различия наших характеров. ... Из-за моей ... Из-за того, что я ... такая ... Через семь месяцев та я, которая сейчас на службе в храме стоит, я рожу нам близнецов. Я забеременела сразу же, как только узнала тебя. Еще в том нашем подвальчике. Может быть я зря тебе это сообщаю заранее, но я хочу, чтобы ты не убивался так, как тогда. Никто, ни ты, ни я, ... мы не знали и даже предположить не могли, что ни одна женщина не может родить живого ребенка, находясь вне своего родного Исторического Периода. И я родила ... они так и не начали самостоятельно дышать, Джаф. ... Мы не знали, что Бог дает жизнь только что родившемуся человеку только в его родном периоде Истории. Именно тогда, когда этот человек необходим Промыслу! ... Женщина, перемещенная во времени, даже забеременеть не может! Но так получилось, что я зачала от тебя именно в своем времени. А уже потом вынашивала наших детей здесь, в Ялте. ... Джаф, я прошу тебя, не делай того, что пытался ты ... то есть, попытаешься сделать после моих родов. После такого печального опыта! ... Дай мне слово! -
Я молчал.
- Не говори больше про то, что я ... что здесь между нами происходило, прошу тебя! - Сказал, наконец, я ей, ожидавшей моего ответа. - Я тебя очень люблю, но хочу прожить свои дни без ... заведомого знания результатов. А за это ... Да, я даю тебе слово, хоть и не знаю о чем! -
- Хорошо, не буду! -
- Но ведь мы расстались в итоге? - Снова спросил я. И она ответила.
- Мне предложили работу в службе времени. И мое желание было столь неутолимым, что я согласилась. ... Для меня это было очень трудным решением! ... Уходя в Оффтайм, каждый человек порывает со своим прошлым. Такова цена быть непредвзятым! ... И это было моей самой большой ошибкой в жизни. Мне надлежало быть с тобой. Вместо того, чтобы ... Прости меня, ради всего святого! Я же предала тебя, Джаф! Я просто ... сбежала, ... как ... часовой с поста! -
Она сидела тихо, беззвучно рыдая. Лишь подрагивали плечи. А я понял, что ничего не чувствую в отношении этой столь старой и столь несчастной женщины. Ничего! Как будто это не моя Оля, а некто совершенно чужой! Я поймал себя на этой своей мысли, и мне стало до невыразимости, до невозможности стыдно! И еще я понял то, что все вышесказанное ею, она вполне могла бы мне передать не лично, а с посыльным. Или еще как-то. Я бы поверил! Но она ... она хотела меня видеть! И вовсе не для того, чтобы мобилизовать меня на очередную войну. Она приехала сюда чтобы извиниться! Передо мною. Перед ... И ей абсолютно все равно, что я сейчас чувствую, или же не чувствую. Приехать откуда-то издалека в таком возрасте можно только по любви! Только по огромной любви и более ни по какой причине!
- Уже простил. - Ответил я ей, когда понял, что она успокоилась. - И я не достоин твоих слез! -
Ольга вытерла лицо платочком и спрятала его обратно в рукав.
- Как мы все это сделаем? - Спросил я ее. А она вместо ответа приоткрыла дверку кареты и сказала, обращаясь к своему молодому "гуардиа дель корпо".
- Alexsandro, andiamoci! - И мы тронулись с места.
- Скоро мы выедем за город. - Сказала она мне. - А после покинем и это время. Но потом ты вернешься. После того, как решишь все вопросы. -
- А ты? -
- А я останусь у себя дома. В своем Безвозвратном Периоде. ... Тебе же не нужны две одинаковые жены, одна из которых, к тому же, древняя старуха? - Она улыбнулась и только сейчас протянула мне свою руку в перчатке. А я ...
За окном нашей кареты медленно проплывали улочки Ялты.
Так, не спеша, мы двигались часа полтора. И за это недолгое время Ольга смогла очень внятно растолковать мне все истории из своего служения в организации под названием Оффтайм. Очень много информации. Я рассеянно слушал, размышляя, в основном, о своем. Не скажу, что было не интересно. Но, просто эта встреча с Ольгой совершенно выбила меня из колеи! И какое-то время я пребывал вообще в прострации! Наконец, карета остановилась, качнувшись на своих осях.
Место, где остановился наш экипаж, оказалось пустынным участком дороги приблизительно на полпути из Ялты в Алупку. Этой дорогой мы с Ольгой много раз ездили, отправляясь к нашим новым знакомым в имение Воронцовых. Точнее, во все правое крыло первого этажа усадьбы, именуемое салоном, куда был разрешен общий доступ. Там собиралась вся местная знать. И поскольку в это время года знати на берегах Крыма было совсем немного, то и приемы оказывались более скучными, чем могли бы быть. Во всяком случае, эта дорога мне уже была хорошо знакома.
- Как все знакомо! - Промолвила Ольга, глядя в окно. - Как будто никуда и не уезжала! -
Было холодно и промозгло. Начался мелкий дождь, переходящий иногда в мокрый снег.
- Дальше я не смогу с тобой. - Сказала она мне. - Алессандро проводит тебя в то место, откуда ты сможешь отравиться прямиком в пустыню, где тебя так ожидают. Возьми с собой вот это. - Сказала она, протягивая мне некий флакон, более похожий на небольшой баллон с дезодорантом, какие я видел в изобилии в своем родном времени.
- Что это? - Спросил я.
- Эту капсулу мне передал один молодой человек, известивший как раз меня о том, что половину Оффтайма отправили в ссылку. Он тоже там побывал. Но его Они вернули в его родной период в виду того, что он у себя один из тех, кто формировал Культурную среду своего времени. Некто Нео. Тот юноша посетил меня в моем имении в Ницце и все рассказал. ... Эта капсула содержит в себе так называемое ортовремя, и она принадлежит твоей дочери. Ее обязательно необходимо вернуть ей. Не нажимай тут ни на что. Просто передай ее Яне. Это то оружие, с помощью которого можно будет отбиваться от врагов, если в этом возникнет необходимость. И вот еще что. Алессандро перед отправкой тебя туда даст тебе все необходимое, чтобы ты мог помочь умирающим людям. В том багаже в основном пресная вода, немного провианта, а остальную часть занимает компактное оружие ближнего боя. ... Я собрала все ... в спешке. Однако, постаралась учесть все варианты. Верблюд, который тебя ожидает в лесу, совсем ручной. Мы похитили его из одного цирка. Я надеюсь, ты еще помнишь, как управляться с этой скотиной? Там же и одежда, соответствующая путешествиям по пустыне. ... -
- Оля! - Сказал я почти шепотом. - Что потом? ... После того, как я разберусь с делами? -
Она, конечно, поняла, что я имею в виду и сказала.
- Ничего, Джаф. ... Ничего! Живите здесь и наслаждайтесь жизнью. ... А мое время ... уже давно истекло. И ... изменить ни твое, ни мое прошлое уже нельзя. Чтобы нам счастливо прожить всю свою жизнь целиком. И вместе! ... Мы не можем менять Историю. Впрочем, нам и не дадут! ... Так что, прощай, Джаф! Постарайся больше не баловать меня сладким! - Она сделала неуклюжую попытку улыбнуться.
- Но мы еще увидимся? - Задал я риторический вопрос. Ольга помолчала и ответила.
- Нет ... Не нужно, Джаф! У тебя со мной ... молодой, которая тебя так любит, впереди еще целых десять лет! ... А я нынешняя, ... я ушла в свой Безвозвратный Период. И ... не сердись ... я проживу остаток своих дней, как положено Агенту, оставаясь непредвзятой. Сохраню верность ... своей Присяге. ... Хоть в чем-то ... -
Я смотрел на нее, понимая, что она ответила так только для того, чтобы меня не огорчать. И чувство невосполнимой потери внезапно нахлынуло на меня, будто цунами. Я понимал, что больше ее не увижу и больше уже не смогу ей дать ничего. Ни слов, ни дел, ни глупых обещаний. Ни пламенной любви, ни ... И дальше уже нельзя было тянуть это тягостное расставание. Пришло время уходить.
- Поторапливайся, Джаф, скоро стемнеет! - Прошептала она, отвернувшись от меня. Я неуклюже попытался наклониться к ней, чтобы поцеловать, но она лишь отстранила меня рукой.
- Пока! - Сказал я ей и приоткрыл дверь кареты. С ворвавшимся внутрь холодом залетела пара снежных хлопьев. Ольга мне ничего не ответила. Она просто отвернулась и смотрела неотрывно в окно кареты на то, как далеко внизу с шумом штормило Черное Море. А я выбрался наружу и закрыл за собой дверь. Алессандро уже ожидал меня снаружи, держа в руках небольшой вещмешок.
- Mi segua, signor Jafar! - Сказал мне Алессандро и показал рукой прямиком в заросли дикого кизила.
Следующие полчаса мы продирались сквозь непролазные колючки, и я потерял свой котелок. Ко всему, мы поднимались вверх, находясь практически уже у подножья Ай-Петри. И я заметил, что меня впервые в жизни охватила одышка! Раньше я за собой таких вещей не замечал. Означало ли это, что годы берут свое? Все это было неприятно: погода, моя одышка, дождь со снегом и лютый ветер на склоне горы. Однако, мне удалось частично сбросить со своих плеч печаль от расставания с Ольгой! ...
Наконец, мы вышли к какому-то старому сараю у запертых дверей которого стоял еще один человек, одетый в точности так же, как и Алессандро. Он отворил нам дверь, поприветствовав меня, и мы вошли внутрь сарая. Там, как и ожидалось, стоял обычный двугорбый азиатский верблюд, который что-то жевал, уткнувшись мордой в деревянное корытце.
- Сеньор Джафар, ваша одежда! - Сказал мне второй телохранитель с большим акцентом. И протянул мне сверток. И пока я переоблачался в одежду бедуина, они вдвоем сумели перекинуть через спину бактриана два здоровенных тюка огромной тяжести, связанных друг с другом. Верблюду это явно не понравилось, но животное и впрямь, оказалось выдрессированным настолько, что он даже не плюнул ни в кого! Мне же в моих новых одеждах, предназначенных для того, чтобы спасать человека от жары, было невероятно холодно! Посему я как можно скорее подошел к моему новому четвероногому другу и прижался к его боку. Я ощутил тепло его шкуры и такой знакомый и родной мне запах, который, впрочем, многие бы назвали жуткой вонью! Однако ведь, все это лишь причуды восприятия! И мне так стало хорошо и уютно рядом с этим верблюдом, что я искренне обнял его за его лохматую шею. Верблюд, видимо, почувствовал мое к нему расположение и одобрительно замычал сквозь набитый едой рот. Тогда я дважды легонько хлопнул его по крупу, и он покорно улегся, последовательно подгибая ноги. Мои сопровождающие поняли, наконец, что мне пора отбывать и тот, что лучше владел русским подошел ко мне и сказал.
- Здесь все, сеньор, для ваших путешествий! - И с этими словами протянул мне хорошо знакомый мне платок гиперперемещений и коробочку, все то, что пару месяцев назад изъяла у меня Яна. - Мадам Ниэтель говориль, что все ... tutto е configurato corettamente! - Добавил он к своим словам.
- Прощайте, Господа! - Ответил я им, садясь верхом на моего верблюда. - Берегите мою супругу, мадам Футон! - А они, видимо вспомнив инструктаж, стали пятиться назад. Я же развернул платок и в тусклом свете наступивших сумерек сумел разглядеть в его центре уже закрепленную гиперссылку. Следовало только нажать на нее для активации, а затем ...
Я оглядел вокруг этот мир, полный сумрака и холода зимы, и поднял своего верблюда на ноги. А затем плотно сомкнул уголки у платка.
Глава 8. Снова в песках!
Мы возникли с моим верблюдом средь бела дня, среди песков, и даже прихватив с собою корытце, из которого он ел. По-видимому гирерпереход оказался несколько мощнее, чем те, которые я наблюдал до этого. Это корытце, конечно, спасло верблюда от шока! Поскольку уши у нас заложило так, что стало больно. Я отметил то, что жара стояла в здешних местах просто неимоверная! "О, Великий Гафур!" - Обратился я мысленно к самому себе. - "Твое желание попариться сегодня в бане частично исполнилось!"
Оглядев все вокруг с высоты верблюжьей спины, я не обнаружил нигде, вплоть до самого горизонта, абсолютно ничего, на чем можно было бы заострить свое внимание.
И что теперь прикажете делать?
Не было вообще никаких примет. Ровный мелкий песок и солнце практически в зените. ... Я снова и снова озирался вокруг, но так и не нашел ничего такого, что могло бы дать мне хоть какой-то повод к действию. Дело осложнялось еще и тем, что не было абсолютно никакого движения воздуха! И судя по отсутствию характерных мелких волн на песке, ветра тут вообще никогда не было. Теперь я понимал, что имела в виду Ниэтель, говоря о смертельной опасности для людей тут оказаться. Два-три дня, и все. Тебе кранты! Даже с водой. Да, кстати, Ольгу молодую и ее же в старости я "положил на разные полочки", различая по именам. Она изменилась настолько, что стала совсем другим человеком. С другим именем. Да и у меня самого так меньше болела душа. ...
Что же делать?
Я спрыгнул с верблюда и сел в тень под ним. Все равно пока он ест, бессмысленно пытаться уговорить его на что-то иное! Я взял пригоршню песка в свою правую руку и сказал шепотом.
- Я с миром пришел! - И потом отпустил песок из своей ладони. Он высыпался, но не весь. Часть его прилипла к моим пальцам, и это означало то, что Великие Пески меня принимают вполне благосклонно. Этому ритуалу меня научили люди, жившие в песках веками. А они точно знали, что делали!
Я закрыл глаза и попытался очистить свой мозг от нахлынувшего на меня волнения. Я понимал, что жизнь на полном пансионе в Ялте меня здорово расслабила. Итак, что будет, если я пойду в произвольном направлении? ... В самом деле, что? Из того, что существуют Они, следует то, что я по крайней мере должен прожить хотя бы ближайшие десять лет в Ялте девятнадцатого века! Это - свершившийся факт истории. И не просто, чьей-то частной истории, но именно Истории! Таким образом, здесь, в этой локализации я не могу погибнуть. Никаким образом! Потому что нынешний я в моем реальном возрасте еще ничего не создал такого, за что меня потом одни потомки будут проклинать, а другие - боготворить. И это тоже факт, причем, факт уже свершившийся в том времени, которое пока еще для меня не наступило. Однако, как говорила мне Ниэтель Футон в карете, Время - Универсально! Делить его на три фазы - это свойство сознания. И именно по этой причине, то есть по причине важности меня для Них, она и направила меня сюда с целью оказать людям помощь. Я не могу погибнуть сейчас. Как не мог погибнуть в тот момент, когда гнида Гангр подло пытался нанести мне удар саблей. И еще я понял одну вещь. Способность делать выбор, планировать свои поступки и прочие вещи, относящиеся к свойствам сознания, это именно они лишают тебя способности видеть будущее.
Итак, мы имеем простую задачу. Какое бы я ни выбрал направление движения в этом мире, не имеющем никаких выделенных направлений, это с неизбежностью приведет к решению всех моих вопросов здесь. И все же, как выбрать то направление, куда идти? Смешно, да? Согласен. Но это не смешно тогда, когда ты паришься в бескрайней пустыне, а вся тень, которая у тебя есть, находится под брюхом твоего верблюда. И, кстати, он уже доел! ...
Я встал на ноги, отошел от верблюда на пару метров и стал с закрытыми глазами вращаться вокруг своей оси. ... Тоже некорректное выражение! Что такое "моя ось?" ... Стоп! Сейчас упаду! Все, голова закружилась так, что становится плохо. Зато теперь у меня есть хотя бы чисто теоретическая отмазка на тот случай, если все, о чем я сейчас столь заумно рассуждал, окажется полнейшей лажей и заблуждениями, и мне предназначено здесь сдохнуть. Я посмотрел в том направлении, куда оказалось сориентировано мое тело, имея в виду его "лицевую" сторону! Оказалось, что мы с верблюдом смотрим одинаково! Это - хороший признак, решил я. После чего забрался на своего счастливого и сытого друга и тронул его неторопясь в том направлении, которое мы с ним сообща избрали.
Мне никогда до этого дня не приходилось передвигаться по пустыне, не имеющей совершенно никаких ориентиров. Это очень раздражало! Я понимал, что ... "я понимал, что пони мал!" ... так случайно вспомнил я свой детский стишок. Итак, я понимал, что рано или поздно мы пойдем кругами. Поэтому в таких ситуациях необходимо передвигаться как минимум втроем. Один остается на месте, а двое других отходят в пределах прямой видимости в нужном направлении. Затем останавливается второй, а третий продолжает движение настолько, чтобы не потерять двоих стоящих из виду. И в конечной точке своего движения третий должен видеть фигуры двух других совмещенными друг с другом. Таким образом вы втроем выстраиваете прямую линию. Вдвоем, очевидно, не выстроить! Затем первый обгоняет двух остальных и в его конечной точке те, что стоят, также должны оставаться на одной прямой с ним. Таким образом можно выдерживать относительно точно направление движения, хотя, следует сказать, что время движения здорово растет! Ну, да ладно! Как бы я ни кружил, я решу все свои проблемы! И знаете почему? Да! Вот именно по этому! Потому что я Великий Гафур, вот почему! Вы совершенно правы!
Так мы передвигались с моим верблюдом по этой пустыне довольно долго. А я, чтобы скрасить себе все неприятные ощущения от нестерпимой жары и периодически накатывающего страха, стал напевать "Караван". Верблюду это понравилось. Он стал иногда мычать что-то из своих верблюжьих мелодий и заметно прибавил ходу.
Часа через три все мои догадки насчет правильности выбора направления движения методом случайного выбора, вполне подтвердились. Ибо вдалеке и прямо по курсу я увидел сперва какую-то точку. Потом я разглядел фигуру человека, сидящего на песке в странной, неестественной позе. А потом, когда мы вплотную приблизились к нему, то оказалось, что этим человеком оказался какой-то бородатый мужик, здорово обгоревший на солнце. Его рубаха была повязана вокруг головы. Но это, видимо, его не спасло. Потому что он был совсем плох. Я напряг свое зрение и вдалеке увидел еще одного. ... Все понятно. Они двигались тройкой, выстраивая прямую, чтобы не сбить направление. Как я вам и рассказывал раньше. Но вот беда, они не знали, что без воды в такой пустыне ходить никуда нельзя. ... Четырех месяцев еще не прошло с того момента, когда я так же вот без воды пытался выйти из Синайской пустыни. И чем дело кончилось? Да тем, что я лег помирать у какого-то камня, а спасли меня другие люди, которые очень вовремя там оказались, рядом со мной!
Я слез с верблюда и попытался прощупать пульс у сидящего. Пульс едва прощупывался. Тогда я вынул из своего заплечного вещмешка одну из своих личных фляг и попытался влить ему в рот воды. Он не реагировал. Его зубы были сжаты в параличном спазме. И это означало то, что спасти его уже невозможно. Поэтому я оставил его умирать дальше и отправился к тому, который виднелся вдалеке. И я хочу, чтобы вы, сидящие сейчас в мягких креслах, поняли простую вещь: я был в пустыне, и никакие шутки, сентименты и почие глупости, типа попыток спасти безнадежного, здесь были совершенно неуместны. Я знал, что вместо мозга у этого парня уже вареный бульон. Я не раз это видел с теми, кто умирал на дикой жаре под солнцем. Просто сильное сердце еще продолжало качать кровь. Вот и все. ... Мой верблюд послушно следовал за мной. Я отметил, что песок здесь был плотным. Так что идти по нему не представляло особого труда. ... Тем не менее. ... Спустя минут пятнадцать я достиг второго. Он был уже мертв. А на его голой спине были огромного размера пузыри от солнечных ожогов. Вероятнее всего они оба скончались именно от ожогов, от перегрева, а не от отсутствия воды. ... Должен быть еще и третий! Ибо вдвоем прямую не выстроить! И этот третий, если он не полный идиот, должен был давно уже повернуть назад! Поэтому я забрался на верблюда и поехал в том направлении, которое задавала эта парочка покойников. Помогало и то, что их следы на песке были прекрасно видны и прекрасно сохранились в отсутствии ветра!
Я шел по их следам еще часа два, и уж-было отчаялся обнаружить третьего, как вдруг далеко в стороне, справа от себя я его заметил. Он шел, едва переставляя ноги, с головой, упавшей ему на грудь. Я изменил направление движения и через несколько минут настиг его.
И я до сих пор не понимаю, как он шел, будучи без сознания? Именно этим объясняется то, что он совершенно сбился с собственных следов. Я уложил его на песок и стал интенсивно накачивать водой. После того, как я споил ему всю свою воду он, наконец, пришел в себя.
Говорить он не мог. Но по его устойчивому пульсу я понял, что этот человек выкарабкается. В том случае, если его срочно отправить в реанимацию, в хорошую клинику. Здесь ему оставаться было нельзя. ... "Еще один белый негр. Второй в моей жизни." - Отметил я про себя. - "И такой же живучий, как Гангр! ... И этого я так же спасаю, как и того!"
История устойчиво выписывала спираль. Я это видел. И поэтому ... да, конечно, не будем нарушать традиций спасения мною белых негров! Поэтому я положил своего верблюда, а потом взгромоздил между его горбов этого великана. Верблюду это, конечно, опять не понравилось, но я его успокоил, сказав вслух на арамейском заветные слова.
- Терпи, брат! Не мы такие, жизнь такая! - Он понял и покорно повез на себе новую ношу.
А мне стоило немалых трудов вернуться на их следы. Мне было понятно, что раз уж тут, на этой необитаемой планете, никаких других посетителей нет, кроме ссыльных, то эти трое ушли именно из того лагеря, где сейчас пребывала моя дочь.
Так мы двигались до тех пор, пока не наступили сумерки.
Мой верблюд, как ему и положено, спал на животе. И я даже не стал сгружать с него поклажу. А пассажира сгрузил и уложил рядом с верблюдом, впритык. Холодало очень быстро. Буквально через час после наступления темноты у всех нас изо рта стал валить пар. Наконец, с наступлением холода, моему пассажиру полегчало настолько, что он смог говорить.
- Кто ты? - Спросил он, когда я в очередной раз поднес к его рту флягу. Последнюю из моих личных.
- Меня прислали вас спасать. - Сказал я. - Ниэтель Футон. -
При произнесении ее имени этот человек просиял. Это было заметно. И приободрился.
- Как тебя зовут? - Спросил я его, и он ответил.
- Беоди. -
- Слушай, Беоди, - сказал я ему, - тебе ничего не говорит имя одного человека? Я просто знаю одного человека такой же странной расы, как и ты. ... Его имя Гангр. -
Зрачки моего собеседника моментально расширились, но он владел собой. И через какое-то время сказал.
- Тот, кого ты назвал ... он мой брат. Младший. ... И есть еще такие же. ... Закрытые века. -
Я не стал уточнять у него в отношение каких-то закрытых веков, но сказал следующее.
- Послушай, Беоди, не в обиду! Я просто хочу, чтобы ты знал, что когда мы встретим твоего брата, я его убью. -
И услышал от него ответ.
- Я тоже! -
Мы кое-как расположились, прижимая свои спины к теплому боку верблюда, и Беоди спросил.
- Как тебя зовут? -
- Гафур эль Иосма. - Ответил я, впервые после очень долгого времени назвав то из своих имен, которое было известно Великим Пескам. Все пустыни являются ближайшими родственниками друг другу. И это означает, что эта пустыня должна меня знать из рассказов и легенд своих Древних Предшественников. ... Да, пусть знает то, что я именно тот самый Гафур, из эпосов и легенд, тот, кто знает и уважает законы Великих Песков!
