Передо мной открылись две дороги.
Я выбрал ту, что поросла травой.
И в этом было всё её отличье(1).
Укрытая, значит, не растоптанная, та, на которой увиденное и приобретаемое, подобно брошенному семени, не будет тотчас восхищено птицами, а имеет шанс прорасти. А поэтому это та дорога, где человек больше и глубже видит, где у него есть почти незатеняемая возможность видеть, где есть возможность остановиться и вглядеться в увиденное, поскольку его не теснят проезжающие, вынуждая подвинуться или насильственно двигаться дальше, не успев усвоить то, что увидено. Кроме того, это та дорога, на которой меньше остаётся следов – трава, примявшись, имеет свойство подниматься вновь. И человек, пройдя, быть может, даже немалый путь, остаётся скрытым, лишь только идущий поблизости или рядом может видеть его и подробности его пути.
А подробности... Он «...сохранит себя чуждым по отношению ко всему, сосредоточенным и недерзновенным...»(2) И так возможно не выявить их.
«Когда видят демоны человека, который благодаря равномерности служения и умеренности трудов своих движется во свете ума своего, тогда посредством неравномерности борются они с ним, чтобы он уменьшил или увеличил один из этих трудов, ибо то и другое одинаково вредно... Ибо как из-за увеличения, так и из-за уменьшения появляется тьма в душе... Всё, что происходит умеренно, делается по порядку. Когда же выходит кто-либо за этот предел, появляется смущение, а когда смущён человек, не знает он, что делает»(3).
Таким образом, сокрывается делатель в недрах однообразия, обыденности. В жизнеописании старца Хаджи-Георгия, составленном иеромонахом Антонием, говорится: «Самого Хаджи-Георгия нельзя отличить не знающему его не только от какого ученика его, которые всегда грязные и оборванные, но и от простого рабочего: так ведёт он себя серо и просто». Серо и просто!
Но для этого требуется познание себя, каковы свои особенности и силы: «Ибо состав подвижничества есть тип (символ) состава тела»(4). Простое, бедное, прорастающее, оно прекрасно в Тебе, Простой и Преславный, преображающий то, что просто, своей, хотя бы и малой, причастностью первозданному, своей надеждой пройти сквозь двери(5) оно прекрасно в Тебе.
И вот обыденное: «когда ты сидишь вместе со всей братией за трапезой, а всё внутренно предстоит перед очами твоими как тень, и ты не чувствуешь удовольствия от пищи, но вся душа твоя охвачена изумлением и наполнена слезами, тогда знай, что благодать Божия показывает тебе это таким образом за твоё великое смирение, происходящее от страха (перед Богом), дабы ты, увидев дела Божии и осознав непостоянство чувственных вещей, привил страх твой любви к мысленному. Именно это и есть то духовное знание, о котором, как слышишь, говорится. Что оно находится между страхом и любовью, неощутимо и безопасно возводя человека от первого ко второй»(6).
Непостоянство чувственных вещей... Да! Не в них наше утешение, пища и радость. Но они – отражение, пусть и слабое, они – образ пира и вечери, единственной, изумлённой, они – носитель Твоей заботы и милости, Вечный, Сотворивший всё... «Невозможно кому-либо иначе приобрести неотъемлемую совершенную любовь к Богу, кроме как в соответствии с мерой духовного знания; а оно понемногу возрастает в каждой усердно трудящейся душе. Зная это, апостол и сказал: соответственно величию и красоте тварей созерцается Творец(7)»(8).
Поэзия, как сотворение, больше, чем стихи. Даже можно сказать, что поэзия больше, чем самое слово, хотя мы, будучи существами словесными, всё воспринимаем и переживаем в рамках словесного опыта(9), да и весь тварный мир своими логосами укрыт в Ипостасном Логосе(10), в Нём живёт. Говорят, например, что и память у ребёнка начинает формироваться в связи с овладением даром слова.
Однако сказали святые отцы(11) и о вышесловесном опыте, когда ум безмолвствует. И начало, как и начала и основы поэзии – оттуда.
Стихи же в лучшем и высшем своём состоянии – выражение того опыта, также, хотя и малая и слабая, но всё же тропка к нему. По крайней мере, к тому стремится, хотя всё человеческое имеет (в разной степени, но всегда) примесь тленного. И оно, как ни странно (или отнюдь не странно), не бесполезно здесь. Ведь сокрытие не только хранит приобретённое, но и открывает новое: «Погрузи сердце в смирение, и найдёшь то, что от взоров мира сего спрятано глубже всего и дальше всего»(12).
И что же это? «Вода приносит пользу всему сущему, а ни с чем не борется. Она спокойна и пребывает в чистоте в таких местах, где больше никто не хочет быть. Именно в этом её близость к истинной сути мира»(13). Но опять же, что это? Что за вода? Способность превосходить, возвращаться, способность быть ничем и вместе – жизнью. «Если бы человек не закрывал порой всевластно глаза, то перестал бы видеть то, что взгляда заслуживает»(14).
