Любимая, а ты осталась
за гранью памяти, там, где
пластами пропасть распласталась,
и места больше нет звезде.
В случившемся разъединенье,
как в разведении мостов,
простора много для паденья,
а для прощенья мало слов.
Извивы уличных излучин
ведут в четыре стороны,
и топографией измучен
возничий мрачный сатаны.
В растерянности чертит зодчий,
на ватмане проект веков,
но, тыча чёрту гумкой в очи,
эскиз перечеркнуть готов.
Пока не стёрты линий сходни,
в кафе знакомое зайду.
Скажи, была ли там сегодня,
чтоб наблюдать в окно звезду?
Чтоб остывал под лампой кофе,
офорты плыли по стене,
чтоб в сердце мало было крови,
и дух живой окостенел?
На стойке барной пыль в три пальца,
кафе закрыто много лет,
и в зале не с кем потрепаться,
и свежих не найти газет.
Витрины в чёрной паутине,
меню распались на листы,
и только старец на картине
стрижёт всё так же роз кусты.
«Бармен!» - я по привычке крикну,
и зов увязнет в тишине.
К пустым домам нельзя привыкнуть.
Тяжёлый сумрак не по мне.
Всегда нехватка будет солнца
тем, кто одни, а не вдвоём.
Всё больше пропасть и несётся
возничий чёрта чрез неё.