- У тебя есть еда? - Снова спросил меня Беоди.
- Да. - Ответил я. - Но восстановление твоих жизненных сил не входит в мои планы. Поскольку меня пустыни научили, что тот, кого ты спасаешь, потом в обязательном порядке тебя предает! Если чувствует, что уже в состояниии обходиться самостоятельно. ... Так что, извини, Беоди! -
- Понимаю. - Сказал мой компаньон. - Ты умен. -
- Я просто долго живу в пустыне. - Ответил я.
- Ты не встречал никого еще? - Спросил меня Беоди, и я ответил ему.
- Оба твоих товарища уже мертвы. ... Вы шли тройкой, выстраивая прямую, и ты был последним. Но потом в какой-то момент ты понял, что зря вы это затеяли. И ты развернулся и ушел обратно. Я это знаю из того, что от каждого из тех двух покойников, которые мне попались, вспять уходили только их личные следы. То есть ты не подходил к ним после того, как решил повернуть обратно. -
- Да. - Сказал Беоди. - Получается так, что я их просто бросил тут подыхать. -
- Да. - Подтвердил я. - Получается так. ... Но в утешение тебе могу сказать, что Пустыни живут по своим законам, очень отличным от человеческой морали! И у тебя ровно два варианта. Всегда. Либо ты принимаешь законы Великих Песков и тогда, возможно, остаешься жить, либо ты продолжаешь жить придуманной моралью людей, которые никогда не испытывали никаких трудностей кроме нехватки в холодильнике холодного пива. И вот в этом случае ты быстро погибаешь! ... Могу сказать, что законы Великих Песков очень рациональны. И именно в рациональности заключена вся их этика и вся их мораль! Подумай сам. Если бы ты позволил себе по-человечески не бросать своих товарищей в беде, то сейчас было бы три покойника. Вместо двух. Так что расслабься и отдыхай. Ты правильно поступил с точки зрения локальной ситуации и именно в данном месте! -
Беоди помолчал и сказал мне.
- Спасибо, что меня спас! -
- Я за этим сюда и послан. - Ответил я ему. - Где ваш лагерь? -
- Я не знаю. - Сказал Беоди. И мне было понятно, что он не лжет.
- Как давно вы в песках? -
- Мы вышли на второй день ... департации. ... в полдень. Идем ... шли уже сутки. -
Я стал рассуждать вслух.
- То есть, получается следующая картина. - Сказал я. - Вас депортируют. Вы проводите пол-дня, ночь и еще по-дня, и ты с товарищами уходишь на разведку. И сутки тут. То есть на настоящий момент времени прошло двое суток вашего пребывания в песках и пошли третьи. Я все правильно понял? -
- Да. - Ответил он.
- То есть, если в течение ближайших шести часов от восхода солнца я не обнаружу ваш лагерь, то мы потеряем половину людей. ... А к вечеру сегодняшнего дня - уже три четверти! -
Мой попутчик лежал с закрытыми глазами и ничего не говорил. Было в этом гигантском человеке нечто трагичное. Какая-то потаенная, скрытая беда, которую никогда не выпускаешь наружу, на всеобщее обозрение, но которая прорывается сама, когда с человека спадают все маски. На краю гибели. Как вот сейчас с ним. Я не стал больше докучать ему расспросами, и подвел итог нашей беседы.
- Тогда поступим так. - Сказал я. - Как только начнет светать, я оставлю тебе немного еды и воду. А сам поеду по твоим следам с максимальной скоростью, потому что те, кто сейчас сидит возле Океана, могут не пережить этот день. Он у вас уже будет четвертым. Ты идешь по следам моего верблюда до наступления жары. Как только станет совсем жарко, садись на песок и накрывайся одеждой. Сиди, ешь, пей воду. Экономно. Так ты не умрешь до тех пор, пока я за тобой не приеду после того, как разыщу остальных и помогу им. ... Договорились? -
- Конечно! -
Когда мы поняли, что все главные вопросы между нами решены, мы позволили себе сон. ... Вполуха.
Ранним утром, когда солнце еще не взошло, я распаковал один из двух тюков своего багажа и вынул оттуда три вещи. Две фляги воды, две пачки сухих галет какого-то зернового хлеба и две таблетки аспирина, который Ниэтель так же догадалась положить в багаж. Потом растолкал Беоди и отдал это все ему.
- Аспирин пей сейчас. Это первое средство от сгущения крови после потери организмом влаги. Я уезжаю. А ты делаешь так, как я тебе сказал. - Он кивнул головой.
А я сел на верблюда, поднял его и тронулся по следам этих людей, так неосторожно предпринявших вылазку вглубь песков!
Мне хватило времени движения почти до полудня, как вдруг, спускаясь с какого-то песчаного холма вниз, я внезапно увидел вдалеке, почти на самом горизонте ярко синюю полоску моря! А еще примерно через час я выехал в их лагерь. Выехал неожиданно, спускаясь с очередного песчаного холма.
Люди, завидев меня стали вставать на ноги, видимо, не веря своим глазам! Они сидели в своем лагере, расположившись двумя группами. Восемь человек, из которых семеро были мужчинами и одна женщина, мулатка. Высокая и стройная. Эти были ближе ко мне. И еще трое, поодаль. ... Среди тех троих я без труда разглядел свою дочь, стоящую рядом с кем-то, сидящим на песке лицом к Океану. И был возле них какой-то самодельный шалашик, из которого торчали чьи-то босые ноги. Мне было понятно, что в шалашике лежит очередной кандидат в покойники, и поэтому я проследовал на верблюде прямиком туда.
Они стояли, как вкопанные. Это было удивительно, но, видимо, мое нежданное появление, да еще верхом на верблюде, их изумило настолько, что ...
Я спешил свой транспорт, дважды хлопнув его по крупу, и верблюд с наслаждением улегся, расплывшись в улыбке. Я же перекинул свою правую ногу через его передний горб и оказался на песке. Мне стоило огромных усилий перекинуть один из тюков своей поклажи через спину верблюда, и меня уже начало раздражать то, что эти люди никак не могут прийти в себя. Поэтому я сказал им.
- Не хотелось бы нарушать ваш величественный паралич, - сказал я вместо приветствия, - но, может быть , мне кто-нибудь поможет? - ...
Глава 9. Арена.
- Пап, ты так и не научился при встрече здороваться! - Сказала я отцу, стараясь подавить приступ кашля в пересохшем горле. - Но я ... мы все ужасно рады тебя видеть здесь! -
- Надо полагать! - Проворчал он, напуская на себя важный вид, подошел ко мне, и мы обнялись.
- Ребята, хочу познакомить вас с моим отцом! - Сказала я подбежавшим людям. Было видно, насколько все искренне счастливы его прибытию! - Как тебя отрекоммендовать? -
Он не думая ответил.
- Сообразно ситуации. Да, как хочешь! Давайте, распаковывайте мой багаж! - Сказал он радостному народу. Как я понимала, им было уже не до него. И чтобы избежать естественного сражения за воду и продукты он скомандовал.
- Народ, там в пустыне я оставил еще одного, за кем должен вернуться. Я ему обещал. Делите все с учетом его! Это первое. Второе. Срочная помощь больному в палатке! И третье. Раз уж так получилось, что здесь моя дочь, а я вас выручаю, то хочу, чтобы именно она все равномерно и по-честному распределила! Между всеми! -
Народ принялся распаковывать поклажу, а отцовский верблюд при этом радостно вздохнул и даже стал намумукивать какую-то странную мелодию. И пока они все аккуратно сортировали и складывали на песке в отдельные кучки, я спросила.
- Кто в пустыне тебя ждет? -
- Беоди. - Ответил он. - Я нашел его на грани смерти, бредущим на автопилоте вдалеке от собственных следов. Оба других не выжили. Беоди примерно в трех-четырех часах отсюда. Иди, занимайся багажом. Я пока посмотрю, что и как. ... Кто там у вас в палатке? -
- Там наш главный начальник. - Ответила я отцу. - И ему кроме воды нужны лекарства. Он плох. -
- Лекарства какие-то есть. - Сказал отец. - Ниэтель все собирала. Я оставил Беоди аспирин, воду и сухари. Но надолго этого ему не хватит. Так что все, что я привез необходимо как можно быстрее определить кому, что и сколько, и исходя из приоритетов необходимости. -
Я подозвала Гелиона и сказала ему, чтобы он не давал никому ничего употреблять, пока мы не разделили все поровну с учетом Арти, Беоди и отца. И он ушел выполнять мое поручение.
- Он спарвится. - Сказала я отцу, показав рукой на Гелиона, влезшего в самую гущу наших. - Рассказывай, пап. -
- Не буду ничего рассказывать. - Ответил он. - И очень прошу тебя ничего не говорить мне из того, чего еще со мной не случилось. -
- Я поняла! - Сказала я ему. - Тогда давай так. Будем касаться только тех тем, которые не относятся напрямую к нам. -
- Хорошо. - Сказал он. - Как здоровье? -
- Спроси еще, как погода? - Хмыкнула я. - Лучше объясни мне, как так получилось, что богатырь Беоди на грани смерти, а оба его спутника, тоже, кстати, не хилые мужики, уже спеклись? Они же вышли из лагеря три, от силы четыре часа назад! -
- Мне он сказал совсем другое. - Ответил отец. - Он сказал, что они в пути уже сутки. На тот момент, когда я его встретил. И, кстати, выглядели они именно на такое время пребывания! Двое просто до смерти обгорели, закрыв головы одеждой и при этом оголив свое тело. Такого Солнца как тут я нигде больше не видел. Какая-то нереальная радиация! Один из тех двоих еще не был мертв, но спасти его было уже невозможно. Поэтому я его просто оставил там. После пол дня возвращения по их следам я и нашел Беоди. И чтобы просто привести его в сознание, мне пришлось споить ему всю личную воду. -
- Как выглядел тот, который еще был не до конца мертв? - Спросила я отца.
- Бородатый мужик. Крупный. Очень сильное сердце! -
- Это Элфрад. - Сказала я. - Он из них был наиболее подготовленным. ... Если не считать Беоди. ... Но Беоди вообще не человек, а машина. Автомат. ... А ... Элфрада жаль! -
- Яна, - обратился ко мне отец, - я хочу, чтобы ты понимала ситуацию. У этого Элфрада случился каталептический паралич. Челюсти сдавило так, что у него выкрошились передние зубы, когда я пытался ему в рот влить воды. ... И он застыл в самой неудобной позе. То есть у него просто сварился мозг. От перегрева. ... А сердце? ... Пока есть хотя бы минимальное дыхание, оно может работать. ... Мне жаль. Но я не мог рисковать успехом всей операции ради одного человека, который уже практически умер. -
- А Каким был Беоди? -
- Брел без сознания, удаляясь от вашего лагеря. Я случайно его увидал. ... Потом я вез его на верблюде часов шесть. А сам шел пешком. Потом наступили сумерки, и мы заночевали рядом с верблюдом. И Беоди пришел в себя. Утром я его оставил и помчался к вам, обещав ему вернуться сразу, как только смогу! Поэтому они в пути не менее двух суток. Что для такого уровня солнечной радиации просто запредельно большой срок. ... Тем более без воды. И за это время они преодолели огромное расстояние! Так что если они вышли отсюда всего лишь три часа назад, то в ту сторону они должны были бы лететь не иначе как на реактивном самолете. -
- Но этого не может быть. - Сказала я. - Если только ... кто-то не играет временем и пространством в этом мире, как малыш погремушками! -
- А такое возможно? - Спросил отец.
- Я уже ни в чем не уверена. ... Скорее всего, да! - Ответила я. - Ладно, пап, Бог с ним. Это не первостепенно. ... Слушай. ... Я совсем недавно тебя разыскала во времени, потратив на это почти тысячу субъективных лет. ... -
- ... старушка! - Вставил он. - Тебе было пятнадцать, когда мы виделись с тобой в последний раз. -
- ... О, это не весь мой возраст, поверь! - Я вздохнула и улыбнулась. - Сейчас ты должен быть в Ялте. Там я вас оставила с Ольгой Сергеевной. И, прости, я изъяла у тебя прибор для гиперперемещений, платок. Так что, не сердись на воришку! Ты ведь нашел мою записку и деньги, которые я тебе подложила в карман? -
- Конечно. Спасибо! -
- Да. Мне стоило немалых усилий через наших агентов в том времени раздобыть документы и ту бумагу. ... Уже только потом я пошла к шефу, - я указала рукой в сторону палатки, - с докладом по тебе. И случилось так, что он меня отчехвостил! За самодеятельность. Потом я сорвалась. Это было очень похоже на обычный срыв, хотя мы с шефом думаем иначе. И в результате мы все оказались в ссылке. Причем сама ссылка в рамках Консенсуса выглядит совершенно законной! ... Эти люди здесь по моей вине, пап. Да и ты тоже. Прости! -
- Ну, насчет меня, можешь не переживать. Я просто с огромным удовольствием снова путешествую по пустыне и даже кого-то спасаю! - Ответил мне отец. - Мне вредно жить долгое время на полном пансионе. -
- Мое нынешнее знание о наших с тобой делах ограничивается моим посещением павильона, в котором вы беседовали с Сергеем Павловичем Соловьевым. - Сказала я. - Так что от рассказов про свои последующие дни применительно к моему участию, воздержись! -
- Я понял. - Ответил он. - Я не буду ничего тебе рассказывать из наших с тобой дальнейших отношений. Тех, которые в моей локализации уже произошли. Но этот платок снова у меня. Ниэтель мне его вернула, когда навестила меня в Ялте, спустя почти три месяца после того, как мы с Ольгой туда прибыли. И это с его помощью я переместился сюда вместе с багажом и верблюдом! -
- Хорошо, пап, я сейчас должна заняться своим другом. - Сказала я и направилась в сторону палатки, в которой находился Арти.
На удивление, Арти оказался не только жив, но и в сознании. Как только я заглянула в палатку, то услышала слабый стон. Там было ужасно душно и жарко. Поэтому, я выбралась наружу и принялась разбирать весь этот балдахин. Потом подошла к своим, которые уже почти закончили сортировку всего, что привез отец. Две пластиковые канистры воды. Литров по двадцать. Килограммов десять галетного зерновоно хлеба, сухофруктов и сублимированных готовых каш. Так, что тут у нас? ... Нет, это ножи и огнестрел. ... Ага, вот лекарства!
- Кто у нас медик? - Спросила я.
- Я. - Ответила Лаора. - Я в прошлом операционная сестра. -
- Займись шефом. Срочно. - Сказала я ей, и она принялась перебирать медикаменты.
Я нашла среди багажа поллитровую пластиковую кружку и сказала.
- Сейчас каждый берет по два брикета галет, по пакету кураги и выпивает по кружке воды. Воду раздает Гелион. - И первой подошла к раздаче. ...
... Спустя полчаса мы сидели все так же на песке, но уже в значительно более бодром расположении духа. Оказалось, что мы опустошили одну из двух имевшихся канистр с водой. При этом досыта напоили Арти. Так, что он пришел в себя, а остальным хватило еще по целой кружке. Отец при этом, как мы его ни уговаривали, отказался и от воды и от хлеба.
- Мне полезно немного похудеть. - Говорил он. - А то я разъелся в Ялте! -
В конце-концов, мы влили ему в рот полкружки воды, и он при этом поморщился и сразу же засобирался в дорогу.
- Что, из моря воды не набрать? - Осведомился отец. - Хотя бы для технических нужд? -
- К берегу даже не подойти. - Ответила я ему. - В этом море полно чудовищ, которые непрерывно за нами наблюдают. И ... нам попытка уже стоила одной жизни! -
- Ладно, там меня человек ждет, которому я обещал вернуться! - Сказал отец. - Пески не любят обмана! -
Я понимала, что он, безусловно, прав.
- Подожди секунду еще! - Сказала я. - Я хочу представить тебя шефу. Он руководит Оффтаймом. -
Мы с отцом подошли к сидящему в объятиях Лаоры шефу. Было видно, что ему стало значительно лучше.
- Арти, это мой отец! - Сказала я шефу, а шеф протянул ему руку.
- Рам. -
- Гафур. -
- Больше тысячи лет я мечтал об этой встрече. - Сказал шеф. - Хотя мы искали Тессея! Мы не знали, что Великий Ученый и Великий Разбойник прошлого одно лицо! И ... я не думал, что придется познакомиться уже в ссылке! -
- Спасибо, конечно за теплые слова, но мне пора за Беоди! - Сказал отец. - Еще увидимся! - Он чмокнул меня в щеку и направился в сторону лежащего верблюда. А я подсела к шефу и спросила.
- Как вы? -
- Почти нормально. Сколько я был в отключке? -
- Примерно полсуток. Со слов Гелиона. -
- Прислать сюда с помощью именно его, это твоя идея? -
- Ниэтель. - Ответила я. - Папа сказал, что Нео ее посетил в ее имении на Лазурном Берегу и передал ей мои слова и баллон ортовремени вместе с моим костюмом, который он забрал в известном ему тайнике. И исходя из того, что платок и коробочка с гиперссылками теперь снова у отца, как я считаю, Ниэтель переоблачилась в мой костюм и по каналам ортовремени вошла в Оффтайм. Вероятно, поставила там всех на уши. Вероятно, с боем забрала у спецов платок и коробку, угрожая им мучительной и безвременной кончиной! И вероятно устроила там полный разнос! ... И, вероятнее всего, остатки Конторы сейчас на военном положении. ... Потом вернулась по одному из закрытых коридоров в запретку. Поскольку лекарства и пластиковые канистры еще не выпускали в девятнадцатом веке. ... Там снарядила весь багаж. Как я полагаю, не без участия Фатха! Достала где-то верблюда. Папа сказал, что верблюд цирковой! А уже только после всего этого явилась в Ялту к отцу. С уже полностью подготовленной экипировкой для спасательной экспедиции. Хотя изначально я не просила Нео передать ей, чтобы нас спасал именно он. Но, как мне кажется, выполнить спасательную операцию в пустыне, очевидно, должен опытный житель пустыни! И лучшей кандидатуры, чем Гафур, просто не придумать. ... На всю подготовку у нее ушло около трех месяцев собственного времени, если отбросить всякие нелинейные эффекты. ... Может, мы ее рано отправили на покой? -
- Это и был твой план? - Спросил Арти.
- Да. Я его составила и изложила Нео сразу же после ... как только мы сюда попали. Еще вечером первого дня. -
- Прости, что не доверял тебе! - Сказал шеф. - Частое общение с Беоди плохо на меня действует! -
- Беоди ... он неплохой мужик! Просто вы тогда были не готовы слушать! - Сказала я Шефу.
Шеф помолчал и сказал.
- Для великих дел нужны великие люди! Вот в чем суть главной кадровой проблемы! -
- А я слышала другое. - Сказала я. - Выражение, что "не боги горшки обжигают!" -
- Совершенно верно! - Сказал шеф. - Но обжиг горшков, как и любая иная деятельность обычного плана, на самом деле не требует ни какого-то особого героизма, ни каких-то особых талантов! ... Но как только дело выходит за грани обычного, переходя в разряд подвигов, то свершить его поручается человеку с соответствующей этому системой способностей. Их мы обычно называем героями. ... Я вот это имел в виду! -
- Вы сказали, "поручается"? То есть вы хотите сказать, что ... -
- ... человек подбирается кем-то извне для свершения подвига. - Закончил шеф за меня мою мысль. И продолжал. - Я глубоко убежден, что не каждому по плечу снять с себя фрак и не заходя даже перекусить, без подготовки сгонять на верблюде в пустыню спасти ... партию идиотов! - Он улыбнулся. - И ... да, я считаю, что есть высшие силы, которые управляют этим соответствием "подвиг - герой". -
- Так, глядишь и до предвзятости можно договориться! - Пошутила я. Однако, шеф не воспринял эти мои слова как шутку. И сказал следующее.
- Только не говори мне, что в Бога не веришь! - Потом обернулся к Лаоре, в чьих объятиях находился, и сказал, обращаясь уже к ней. - А ты помалкивай про то, о чем тут шепчутся два члена Совета Оффтайм! - Потом посмотрел на меня и сказал. - Иногда именно вера в Бога только и позволяет человеку оставаться именно непредвзятым. Я это понимал всегда. На примере Ниэтель. Она была и остается ярчайшей христианкой. И при этом ни разу ... -
Он не договорил фразу и зашелся в кашле.
- Вероятно простыл ночью. - Констатировал он. А я больше не стала докучать ему философскими беседами.
- Кто из наших погиб? - Спросил меня шеф. И я ему ответила.
- Паблус, Элфрод и кто-то еще из команды Беоди. Надо уточнить у Гелиона. -
- Не надо. - Сказал шеф. - Это только начало наших потерь! -
Так мы сидели, успокоившись. Однако, по прежнему было неясно, что делать. В воздухе по прежнему висела какая-то гроза, готовая в любой момент разразиться! ... Я смотрела на то, как отец поднимает на ноги верблюда и как тому это все не нравится. Отец стоял рядом с ним и что-то говорил ему в самое ухо. Очевидно, на верблюжьем языке. Люди что-то неторопливо делают, перемещаются по лагерю. И каждая эта мелочь житейская, будучи присовокуплена в данное мгновение к таким же другим, абсолютно спокойным, даже обыденным мелким событиям, ... мелочам, ... это все ... внезапно породило внутри меня чувство ... стремительно надвигающейся катастрофы.
- Капсула с ортовременем снова у меня. И даже костюм. - Тихо сказала я Арти.
- Да. - Ответил Арти. - Давай-ка, одень его. Ты ведь уже прочувствовала? У меня тоже на душе ... как-то сильно жмет! ... И будет не плохо, если на всякий случай ... -
Он не договорил. Послышался какой-то отдаленный свист. Протяжный, наполненный шумом. И какой-то хаотичный, равномерный и глухой стук.
- Быстро марш в костюм! - Скомандовал мне шеф. Но я уже и сама бросилась раскручивать тот сверток, что был еще вчера спрятан мною в мусоропроводе. И который мне вернули Нео и Ниэтель.
- Что это? - Спросила я шефа относительно непонятных звуков, так бесцеремонно нарушивших могильную тишину этого мира, и услышала в ответ.
- Это конница, Дитя, конница! -
- Всем разобрать оружие! - Крикнула я своим людям, уже застегивая молнию на костюме. А отец, наконец-то сел на своего верблюда. И как раз в этот самый момент с вершины песчаного холма вылетел первый всадник. За ним второй, третий, и потом еще два десятка!
Они кружили около нашего лагеря, и Арти мне сказал.
- Могу поспорить, именно сейчас на нас делают ставки! -
- Это очевидно! - Ответила я ему, завершив застегивать свой костюм. Для полной изоляции мне осталось опустить со лба очки для глаз. После этого один жест рукой и ортовремя практически мгновенно заполнит костюм изнутри. И я окажусь в Статике. Со всеми возможностями, которые этому соответствуют.
- Стой, потей, подключишь баллон с ортовременем в самый последний момент. Я хочу знать, что это все значит, до того, как ты их перебьешь! - Сказал шеф, и мы принялись ожидать, пока эти люди закончат свой устрашающий ритуал со скачками вокруг нас.
- Тут есть боец покруче меня! - Шепнула я Арти, кивая на отца. - Но я начеку! -
- Вряд ли им кто-то станет рисковать! - Возразил шеф. - Это сугубо наши разборки! -
Отец как сидел на своем верблюде, не шелохнувшись, так и продолжал чинно восседать, закрыв лицо до глаз своим клетчатым платом. Мы с Арти тоже понимали, что ему-то точно ничто не грозит. Наконец, это безумие с кружением, свистом и гиканьями постепенно улеглось. Всадники были вооружены луками и стрелами. Однако, луки у них оказались блочными, с дугами из углеродного волокна. У меня в свое время был такой же, когда я маленькой девочкой посещала секцию стрельбы. То есть, это точно не местные. Решила я. И следовательно, все, зачем они здесь, это просто охота. ... Эти люди просто собрались все вместе и прибыли сюда, чтобы поохотиться, попить спиртного, все как обычно в выходные дни на природе! ... Дичь - мы! Естественно и то, что там, откуда они прибыли сюда развлекаться, об этом знают. Эта акция санкционирована кем-то, кто считает, что имеет на это право. ... Наверняка заплачены деньги за лицензии на отстрел лиц, ставших вне закона. И естественно, что кем-нибудь ведется онлайн репортаж. С естественными для такого зрелища ставками! ... Гелион был прав. Этот мир - одна большая Арена! ...
А зрелища нужны тем, у кого уже нет потребности в хлебе!
Что ж, раз вам так нужны зрелища, что вы выбрадись в это всеми богами позабытое место для того, чтобы пострелять в безоружных людей, будь по вашему! Я вам обеспечу совершенно незабываемое зрелище! Можно сказать, вы прибыли по адресу! ...
Я старалась определить главаря этой шайки искателей опасных приключений, разглядывая всадников. Но этот тип обозначил себя сам. Он выехал вперед, встав таким образом, чтобы находиться спиной к своим и лицом к нашей группе. И сказал на очень плохом Интерлингве.
- Привет еще раз! Стадо придурков! Выбирайте сразу: сами по одному пойдете в море, или же мне вас загонять туда стрелами? -
- А то там рыба кушать хочет! - Выкрикнул кто-то из этой шоблы, а остальные при этом заржали.
- Фетх везжякя, въ'эбн эова! - Почти не повышая своего голоса обратился к этому типу отец на арабском. А я перевела шепотом в ухо Арти. "Открой свое лицо, сын шакала!". Никто ничего не понял, кроме того, к кому эти слова были обращены. А он, напротив, сразу же догадался, что этому бедуину на верблюде известно то, что он один из всех знаком с арабским. Некоторые из всадников стали вкладывать стрелы в свои луки, но главарь остановил их жестом. Главарь же скинул со своего лица плат, защищающий дыхательные пути от пыли, такой же, как и у отца, и я увидела его лицо в профиль. Он был до неприличия похож на Беоди! Это был такой же самый "белый негр". Я не знаю как еще более точно обозначить его странную расу. Он еще на пару метров приблизился на своей кобыле к отцу и тоже произнес на чистейшем арабском.
- Кто ты такой, что позволяешь своему гнилому языку гулять по чужим дорогам? - А я опять перевела это шефу.
- Я тот, - произнес отец, - кто сделает твой язык мертвым, а твои глаза. Скормит птицам! - При этом главарь поднял вверх свою правую руку, и его люди подняли свое оружие наизготовку. - Эти люди - продолжал отец свою патетичную речь, - они находятся под моей защитой! - При этом он сделал широкий жест рукой в нашем направлении. - А такая собака, как ты, подохнет здесь позорной смертью, которую ты и твои псы заслуживают! - При этом правым указательным пальцем отец ткнул в сторону всадников. Это было явным оскорблением и вызовом. Главарь это понял и сказал.
- Когда я опущу свою руку, ты, шакал, будешь сражен стрелами моих доблестных воинов! -
И отец сказал ему в ответ.
- О, Гангр, сын глупой ослицы! У тебя опять ничего не получится, как и в прошлый раз! - При этом он открыл свое лицо, отстегнув одну из серебряных застежек своего лицевого платка.
- Не ожидал тебя увидеть здесь, мерзкий Гафур! - Прошипел некто по имени Гангр. - Но я очень рад тому, что ты оказался здесь! - И не опуская руки слегка склонил голову.
- И я рад нашей встрече! - Сказал отец. - Потому что голоса моих друзей из Преисподней поднимаются к Небу, словно благовонный фимиам! С мольбами об отмщении! Того, кто их предал и обрек на смерть! - Он приложил свою руку к своему уху. Медленно, чтобы не спровоцировать стрельбу своими резкими движениями! - О, я слышу их! Эти голоса! И они молят меня свершить над тобой! Праведное возмездие! -
В это время шеф, которому я шепотом переводила все эти словесные выкрутасы, спросил меня очень тихо.
- Дитя, что означает этот спектакль? -
- Это ритуальный словесный поединок перед боем. Это обязательно для воинов, когда-то бывших друзьями! Прежде чем друг друга убить, они должны все друг другу сказать. Изобилуя при этом изящными оскорблениями! И окончание каждой фразы выкрикивать как отдельное предложение. Чтобы выделить смысл! Этому искусству учатся с детства! -
- Дзен какой-то! - Буркнул шеф.
Между тем словесная дуэль, по видимому, только еще началась, потому что Гангр сказал!
- Не знаю, о ком это ты говоришь! Ты, сын безумного почитателя пустых молитв! - "Теперь он оскорбляет моего деда!" Шепнула я Арти.
- Тебе отшибло память в пустыне! - Воскликнул отец. - Я назову всех тех, кого ты выдал нечестивому жирному сыну помойной свиньи! Легату Септиму Валерию! - "Теперь отец ругает Римского наместника. Какого-то Валерия Седьмого! А его мать сравнивает с жирной свиньей!" Опять шепнула я шефу в ухо. "Мать кого?" спросил Арти. "Я так поняла, что мать легата Валерия!"
- Очень хочется знать! - Воскликнул Гангр. - В чем это меня смеет обвинять бежавший в пустыню, как последний трус! Этот нечестивый Гафур! - И отец ответил.
- Рах! Обтей! Эггерн! Оннаф! Нарак! И Элингуда! Ты помнишь своего друга Элингуду, который высасывал яд змеи из твоей ноги, всех этих людей ты помнишь? Мерзкий Предатель? -
- Я впервые слышу эти имена! Кого это ты называешь? Может быть тех, кто с тобою спал? - Заявил на полном серьезе Гангр. Отец, однако не клюнул на очередную гнусность.
- Тогда вспомни Триута, Ассеила и Орнара! С кем ты был особенно близок! Вспомни Краона, Низе и Театея! ... Или, может быть ты забыл своих друзей Имуса, Ганнира и Ддисса? -
- Не знаю никого из этой стаи злобных шакалов пустыни Кара-Юла! И всех Великих Песков! - Воскликнул Гангр. - Никого из перечисленных твоим гнилым языком! Я не знаю! -
- Тогда нам не о чем больше с тобой говорить, Гангр! Мерзкая верблюжья блоха и подлая собака! - Сказал отец. А Гангр ответил.
- Отправляйся в прошлое, где так по тебе уже соскучились все те, кого ты тут называл! - И резко отпустил свою правую руку вниз.
Взвизгнули тетивы уставших луков, и более двух десятков стрел устремилось в сторону отца. Однако, прежде чем они достигли цели отец вместе с верблюдом исчез. Мгновенно. А стрелы промчались над нашими головами и упали далеко в море, вызвав в нем небывалое волнение и возню под водой. А я с ужасом оценила тех существ, что ожидали там нас. "Их тут периодически кормят!" Пришло мне на ум. Нам всем было понятно, что кто-то, наблюдавший за всем этим витиеватым действом, вытащил отца по гиперссылке в более безопасное место. Понятно было и то, что отец вообще ничем не рисковал, зная свою еще не сыгранную в этой его локализации роль в мировой Истории. Но не понимал этого Гангр! От него утаили то, что как бы он ни выпендривался, ему отца убить просто не дадут! От него утаили просто сам факт того, что отец вообще окажется здесь! Таким образом, поняла я этот расклад, Гангра просто слили сюда в качестве мальчика для битья. Вот и все. И вместе с ним слили всю эту команду неудачников на лошадях. Значит там понимают, что исход битвы определится между моей командой и командой Гангра.
- О, великий трус! - Закричал Гангр уже на Интерлингве. - Я все равно разыщу тебя сквозь время! И как теперь ты собираешься защитить своих людей?! Трус и мерзавец! - Продолжал орать Гангр, потрясая руками в воздухе.
- Дитя, ты успеешь подключиться максимально быстро? - Спросил меня Арти.
- Я уже готова. - Сказала я, опуская герметичные очки на глаза. И пока Гангр давал своему гневу волю, шеф мне сказал.
- Когда уйдешь в Статику, его не уничтожай. Тео это не понравится. Я подозреваю, что он тут в качестве шута и штатного провокатора! Но ... сделай красочное представление! На свой выбор! Если мы ему угодим на его территории, он нас освободит. ... Возможно. ... -
- Я не могу просто так, хладнокровно взять и всех этих людей поубивать! - Тихо шепнула я шефу.
- Это не люди. - Сказал шеф совершенно серьезно, что явилось для меня откровением! - Они сами себя называют Иверами. Потом расскажу! Поступи как агент. Внедри им что-нибудь развеселое. А убивать их пусть будет морское зверье! -
- Окей! - Сказала я. - Пока они не начали стрелять я еще посмотрю этот спектакль. -
А спектакль, по-видимому, только еще начинался. С одной стороны, я понимала, что выжидая время, я подвергаю риску своих людей! С другой стороны, средняя скорость моей реакции три миллисекунды. А время вхождения в Статику, когда ты в костюме, вообще измеряется в микросекундах. Поэтому я, пожалуй, еще посмотрю на этих комедиантов. Их ведь сюда отправили на убой, зная наверняка, что отец привез мне и костюм и ортовремя!
Смотреть, однако, это действо кучки отщепенцев мне пришлось недолго. Потому что как только Гангр перестал орать и сотрясать кулаками воздух, то вложил в свой поганый рот два пальца и громко свистнул. И на этот его свист из-за песчаного холма выехала пара всадников из его же отряда, что-то волокущих на веревках за своими лошадьми. Не нужно было долго соображать, что это. Потому что они волокли человека. Это был Беоди. Его за ноги волокли сюда, и по-видимому, уже очень долго. Потому что как только эта пара закончила свой путь прямо посреди нашего стана, я рассмотрела, что на Беоди совсем не осталось никакой одежды, кроме лохмотьев, во что превратился его легкий походный комбинезон после длительного волочения по плотным пескам! Эти лохмотья на нем были окровавлены и имели бурый оттенок, из чего я и заключила, что расправу над ним эти милые джентльмены произвели несколько часов назад. Всего скорее, он уже мертв.
Это было перебором с их стороны. Хотя, если раскинуть мозгами, они же приехали сюда именно за тем, чтобы нас всех убить!
Такого я не могла простить этим тварям, кем бы они ни были, несмотря даже на то, что не питала к Беоди теплых чувств! Но шеф остановил мою руку, готовую уже нажать на впрыск ортовремени внутрь моего комбинезона. И он шепнул.
- Еще чуточку повремени! - И не зря сказал!
Прямо в том направлении, откуда примчались всадники, как ранее и отец, в небе стали очерчиваться контуры некоего исполинского строения. Сооружение казалось колоссальным! Оно захватывало полукругом в сто восемьдесят градусов всю видимую нам сушу, начинаясь от моря далеко от нас слева и заканчиваясь у моря очень далеко от нас справа. Его очертания были зыбки, легко колышимы в восходящих потоках раскаленного воздуха, поднимавшегося вверх от перегретой дневным жаром пустыни! Сооружение напоминало амфитеатр, и в нем отдаленно угадывались абсолютно классические очертания.
- Должно быть, это местный Колизей! - Сказал тихо Арти, но я уже догадалась и сама. Ярус за ярусом это исполинское строение поднималось ввысь, и я заметила то, что на нем совершенно невозможно было разглядеть присутствие зрителей. Слишком далеко от нас! И слишком велик контраст размеров межу человеком и этим Зданием! И каким таким образом реальность, в которой пребывало это здание, наслаивалась на наш мир так, что в нем не пребывала, но как-то частично присутствовала лишь для обмена информацией? ... И поэтому и сам Колизей и весь тот мир, в котором он находился, выглядит для нас полупрозрачным, призрачным и почти не существующим, как мираж? Вопросы, вопросы ...
Впрочем, ни у местных бандитов, окруживших нас и прижавших нас к морю, ни у их главаря, внезапное возникновение этого миража не вызвало никакого удивления. ... Они точно здесь невпервой! Может быть, когда-то сиживали на трибунах и наблюдали гладиаторские бои между сосланными и теми, кто вершил над ними расправу?
Ребята, сегодня все будет не так, поверьте! ... Вы просто еще не в курсе! ...
(Здесь я опускаю свое повествование чисто из этических соображений, ибо действия агента в статике по уничтожению абсолютно перед ним беззащитных людей не выдерживают никакой критики с точки зрения нравственности! ... В другой раз. ... Может быть. ... )
После того, как с конницей Гангра все было кончено, и последние всплески на море утихли, от темных створок ворот этого Колизея прямо к нам протянулась такая же полупрозрачная дорожка светло бежевого цвета. Она оканчивалась приблизительно в десяти-пятнадцати метрах от нашего лагеря, и вдалеке мы различили одинокого всадника.
- А вот и Цезарь! - Сказал Арти. - Будь с ним ... вежлива! -
Я прищурила свои глаза, ибо день клонился к закату, а всадник двигался к нам со стороны Запада. И по мере его приближения все отчетливее можно было разглядеть детали.
Белый конь. Белые одежды. Совершенно невооружен. Тога из плотной ткани. Толстая, шерстяная. С простой, выполненной из кости, невычурной застежкой на левом плече. По видимому, у них там не было так нестерпимо жарко, как у нас. ... Когда же он выехал на самый краешек своей полупрозрачной, призрачной дороги, то спешил коня и легко спрыглул с него на свою тропу. Потом сделал шаг вперед и вышел на песок буквально перед нами, материализовавшись полностью. Он перестал быть полупрозрачным, как все остальные элементы его мира - Колизей с заполненными трибунами, а так же и эта дорога, по которой он выезжал к нам, и его конь, оставшийся стоять на ней. Этот человек был ростом ниже среднего, примерно такого же, как и Арти. С ярко выраженной семитской внешностью, в отличие от шефа, который был стопроцентным индусом. Сутуловат и достаточно щуплого телосложения. Очень похож на Арти. "Может, они родственники?" - Промелькнула у меня мысль. По-мужски красивое, выразительное, не молодое лицо, наполненное скрытой болью. О, да! Я за свой век очень хорошо научилась читать лица людей! В движениях легок и непринужден. Свободен и раскован. Я бы даже сказала, артистичен! ... Про возраст не берусь судить, учитывая то, что в нашем современном мире у человека может быть любой возраст: от нуля до плюс бесконечности. ...
Он подошел к нам, и я, вдруг, обнаружила на щеках его слезы.
- Привет, Рам! - Тихо произнес Цезарь, обращаясь к Арти. Потом повернулся в мою сторону и сказал.
- Ты просто чудо! -
- Пивет, Тео! - Ответил ему шеф. И они пожали друг другу руки.
- Ты просто не представляешь, какое уд ... как это все прекрасно! - Сказал Тео. - Такая яркая смерть! ... Я уже очень давно не испытывал столь высокой эстетики. Такого ... накала! ... Смерть, она ... это такая теперь редкость в нашем мире! - Пожаловался Тео. - Но это их выбор. Их Безвозвратный! ... - Он вытер краешком рукава глаза. - А там, в Городе есть люди, которые уже подписали у меня разрешение в один конец на участие в битве с конным войском Александра в составе армады Дария! И они знают, что скорее всего погибнут! Это их выбор, их! У нас же никто не видит смерти никогда! И если ее нарочно людям не показывать ... они ... тосковать начинают! -
- Это целиком ее заслуга ... и ее творчество в Статике! - Прервал Арти эту пафосную речь Тео, выглядевшую как оправдания, и кивнув в мою сторону. - Ее зовут ... -
- ... да, я знаю, кто она! - Почти шепотом сказал Теодор. И, протянув свою руку в тонкой белоснежной перчатке, легко коснулся моего плеча. - Дитя! Так ведь тебя называет мой старинный друг? -
Я кивнула головой, поскольку не могла говорить.
- Сегодня твой день и твой Триумф! - Сказал Тео, обращаясь уже ко мне. - И поэтому проси все, чего пожелаешь. Лично для себя! А о всех остальных своих товарищах ... не переживай! Это древняя традиция, которую нельзя нарушать никому! -
- Даже тебе? - Вставил свое слово Арти.
- В особенности мне! - Ответил ему Теодор. - На меня смотрит вся Империя, весь Новый Рим! -
Он повернул голову в мою сторону, ожидая ответа, и я сказала ему правду, слегка пожав плечами.
- Отдых, прохлада, душ, еда. ... Можно в другом порядке. - Это вызвало легкие улыки на их лицах. - И если бы вы согласились, ... не только мне, но ... всем нам! -
- Конечно! - Воскликнул Тео. - Твое желание сегодня имеет силу закона! Сегодня вы мои гости! И мы все сейчас же, незамедлительно проследуем по этой вот дороге, - он указал рукой на тот путь, по которому прибыл к нам, - прямиком в Волшебную Страну, где я лично буду рад вам служить! ... Это все можете бросить тут, или взять с собой то, что вам, возможно, не хотелось бы оставлять. Как хотите! Здесь после нашего ухода приберутся. Пойдемте, здесь чесесчур жарко! -
Потом повернулся к шефу, взял его под локоть и спросил.
- Я вижу ты пострадал от жары? Садись на моего коня. А я пойду пешком. -
- Тео, дорогой, мне даже неудобно! ... - Начал-было шеф, но Тео только замотал головой.
- Никаких неудобств! - Следуйте все за мной! И мы неспешно пошли в совершенно непонятный и до этого никем из нас не виданный мир. Мир, удаленный в физическом времени от нас более чем на два миллиона лет! ... Причем, я так и пошла в своем костюме для путешествий в ортовремени. Тео шел впереди и вел за уздечку своего коня с Арти верхом на нем. Затем шли наши и среди них лошадь, на которой ехал связанный, чуть живой, стонущий Гангр. Замыкали шествие четверо из команды Беоди, которые несли его на руках, на связанной одежде. Самой последней плелась Лаора, сильно хромая на раненую ногу.
День уже почти закончился, и все, чего я желала ... да, просто шлепнуться в какую-нибудь кровать и закрыть глаза!
Глава 10. Теодор.
"Скорпион ужалил своим кривым жалом Змею, которая собиралась укусить Верблюда. И змея была убита Скорпионом. Является ли Скорпион другом Человеку?"
(из "Книги Мудрости" народа Эрегни. Артефакты Закрытых Веков.)
"Спокойствие, уют, комфорт, интересная еда ... И это все не есть счастье!" Думал я, сидя на ветхой деревянной скамеечке возле небольшого одноэтажного домишки белого камня. "Все равно все надоедает. Рано или поздно!" ... Вид на море отсюда был несказанно шикарен! Мы находились на высоте более ста метров над плоскостью моря, и с этой точки взгляд зрителя мог охватить огромных размеров лагуну, глубокую, иссиня-черную, выходящую другой своей стороной на открытый водный простор.
Почти допитое вино плотного бордового оттенка в моем бокале напоминало мне о том, что я, все же, в гостях. И у кого! "Ух, ты!" Как воскликнула бы иная экзальтированная дама, узнай она статус владельца. И все же, "итого". Да. Именно это слово было сейчас наиболее уместно! Итого, в смысле, что мы имеем в "сухом" остатке? Я только что собирался сразиться с Гангром и его бандой. Еще раз. За прошедшие тысячелетия с момента нашей с ним последней драки. Я находился в пустыне на дикой жаре в сто девятнадцатом столетии, куда прибыл со спасательной миссией. Которая мне вполне удалась! И вдруг моментально очутился на два миллиона лет позже. Все так же сидя на верблюде. Причем, перемещение было настолько плавным и комфортным в смысле постоянства атмосферного давления, что мой верблюд, похоже, этого даже не заметил! А тот человек, кто нас сюда вытащил, встречал нас здесь, на крутом берегу какого-то распрекрасных красот моря, одетый в старенькую римскую тогу. Понимаю, это звучит как настоящий бред! Но скажу вам честно, на самом деле не существует четкого определения того, что такое бред. Определения бреда все время меняются, вместе с изменяющейся культурой. Есть в мире много столь очевидно нелогичных и внутренне противоречивых вещей, перед которыми галюцинации шизоидного мозга покажутся лекцией по логике! Сквозь приятное опьянение я чувствовал еще не до конца покинувшее меня чувство тревоги. Оно где-то притаилось в глубине души и тихонько там росло, готовясь вырваться наружу в самый неудобный момент. И это была еще одна нелогичность настоящей ситуации. Потому что мне абсолютно ничего здесь не угрожало! Более того, меня сюда переместили из пустыни именно для того, чтобы уберечь от стрел врага. Спрашивается, почему тогда такое отчетливое чувство тревоги? Как такое может быть, чтобы сознание чувствовало себя абсолютно устойчиво, стоя на твердом камне понимания полной своей безопасности, а душа в это же самое время испытывала приступ настоящей панической атаки? Вплоть до того, что прямо сейчас убежал бы куда-нибудь! Бывало ли со мной такое раньше? О, да! Я в своей жизни неоднократно испытывал такое! Иррациональное предчувствие беды в тот момент, когда глаза видят только лишь идиллическую картинку! Это чувство меня спасало не раз! Впрочем, неоспоримым фактом оставалось именно то, что мне сейчас совершенно ничего не угрожало. А поэтому ... Да! Если поступит такая возможность, я просто напьюсь! Тем более, что вино и в самом деле у него отменное!
"Счастье каждому! Здесь и сейчас!" Или, как написано над входной дерью этого крошечного, почти нищенского домишки, "Everyone felicitas! Hic et nunc!" Моего знания латыни было более чем достаточно для точного перевода этого девиза, поскольку латынь мне довелось учить еще в те времена, когда она являлась родным языком для всего населения Империи Великого Рима.
Через какое-то время, в течение которого я безучастно любовался морским пейзажем, ушедший переодеваться в свою хижину Император вернулся ко мне. На нем была только старенькая, застиранная тога, похожая на ту, которую он снял и в которой встречал меня сразу после того, как вытащил меня из пустыни. Только та тога была поновее!
Тео вышел из дверей своего жилища и задал мне вопрос, на который можно было ответить как угодно.
- Что скажешь? - Спросил он меня. Это был вопрос в стиле Мельхиора и старика Иосифа!
Мне было понятно, что он просто отфутболил мячик диалога на мою половину поля, давая мне тем самым право начать матч "словесного футбола", задавая тему нашей беседы. Что бы я ни сказал, с чего бы ни начал наш разговор, это будет мой выбор. И всегда человек интуитивно начинает с тех вопросов, которые его максимально беспокоят. ... Такое предложение равносильно вопросу "Ну, скажи-ка мне, парень, чем это ты так озадачен?" Поэтому, я сказал первое, что пришло мне в голову.
- Много пью последнее время. - Ответил я. - И плохо то, что все подряд! Но твой урожай не в счет! - Я слегка приподнял вверх свою руку, в которой держал бокал.
- Могу дать совет, чтобы не пить все подряд! - Нашелся Тео.
- Слушаю! -
- Всегда покупай сам! - Сказал он, и мы оба засмеялись. Это моментально сняло напряжение начала нашей беседы. И в достаточной степени меня раскрепостило!
- Скажи, Тео, почему ты ходишь в тоге? -
Он криво усмехнулся, потом подсел ко мне на самый краешек скамейки и сказал.
- Я полагаю, ничего бы не изменилось, если бы я ходил в кроссовках, джинсах и старенькой футболке. Как Стив Джобс в свое время. Просто ... Каждый человек на своем рабочем месте должен соблюдать приличествующую одежду. Форму, так сказать! Это дисциплинирует, организует ... И так получилось, что я на должности главы целого мира, который мною создан максимально приближенным Древнему Риму. ... Предвосхищая твой следующий вопрос. Да! Потому что именно Римская модель управления наиболее подходит. По массе причин. Но в основном для удовлетворения всех мыслимых и немыслимых прихотей партии патрициев. И, естественно, за счет угнетения огромного количества бесплатных рабов. ... При этом я абсолютно никого из людей не угнетаю. Современная наука, обязанная в том числе и тебе, позволяет нам чисто научными, технологическими методами обеспечивать себя абсолютно всем необходимым в двух огромного масштаба категориях: "хлеб" и "зрелища". Наши технологии - вот наши рабы, помощники и наши друзья! - Я чувствовал, что вся эта речь им до мелочей отрепитирована и высказана уже не раз! - А коли так, и раз уж мы никого не угнетаем, то и наше общество ... лучше всех своих предшественников! - Он секунду пожевал свою губу и спросил. - Скажи мне лучше, как к тебе обращаться? Ты сроднился уже с целой кучей имен! -
- Гафур. - Не задумываясь ответил я ему.
- Гафур. - Повторил Тео, как бы пробуя это слово на вкус. - Поскольку технологии позволяют нам добиваться чего угодно, то здесь, в этом мире, практически нет никаких запретов. Единственным запретом является Церковь. Любая. То есть ты можешь верить во что угодно, но сколачивать партии по религиозному признаку у нас запрещено. -
- Мне это нравится! - Честно сказал я ему. - Потому что мой опыт основывается на неприятии Бога как идеи. Я гностик! Всегда им был и всегда им буду. -
- Я подчеркиваю, Гафур, что запрещена не вера, а только лишь различного рода религиозные объединения. Потому что это именно то, что делает человека глубоко несчастным! -
- И опять-таки, я всецело согласен! - Не стал отрицать я своих взглядов. - Мне это очень нравится! ... Начинаются всякие глупые запреты, подчинение, запугивания и прочее, что любого нормального человека только в ярость приводит. -
- Вот именно! - Воскликнул Теодор. - В особенности церковь любит подчинение себе своей паствы. Поэтому я и установил здесь такие порядки, что если я вижу, как некто начинает подчинять себе волю других людей, командовать, пытаться руководить, и всячески выпячивать наружу свое непомерно огромное "Я", то для начала я делаю ему замечание. Даю шанс. А если не понимает, то отправляю прямиком на пляж. В сопровождении депортационной команды во главе с Гангром. ... Меня можно называть в этом плане узурпатором. Я не против. И вероятно, это так и есть! Но в моем мире командую только я один. И поэтому приходится командовать решительно всем. Единственно, с кем я делюсь своей безграничной властью, это с той техникой, которая осуществляет функционирование нашего мира. Да и то только лишь потому, что технологии бездушны, и у них не возникает желания выпендриться. ... И поэтому в свое время я отказался от помощи Искусственного Интеллекта. Вероятно, это единственная технология, которая не облегчает, а, скорее, усложняет руководство. ... Счастье каждому! Здесь и сейчас! Это лозунг и главный закон нашего ... моего мира. Люди давно к этому шли. Вспомни коммунистическую идею: "от каждого по способностям, каждому по потребностям!" У нас даже отменена первая половина этого догмата. Поскольку свои способности тебе не нужно проявлять как-то в обязательном порядке, поскольку у нас отсутствует Труд как таковой. Прогресс достиг той точки, того апогея собственного развития, когда люди смогли отказаться от труда вообще и переложили его на плечи машин, приборов и технологий. А свои способности каждый волен применять исключительно только по доброй воле. Хочешь чем-то заниматься? Занимайся! Чем-то возвышенным? Пожалуйста! Или, если хочешь, ... я не знаю ... заняться производством одноместных деревянных сортиров, - да на здоровье! ... Ты удивишься, когда я тебе скажу какого невиданного расцвета у нас достигли искусства! Существуют люди, как наш с тобой общий друг Мельхиор, которые являются священниками, лишившимися паствы. Не по моей вине. Людям просто перестала быть нужна Церковь! И это решило огромное количество нравственных проблем! Зачем переживать за Вечную Жизнь в век регенеративной медицины? Живи-себе и живи! ... Ты думаешь, потеря паствы как-то Мельхиора огорчила? Когда он бывает здесь, а бывает он здесь регулярно, к нему на беседу ходят те, кому интересно послушать байки о Христе. Меня же это не напрягает нисколько. Потому что Мельхиор не станет разрушать тот мир, одним из создателей которого он являлся. Мне на первых порах нужен был не просто мечтатель о Рае-на -Земле, а технолог, мощный ум, способный применить все самое технологически передовое из всех двенадцати тысяч лет технологической эры человечества, чтобы грамотно и непротиворечиво это встроить в ту общественную модель, которую я ему изложил, как мою мечту о обществе, в котором каждый человек был бы счастлив! В нашем обществе все равны! А если кто-то начинает считать себя "более равным" и выпячивается, мы его аккуратно, ненавязчиво задвигаем. Потому что у каждого есть абсолютно все для комфортной жизни на неограниченном отрезке времени! Поэтому единственной причиной твоего недовольства может быть только твое непомерное тщеславие. Это может приводить общество к расколу, к потере устойчивости всей иерархии, к нестроениям и как следствие, к неблагополучию людей! В конце концов, к смене лидера. И тогда все это рухнет! Поэтому я отслеживаю такие ситуации максимально жестко. ... Мельхиора, конечно, жаль. Его уже не поправить! Слишком долгое время в самом начале своего служения он пребывал без регенерации. Мы, конечно, старались как могли, но у него процессы необратимы. Мне жаль. ... И поэтому в самое ближайшее время он отправится в свой Безвозвратный. -
- Надеюсь, не на тот замечательный пляж, откуда ты меня только что выдернул? - Усмехнулся я. Однако Теодора это нимало не развеселило.
- Если бы он захотел туда, я отправил бы его туда. У нас такой закон. ... Тем более в отношении такого гиганта. ... Нет, конечно, он выбрал ... впрочем, тоже очень опасное место! Великая Среда. Ты ведь знаешь, что означают эти слова? -
- Это, кажется, что-то религиозное? -
- Да. День накануне Тайной Вечери. - Мне не были видны глаза Теодора, так как он сидел ко мне вполоборота, но голос его заметно изменился. Стал тише.
- Да, Технеций, я разрешаю. - Тихо прошептал Теодор. Потом уже обратился ко мне. - Извини, у меня срочное дело. Нужно отдать указания. - И отошел в сторону.
Теодор спустился на несколько метров вниз по тропинке, ведущей, очевидно, к морской лагуне. А я, наблюдая в очередной раз красоту этого места, смутно ощутил в себе очень отчетливое чувство узнавания. И это опять не было дежавю! Напротив, как с Михаилом и как с Ольгой. Я уже где-то видел это место. Возможно, на картинке или ... ? Уставший мой мозг никак не мог извлечь из своих кладовых нужную информацию.
Как, все же, тут замечательно! Вот и виноградная лоза уже почти созрела! Какой-то фиолетовый сорт. Очевидно, винный! Я встал со скамеечки и подошел к виноградной лозе, вольготно развесившейся в аккурат над нами, на толстых шестах. Сорвал ягоду и сунул ее себе в рот. Вкус у нее был еще горьковато-кислый, немного вяжущий. "Рано еще." - Констатировал я про себя, - "Но похоже, в этих местах скоро осень!" ... Я продолжал смотреть мимо спины Теодора, стоящего с заложенными за спину руками. В этой его римской тоге, гдядя на полоску горизонта на море между выступов светло-чернильного цвета гор, и слова сами внезапно всплыли в моей памяти.
" ... Скоро осень, все изменится в округе!" Прошептал я про себя, как заклинание, фразу, открывающую доступ к сокровищнице моей памяти. И это заклятие сработало!
О, да, вот откуда мне знакомо это место! И этот домик. "Письма римскому другу". Ну, надо же! Неужели он это место своего обитания нарочно спланировал из любви к Бродскому? Как же там дальше? Да вот, в самом конце как раз то, что я так искал. Я напряг память и легко извлек из нее остальное.
"Зелень лавра, доходящая до дрожи.
Дверь распахнутая, пыльное оконце.
Стул покинутый, оставленное ложе.
Ткань, впитавшая полуденное солнце.
Понт шумит за чёрной изгородью пиний.
Чьё-то судно с ветром борется у мыса.
На рассохшейся скамейке – Старший Плиний.
Дрозд щебечет в шевелюре кипариса."
Блин! Ну надо же, какой романтик! Успел додумать я до конца свои мысли, озираясь по сторонам. Вот и кипарис, рядом со скамеечкой. ... Только ветра, да парусника на горизонте не хватает! ... В этот момент вернулся Теодор.
- О чем задумался? - Спросил он меня.
- "Письма римскому другу" вспомнились. - Ответил я, очертя в воздухе круг рукой!
- У меня в доме есть бумажный экземпляр. Могу дать почитать! - Он улыбнулся. - Однако же, как ты ... Я не думал, что ты просечешь настолько быстро! Даже автор этого сразу не понял! -
- Он что, бывал здесь? - Спросил я, понимая, о ком мы сейчас говорим.
- Да. ... Здесь многие бывали. И он, конечно! Как и Данте, и Гомер, и Вергилий! Но ... с ним мы совершенно не сошлись во взглядах! - Тео помолчал и продолжил. - Я имею в виду Иосифа! Но ведь всякому ... Человеку, успешному в своем времени, бывает трудно принять решение остаться ... в другом времени, в совершенно иной культуре, где ты будешь равным со всеми остальными. Я сначала пытался ... Возил сюда политиков, президентов ... Из всех это место понравилось только Марксу. Остальные ... Меня иногда даже пытались оскорбить ... Как и Бродский, кстати! Представляешь, он ... сравнил меня с ... даже не буду говорить с кем! Он настолько переживал по поводу этого места и моего мира, что ... это окончательно подкосило его больное сердце! И отказался к тому же даже от частичной регенерации! Мне ничего не оставалось, как сквозь печаль отправить его в его родной период. Умирать. ... Впрочем, пустое это все! - Закончил он свою почти состоявшуюся исповедь. Я смотрел на его хижину, сложенную из белоснежного Средиземноморского известняка на каком-то растворе, и очертания знакомой мне архитектуры всплыли у меня в памяти ровно таким же образом, как до этого со стихами.
- Скажи, Тео, ... -
- Да! - Сразу же ответил он, проследив мой взгляд. - Этот домик я перевез прямиком из Ломбардии, из Комо. И это именно его дом. Гая Плиния Секунда. ... Вскоре после его кончины! ... У него там было огромное поместье, приличествующее его социальному статусу. Но очень немногие знали о том, что из всего своего поместья он для ночлега всегда предпочитал эту лачугу. Его нестяжательность была подстать его трудолюбию! Именно поэтому я его так и люблю! Как и Бродского, современниками которого мы с тобой являемся. ("Ого!" - промелькнуло у меня в голове.) Поэтому, естественно то, что когда два любимых мною великих человека соединились вместе в рамках одного стихотворения, я не мог позволить себе не использовать это, как повод для обустройства своих дней здесь! -
Я сидел и не мог ничего сказать. У меня закончились слова. Потом, с каким-то неимоверным усилием я выдавил из себя.
- Про скамеечку даже боюсь и спрашивать. -
- И она тоже. - Был ответ.
- И ты тут живешь постоянно? -
- Практически все время. Кроме двух самых холодных месяцев зимы. ... Не хочу уродовать этот исторический раритет разного рода каминами или чем-то еще! ... Зимой я живу в Новом Риме. Практически в двух шагах от Колизея. Но там у меня площадь несколько побольше! - Он усмехнулся. - Холодает. Пошли в дом. Там нас ждет скромный ужин и ... я надеюсь, ты мне не откажешь в такой чести остаться у меня на ночлег? -
- Буду рад! - Сказал я в ответ.
- За что ты так ненавидишь этого Гангра? - Спросил меня Теодор после того, как мы переместились из сгущающихся сумерек улицы под кров его жилища.
- По трем причинам. - Сказал я. - Во-первых, в виду его чудовищной ненависти ко всему, что дышит. Во-вторых, потому что он предатель. Но главное, пожалуй, не в этом. Он неоднократно пытался ... организовывал на меня покушения! -
- Насчет его покушений на тебя я знаю. - Сказал Теодор. - Мне наиболее интересны первые два фактора. -
- Он беспричинно жесток! - Сказал я. - В добавок к этому, весьма глуп! -
- Насчет грубости и жестокости, они оба хороши с его старшим братом Беоди Славимбой! Беоди просто старше и разумнее. А вот насчет ума? Поподробнее об этом. - Попросил Теодор.
- Ну, я считаю, если человек неспособен к быстрому усвоению урока, то он, очевидно, глуп! -
- Да, такая формулировка имеет место быть. И все же? -
- Во время очередной нашей кулачной драки ... - Начал я, но Тео меня перебил.
- Минутку. - Сказал он. - Гангр выглядит значительно более мощным, чем ты! Я думаю, он моложе и намного быстрее. И ты отважился с ним на рукопашную? -
- Именно так. И именно поэтому я и диагностировал у него хроническую глупость. ... Во время нашей последней кулачной драки я просто в самом начале плюнул смачно ему в рожу! -
- И? - Улыбаясь спросил Теодор.
- Он, как и положено правше, стал утираться руковом ... предплечьем правой руки. И при этом здорово открылся. А я врезал ему по печени. -
- И что? -
- И все. Конец поединка. Глубокий нокдаун. -
- Лихо! - Константировал Тео. - Хотя, он прикончил бы тебя уже дважды, если бы мы не вмешивались отсюда! -
С этими словами Тео встал со своего табурета и пошел в сторону длинного кухонного стола, что протянулся вдоль всей стены, в которой отсутствовали окна. Потом взял в руки простой керамический кувшин и буханку хлеба. Круглую. И вернулся к столу.
- Я очень тебе благодарен за это! - Сказал я ему. - В особенности в тот первый раз ... Я сам понять не мог что к чему, пока Мельхиор мне не поведал о вашем мире вкратце, когда вез меня в своей телеге по Аравийским пескам. -
- Да не за что. - ответил Тео на мою благодарность. - Я оберегаю свой мир, себя и своих людей. Только и всего. И тебя оберегаю по этой же причине. ... Это кумыс и хлеб. Ешь, пей. Экологически чистые продукты. -
- Синтезированные? - Спросил я.
- Ты меня обижаешь! - Ответил Тео. - У нас полно людей, которые искренне желают заниматься тяжелым крестьянским трудом. Я им на это даю разрешение, выделяю земли и все, что нужно для работы. ... Видишь ли, человек без дела долго пребывать не может. Ну, и всегда найдутся желающие потратить свою единственную бесконечную жизнь для того, чтобы нормально ее прожить. Не прожигая на арене Колизея или в кабаках с похабными ... гетерами! А если никого не находится, то ... я завожу людей извне. Как, например, тех фермеров, которые делают вот это. - Он указал рукой на стол. - Семья Романовых. Середина девятнадцатого века. Центральная Россия. Впрочем, тебе там еще придется побывать! -
Я вспомнил "Эпитафию" графа Александра Роговского, которую читал в доме Михаила, и сразу же все понял.
- Я стараюсь, - продолжал Тео свой рассказ, - питаться проще. И вовсе не для того, чтобы в очередной раз выпендриться как-то. Просто тот, кто имеет максимальную, доведенную до абсолюта власть, по моему скромному разумению просто обязан как-то, частично хотя бы, это компенсировать перед обществом посредствам минимальных богатств и столь же минимальных удобств. Управлять целым миром ... целой планетой можно только в единственном случае. Если ты - Бог! И именно потому, что ты Бог, тебе положено быть смиренным, нищим и ... любящим! Иначе это будет выглядеть ... я буду выглядеть как олигарх и узурпатор. Очередной, очень мерзкий и ненавидимый всеми! Заурядный! Мне станут тут же завидовал, пытаться сместить, и вообще начнется все то, от чего мы так стремительно бежали в это время! -
- Но тут ведь никто тебя особо не видит! - Вставил я.
- Ты не понимаешь, Гафур! - Вспылил Тео, и мне даже стало страшно от этой его внезапной вспышки гнева. Его глаза загорелись огнем. - Мне не важно, что обо мне подумают другие! Мне важно только то, чтобы я сам себя считал ... видел себя правым. Всегда. И особенно в разных мелочах! Мне ... Мне важно самому видеть себя правым! Как и любому. Чтобы у тебя не болела совесть! Вот почему! -
Я видел, что непреднамеренно взял да и наступил ему на больную мозоль.
- Извини, что расстроил! - Сказал я в ответ. Но он только пожал плечами.
- Не парься! ... Если хочешь чего-то более вкусненького? -
- Еще вина, если можно. - Сказал я.
- Пей сколько хочешь. - Сказал Теодор. - У меня здесь целый погреб этого добра. Кстати. То, которое ты пьешь сейчас, это завезенное. Не мое. Но мое - не хуже! ... -
- Откуда? - Спросил я, желая перевести беседу в спокойное русло, используя излюбленные мужские темы - вино, рыбалка, женщины! Но этого у меня в очередной раз не получилось. Потому что Теодор ответил.
- Мельхиор привез с собой ... точнее, доставил. Прямиком из Канны Галилейской. Прямо с пира новобрачных! Целый огромный сосуд. Каменный. Один из тех, которые благословил Христос, совершая свое первое чудо! Все. Не хочу больше об этом! ... Вино что надо! ... Только для меня и особо почтенных гостей! -
- Вино отменное! - Поддакнул я ему. И мы на время замолчали. Теперь я уже не знал, о чем с ним можно было бы говорить, не расстраивая при этом. Мне было понятно, что предо мною была весьма ранимая личность! Поэтому я налег на кумыс с очень вкусным хлебом, и этим избавил себя на время от разговоров. Спустя десять минут, насытившись, я его спросил.
- Скажи, Тео, если тебя это не расстроит! Ты упомянул о том, что мы с тобою современники Бродского? -
Он же ответил абсолютно спокойно.
- Да. Так и есть. Я лет на тридцать младше тебя по дате рождения. ... Меня, трехгодовалого подобрал на обочине дороги один добрый самарянин ... Арти. ... Рам. ... Когда шел пешком из одного разбитого района Бейрута в другой, такой же разбитый район Бейрута! Он был кем-то, я уже и не помню, ... на какой-то невзрачной должности в миссии ООН. Хотя, на самом деле всегда занимался только военной разведкой. ... А мою семью ... наш дом накрыло, и они все погибли во время артобстрела со стороны арабов. Я сидел в канаве, на обочине дороги и идти не мог, потому что в моей ноге торчал осколок от "касама". Рам меня подобрал и вырастил как сына. Фактически, я рос при местной миссии ООН. Мне дали неплохое по тем временам светское и религиозное образование. И со временем я стал выполнять для нашей миссии всякую рутинную работу. В основном, забивать компьютер огромными объемами разведданных и открытой информации, касающейся ООНовских дел. Справки, исторические данные, много всего очень не нужного. Но среди всего этого информационного шума мне постоянно попадалась очень ценная для меня информация! Но ... мы все время жили в состоянии огромного количества активных и вялотекущих войн по всему миру. А так же латентных военных конфликтов, как-то информационные и так называемые холодные войны. ... Ты из того же времени, ты в курсе! -
- Да. - Ответил я сквозь набитый хлебом рот. И отбил мячик нашего диалога снова на сторону Теодора. И он продолжал.
- Наблюдая информацию ООН о причинах возникновения военных конфликтов всех мастей я заметил одну важную вещь. Я не думаю, что я первый, кто это заметил, но другие люди как-то не ставили это во главу угла. А я понял, что это как раз и является основной причиной всех неустройств в мире. Я обнаружил, что наличие в мире национальных, языковых и религиозных различий, ... именно это как раз и является всякий раз той самой причиной, со ссылкой на которую некоторые мерзавцы сталкивают народы лбами, извлекая из образующегося Хаоса экономические выгоды лично для себя. ... Именно тогда я и задумал то, что мне вполне удалось реализовать на практике. Я имею в виду нивелирование перечисленных различий. Видишь ли, человек так устроен природой, что не верить не может! Поэтому когда ты, например, отвергаешь Бога, как идею, на самом деле ты поступаешь как истинно верующий. Просто ты веришь негативно. То есть веришь в Отсутствие Бога. Это как дырочная проводимость в полупроводнике. Дырки на самом деле нет никакой. А есть отсутствие электрона в данном месте. И это отсутствие воспринимается как частица, точнее область пространства с положительным зарядом. На самом деле необходимо было не искоренять религии как таковые, ибо это невозможно! И в силу этой невозможности любые попытки искоренить в людях веру всегда приводили только к ее укреплению. А необходимо было просто устранить различия между вероучениями. ... Однако, этот вопрос мною был решен самым последним. Пантеологию я завез уже прямиком из двадцать третьего века! Просто я объявил себя Богом после того, как собрал все необходимые технологии из будущего для того, чтобы дать людям возможность реализовать все их религиозные потребности. Я имею в виду вечную жизнь и неиссякаемое изобилие материальных и духовных благ. Это было мною сделано после всей огромной подготовительной работы. А в самом начале я искоренил превратные представления о так называемых национальных и расовых особенностях. -
- И как тебе это удалось? -
- С помощью обычных технологий пропаганды. ... Я же при ООН вырос! - Он усмехнулся. - Я просто открыл людям правду. Ведь каждый знает утверждение о том, что все люди - братья! Но как-то не принято к этому относиться не как к обыденным, ничего не значащим словам! Просто слова в один прекрасный момент Истории перестали людей вообще впечатлять. Ты же помнишь эти времена. Лжи в мире стало столько, что люди перестали верить всему, что говорится в СМИ. ... И тогда я сказал людям вещь настолько очевидную и настолько математически точно доказуемую, что это не воспринималось, как слова. Как очередная брехня политиков. Поскольку каждый мой вывод был просчитан и иллюстрирован числом. -
- И что это за теория? -
- Грубо, в двух словах это выглядит так. У тебя есть два родителя - отец и мать. У каждого из них тоже два родителя - их отцы и матери, которые для тебя являются бабушками и дедушками. А у них тоже по два родителя. У каждого. То есть при отматывании времени вспять, например, при исследовании собственной родословной, с каждым поколением число твоих прямых генетических предков удваивается. Следующий момент. Средний детородный возраст примерно двадцать лет. То есть в ста годах - пять поколений. Таким образом за последние сто лет вспять от твоего рождения у тебя совершенно точно обнаружится тридцать два прямых предка. Но человечество существует тысячелетия! Если взять хотя бы известные семь тысяч лет, то это семьдесят столетий, умножить на пять детородных поколения в каждом, и получаем триста пятьдесят поколений твоих предков. Возведя двойку в степень триста пятьдесят, ты получишь число своих прямых предков, которое вообще неисчислимо! И это рассуждение справедливо в отношение каждого из ныне живущих. Это явление было названо Проблемой Регрессивной Генетической Расходимости. И выход был только один. И он, я подчеркиваю, математически неизбежен! Нужно допускать, что чем глубже погружение в прошлое, тем большее число одних и тех же конкретных людей являются и твоими предками и моими, и чьими-то еще. Например, если проследить родственников мужа и жены, то в двухсотлетнем диапазоне из тысячи двадцати четырех прямых предков у нее и такого же количества прямых предков у тебя, тысяча человек у вас будут общими! ... Когда я это доказал людям, это вызвало шок. ... Но потребовалось еще двадцать долгих лет борьбы с ... с гадами разными, чтобы пропаганда этого математически неоспоримого факта въелась в умы людей настолько, что понимание национальности, расы и прочих условностей осталось в прошлом, как рассеявшийся с восходом Солнца туман. ... А вскоре я получил Нобелевскую премию Мира. ... -
Теодор пожевал губу и сказал вслух, обращаясь к какому-то невидимому собеседнику.
- Да, конечно. ... Если это твое решение, мне ничего не остается ... Да, дерзай, чадо! -
И потом уже сказал, обращаясь ко мне.
- Интересный сегодня день. За час уже пятое обращение! -
- Я думаю, - сказал я, - что если бы тебе молились более рьяно, то ты бы не справился! -
Это вызвало у него лишь улыбку на лице.
- О, конечно! Но хорошо, что в моем мире так мало нуждающихся! -
- Но ведь если ты перестанешь отвечать, что тогда? - Задал я вопрос.
- Ну, во-первых, Богу не обязательно отвечать на молитвы. На то он и Бог. - Сказал Теодор. - А во вторых, ... во-вторых ... люди ведь знают, что я на самом деле никакой не Бог, то есть, я же им не лгу. Я - кумир. В самом хорошем понимании этого слова. Заменитель Бога для решения всех суетных вопросов жизни и быта людей. Вот и все. Когда я впервые сказал с телеэкрана фразу о том, что я в состояние дать вам все, чего вы так хотите, от вечного хлеба до вечной жизни. Нужно только пойти за мной и переселиться из своего времени сюда, отказавшись при этом от трех вещей. От национальности, от языка и от своей религии. Я помню ту свою речь. Я сказал людям буквально следующее. "Бросьте все то, что так нам всем омерзительно! - Сказал я тогда с экрана. - Продажных политиканов и их наглую ложь про то, как счастливы люди в их государствах! Бросьте здесь всех коррумпированных чиновников и олигархат, рассматривающий вас только как источник собственного обогащения! Оставьте их здесь умирать в отсутствие рабочей силы. Со всеми их миллиардами! Что они смогут без вас, избравших Рай-на-Земле в отдаленном времени, куда я вас перенесу?! Отомстите им за все унижения здесь! Но не той кровавой местью, которая бы вас унизила как людей, а просто оставьте из здесь! Подыхать! Их, не умеющих забить гвоздя в стену! Это они сделали из вас рабов, выплачивая вам за ваш труд жалкие крохи, которых хватает только лишь на то, чтобы раб на умер с голода и смог продолжать трудиться на их обогащение! И они никогда не поделятся с вами ни властью, ни богатством! Они содержат огромные армии, которые легко подавят любые восстания и протесты. Они создали и щедро финансируют социальные сети, определяя своих врагов прямо в момент их зарождения. Поэтому никакая скрытая организация людей в мощный протест в этом мире, где все просматривается и все прослушивается, совершенно невозможна! Вам ничего не дадут здесь изменить, а любой ваш голос будет тут же подавлен с максимальной жестокостью! Показательно! В назидание другим недовольным, а им на потеху! В моем мире, который я уготовал для вас, все равны между собой! Там изобилует еда, которая произрастает в достатке на полях и бегает там кругом, только и мечтая о том, чтобы вы ее употребили в пищу! А методы регенеративной медицины могут продлевать вашу жизнь сколь угодно долго. Вплоть до бесконечности! Да, там тоже нужно будет трудиться. Но там вы будете трудиться исключительно только для себя! Потому что там нет и никогда не будет огромной армии алчных дармоедов. А единственным руководителем, не желающим для себя вообще ничего, являюсь я! ... " Ну и так далее. Ты не представляешь себе, Гафур, сколько у меня нашлось последователей! Ты просто этого не представляешь! Мой сайт мгновенно завис, а телефонные линии моих помощников расплавились от перегрузки! Тогда почти все меня и считали именно Богом, новым Мессией. И ты не представляешь, какой град обвинений ... какую лютую войну объявили мне религиозные ханжи со всех сторон! Именно невозможность разделить с ними общее жизненное пространство и подвигла меня на то, чтобы основать свой мир в очень отдаленном будущем. После мирового апокалипсиса. Когда все, что нам предшествовало физически перестало существовать в природе! ... Планета Нибиру. Это ей мы обязаны тем, что Земля, наконец-то, очистилась от предрассудков. ... Гибельных. -
Я с огромным интересом выслушал эту его пламенную речь, и в тот именно момент я понял, что передо мною был настоящий Лидер, сочетающий в себе все три компоненты настоящего лидера - Слово, опьяняющее массы, кипучую деятельную натуру, не знающую усталости, и так же третью необходимую компоненту - лютую ненависть ко всему, что предшествует становлению твоего, нового мира! Однако, я не выразил ему своего внутреннего восхищения, но сказал вполне монотонным голосом.
- Да, мне недавно моя жена рассказала. Про мировую катастрофу и гибель цивилизации. -
- Кстати, как она? - Задал Тео вопрос.
- Какая из них? - Уточнил я.
- Та, которая Ниэтель. -
Я сидел, вспоминая двухдневной давности мое свидание в Ялте со своей очень сильно постаревшей супругой, стараясь в двух словах определить свое отношение к этому. Мне было понятно, что Тео каким-то образом с ней знаком. Поэтому он и спросил. Но спросил не потому, что не знает. Скорее всего, конечно, знает и где она сейчас и как ее самочувствие. Ему нужно знать мое мнение о ней в ее нынещних годах. И тогда я сказал.
- Мне доставило огромное расстройство видеть ее в том состоянии, в котором она меня навестила в Ялте. - Сказал я. - Вы ведь знакомы? -
- Я бы сказал, очень хорошо знакомы. ... И это одна из причин, почему я вытащил тебя к себе на этот разговор. ... Это именно я создал Оффтайм и даже некоторое время его возглавлял. Недолго. И это именно я нанял своего первого сотрудника. Ольгу Сергеевну Гинзбург. Потому что я однажды ... как и ты ... увидел ее у Мельхиора в Институте. ... Не сердись на меня, Гафур! У меня не было с твоей женой ничего кроме деловых отношений. Она ... не обращала на меня внимания, как на мужчину. Но мое впечатление от ее красоты ... и от ее эрудиции было столь велико, что я не мог ... не предложить ей место, где я ее постоянно бы видел. ... После того, как она всю себя посвятила помощи тебе в твоем историческом предназначении, после десяти ваших лет в Ялте ... я ее у тебя забрал. Прости. ... Потом я ушел в отдаленное время делать то, на что призван, а она не захотела! Меня в Оффтайме сменил мой воспитатель, Арти. Но от него я утаил то, кем на самом деле является Ниэтель Футон. К тому времени она взяла себе совершенно другое имя, а ее года ... изменили до неузнаваемости ее прекрасную внешность. Для всех в Оффтайм она продолжала оставаться Ниэтель Футон. Аристократкой с Лазурного Берега конца девятнадцатого века. -
- Она мне сказала, что уйти от меня - это было ее решение! - Возразил я.
- Конечно, ее. - Подтвердил Тео. - Но само предложение исходило от меня. И тут получается так, что я как бы у тебя увел жену. Чего на самом деле, в прямом смысле я, конечно, не делал. Так как у нас с ней были чисто деловые отношения на протяжение всего периода совместной работы. ... Я по натуре своей монах! И ... Я тебе это говорю потому, что через десять с небольшим лет твоего локального времени Ольга Сергеевна просто однажды исчезнет из твоей жизни, не оставив даже записки. А ты ... отправишься в запой, и нам потребуется уйма усилий, чтобы вылечить твою депрессию. Просто не делай так, когда это произойдет. Я тебя прошу! И естественно, нынешней ей ни к чему знать о этом нашем с тобой секрете. Пусть хотя бы она некоторое время будет по настоящему счастлива, проживая свои дни без заведомого знания результатов! -
- О! Это и моя мечта! - Произнес я.
Глава 11. Новые задачи.
"Каждый в меру своего понимания общего хода вещей работает на себя, а в меру своего непонимания - на того, кто понимает больше." (Плутарх, "О пирамиде власти.")
"Свобода, доведенная до абсолюта, делает человека безумцем!" (графиня Ниэтель Футон).
Мы двигались по полупрозрачной, призрачной тропе, соединяющей очень разные времена Земли будущего. И каждый наш шаг в пространстве тропы был, как я понимала, сопряжен с огромными перемещениями во времени! Поскольку на дистанции в тысячу метров необходимо было уместить перемещение во времени аж на плюс два миллиона лет! Такие технологии, про которые мне отец сказал " ... трудно поверить!", они возможны лишь на уровне знаний, достигших совершенства! Но мы двигались! Из нестерпимого зноя пустыни в прохладу цивилизации Нового Рима. По личному приглашению Императора, который лично за нами прибыл и который сейчас возглавляет нашу колонну. Надо отдать ему должное, потрудился он со всей своей командой на славу! После тотального уничтожения всего живого на планете в результате непрогнозируемого и неотвратимого космического апокалипсиса эти ребята с Тео во главе занялись транспортировкой всевозможной живности из глубокого прошлого в мертвое глубокое будущее. И мертвое стало живым. Так происходит всегда. Жизнь всегда терпит поражение на коротких дистанциях. Жизнь - типичный стайер, и поэтому в марафоне всегда побеждает! Да, я понимаю, эти ребята все делали для себя. Однако, люди живут и умирают. Все равно. Даже вопреки регенеративной медицине. Все равно умирают все. А вот Жизнь остается! И неизвестно, может быть через миллионы лет новые люди на этой обновленной планете назовут их богами? ...
Уже на подъезде к Колизею Арти свалился с лошади Теодора, на которой сидел, и которую сам Тео вел под уздцы. Он снова потерял сознание. Его подхватили на руки какие-то люди из числа встречавших нас. Вероятно, из охраны. Сплели из рук носилки, сцепившись за запястья, и ловко, почти бегом, утащили шефа в глубины здания цирка. Только теперь, когда уже мы начали пересекать саму арену, мне стал слышен гул, шум и аплодисменты, льющиеся с трибун. Никому из нас, живущих, не чуждо здоровое, не превосходящее разумных пределов, тщеславие. Конечно же, и мне тоже!
Но вы и представить себе не можете, что ты чувствуешь в тот момент, когда тебе рукоплещут трибуны Колизея! Тебе, как победителю битвы! Не хочу объяснять. Вам самим стоит это узнать!
Наконец, мы ушли с открытого пространства арены под своды здания и сразу же очутились в каких-то аскетических помещениях, оборудованных, очевидно, для отдыха и тренировок. В совершеннейшей тишине. Мы остались в какой-то просторной зале с простыми деревянными лавками без спинок вдоль стен. Простое, некрашенное, полированное дерево, белые каменные стены. Очень жесткий татами в центре ... Комфортная температура. И это - все! Минимализм и аскетизм, очевидно, были в натуре создателя этого мира. Ощущение абсолютного покоя и абсолютной безопасности царило вокруг. И это подействовало на нас настолько расслабляюще, что все мы моментально повалились на пол прямо там, где стояли. Больше суток без воды на нестерпимой жаре пустыни не прошли для нас даром. И многих из нас пробирал озноб после столь большого температурного контраста! Похоже, Теодор это прекрасно понимал, потому что как только мы оказались сидящими в самых нетривиальных позах, он оценивающе на все это посмотрел, затем подошел ко мне и произнес.
- Сейчас ты остаешься старшей. Вместо Рама. До тех пор, пока я его не починю. Это займет несколько часов. ... Оставайтесь здесь, отдыхайте, ешьте, спите... Здесь есть все, что нужно храбрым бойцам для скорейшего восстановления своих сил. Все вам покажет местный комендант, Публий. - Он махнул рукой, и к нам быстрым шагом подошел человек, как и Теодор облаченный в скромную тогу. - Завтра, - продолжал Тео, - когда вы сможете более адекватно реагировать на внешний мир, я устрою прием в вашу честь. А пока что ... вы ... кхм ... не выглядите как герои! -
Он еще секунду подумал, затем протянул руку и сказал.
- Баллон с ортовременем отдай. -
Я без слов отстегнула его от правого бедра и отдала хозяину этого мира. Я же не дура!
- Мерси! - Почти кокетливо ответил он, развернулся и быстрым шагом покинул наше помещение.
Я оглядела тех, кто остался здесь и не обнаружила так же ни Беоди, ни Гангра, ни Лаоры. По всей видимости они забрали на лечение всех, кто так или иначе в нем нуждался.
"Хорошо!" - Сказала я самой себе, неспешно расстегивая многочисленные молнии на комбинезоне, и пошла в сторону того человека, кого Тео представил нам как некоего Публия. Мне позарез нужен был душ! Все остальное могло повременить. ...
Так, до самого вечера мы просто провалялись в самых замысловатых позах. Кто где. И думаю, выпили все запасы соков и воды. Ближе к полуночи Тео прислал за мной посыльного с приглашением на легкий ужин. Я предпочла бы, конечно, еще поспать, но выбора у меня все равно не было ...
Мы проследовали по гиперссылке из специального помещения в Колизее прямиком неизвестно куда. Я спросила об этом своего сопровождающего, но он сказал, что координат этого места вообще никто не знает. Просто - сказал он, - два места связаны в пространстве якорями гиперссылки и попасть из одного места в сопряженное можно только в его сопровождении и только из нескольких специальных помещений. "Тео опасается покушений на свое величество?" - Пришло тогда мне в голову.
Там, куда мы прибыли, еще был день, а гостиная, где собрались гости Теодора и он сам, находилась в какой-то заоблачной выси. Вид из окна был скучным: лишь облака внизу. И ошущалась легкая качка. Я бы сказала, что это было похоже на гондолу исполинского дирижабля. Точнее сказать не могу.
За большим полированным деревянным столом, накрытым очень домашней скатеркой в оранжевый и голубой горошек, находились пятеро. Теодор, на котором в этот раз не было неизменной тоги, а был серый вязаный свитер, джинсы и кроссовки - одежда а-ля Стив Джоббс, - восседал по правую руку от Арти, сидевшего во главе стола. И зная характер шефа мне было понятно, что Арти не сам выбрал себе место председательствующего на этом светском рауте! Слева от Арти сидел Беоди с тщательно загримированными синяками на лице. Очень тихо сидел. Его, конечно, восстановили полностью, но поражение в схватке с его младшим братом и дальнейшее избиение, сделали из этого льва дрессированного циркового пуделя. Во всяком случае на некоторое время. Это было ясно! И у меня по этому поводу сразу же возник вопрос: существует ли регенеративная медицина для изломанной души? Глядя сейчас на Беоди, я понимала всю нелепость даже самой постановки такого вопроса! Я Беоди не любила. Стоит это признать! Он был груб и совершенно предсказуем в отношении присущего ему хамства. Типичный солдафон! Но сейчас он почему-то не вызывал во мне никаких эмоций кроме жалости!
Четвертым человеком был неизвестный мне мужчина средних лет. Очень красивый. Топовый мужской рост. Метр восемьдесят ... с чем-нибудь. Плечи. Осанка. Все на месте. Экстерьер телохранителя и пресс-аташе в одном флаконе! Строгие черты лица. Умный взгляд. ... Чем-то он мне напомнил молодого Клинта Иствуда! ... Даже не знаю что еще добавить. ... Он располагался рядом с Беоди и напротив Теодора. И как только я возникла перед ними стал с неподдельным и нескрываемым интересом меня рассматривать.
Пятым человеком оказалась женщина. Ниэтель Футон. Она же Ольга Сергеевна Гинзбург. Все в тех же древних своих годах! Она располагалась за столом рядом с Теодором и как только я вошла в этот конференц-зал, встала из-за стола и вышла мне навстречу. Мы обнялись, и во время объятия она мне успела едва слышно шепнуть: "Начеку!" Я улыбнулась, ибо присутствие здесь Ниэтель меня радовало более всего. Пройдя за стол я расположилась рядом с неизвестным мне красивым мужчиной и почти напротив Ниэтель и Тео. Во-первых, этому типу было неудобно меня, сидящую сбоку от него, столь нахально рассматривать. А главное, я должна была видеть лицо Ниэтель. Я ожидала от нее безмолвных знаков для корректировки моих действий.
На нашем столе стояло лишь вино и вазы с самыми разнообразными фруктами. Поэтому я мысленно покритиковала Теодора за очевидную непоследовательность. Уподобляя свою новосозданную вотчину Империи Древнего Рима, он не мог не знать о том, что любые вечерние посиделки патрициев проходили не только с обильными возлияниями, но и с огромными количествами тяжелой пищи, типа жареного мяса! Да! Я очень хотела есть! И поэтому фрукты на столе меня по-просту раздражали! Отсутствие на столе хорошей еды не может скрасить даже наличие хорошего вина! Это мое раздраженное рассматривание нашего стола в поисках мясного не прошло незамеченным! Тот человек, который мне не был знаком и с кем я сидела рядом, поднес к своим губам браслет на запястье своей правой руки и тихо что-то шепнул. В тот же самый момент двери в наш маленький конференц-зал открылись и двое из обслуги занесли четыре подноса с дымящимися горячими блюдами. А вслед за ними еще двое - с таким же количеством холодных закусок. И вскоре все свободное пространство на нашем столе оказалось занятым огромным количеством разнообразных блюд. Очевидно, мясных. ... И рыбных! И ... да, там я тоже вижу рыбку! Я переферийным зрением заметила, как Арти тут же придвинул поближе к себе запотевшую бутылочку виски и селедочницу, и это заставило меня улыбнуться.
- Спасибо! - Шепнула я незнакомцу, слегка повернув к нему голову. А он так же слегка улыбнулся в ответ. И еще я про него поняла то, что он может видеть твои глаза даже отвернувшись от тебя. Стало быть, телохранитель. ... Причем, из элитных! Стало понятно мне и то, почему этот человек располагается рядом с Беоди. Беоди в прошлом воевал с Теодором. И хоть это и было очень давно, вряд ли они что-то позабыли. То, что Теодор натравил на Беоди Гангра с его бандой, это, как я поняла только что, была просто маленькая месть. Но Беоди, конечно, это тоже понимал. И поэтому рядом с ним просто должен был находиться некто, способный на скаку остановить ... тяжелый танк! И еще. Он имел право в присутствии Теодора принимать некие самостоятельные решения! Это было понятно. И ... да, конечно с ним следовало дружить! "Сначала место, изолированное от всех. Спрятанное за облаками. Затем, телохранитель". Отметила я мимоходом. "Тео очень кого-то боится!"
- Как вас зовут? - шепотом спросила я незнакомца.
- Гергон. Конроад Гергон. - Так же едва слышно ответил он мне в стиле Джеймса Бонда.
- А меня Севастьяна. -
Он просто кивнул головой.
- Приятно познакомиться с вами воочию! - Его ответ сказал мне о том, что он как минимум обо мне слышал.
Среди нас воцарилось напряженное молчание, так как все ждали пока хозяин этого мира даст старт нашей трапезе и нашим прениям по тем нелегким вопросам, которые, как я понимала, мы должны будем решать. Тео вытаскивал нас сюда вовсе не за тем, чтобы плотно накормить! Для себя же я выбрала роль молчаливого кивателя головой вне зависимости от того, о чем будет идти речь. За исключением моего отца и дяди Миши здесь сидели люди, которые стояли у Истоков всего того, чем живет наша планета. А я ... всегда была просто очень хорошим исполнителем.
Теодор сказал, не вставая из-за стола.
- Внимание, мои дорогие! - И при этих словах взял в правую руку бокал. - Мы все здесь друг друга очень хорошо знаем. Как с хороших так и с плохих сторон. Можно сказать, ... мы в тесном семейном кругу. Так что нам незачем ... кхм ... изображать из себя нечто большее, чем каждый из нас является по факту. И ... э-э ... позабыл ... м-м ... такая красивая фигура речи ... - Он бросил взгляд на Ниэтель, а та тягуче, нараспев, низким голосом проскрипела.
- Короче, прочь дешевые понты! - И приподняла руку с маленькой стопочкой вина в крючковатых пальчиках.
Мы прыснули со смеху, и обстановка сразу же заметно разрядилась.
- Я вовсе не это имел в виду, Нити! - Сказал Тео сквозь смех, - Но ... Считайте, что это первый тост! Ешьте, пейте. Поговорить мы еще успеем. И хочу вам представить человека, который вам не знаком. Мой ближайший и, я бы сказал, незаменимый помощник, конроад Гергон. Конроад - не фамилия, а должность! -
При этих словах мой сосед справа совсем слегка привстал и кивнул головой.
Все сразу же потянулись накладывать себе еду, а Гергон взял бутылочку вина и хотел налить мне, но я его остановила.
- Мне стак ... э-э ... фужерчик вон того! - Сказала я ему, указывая в сторону бутылки с надписью "Havana Club".
- Мэм? -
- Лейте, Гергон! - Констатировала я свое намеренье. - Я давно уже выросла из того возраста, когда люди ... испытывают всякие неудобства! -
Гергон моментально исполнил, а у меня, наконец-то, снова появилась возможность хорошенько прочистить себе мозги. Потому что с вина - с любого, - я всегда просто сплю! А кубинский ром в качестве прочищателя мозгов ничуть не хуже мексиканской текилы! К тому же именно ром из всех крепких напитков считался и считается наименее вредным для организма. Из-за специфических глюконатов сахарного тростника. Даже странно, почему пираты так мало жили? ...
Какое-то время за нашим столом был слышени только звон посуды ... Потом раздалось ворчание Ниэтель.
- Боги забрались на свой любимый гадкий Олимп, и как водится у Олимпийских богов, сейчас начнется обычная свара! - Вяло проскрипела старушка, посмотрев в иллюминатор нашего цепеллина. - Ты хоть знаешь, что я периодически страдаю приступами морской болезни? - Спросила она Теодора пока все интенсивно закусывали.
Он помолчал мгновение и сказал так, чтобы слышали все.
- Я не собираюсь ни перед кем из вас ни оправдываться, ни извиняться. - Сказал он. - И перед тобой, Нити, тоже! Не спорю, способ, который я использовал для того, чтобы собрать вас у себя здесь, несколько ... экстравагантен ...
- экстравагантен?! - перебила его Ниэтель. - Да ты чуть не истребил половину Конторы! -
- однако , ... - как ни в чем ни бывало продолжал свою речь Теодор, обняв Ниэтель своей свободной правой рукой, - однако, моим людям было категорически запрещено как бы то ни было причинять вам любой вред, кроме морального. Поскольку моральный вред вы честно заслужили систематическими и наглыми нарушениями условий Консенсуса. -
Ниэтель в это время пыталась что-то сказать, но Тео правой рукой прикрывал ей рот, обнимая ее за щуплые старческие плечики. Вероятно, зная характер этой пичуги, он и сел рядом с ней. Выглядело это комично. Но мы понимали, что заранее, конечно, ничего не репетировалось. Просто он ее очень хорошо знал.
- В особенности это касается тебя. - Сказал Теодор, направив в мою сторону вилку, на которой было что-то нанизано. - А так же этот ваш бабник и прелюбодей Эльми, ... картежник и шулер Фатх, и еще много народу, кто ... кому хочется отдохнуть именно в Запретке! ... Почему вам не отдыхается где-нибудь в пустыне? Или высоко в горах? М-м? - Спросил он, положив что-то себе в рот и при этом по прежнему стискивая в своих объятиях старушку Нити и прикрывая ей рот ладонью правой руки. - Мы же все люди. Устаем, как-то желаем расслабиться. И я, и все ... Но вас так и тянет в кипящий Стасис. Туда, где побольше кардиналей! ... В самое пекло! ... - Он бросил взгляд на Арти. - Рам, ты их вконец распустил! И ты сам, кстати, мне потом расскажешь как так вышло, что ты полтора года непрерывного времени был локализован в запретке? Германия, девятнадцать сорок три. Что там у фюрера было такого, чего История еще не знает? Реликвии "Аненербе"? -
Все, включая Арти, понуро молчали. Я тупо уставилась в свою тарелку, понимая, что Властелин прав. Прав как никогда! И то, что мы сейчас пьем и закусываем вместо того, чтобы по закону быть скормленными морскому зверью, это означает, что ... "А кстати, что это означает?" Задала я сама себе великолепный в своей простоте и элегантности вопрос. Тео продолжал распекать всех нас скопом и каждого по отдельности, включая своего названного отца и воспитателя Арти. А у меня во время этого монолога появилась возможность минутку поразмышлять над важным вопросом. "Почему мы все еще живы?" Про Теодора складывались саги, сказки, откровенное вранье и клевета, сплетни, легенды, анекдоты и даже пророчества древних пророков. И если из всего этого справедливой была хотя бы малая толика, то нам надлежало давно уже благополучно перевариваться в желудках у морского зверья! Вместо этого мы мило беседуем за праздничным столом! ... Будучи историком по своему Университетскому образованию да и из всего огромного опыта своей работы в качестве агента по корректировке Истории, я знала примеры, когда вопросы неминуемой войны решались на посиделках с ... да, с вином и гетерами! И поскольку ни я, ни тем более старушка Нити на роль гетер никак не подходили, нашим переговорщикам оставалось только вино. ... И закусь. ... Совсем так, как у нас сейчас! Да, это очень похоже на то, когда врага делают другом просто для того, чтобы избежать неминуемого взаимного истребления. Ну, может и не другом, но по крайней мере ... и не врагом! Или же ... или же ... союзником. Объединяясь для борьбы с чем-то, что ... или кто ... грозит обоим враждующим сторонам. Причем, грозит неотвратимо и смертельно! Да. Неужели это?! ... Но что, или же кто может угрожать самому Теодору? Внешняя агрессия маловероятна. Никаких инопланетных враждебных цивилизаций никто так и не нашел. Несмотря на интенсивные поиски ... Н-да! ... А если они и есть, то мы им не интересны до такой степени, что они себя никак не проявляют. Очень серьезно этот вопрос возник тогда, когда в древнем интернете начала двадцать первого века появились видеозаписи так называемого Челябинского метеорита и то, как некий внешний снаряд разбивает его на части высоко в атмосфере, не давая ему превратиться в атомную бомбу, упади он на Землю целиком. Тогда все и заговорили об инопланетном вмешательстве и о том, что за нами кто-то пристально присматривает. Люди того времнени просто не знали, что за ними присматривает наша Контора. И службы Теодора из весьма отдаленного будущего. ... Так что, вряд ли и сейчас нам грозит нашествие каких нибудь ... Ледяных Великанов! Нет ... это что-то сугубо наше, Доморощенное. ... "Всего скорее кто-то очень и очень напортачил в Прошлом." - Решила я. - "Нагадил там так, что Теодору понадобилась помощь нашей Конторы чтобы все там вычистить. А все эти его разговоры о морали и о том, что-де мы заслужили двое суток ареста на палящем солнцепеке пляжа стодевятнадцатого столетия в компании хищников и бандитов, это ... я так думаю, ... не более чем антураж к сдаче своих позиций. Демонстрация всемогущества и ... великодушия! А нам - приятный аванс!"
Тем временем Теодор как раз прекратил читать нам нотации и даже отдернул руку от губ Ниэтель. Видимо, она-таки укусила его за палец!
- Молодой человек, вы мерзавец! - тихо произнесла старушка. - Неизменно и горячо всеми нами любимый! -
- Прости, Нити! - Ответил он. - Мне просто необходимо было сказать вам то, что я только что сказал. Поскольку второго такого разговора на эту же тему уже не будет. В следующий раз когда кто-то нарушит Закон я не стану возвращать его с пляжа за стол переговоров! Но вас всех это не касается. Поскольку в отношении вас я просто изменяю Закон. Вы же ... хронически неисправимы! -
Арти, молчавший все это время, тихо зааплодировал с совершенно серьезным лицом и сказал.
- Мы все друг другу крайне нужны. Это - правда! И по этой же причине я назначил ее - он указал на меня рукой - вместо нее. - И он указал рукой на Ниэтель. - Я изменил Закон в отношение человека, который мне крайне необходим, переведя ее на должность с гораздо большими свободами действий, потому, что знаю точно, - она никогда не изменится и продолжит нарушать. А у меня тогда не останется выбора! Да, кстати, Тео, - добавил он, - так вышло, что мы с тобой не общались напрямую Бог знает сколько времени. Вероятно, с Конфликта! ... Поэтому я, конечно, не мог раньше поделиться с тобой многими вещами. В частности, по поводу запретки. В Германии я и в самом деле был. Но не в тайных лабораториях, изучавших оккультные науки Востока, а в концлагере Дахау. В качестве узника. А она меня оттуда вытащила, - он ткнул в меня пальцем, - когда Эльми удалось меня обнаружить. Если хочешь, предоставлю полный отчет! -
- И не осталось никаких возмущений? - Спросил Теодор.
- Нет. Всех узников сожгли. Тех, кто меня знал. А персоналу лагеря до меня не было никакого дела. Я, как ты знаешь, этнический индус, а не еврей, ... не славянин. Это мне дало шанс выжить. И в конечном итоге эсэсовцы тоже пали под гусеницами Советских танков. ... Так что эта информация сохраняется только у меня в голове и периодически мешает спать по ночам, а так же в увесистой папке под грифом "Секретно" в моем сейфе. Рядом с такой же папкой по ее отцу. - Арти снова кивнул в мою сторону. - И раз уж ты мне напомнил, эту стопку я выпью за них. - Сказал он. - За тех, кто меня берег полтора долгих года! - И выпил.
- Рам, ты знаешь, я тоже видел войну во всей ее красе. - Сказал Тео, дав Арти время закусить. - Если не хочешь, не отвечай, но я все равно спрошу. Моя бабка по матери прошла через Маутхаузен. Что более всего тебя ... нет ... что ты чаще всего вспоминаешь ... оттуда? - Он пристально смотрел на Арти. А тот так же пристально рассматривал пустую белую стену нашей комнаты.
- Очереди. - Сказал Арти сквозь закуску во рту. Мы подождали пока он проглотит, и он продолжил. - То, как голые люди стояли в очередях в концлагере, чтобы их сожгли в печах. Эти очереди ... - Он покачал головой. - Это нечто запредельно необъяснимое! - Арти снова сделал паузу и налил себе еще. - Мужчины, женщины. Все вместе ... Они стояли в очередях, абсолютно голые, чтобы попасть в печи фашистов. Молча стояли, со ... с остекленевшими глазами. Их было много, этих очередей, а охраны, напротив, не много. И так как все равно узников ждала ужасная смерть, то можно было бы использовать любой шанс вырваться. Напасть на немногочисленную охрану, или что-то еще. И погибнуть от пуль. Но там они стояли в длинных очередях к печам, и этот их выбор смерти ... того, как именно умереть ... он и сейчас меня пугает! ... Сломанные люди. Вот, что я помню постоянно! -
- Ясно. - Просто ответил Теодор после того, как Арти махнул еще стопку.
Я тоже вспомнила ту мою командировку, а лучше сказать, спасательную миссию. Тогда Арти пропал, и никто в конторе не знал где он. Поскольку все мы работали в разных периодах Истории и часто отстояли друг от друга на интервалах вне светового конуса, то даже теоретически было невозможно связаться с коллегами, которые делали где-то свое дело. Так вот. Однажды ко мне прибежал Эльми. Как всегда неопрятный, взъерошенный, с запахом алкоголя изо рта и сказал, что есть возмущение Стасиса в девятнадцать сорок три. Очень слабенькое, и не похоже, чтобы это кто-то из наших напортачил. Но, кто его знает? Иди-ка, проверь. Я сперва хотела Эльми послать подальше, поскольку у меня в комнате локальная ночь была, да и Эльми формально не являлся моим начальником. Но Ниэтель тогда работала во Франции времен Наполеона и тоже не могла давать распоряжения. Поэтому я собралась и отправилась по тем координатам, которые мне задал Эльмуальд ... Долго рассказывать. ... Там, куда я прибыла, выйдя в ортовремени прямо посреди плаца концлагеря, там было место, где не работали никакие человеческие законы. ... Я обходила барак за бараком в поисках Арти, стараясь изо всех сил сохранить спокойным свой рассудок и не слететь с катушек, но так его и не нашла, потратив на осмотр тех бесчисленных бараков локальную неделю. У меня там не было никакой еды, и тем не менее, есть мне совсем не хотелось, глядя на то, как живые скелеты жуют чахлую траву ... Наконец, я нашла его в подвале лагерной канцелярии в состоянии полной отключки. Истощавшего до такой степени, что еле узнала. Я взвалила его на себя так, чтобы он тоже частично попал в ортовремя, расстегнув для этого молнию комбинезона на своем правом плече, и вытащила его за пределы лагеря, в лесополосу. И пока я его на себя поднимала и несла, успела переломать ему все кости. ... Затем ... затем у меня было острейшее желание вернуться туда ... обратно в лагерь ... Не хочу даже вспоминать о тех своих фантазиях! А очереди? ... Да, там люди стояли в очередях, безвольно переставляя ноги навстречу огню ... В конце концов, агент во мне взял верх над человеком, и я вернула Арти домой, в Контору. Мы лечили его полгода. ... Вы можете ... то есть, желаюшим ворошить эту историю проще будет попросить у шефа допуск и прочитать мой подробный отчет. ...
Тем временем двести грамм превосходного рома уже начали в моем изголодавшемся организме свою созидательную работу! Прозрения и внезапные озарения уже начались, и поэтому меня так и подмывало задать Теодору некий, только что созревший в моем мозгу вопрос. Очень важный вопрос. Но он еще открыл нам не все свои секреты. Поэтому я молчала, изо всех сил налегая на копченые свиные ребрышки. А то когда еще придется?!
- Ты что, решил переписать Консенсус? - Спросила Теодора Ниэтель. - Или дополнить его поправками в отношение нескольких человек? -
- Не то и не другое. - Просто ответил он, наигранно вяло пережевывая что-то. - Всех вас я собираюсь вывести из-под действия Консенсуса. ... Вообще вывести. Законодательно! -
"Вот он!" - Подумала я про себя. - "Это и есть его козырной туз! Именно ради этого он нас и собрал!" Кажется моя реплика о безграничной власти не осталась незамеченной на Небесах! И раз это так, то ...
- Тео, - я впервые за всю нашу беседу открыла рот, - у меня вопрос такого рода. Если можно. - И все уставились на меня. - Где сейчас дядя Миша? Ну, то есть, Михаил Львович, ... Мельхиор? ... Что такого он натворил и почему его с нами нет? -
Я могу поклясться, что он не ожидал этого вопроса. Однако, ни один мускул не дрогнул у него на лице. И только чуть расширились зрачки, делая его глаза еще более тревожными.
- Почему ты не спросишь, где твой папаша? И почему его тоже с нами нет? - Задал он мне встречный вопрос по прежнему что-то жуя. - С чего именно дядя Миша? -
- Я так полагаю, - сказала я ему, - что именно от него, от всеми нами Уважаемого Михаила Львовича и проистекает та угроза, из-за которой мы сейчас здесь. Все вместе. В некоем никому не ведомом дирижабле с неизвестными координатами, спрятанном за облаками, в компании элитных бойцов! И это ... именно та причина, которая ... заставила Вечных во главе с тобой снизойти до объединения с Вечными из нашей Конт ... э-э, Службы Времени? ... Держу пари, что это так! -
Воцарилась гробовая тишина. Это была дерзость! Но мне необходимо было себя прилюдно самоутвердить в новой должности! Или погибнуть. Я играла ва-банк! У Арти отвисла челюсть. Беоди, сверлил меня огненным взглядом. Даже Теодор и Гергон не знали, что на это сказать. Единственным человеком, кого это ни капли не смутило, была Ниэтель. И она сказала, обращаясь ко всем.
- Надеюсь, все здесь понимают то, насколько умна и насколько ... ценна эта девочка? А насчет этой старой игуаны, ... м-м ... Михаила Львовича, я вам да-авно говорила! -
- Какая девочка? Она старше любого из нас! - Прошептал Арти.
- Да нет же, Рам! - Ворчала Ниэтель. - Если она выглядит на тридцать, а я на триста, то ... девочка, конечно! ... К тому же, я уже была в этом своем ... отвратительно огромном возрасте тогда, когда только нанимала ее к нам на работу ... Для меня она была и всегда остается ... любимым чадом. Сколько бы она ни прожила субъективно! -
Этот монолог Ниэтель, как ни странно, дал всем нам необходимую паузу, чтобы прийти в себя после моего вопроса. И тогда Теодор сказал, промакнув губы салфеткой.
- Да. Все так и есть. Все правильно. - И теперь уже все уставились на него. - Мельхиор добрался до Главной Кардинали. Причем вместе со своим наемником Гангром. - Он посмотрел в мою сторону. - Твой отец в беседе со мной позавчера рассказал мне о том, что более ранняя временная фаза Мельхиора с ним связалась и этот гораздо более молодой Мельхиор предупредил Гафура о том, насколько опасен ... он же в настоящем его возрасте! Тем более когда человеку уже нечего терять! ... Я, естественно, ничего этого не знал и повелся на обман как последний ... как наивная девушка на любовные посулы! ... Он выбрал своим безвозвратным периодом Великую Среду, а я, как последний осел, его туда отправил. ... Зная любовь Мельхиора ко Христу, за его заслуги и ... просто потому что верил ему беззаветно! ... И теперь есть совершенно реальная угроза вмешательства в Главную Кардиналь, и вы все прекрасно понимаете, чем это грозит. Мне срочно нужны ваши технологии ортовремени, которые сейчас я не могу использовать по Договору. Ибо придется работать в Статике в опасной близости от Центра Вселенной. Так что ... нам пришла пора к сотрудничеству. Но к сотрудничеству только на уровне вот этой нашей маленькой компании. Наши внешние службы, как и наши миры, пусть остаются раздельными. Как и раньше. И вообще об угрозе никто знать не должен. Поэтому наша с вами компания должна выглядеть как нечто, не имеющее никакого отношения к проблеме, возникшей в связи с измен ... с предательством Мельхиора. ... Я думал много и решил, чтобы это выглядело вполне правдоподобно, ... создать элиту. Официальную Элиту. Царский междусобойчик. Тех, кто над любым законом и имеет в силу этого ... в силу такого своего положения ограничения в ... своем поведении лишь продиктованные собственной этикой! Патрициев, как их называли в Риме, или знать, или ... Нит, это уже по твоей части, ты спец! -
- Дворянство. - Ответила она не колеблясь. - Но дворяне, или же придворные, ... они вообще могут быть только у титулованного Императора. Они не могут быть ни у какого даже самого крупного столоначальника. Ну, если, скажем, ты Президент, то тогда элита - это так называемая Президентская знать, разные там олигархи и прочее ворье вкупе с погаными политиками! ... Тео, только не этот вариант! Это до ужаса пошло, и тебя не поймут. ... Здесь нужен термин и подходы, которые себя не только не запятнали разными интригами политиков и коррупционными скандалами, но, напротив, являлись бы историческими примерами доблести, воспитанности и прочего, что и отличало в свое время культурный слой от ... э-э, ... от недостаточно культурного слоя. Я думаю, это образцы именно дворянства. И, как мне думается, именно Русского дворянства! Но я хочу тебя предупредить, дорогой мой, что быть выше любого закона - это прямая дорога в безумие! Такого не было даже в позднем Риме! И всегда этические нормы социума так или иначе сводились хотя бы к нескольким краеугольным камням. Хотя бы на уровне Ветхозаветных Заповедей. Полный беспредел элит в обязательном порядке уничтожал и сами эти элиты и страны. Так или иначе. Вспомни хотя бы Соединенные Штаты середины-конца двадцать первого века! -
- Да, я кажется, немного переборщил с ... ну, не суть - Ответил он.
- Конечно! -
- Поясни, Нити, - обратился к ней Теодор, наливая Арти водку в огромный фужер, - почему ... в чем такая существенная разница между Президентской элитой и придворными Императора? ... Ты так категоично их разделяешь ... -
Ниэтель ответила сразу. Очень твердым голосом.
- Разница во власти, Тео! В качестве власти и в ее природе! То есть в ее глубинных свойствах! Ибо власть при одинаковых внешних проявлениях в своей природе бывает очень разной! - И видя, что по прежнему ее никто не понимает, продолжила. - Власть Императора - это власть Помазанника Божьего. Это ... власть не столько Закона, сколько власть Милосердия. Один умный человек сказал про власть, что это " ... творчество на основе любви и справедливости!" Так, как если бы на земле правил сам Бог посредствам своего доверенного лица. Вот я о чем! Президентская же власть - это власть Конституций и Законов, которые выдумываются людьми, постоянно изменяются, дополняются и переписываются. ... Это ... это низшая форма власти. И я не хочу этого для тебя. Ты не заслужил такого примитивизма! Власть же Императора - это власть милосердного, любящего и строгого отца над своими чадами. Соответственно этой разнице возникают различия и между Приближенными. Дворяне, будучи приближенными Императора, проявляли в себе свойства Императора. Отеческие свойства в отношении челяди! А Президентские элиты копировали тех, кто приходит к власти средствами лживых, сплошь подтасованных, проплаченных выборов, которые при этом всегда нагло объявлялись демократическими и чистыми. Это та власть, которая основана не на религии, а на лжи изначально. И люди, приближенные к такому правителю, это просто те, кто так или иначе экономически заинтересован в нем. Поэтому никакой президент не свободен в принятии собственных решений, ибо обязан оглядываться на банкиров и промышленных магнатов, то есть на тех, кто его туда возвел. И поэтому Император - это всегда была наследственная форма правления. Гарантирующая его непредвзятость, ... его независимость от выборов и стало быть от людей. ... Так-то вот! - Сказала она.
Мы еще выпили, а она продолжала.
- Со своим первым мужем и ее отцом - кивнувнула она в мою сторону, - я прожила достаточно долго в периоде, по праву считающимся одним из лучших в плане культуры социума. Я много общалась с дворянством, как, впрочем, и с челядью. Мои знания ... они не из учебников по истории. И для себя тоже, как и для каждого из вас, тех, ... кто стал моей семьей ... на столь огромном интервале, что я даже не помню, сколько это ... Для вас я хотела бы участия в ... в истории, где мы все имели бы не иное происхождение, а иной социальный статус в рамках некой Империи. С тобой, Тео, во главе. -
- Другими словами " ... С преподобным преподобен будешь ... " - Задумчиво процитировал Теодор кусочек Ветхого Завета. - Что ж? Мне вполне бы подошел титул Императора. Или Царя? Как вы считаете? Или даже бога? Возможна ли такая корректировка? - Он улыбался.
Нити бросила на него молниеносный, пронизывающий взгляд.
- Даже думать забудь! Только не корректировка! Ты же знаешь, что для реализации именно корректировки придется извлекать из Латентных Многообразий новую Активную Реальность. Очень сложную! Это ... изменение Глобальной Истории. Ты знаешь чем это грозит! И ... это же ровно то, с чем мы боремся! И чем тогда ты лучше Мельхиора? ... Тебе что, мало власти? Правь тут! - Она обвела весь зал рукой. - Здесь не нужно ничего корректировать. Твой мир еще совсем молод! Ты же владеешь целой планетой! -
Теодор помолчал и внезапно выпалил.
- Нихрена я ничем не владею! - Нити при этом даже вздрогнула. - Здесь у меня собрались только те, кто добровольно пришел. Кто готов подчиняться. Это ... как командовать ротой солдат. Они просто будут безропотно все выполнять ... в силу данной присяги! А кто не подчинился - на гауптвахту! Это - не власть, а ... примитивное управление. Наподобие управления автомобилем. Мне ... до смерти наскучило ... все это! - Он развел руками по сторонам. - Власть ... Она хороша лишь тогда, когда тебе есть кому сломать хребет! Вот, что такое власть! Суть власти именно в обязательном преодолении неких внешних противоборствующих тебе сил! А не в кормлении большого заповедника зажравшихся хомячков, безропотно тебе подчиняющихся и ждущих от тебя только жратвы и развлечений, и ... очередной регенерации! ... Планетой? Я командую планктоном! ... Я содержу планету домашних питомцев! И это ты называешь властью? ... Ты говоришь, власть это творчество на основе Любви и Справедливости? Да нет, Нити! Если у тебя в Империи отсутствуют конфликты, нет преступлений, все всем довольны, то нихрена ты ничем руководить не будешь. Участь Императора в таком болоте - тихо спиваться. Или сдохнуть на Арене как простому гладиатору. Мне нужна живая среда! Кипучая! ... С внешними врагами вдоль границ! С лютыми оппонентами и ненавистниками внутри Империи! С ... с покушениями на меня! - Тео почти кричал. - Мне наскучило все это, то, что я создал! ... Нити, родная, никакое творчество невозможно в болоте! Тем более творч ... Тем более исскуство Власти! -
Теодор встал из-за стола и подошел к иллюминатору. Мы молчали. Ничьи слова сейчас были неуместны. У этого человека здорово накипело, и поэтому его нельзя было прерывать. Нужно было дать ему выпустить пар. Ниэтель открыла-было рот, но Арти властно махнул ей рукой, и она притихла.
- Власть ... - Продолжал Теодор, глядя в иллюминатор. - Вы хоть знаете, что те, кого она - тут он посмотрел в мою сторону, - так эффектно отправила в пасть рыбам, пошли на смерть добровольно? Я запретил им вас трогать. Они знали, что погибнут. Хотя не знали как именно! ... Я не учел только того, что там объявится Гафур в этом ... во всем своем блеске ... А его они как раз могли прикончить. На него не распространялся мой запрет. Мне пришлось сильно напрячься, чтобы вовремя его вытащить! ... Люди здесь тоже не могут выносить всего этого - когда все есть, включая Вечную Жизнь! Почему, скажите, когда им все дашь, они сразу же стремятся умереть?! ... А?! ... Молчите?! А я вам отвечу. Потому что скука и тоска смертная! Вот почему! А добрая половинна всего моего населения искренне меня ненавидит! Но остаются ... тут со мной, поскольку в иных временах до Катастрофы еще хуже! ... Потому что уже привыкли ... Никто из вас не знает того, что, глядя на такую деградацию своего детища и его населения, я создал совершенно альтернативный мир. С четырнадцатого по сотое тысячелетие. Закрытые Века. Я поселил туда одно африканское племя ... большое ... потому что они пили воду из луж, их дети страдали цингой и рахитом, а взрослые от голода периодически грешили каннибализмом , пожирая самых слабых. А потом я закрыл весь их период барьером. В противовес моему миру, где все имеют все, тем я не дал ничего. Совсем ничего. Даже антибиотиков! - Тут он посмотрел на Беоди, понуро смотрящего в какую-то точку на стене. - Беоди, скажи, как у вас там, откуда ты и твой братишка? - Обратился он к Беоди.
- Живем. - Ответил тот, пожав плечами. - Выживаем. Женим молодых. Хороним стариков. Развиваем исскуства и науки. В основном, прикладные. А ты в нашей культуре бог Татангу. Освободитель и Спаситель! -
- У вас кто-то мечтает о самоубийствах? - спросил Теодор.
- Не больше чем обычная мирная статистика. - Ответил Беоди, пожав плечами. - Психопаты всегда и везде есть. - Он помолчал и добавил. - Например, мой братец! -
Я была шокирована услышанным. Думаю, как и остальные. Оказывается есть еще целая цивилизация! Живые люди с живой культурой! Совершенно новый человеческий этнос, развивавшийся абсолютно самобытно!
- Почему я об этом не знала? - Грозно спросила Ниэтель Теодора, по-прежнему разглядывавшего облака в иллюминаторе.
- Потому что мне нужен был абсолютно чистый эксперимент. - Ответил тот. - И потому что как только произошла бы утечка информации, моментально бы объявились новые конкистадоры, колумбы и прочее дерьмо ... новаторы... с шилом в заднице, ... желающие не только открыть эту Америку, но и изгнать в резервации ее коренное население. И, Нити, я давно уже не питаю никаких иллюзий по поводу человеческой природы! -
- Какой ... Чьей природы, Тео! - Воскликнула Ниэтель. - У меня просто нет слов! Как ты мог так с нами поступить? Ведь мы же одно дело делаем! Я ... или Арти, или Яна, они ... мы что, похожи на конкистадоров или захватчиков? -
- Это все останется без изменений! Эта тема закрыта! - Отрезал Теодор. И все заткнулись. Его ответ был максимально жестким. - Туда все равно невозможно попасть. Из-за Хронобарьера. И я не планирую его убирать в ... в ближайшие сто миллионов лет! ... Говоря же о Корректировке Глобальной Истории, - продолжал он, - я имел в виду только ваши судьбы. Никого и ничего больше! Как еще я могу создать элиту ... дворян, или там еще кого, ... если не исследовать и тщательно не изучить ваши родословные? С минимальной коррекцией там, где это потребуется. Иначе же все ... вся эта затея будет одним огромным мыльным пузырем, враньем! Да и вас самих такое положение дел вряд ли бы устроило! -
- Ну, такая коррекция ... это как раз приемлимо! - Сказала Ниэтель после того, как стало ясно, что Теодору удалось вполне выговориться. - Стасис очень вязкий. Особенно накануне Запретки восемнадцать пятьдесят и ранее. Там и нужно корректировать. Там любые возмущения диссипируют лет за пять-десять. Бесследно. И если учесть, что в том обществе практически отсутствует связь, то локальные возмущения Стасиса будут строго ограничены в пространстве только областью корректировки. Не более! Однако, я тебя умоляю, действуй крайне осторожно! -
- Действовать будете вы. - Сказал Теодор уже совершенно ровным тоном. - По известным вам схемам. И - да, крайне осторожно! У вашей Конторы в этих делах сноровки больше чем у нас! ... И, Нити, ... Возвращаясь к предыдущей теме. Хочу внести ясность! Меня не интересует власть по любви. Только по справедливости. И только тотальная власть! Власть от лукавого. Власть, ... доведенная до Абсолюта, ... она и есть истинная власть. Все остальное просто детские бирюльки! - Сказал он. А меня при этих словах прошибло током. Поскольку Теодор почти дословно повторил мои слова, сказанные мной несколько дней назад Меридору Гелибе во время его плановой инспекции моей Непредвзятости! Это было у нас в Конторе и это не могло быть простым совпадением!
- Нити, я тоже должным образом обо всем этом размышлял! - Продолжал Теодор. - И у меня есть предложение. - Тут он широко улыбнулся, сделав паузу, показавшуюся нам неимоверно длинной. - Нам нужен ваш фанфарон и нарцисс Эльмуальд. Прямо сейчас! - Сказал он нам. Это был с его стороны неожиданный ход. Однако, на самом деле, никто так не владел техникой коррекции, как Эльми. Он был среди нас лучшим в прогнозах устойчивости Стасиса относительно вносимых в Историю Корректировок.
Воцарилось молчание. Мы понимали, что в отношении всего того, что только что обсуждалось, все решения уже приняты. И приняты не кем-нибудь, а именно нами. И эти решения уже вызвали волну Нового. И мы были ошарашены потоком еще несвершившихся новых изменений в Глобальной Истории. Они всегда ощутимы заранее, на подходе! Потому что они чрезвычайно информационно и событийно мощны. Это как Цунами в океане! Еще до его формальной реализации во Времени, прежде чем тебя накроет волной, ты почувствуешь мощный ветер. И отлив. Конечно, волнение или даже Цунами в океане квазижидкости событий - Стасисе, - намного сложнее. Но в целом, похоже! Просто к предчувствию этого нужен навык! И у всех нас он был. Потому что, как я уже много раз говорила, само Время универсально, и Прошлое живет вместе с Будущим в Настоящем. Прямо сейчас. Потому что Настоящее - это пересечение Прошлого и Будущего. Настоящее - это Прошлое и Будущее одновременно! Я видела, что все чувствуют, как Новое накрывает нас волной. И это был не страх, а скорее, радость. Предчувствие неизведанного, чего еще не было никогда! Как будто твой любимый сделал тебе признание, которого ты так от него ждала, и ты всецело попадаешь в его объятия, желая только одного - немедленно принадлежать ему! Я доподлинно не знаю до сих пор, у одной ли меня открылись внезапно способности, среди которых дар предвидения был самым ... наименьшим? Или не только у меня? Арти был эвристом, и он тоже, наверняка предугадывал в ... в действиях Теодора не просто здравый смысл, но и ... запрограммированную неизбежность! Историческую Необходимость. Вероятно, навязанную нам извне теми, кто пишет Сценарии Вселенной. Вероятно. Я почти была в этом убеждена! И Теодор - совершенно точно! - тоже чувствовал, что мы вливаемся в Измененную Реальность. Он стоял возле иллюминатора, широко разведя руки, пританцовывая на месте, Щелкая пальцами рук и напевая какой-то мотивчик, а лицо его светилось от счастья.
- Какой кайф! - Промурлыкал он себе под нос.
Нити же лишь тихо проворчала.
- Siamo tutti coglioni ... -
Я достаточно понимала разговорный Итальянский, чтобы перевести ее слова как "Все гады!"
Именно в этот момент в отворившиеся двери и вошел Эльми. Именно он и явил собой Волну Стасиса на его физическом уровне. Именно его приход к нам так ожидаемо был нами ощутим на уровне интуиции в течении последних трех минут. "Еще один гад!" Подумала я весело. Ром вступил в полную силу. Поэтому следовало добавить! Я толкнула локтем Гергона, сосредоточенно молчавшего все это время, и кивнула в сторону бутылки. Он понял и без вопросов набулькал мне еще целый фужер! Арти закусывал водку, налитую ему Теодором. Нити и Гергон, похоже, не пили. Беоди ... а, фиг с ним, с Беоди. Мне нет уже дела до Беоди! ... "Эльми пришел! Сейчас начнется полная веселуха!" Я чувствовала умом, что мне хватит, но ... живем-то один раз! Так же, как и три дня назад в Сиднее! Только в Сиднее была бутылка Текилы. Ха-ха!
Эльми подошел вплотную к нашему столу и остановился, держа в руках толстенную папку. Наподобие той, которую я недавно передала шефу с расследованием по отцу. Это было вовсе на Эльми не похоже. Так как, будучи призванным на Службу Времени из такого далекого будущего, где бумаги уже практически не было, Эльмуальд Мерофрод не унаследовал любви к этому материалу! Он бы обошелся стандартной флешкой со встроенным голографическим проектором. А мне это несоответствие могло говорить о том, что либо его расследование вел кто-то другой, очень архаичный человек типа меня, либо ... Либо он просто откуда-то эту папку спер. С него станется! Эльми, конечно, был враль, фанфарон, матерщинник и наглец, а так же злостный нарушитель Консенсуса. Но при этом он был лучшим из нас в своем деле. Тео определенно знал кому поручать такую тонкую работу, как прогнозы коррекции Глобальной Истории! Эльми стоял перед нами в домашних пижамных штанах, рубахе из этого же комплекта, наполовину расстегнутой снизу и его волосатый живот поэтому торчал наружу. И к тому же был босиком. Похоже, службы Теодора вытащиди его прямо из кровати!
- У меня же была локальная ночь! - С виноватым лицом произнес Эльми вместо приветствия, заметив то, как на него смотрит наша чопорная старушка Нити. Он вообще редко здоровался.
И тут мы все заговорили хором.
- Садись ко мне, Эльми! - Сказала я и похлопала рукой по сиденью соседнего со мной стула.
- Придурок! - Тихо произнес Беоди.
- Добрый вечер, Эльми! - Сказал Теодор. - Составишь нам компанию? -
- Он неисправим! - Произнесла Ниэтель, опустив взгляд вниз. Было понятно, что ей нестерпим сам факт того, что за столом рядом с ней может находиться кто-то в пижаме!
- Кто это? - Тихонько спросил меня Гергон, наклонив ко мне голову.
А Арти произнес, обращаясь к Теодору.
- Скажи-ка мне, мальчик мой, я все еще руковожу Конторой? -
Похоже, события в нахлынувшей на нас волне Стасиса, были выстроены гармонично. И к тому же синхронизированы во времени. Как кванты света когерентного излучения. Это бросалось в глаза, но, вероятно, кроме меня никто этого так и не просек!
А когда Эльмуальд расположился на стульчике между мною и Нити, и положил папку с материалами себе на колени, то первое, что он сделал, - широко мне улыбнулся и сказал.
- Скажи-ка мне, пьяная сволочь, где это ты так насосалась? -
И пока я думала как мне закрыть отвалившуюся от такой наглости нижнюю челюсть, он бесцеремонно и очень быстро опрокинул мой фужер с ромом себе в пасть. Сморщился, крякнул и сказал, обращаясь ко всем.
- Ну, спрашивайте уже, чем вас папочка обрадовать пришел? –
Глава 12. Папка Теодора.
"Нехватку таланта невозможно компенсировать количеством знаний! А нехватку интуиции - не компенсировать даже наличием таланта!"
(Эльмуальд Мерофрод. Руководитель службы Коррекции Глобальной Истории.)
- Верни мне мой ром, Эльми! - Обиженным тоном сказала я Эльмуальду как только справилась с шоком от его хамской выходки.
Негодяй тем временем, гадостно улыбаясь, преспокойно закусывал из моей тарелки, стремительно орудуя моей же вилкой. Было похоже на то, как если бы он не ел целую неделю. Он урчал и чавкал, и похоже, нарочно. Нити демонстративно встала из-за стола и пошла к иллюминатору. Такое поведение на трапезе лежало далеко за границами ее терпения! Однако, Эльмуальда нельзя было пронять столь примитивным давлением на его совесть. Гергон наклонился ко мне и шепнул.
- Он у вас всегда такой? -
- Ага. - Ответила я сквозь смех. - Теперь и у вас тоже! И это еще цветочки. Обычно он начинает с мата! -
Шеф наклонил голову к Теодору и повторил свой вопрос.
- Мальчик мой, так я все еще руковожу Конторой? - На что Теодор просто кивнул.
- Конечно. Твои люди! -
- Тихо все! - Скомандовал Арти. - Эльми, - обратился он к Эльмуальду, - заканчивай жрать и выкладывай вкратце с чем пришел? Закусишь потом. -
Эльми тут же отложил вилку, звучно проглотил непрожеванную пищу и достал из-под стола ту папку, с которой явился.
- Вкратце - так вкратце! - Ответил он. Открыл папку и вынул из нее несколько тоненьких листочков, которые, видимо, лежали сверху. Затем положил папку обратно на колени и сказал.
- Яна, Нити и вы, шеф, держите свои результаты изысканий по вашим предкам. К истории Беоди у меня доступа нет. Он наглухо закрыт! А этого - он кивнул в сторону Гергона, - я вообще не знаю. На него заказ не поступал. -
- Про "этого" я знаю все сам. - Парировал Теодор.
Он протянул руку и взял у Эльми три стандартных листа бумаги. Стал читать про себя. А ему сказал.
- Ты пока ешь. ... Пей. -
Гергон что-то опять шепнул в свой браслет и в зал буквально вбежали двое из обслуги со столовыми приборами для Эльми и еще целой бутылкой рома. Такого же, какой еще оставался на дне бутылки у нас на столе. Тут уже я не растерялась и пока Эльми накладывал себе еду, взяла ром в свои руки.
- Поделишься с мужем? - Гадостно улыбнулся мне Эльми и скосил глаза на Гергона.
- Конечно, милый! - Ответила я. - Но разливать строго поровну! -
- Будем как на природе, считать по булькам? -
- Дай-ка лучше я сама! - Сказала я и передала бутылку Гергону, который смотрел на нас с нескрываемым интересом. Гергон вскрыл ром, а мы с Эльми протянули к нему свои пустые бокалы. И пока тот нам наливал, я шепотом спросила у наглеца в пижаме.
- Положительно? - А он утвердительно кивнул.
- Еще как! Особенно у тебя и у меня! - Затем театрально приподнял вверх руку с фужером рома, подмигнул и прошептал только мне. - И почему бы двум благородным донам не выпить бутылочку Эсторского?! -
А Гергон опять меня тихонько спросил.
- Про что это он? -
- О! - Сказала я. - Эльмуальд проводил изыскания на предмет наличия у всех ... у каждого из нас в роду знати. И, по-видимому, нашел. Поскольку обращение "благородные доны" - оно неприменимо к донам отнюдь не благородным! - Я хихикнула. - Эльми блестящий эрудит, и как раз сейчас он цитирует нам дона Румату! -
- Дона Сэру! - Поправил меня Эльми.
- Может быть тогда лучше бутылочку Ируканского? - Сказала я уже Эльми.
Мы бы так и продолжали острить по поводу Аркарнарской знати, но в этот момент Теодор закончил чтение записок и сказал.
- Эльми, а где моя родословная? -
Эльмуальд замялся, чуточку помолчал и промямлил.
- Я дико извиняюсь, но я ... то есть мне бы очень не хотелось при всех ... -
В нашей кают-компании воцарилось тишина. Я никогда раньше не видела наглого по жизни Эльмуальда с таким растерянным выражением лица. Да и отказывать Теодору в какой бы то ни было форме было считалось опасным!
- Где моя родословная, Эльми? Не стесняйся, здесь все свои! - Вновь повторил свой вопрос Теодор. И в этот самый момент я поняла смысл происходящего. Эта моя догадка еще не полностью успев сформироваться в моем сознании, обильно омываемом ромом, была тут же подтверждена. Потому что Эльмуальд снова вынул из-под стола толстенную папку и молча протянул ее Теодору.
- Вот. - Просто сказал он. - Здесь все. Полностью. -
Все молчали. Теодор так и держал папку на вытянутой руке. В воздухе не было слышно ни звука. Наконец, Тео прижал папку к себе и произнес.
- Так. ... Что ты еще хочешь мне сказать? ... Только кратко и ... серьезно! -
- Я настоятельно советую вам про ... э-э ... изучить эти материалы в полном одиночестве. - С трудом выдавливал из себя слова Эльмуальд. Было видно, что в нем страх борется с профессионализмом. - Никому и никогда не говорить о том, что там есть, ... а саму папку максимально засекретить. ... А еще лучше ... уничтожить. Это все. - Выдохнул он и опустил глаза в пол.
Тогда Теодор просто опустился на свой стул и сказал нам всем.
- В нашем расписании ничего не изменилось. Беседуем, едим, пьем. И не забываем о том, зачем я вас всех собрал. А я пока почитаю. - И стал бегло пролистывать страницы, вложенные в папку.
Мы же стали читать свои исторические данные. Но, собственно, особо и читать-то там было нечего. У себя я без особого удивления обнаружила весьма крупного калибра знать по линии отца. Вплоть до взятия войсками Фельдмаршала Суворова крепости Измаил и гибели во время штурма ее военного коменданта - придворного тогдашнего Турецкого Султана - и моего прямого предка. То, что я по линии отца имела турецкие и греческие корни, мне было известно всегда. Я это знала из семейных преданий, известных мне с детства. Неожиданным оказалось другое. Родословная по отцовской линии матери, - рода Павловских, - вела прямиком в Великую Шляхту. На самый верх! Даже промолчу из скромности куда именно. И с этой стороны ко мне, как наследнице ... даже не скажу чего ... (Ну, ладно, скажу! Многочисленных фамильных владений по всей Европе! И самых разных титулов!) Так вот, ко мне следовало обращаться не иначе как "Ваше Высочество"!
- Эльми, - обратилась я к соседу, - Кто это делал? Мы же все ... вне игры! -
- В Конторе есть и другие, не менее толковые люди! - Парировал Эльмуальд. - Тобой занимался один новенький. После того, как его натаскали. -
- Кто? - Спросила я, скорее по инерции. Поскольку догадалась сразу же, о ком идет речь.
- У него есть имя, но он предпочитает для себя какую-то собачью кличку и упорно называет себя Нео. - Ответил Эльми.
- Это культовое имя. - Ответила я Эльмуальду. - На нем воспитывалось не одно поколение молодежи, включая меня! ... Такое же, как Капитан Америка ... -
- ... и Человек-Пингвин! -
- Сам ты Человек-Пингвин! ... Сколько времени он уже в Конторе? -
- Относительно чего? - Спросил Эльмуальд.
- Относительно его личного субъективного периода. -
- Почти три года. ... Толковый парень. Но ... по мне так ... излишне вежлив! Так что даже противно иногда! -
- Кто его натаскивал? - Снова спросила я.
- Если ты знаешь, Шагред Титоль. Первый из Третьей Семерки. - Ответил мне Эльмуальд. - Они вместе почти три года работали с четырнадцатого по шестнадцатый века. Европа, Россия, Золотая Орда. ... Я там неожиданно обнаружил массу беглых. Кстати, твой брат там. -
- Да. Я знаю насчет Антона. - Ответила я Эльмуальду. Мне очень не хотелось его перебивать, поскольку он, похоже, решил выговориться.
- Потом Шагред и он вернулись в момент отбытия в Контору и закрыли Активный Канал. Собственно, в Конторе этот твой ... ваш Спаситель почти и не был. Там у него еще даже комнаты своей нет. Это все. - Эльмуальд умолк.
- Вот так вот! - Сказала я скорее для себя самой. - Я рассталась с ним только позавчера, но для него прошло уже целых три года! -
- Ты окончательно наклюкалась. - Пробурчал Эльмуальд сквозь набитый рот.
Минут десять пока Теодор просматривал свои бумаги мы просто трепались с Эльми. Как я и думала, по возвращению в Контору, Нити там навела полный шмон, поставив все службы "на уши"! Как я и полагала, в организации спасательной операции были задействованы службы доставки Фатхи Абд аль-Кадера. И совершенно точно ею были озвучены угрозы и запугивания в адрес наших ученых и техников, нипочем не желавших расставаться с платком гиперперемещений. Эльми рассказывал об этом с удовольствием, так как терпеть не мог никаких технарей. Он считал истинной наукой только интуицию и талант. "Нехватку таланта невозможно компенсировать количеством знаний! А нехватку интуиции - даже наличием таланта!" - Любил повторять Эльмуальд. Когда он закончил, Теодор бегло просматривал последние страницы из своего дела. Я следила за этим. Удивительно, но этот человек обладал просто феноменальной скоростью фиксации информации. И тут Эльми меня спросил.
- Лучше скажи мне, как так получилось, что ты и шеф ... вы вместе так погано обо...лись в Запретке? -
Я тихо зашипела прямо Эльми в его огромное волосатое ухо.
- Тсс! У меня есть подозрение ... -
- ... и у меня. - Перебил меня Эльми, но тут заговорил Теодор.
- Хватит вам уже ворковать, голубки! ... Эльми, - обратился он к уже захмелевшему человеку в пижаме, - так что, все-таки, у меня корректировалось и где эти результаты? -
- Ничего. Никаких коррекций. - На полном серьезе ответил тот.
- То есть, ты хочешь сказать, что вот это все ... это чистая История без Коррекции? -
- Именно. -
- ? - Пожал плечами Теодор.
- Вы, итак, прямой потомок Давида. И имеете право на трон. Абсолютно законное! Не нужно ничего корректировать. Вам не корректировка нужна, а ... коронация! -
- Вот это ни хрена себе! - Выпалил молчавший последние пять минут Арти.
- И по остальным тоже. - Добавил Эльмуальд. - У всех здесь присутствующих, по кому мы работали, в роду, итак, полно самой разнообразной знати! -
Ниэтель, пристально посмотрев в нашу сторону, впервые оторвалась от лицезрения скучных облаков в иллюминаторе и сказала.
- Более того, я полагаю, у любого крестьянина тоже найдутся в роду Великие Цари. Стоит лишь поглубже копнуть! Это математически неизбежно! Исходя из твоей же теории, Тео. Именно поэтому, как мне кажется, в будущем, если, конечно, мы создадим царскую элиту, нужно будет ввести полный запрет на исследование своих родословных на глубину более, ... скажем, сорока поколений. Мы же не хотим, чтобы все люди в равной степени стали дворянами? Это бы обесценило саму идею ... того, зачем мы здесь. ... Тео, - обратилась она к Теодору, - в этой папке в самом деле просто твоя родословная? -
На это Теодор лишь кивнул. Было заметно, что он не начнет говорить до тех пор, пока не справится с внутренним волнением, вызванным какими-то новыми данными, которых он раньше не просто не знал, но, вполне возможно, даже не предполагал ... о чем? Я не знала о чем!
- И как глубоко прослеживается твоя прямая? - Вновь спросила Нити. - До Давида, или глубже? -
- Глубже. - Ответил тот.
- До Адама? -
- Все, Нити! - Выпалил Теодор. Потом после некоторой паузы, показавшейся нам длиннее обычного, добавил. - Эльми прав. То, что здесь есть ... касательно меня ... Нет, даже не меня, а структурно-связанных со мной людей, это все нужно ... бессрочно зас-с ... э-э ... спрятать. И мне немедленно необходим человек, который будет ответственен за то, чтобы никто ... Слышите? Никто и никогда не прочел из этой папки ни единого листа! -
- А меня - немедленно расстрелять! - Грустно произнес Эльмуальд. - Поскольку я все это читал! -
- Надеюсь, ты не делал копий? - Спросил его Арти. А Эльми только покрутил пальцем у виска.
- Мне придется взять с тебя честное ... Как его? Нити, подскажи, что? -
- Для него вполне подойдет Честное Пионерское! - Тут же нашлась Ниэтель.
- Да! Честное Пионерское, что ты не растреплешь! - Тео смотрел на Эльмуальда, как удав на кролика. Эльми молча отсалютовал рукой с пустой рюмкой и сказал.
- Даю! Но мне, если честно, совсем не верится в то, что мое слово - как бы оно ни называлось, - хоть что-нибудь для вас значит. Я ведь порядком запятнал себя в прошлом! - Он вопросительно обводил нас взглядом.
- В прошлом, - сказал Теодор, - не было этой папки! И, да! Мне придется либо взять все твои будущие дни под колпак, либо ... Все эти документы собирал ты? -
- Нет конечно! Я не "полевая мышь"! И не покидаю Контору. - На что Арти только хмыкнул.
- А кто? - Спросил Теодор.
Эльми молча кивнул в мою сторону.
- Некто Джафар ... Мусаевич! ... Чтоб его! Я полагаю, вам всем знакомо это имя. И с ним еще один. ... Ученик его. Зовут Лёха Сказкин. -
- Ух ты! - Вырвалось у меня. - Теперь и папа под ударом! -
- Твой папа не под ударом! - Ответил мне Тео. - Он не трепло, он работает на меня и он слишком ценен! -
- А я - не слишком? - Сказал Эльми обиженным голосом. Но на его реплику никто не обратил внимания.
- А этот ... Сказкин? - Вставила Нити. - Он что? ... Кто? -
- Он давно почил во Бозе! - Последовал ответ. - После своей работы благородный дон Джафар вернул его в его родное время, ... в его безвозвратный. Где он и скончал свои дни. ... У меня есть фото надгробия на его могиле. А так же письменное свидетельство одного дворянина, жившего с этим Сказкиным в одной локализации. - Помолчал и добавил. - Из знающих содержание этого манускрипта в Текущей Реальности есть только мы с ее папашей. И теперь еще ты сам, Тео! - Он смотрел на Теодора, а Тео смотрел куда-то сквозь Арти, в сторону иллюминатора. За бортом совсем уже стемнело. Наш дирижабль вошел в зону ночи этой планеты. И она почему-то внезапно показалась мне настолько чужой! Как будто речь шла не о Земле ... Пауза, так нам всем необходимая закончилась, и заговорила Нити.
- Тео, - сказала она, - Я так полагаю, дворянское собрание организовано успешно? -
- Да. -
- А ты теперь законный Император? -
- Да. -
- Но еще официально не коронован! - Заметил Арти.
- Да. - Последовал ответ.
- И ты намерен довести до конца эту идею с Империей и с нами в качестве избранной знати? - Вновь спросила Ниэтель.
- Да! -
- Тогда столь важную для тебя вещь необходимо отдать тому, кто из всей нашей компании так сказать, наиболее родовит. В смысле предков. ... Таковы традиции дворянства ... Я думаю, нам не следует ломать ... э-э ... упразднять институт придворного Канцлера! -
- Да. Ни в коем случае! - В который уже раз ответил Теодор и молча протянул папку мне.
Я даже сперва не поняла, как и все мы, кому он протягивает материалы. Мы все сидели, шокированные столь быстро изменяющейся обстановкой.
- Бери, Дитя! - Скомандовал мне Арти, видя мою полнейшую растерянность. - Я впервые тебя вижу поверженной в партере! - Добавил он и улыбнулся. А Эльмуальд снова приподнял руку с новой порцией нашего с ним "Эсторского", выпил и почти про себя произнес.
- Шах и мат! -
- Берите, Ваше Высочество! А то у меня рука уже затекла! - Сказал Теодор, и мне ничего не оставалось как принять у него эти бум ... эту бомбу. Которая, как я понимала, вполне может меня со временем уничтожить! Что-то там находилось такое, чего знать не следовало. И прежде всего именно мне. Поэтому я сквозь ромовую эйфорию сказала Гергону.
- Мне немедленно потребуется плотная бумага, а еще лучше ткань. Плотная. Типа холста или брезента. А так же клей, сургуч и что-нибудь типа печати. Да! И бечевка. -
- Это займет какое-то время. - Сразу же ответил Гергон.
- Ничего. Мы можем подождать. - Вставил Теодор. - Все равно отсюда ... это место никто из нас не покинет, пока мы не договоримся по всем краеугольным вопросам. - И обратился уже к своему помощнику. - Лети, как на крыльях! Ты все слышал! И вернись по возможности ближе к моменту отбытия! -
- Гергон! - Сказала я уже выходящему конроаду. - Подойдет любое почтовое отделение России девятнадцать семьдесят. Плюс-минус десять. -
- Это запретка! - Сразу же сказал Теодор, но я ему мило улыбнулась, и он только кивнул. - Аккуратнее там! -
Гергон быстрым шагом вышел из нашей кают-компании.
Несколько минут мы провели в тишине, размышляя каждый о своем. Наконец, Ниэтель прервала наши раздумья.
- Коронация, - сказала Нити, обращаясь не столько к Теодору, сколько ко всем нам, - предполагает то, что Венчаемый-На-Царство Монарх необходимо должен быть человеком верующим! Это - не светское мероприятие. Это везде вообще - Церковное Таинство. Таковы традиции Монаршего правления и, как я вам уже говорила, это есть неотъемлимые атрибуты власти именно Монарха. -
На этот ее монолог никто никак не ответил. Поэтому Нити продолжала.
- А во многих странах именно Монархи являются одновременно и главами Церквей. Сочетая при этом всю власть в одних руках. ... Но ... как быть с тобой, Тео? Ты ведь в Бога не веришь? И какая религия впоследствии будет в твоей Империи доминирующей? Коль скоро ты все религии принципиально отмел! -
Эта ее фраза мне показалась провокационной. И думаю, не только мне. И реакция Теодора не заставила себя ждать.
- Я? - Воскликнул Теодор. - Я не верю в Бога? - Сейчас он был похож на обиженного мальчишку. - Я верю в Бога, я его видел! Я был ... я знаком с Ним! ... Лично знаком! ... Просто ... мне с Ним не по пути. Вот и все. У нас разные идеалы! Потому что у меня свое видение того, что такое счастье. Нет. Даже не это. У меня свое представление о том, как надлежит бороться со злом! Мне ... я проживу свою бесконечно длинную жизнь так, как я этого хочу и так, как я этого заслуживаю! ... И вам того же желаю! -
- А что потом? - Вставила наша старушка.
- Потом, это когда? - спросил Тео.
- Ну, ты же понимаешь, что ты не вечен. -
- Совсем наоборот! Я как раз вечен! -
- Да, нет же! ... - По-прежнему скрипуче тянула Ниэтель. - Есть в конце-концов возраст жизни Вселенной! Второе Начало Термодинамики, всепожирающие Черные Дыры! И все так или иначе сгинет. -
- О! Прости, дорогая, но это рассуждения старика! - Сказал он, на что старушка кокетливо пожала щуплыми плечиками. - Я за это время успею придумать что-нибудь такое, что позволит мне и моим придворным не пропасть в недрах коллапсирующей Черной Супердыры! Поверь, для этого время есть! И в самом крайнем случае - Сказал он, - мне есть к кому обратиться за помощью. -
- Кого это ты имеешь в виду, гадкий мальчишка? - Полушутя-полусерьезно воскликнула Ниэтель. - Неужели вошел в контакт с пришельцами? Смотри мне! А то бабушка тебя сейчас отшлепает по седалищу! -
- Только из уважения к твоим ... кхм ... заслугам! - Так же отшутился Теодор. Он прижался к левому плечику Ниэтель, обнял ее и произнес.
- Я бы не состоялся без тебя! И я всегда ... тебя любил. ... Ты знаешь ... Тебе все можно! Даже отшлепать ... непослушного мальчишку! -
- Тео, не увиливай! Ты опять ловко ушел от темы! -
- Да! И я закрываю эту ветку обсуждений! Про Бога - все! А религия? - Он помолчал секунду и добавил. - Я и есть религия этого мира! Решайте задачи, которые перед нами выросли! - Заявил он на полном серьезе, и все приумолкли.
- Мне кажется, Тео, - нараспев протянула Ниэтель, - мне кажется, что ты многого не учитываешь в ... в том, как ты формируешь свои представления о счастье! -
- Нити, дорогая, твое слово всегда последнее! - Тихо шепнул он ей почти в самое ухо.
Я смотрела на эту парочку таких разных и таких одинаково одиноких людей, знающих друг друга в прямом смысле Целую Вечность, очевидно, имеющих друг ко другу очень глубокую привязанность, и мне от этого понимания вдруг стало так больно! Целая Вечность была ими утеряна как то время, когда они могли бы быть счастливы вместе. И от огромности этой потери они оба неимоверно страдали! И эти их чувства были просто физически ощутимы мной. Думаю и не только мной! Я каким-то образом соединилась ментально с их душами, почувствовав то же, что и каждый из них. Неразделенную любовь Теодора, которую он сумел не потерять на протяжение тысяч и тысяч веков. И ... такую же огромнную верность Ниэтель, которую она пронесла через всю свою долгую жизнь к моему отцу. ... Я сидела, смотрела на их лица и видела ... крах иллюзий. Да, вероятно это тоже сыграло свою роль в том, что мой отец и Нити, ... что они расстались. Я сидела и как будто читала главы романа, просто наблюдая за ними. И это было новое открытие во мне самой. Способность читать ментальный фон вокруг себя, продуцированный другими людьми. ... Теодор, из которого при несколько ином мировоззрении получился бы идеальный монах. Но перекосы восприятия привели его к тому, ... кем он стал по факту. Человеку, желающему управлять всем, и добившемуся этого. "... просто мне с Ним не по пути!" - сказал он про Бога, говоря о Нем, как о равном! И кого он имел в виду, говоря о помощи извне? И еще мне было понятно, что наши посиделки подходят к концу. Все устали. Бутылки пусты, и новых не приносят.
В нашей кают-компании воцарилась тишина. Какое-то время все мы просто пережевывали внутри себя очень много новой и неоднозначной информации. В конце-концов, как и всегда тишину прервала Ниэтель.
- Мне пора, Тео. - Просто сказала она. - Я жутко устала. И ... короче, ... уже ... мне пора! -
Мы все понимали, что именно она имеет в виду.
- Да. - Ответил Теодор, и нам его слова показались абсолютно искренними. - Но мне очень жаль! Скажешь что-нибудь нам на пр .... нам свое напутствие? -
Старушка Нити обвела нас всех любящим взлядом, задерживаясь недолочко на каждом из нас. Было понятно, что она с нами прощается навсегда. У меня подошел комок к горлу, все ждали от нее слов прощального напутствия, положенного при уходе в свой Безвозвратный.
- Все - гады! - Тихо прошептала Ниэтель на русском с легкой улыбкой на лице. И в этом ее ругательстве было столько правды, иронии, тепла и любви, что никто из нас не нашелся что ей ответить. А затем она ушла с сопровождающим, чтобы спокойно дожить свои дни в том месте, о котором она так нам и не сообщила. И отследить ее перемещение уже было невозможно.
- Будет фигово без нее! - Произнес Арти, выразив общее мнение. И среди нас не оказалось никого, кто подумал бы иначе.
- Пошли, выпьем? - Сказал мне Эльми, обняв за плечи.
- Да. Пойдем. - Ответила я. - Может, полегчает? -
Однако, не успели мы как следует залить горечь утраты, как явился Гергон. И привел с собой какого-то насмерть перепуганного молодого мужичка в синем ситцевом, "казенном" халате, черных нарукавниках и с большой сумкой в руках. Мы открыли рты. Даже Теодор. А Гергон, видя это сказал.
- Я взял на себя смелость привести специалиста. Почтмейстер Сергей Геннадьевич. ... Мне кажется, грамотно запечатать столь важное почтовое отправление должен специалист! -
- Кто это, Гергон? - Сказал, наконец, Теодор. - Откуда ты его откопал? -
- Локализация девятнадцать восемьдесят четыре. Россия, Рыбинск. - Отчеканил конроад. - Центральное отделение связи. -
- ... накой хрен? ... - Теодор, похоже, искренне недоумевал.
- Просто в его завтрашнем дне он должен ... его лодка надувная должна перевернуться волной под самоходную баржу на Волге. ... Во время рыбалки ... А его затянет течением под винты. ... Сегодняшний день у него итак последний! -
- То есть ты его привез на рыбалку к нам? - Сказал Арти. - У нас, знаешь ли, незабываемые обитатели в море! - Похоже, шефа эта ситуация с посторонним никак не напрягала, а, скорее, веселила!
- Не совсем так. - На полном серьезе ответил Гергон. Кажется, он не оценил шутки шефа! - Просто я рассматриваю его прибытие сюда к нам, как его Безвозвратный. Ну и потом, специалист, как-никак у нас редкий. Если не единственный! -
- Все профессии нужны, все профессии важны! - Тут же вставил Эльми.
- Может ты и прав? - Протянул Теодор. - Посади его за стол. Пусть в себя придет. -
Сергея Геннадьевича усадили на место Ниэтель. В аккурат между Теодором и Эльмуальдом, который сразу же стал наливать почтмейстеру ром в огромный бокал. А Теодор сказал.
- Вы, Сергей, ешьте, пейте. И ничего не бойтесь. Вы среди друзей! И здесь без преувеличения одно из самых безопасных мест в природе! - И, обращаясь уже ко мне. - Дитя, переведи ему мои слова. Ты у нас тут единственная, кто знает язык той Локализации. - И я перевела. Почтмейстер, похоже, был впечатлен нашим столом гораздо больше, чем испытывал вполне естественный шок от внезапного перемещения из одной реальности в другую. Я знала таких мужиков. Из своего детства и молодости. Он, не особо раздумывая, махнул сперва рому, а потом "занюхал" рукавом своего халата и сказал полушепотом.
- У-у-у! Крепка Советская Власть! - И тут же потянулся за селедкой.
- Ты что, специально взял его именно из тогда? - Обратился Тео к своему конроаду.
- Да! - Ответил Гергон. - Я не мог не воспользоваться случаем. Расценивайте его, как мой подарок вам на Коронацию! - Потом наклонился ко мне и шепнул в самое ухо. - Это год рождения Тео! А вам я привез кое-какую контрабанду. Но это пока секрет! -
Почтмейстер Сергей тем временем решил, видимо, не терять времени даром. Он быстро пил и столь же быстро закусывал. И прошло-то всего минут пять, как он появился, а на нашем столе заметно убыло. Эльми только подливал ему в бокал, а остальные весело за всем этим наблюдали. Наконец, Теодор сказал мне.
- Яна, пока он не упал, пусть сделает дело. Потом я отправлю его в наш архив. Работать. Там на сто тысяч лет ему хватит дел! - И тогда я обратилась к нашему новому персонажу.
- Сергей, - сказала я, выкроив момент между его непрерывным выпиванием и закусыванием, - вы нам очень поможете, если срочно запечатаете одну папку с документами. Так, как будто ее нужно отправить ценной бандеролью. - Сергей закончил есть, посмотрел на меня очень умными глазами и спросил.
- Где я? -
Я не знала, что ему сказать и поэтому задала встречный вопрос.
- А вы как сами считаете? -
- Ну, я пока не пьян ... - Ответил Сергей. - И поэтому не могу назвать все, что со мной случилось за последний час, как ... белую горячку ... да я и не алкаш. Но, похоже, одно из двух: либо я уже умер и на том свете, либо ... я просто не знаю. Вы мне скажите. -
- Хорошо. - Сказала я ему. - Что вы любите читать? - Он на секунду замялся и ответил.
- Разное. Но читаю ... Из того, что есть в Заводской библиотеке и у друзей. С книгами плохо. Нужно сдавать макулатуру ... ждать ... Брежнева не читаю! Это точно. -
- И все же? -
- Ну ... Бредбери, Струги. ... Недавно достал "Мастера и Маргариту". Маркеса люблю! -
- А Азимова? - Спросила я его. На что он сразу же воскликнул.
- Да, да, да! И Гаррисона! И ... этого .... Кларка. -
- О! Да вы достойны самого большого уважения! - Снова сказала я. - Вот, насчет Азимова. -
- Да? -
- Читали у него "Конец Вечности?" -
- А то! - Воскликнул почтмейстер Сергей. - Любимые вещи! Я оч ... -
- Так вот. - Прервала я Сергея. - Азимов писал свой роман с этого самого места, где мы с вами сейчас сидим и закусываем. Именно отсюда! - Тут я зафиксировала как у почтмейстера Сергея медленно отвисла челюсть. - Мы с вами сейчас находимся в той самой организации, только называется она немного по другому. И отсюда мы имеем возможность посещать любые времена и ... страны. ... С разными ... гуманитарными миссиями. Например, для того, чтобы вас уберечь от смерти, которая должна в вашем времени наступить уже завтра. -
- Да ладно! - Сказал Сергей. Он, похоже, не верил.
Тут Теодор меня спросил.
- О чем это вы так интересно болтаете? -
- Тео, я на своей работе. - Ответила я, не сводя глаз со зрачков Сергея. - Просто доверься специалисту! -
- Так вот, Сергей, завтра в вашем времени вы должны уйти на рыбалку. ... -
- ... Да! Я как раз планирую завтра. Выходной у меня! - Перебил меня он.
- Кстати, где вы любите больше рыбачить: на косе у Шексны или ближе к мосту? -
- Откуда вы?! ... У Шексны. Но на фарватере. -
- Потому что там сильное течение с ГЭС, и можно блесну даже не подтягивать спинингом? -
- Да! ... Откуда вы это знаете?! -
- Потому что я из Рыбинска родом. Родилась там ... более миллиона лет назад. - Ответила я. - Живу ... жила на Набережной у Обелиска. Но в вашем году ... до моего рождения еще целых четыре года! -
- Ох ... еть ... - Тихо сказал Сергей. Потом помолчал и добавил. - Как я умру? Завтра ... -
- Вы можете не умирать. Если мы вас не вернем обратно. -
- Как? -
- Ваша надувная лодка перевернется под ударом носовой волны самоходки. Вас затянет под дно. -
- Винты? -
- Да. -
- Понятно. - Оторопело ответил Сергей. Мы молчали. Нужно было дать ему время прийти в себя. Но он неожиданно быстро спросил.
- Что я должен сделать? -
Я вынула из-под стола папку и протянула ему.
- Не открывая эту папку запечатайте ее так, как на почте. С бечевкой, сургучем и ... -
- ... понятно! - Просто ответил Сергей. - Опись документов? -
- Не нужно. Это - единый документ! -
Он порылся в недрах сумки, с которой пришел, и вынул оттуда початый рулон плотной оберточной бумаги серого цвета. Шпагат, банку с сургучем, который, очевидно, уже застыл. Потом порылся снова и извлек спиртовку и таблетки "сухого спирта", которые я хорошо помнила из детства. Поставил спиртовку с таблетками топлива на край стола и разжег спичками.
- Спички с "Маяка"? - Спросила я его. На что он только кивнул головой. Мне было понятно, что ум его сейчас занят был только тем, что я ему сообщила о его судьбе. А свое дело он делал как любой профессионал - автоматически.
Пока плавился сургуч в обычной консервной банке Сергей лихо, прямо у себя на коленях завернул папку несколько раз в бумагу. Плотно, прилагая силу, стянул это все шпагатом крест-на-крест. Я смотрела и любовалась этим. Я много раз видела это на нашей почте, куда мы с мамой и с бабулей ходили отправлять посылки и бандероли нашей многочисленной родне.
- Красиво работает! - Высказал свое мнение Арти. Остальные тоже неотрывно наблюдали за этим действом. Молчавший всю нашу встречу Беоди, наконец, высказался.
- Всегда приятно наблюдать за работой настоящего профессионала! Это ... редкие кадры! -
- Вы курите? - Спросила я Сергея.
- Да. - Ответил он. - Но мне сказали, что тут нельзя. -
- Ерунда! Угостите даму? -
Он тут же полез в правый карман своего халата и извлек оттуда смятую пачку "Примы".
- Лучшего нет. - Просто ответил он.
- Ничего. Это сигареты моей молодости. -
Я вытащила покривившуюся сигарету, слегка ее выпрямила и с наслаждением прикурила от спиртовки. Тео хотел-было что-то возразить, но потом просто махнул рукой. А Арти тоже закурил. Так мы сидели и пускали дым, ожидая пока расплавится сургуч.
- Я вам предлагаю - сказала я Сергею, - пока не предпринимать никакого решения насчет того возвращаться вам или нет. Просто побудьте здесь пару дней в нашей компании. А потом, если пожелаете, или если вам ... э-э ... надоест разнообразная еда и хорошая выпивка, мы вас вернем в любое время, какое вы сами назовете. - Почему-то мне внезапно стало очень жаль этого человека, приговоренного в своем времени к смерти.
- За это все нужно будет ... как-то платить? - Спросил он. На что я ему ответила.
- Только вашими профессиональными навыками. Не более. -
- У меня там семья. ... Жена - инвалид. У нее с головой проблемы. Как она сама ... И Мишке два года. Я ... насовсем не могу. ... Но погощу здесь. И только в вашем присутствии. Тут странный язык. Я никого не знаю кроме вас, с ... кем бы можно было пообщаться! -
- Какие разговоры, Сергей! - Ответила я, глубоко затягиваясь. - Сургуч уже почти закипел! -
Тогда наш почтмейстер аккуратно залил узел на шпагате сургучем и оттеснил на нем печать Главпочтамта города Рыбинска. Я приняла папку обратно себе и сказала.
- Вы сделали то, за чем мы вас так бесцеремонно вытащили из вашего родного времени. Теперь вы - просто наш гость! -
- Мне бы прилечь. - Серьезно сказал Сергей. - Меня, похоже, развезло совсем! -
Выглядел он и в самом деле неважно. Шок плюс алкоголь! Поэтому я сказала.
- Сейчас вас проводят на отдых. А завтра я к вам загляну. - Он лишь кивнул головой в ответ. Тогда я объяснила все Теодору и он сказал Гергону сопроводить нашего гостя.
Когда они ушли я спросила Теодора.
- Тео, что теперь мне с этой папкой делать? -
- Спрячь. - Просто ответил он. - Но она мне еще может понадобиться. ... Если бы не это, я просто выбросил бы ее в иллюминатор. В океан. ... Но она еще будет нужна. -
- Место и локализация на мой выбор? -
- Да! - Ответил он.
- Хорошо. Я знаю такое место. Ее никто и никогда там не найдет! -
- Смотри, чтобы тебя не отследили. -
- Конечно! -
И опять в нашей комнате воцарилось тягостное молчание. Нужно было как-то заполнить паузу. У меня из головы никак не шел Сергей, узнавший о том, что завтра он умрет и, несмотря на это, думающий о своей семье.
- А вот мог бы ты воскресить умершего, Тео? -
- Нахрена? - Вяло спросил Теодор. - Зачем это нужно, если у нас не умирают?! И этот твой земляк, почтмеймтер, ... Уверяю, он будет рад раз за разом продлевать свои дни на Регенерации. Я повидал таких много. ... -
- Таких? -
- Разных, Яна. И таких тоже! -
- Не заводись! - Сказал мне Арти.
- А если и умирают, - продолжил Теодор, - то только по своей воле! -
- Стало быть, - не унималась я, - у вас тут все сплошь самоубийцы? -
Это, видимо, его окончательно достало, но держался он молодцом!
- Желание умереть само по себе еще не является самоубийством. Да и в моем мире самоубийство - не грех! Это грех там, где смерть обязательна, а ты как-то стремишься ее приблизить! У нас же по-другому умереть просто не получится! Поэтому у нас это и не грех! - Парировал Тео после пары глубоких вдохов . И сказал, обращаясь уже к Арти. - Рам, дорогой, отошли ее уже спать! Она меня доконает! -
Я тут же скосила глаза на шефа.
- Дитя, давай, топай! - Прошептал мне он одними губами, и я, поблагодарив всех за ужин, быстренько ретировалась. Но напоследок, перед тем как уйти, подошла к Теодору и бесцеремонно и громко чмокнула его в щеку! Извечный жест победившей женщины! Мне даже не нужно было оглядываться для того, чтобы видеть физиономии всей этой камарильи, но взрыв смеха за моей спиной красноречиво говорил сам за себя!
"Шалость удалась!" - Прозвучал во мне голос профессора Люпина, и перед моими глазами внезапно, самоизвлекшись из глубин памяти, как некая дымчатая галюцинация, возникла сворачивающаяся карта Хогвардса с исчезающими на ней чернилами. ... Я даже потрясла головой. Да, уж! Когда на невыносимую усталость накладывается пол-кило кубинского рома, глюки просто неизбежны ... Сны наяву и все такое ... "Почему, блин, я не пила вино, как Арти с Теодором? - Мысленно беседовала я сама с собой. - Хотя нет. Арти сначала пил водку, а потом уже вино! ... Гиганты, блин! И, - о, Боже! - я опять пьяна настолько, что еле стою на ногах! Три дня ... Нахрена ему нас держать у себя в гостях аж целых три дня? Я же старею вне ортовремени!" Мы вышли с моим сопровождающим из комнаты для перемещений по гиперссылкам и сразу же оказались напротив какой-то закрытой двери. Как выяснилось, она оказалась незапертой. Потому что наш комендант просто повернул ручку и жестом руки пригласил меня внутрь.
- У тебя выпить есть? - Спросила я его, повернувшись к нему лицом.
- Вы все найдете в номере! - Сказал он мне с легким поклоном. - Спокойных снов, Ваше Высочество! - Я проскользнула мимо него внутрь и оказалась в классическом одноместном номере отеля класса "Люкс" времен девятнадцать пятьдесят. Плюс-минус тридцать.
"Этот Колизей не прост на поверку - подумала я. - И теперь еще придется привыкать к новому титулу! ... А Теодор, похоже, просто совсем протух ... в этом своем ... бессмертном заповеднике ... Все, наконец-то, спать! ... "