И каково же это, что взгляда заслуживает... Думаю, то, что бесконечно заслуживает слова, и также всячески заслуживает быть и скрытым. «Когда нет слов, согласие не разрушается. Согласие со словами не согласуется. И слова с согласием не согласуются. Поэтому сказано: "говори, не говоря". Речь без слов – это когда всю жизнь говорят и ничего не скажут. Или всю жизнь не говорят – и не останется ничего не сказанного... Без речей, подобных переворачивающемуся кубку, вечно новых, словно брезжущий рассвет, и приводящих всё к Небесному Единству, можно ли постичь вечно сущее?»(15)
И как же тогда, укрывая, нам отобразить Его? Вот есть мысль: «"И.С. Баху ужасно повезло. Когда он хотел славить Господа, он писал хорал или кантату, обращаясь непосредственно к Всемогущему. Сегодня, если поэт хочет сделать то же самое, он вынужден прибегнуть к косвенной речи". То же, по-видимому, относится и к молитве»(16).
Речь косвенная! Образ, признак и голос, который остаётся в тебе, как песчинка в раковине моллюска и вот, ему предстоит стать жемчугом. Рыбак, как известно, знает других рыбаков.
«“В последнее время”, – сказал один из древних иноков, – “те, которые по истине будут работать Богу, благоразумно скроют себя от людей и не будут совершать посреди их знамений и чудес, как в настоящее время. Они пойдут путём делания, растворённого смирением, и в Царствии Небесном окажутся большими Отцов, прославившихся знамениями”»(17). Итак, наше время, укрытость! Оно не имело бы смысла, если б не знали мы, что храним, что же, таясь наподобие раковин, укрываем.
«Ветер веет. Мы говорим также: ветер летит. Но, “летя”, он не улетает, а это его “улетание” означает, что он остаётся. И остаётся он, только пока “улетает”»(18). Значит, пока укрываем, непрестанно теряя, ища и вновь обретая, – имеем, храним. Если ж остановится эта купля, талант отнимется, «имущему бо везде дано будет и преизбудет, от неимущаго же и еже мнится имея, взято будет от него»(19).
И это не только о чём-то очень великом так можно думать, но и простое, как возделывание данной нам в обладанье земли, может утратиться: «премии и награды, популярность и всенародное поклонение, помимо прочего, разрушают плодотворную наивность и блаженное неведение таланта относительно его судьбы, лишая гений важного качества – дерзновения»(20).
Как же трудно всё это... Возможно ли, будучи посещённым людским вниманием, всё же сохраниться?.. Наверное, возможно. Но требуется усилие, сокрытие даже в открытости.
И если подумать, ради чего же храним, – не хотелось бы разве нам быть увиденными, что мы здесь, посреди вселенной, мы живы и дышим? – то можно сказать, что, так укрывая, мы сами свою жемчужину узнаём, не зная хорошо дотоле, так растёт этот жемчуг, вначале мелкий, когда мы сами в себе его открываем: «в момент, когда шкатулка открывается, диалектики уже нет. Одним движением внешнее зачёркнуто, всё принадлежит новизне, неожиданности, неизвестности. Внешнее не имеет никакого значения. И – самый большой парадокс – не имеет смысла даже трёхмерность пространства, ибо открылось новое измерение: измерение сокровенного. Оно может быть бесконечным для того, кто ценит его по-настоящему, кто находит своё место в перспективе ценностей сокровенного»(21).
Потому речь о сокровенном избегает слишком близко подходить к действительности, эта речь использует её образы иначе... Но что из слов человеческих не является речью о сокровенном? И всё, и ничего. Конечность, ограниченность, или бесконечность и то, что возводит от земли...
Иногда сокрытием оказывается самая речь, даже многословие, когда в молчании открывается столь большое и высокое, что человек не в силах предстоять ему.
...мы что-то говорим, но заняты не этим –
мы звуком наших слов до дрожи смятены...
Мы воздух вечности в себе несём незримо,
так им осенены, что страшно замолчать(22).
И это – та глубина, в которой наше дыханье, свобода. Без неё мы – «не то, чем должны быть»(23). «Философия – это окликнутость самим бытием. Философия как таковая есть основной способ отношения человека, находящегося посреди сущего, к этому сущему. Лишённые философии лишены “взора-вглубь”. Они предаются тому, что появляется прямо перед ними и так же исчезает»(24).
Мы растём в этом «взоре-вглубь», потому что знаем, – и это неизгладимо, мы так созданы, – каково же должно быть то совершенство. «Самая чистая белизна кажется чуть запачканной, в совершенной добродетели как будто чего-то не хватает»(25).
«Поль Валери считал, что всяческое проявление своих способностей в социуме является ошибкой таланта, так как ставит его под прожектора общества, заставляет подчиниться этому обществу и работать на его благо, а значит перестать развиваться. Поэтому всякий проявленный талант – это талант недоразвитый, а истинные гении находятся именно в тени. Им хватило ума, силы воли, чтобы обуздать своё честолюбие и они не проявились в социуме никак, а продолжали собственное развитие»(26).
В этом естественность наша, здоровье, – никак не жадность! Потому что укрытое подобно мелкому дождю – хорошо проникает в землю, беззастенчиво же произносимое – словно ливень, скатился, привёл чувства в смятение, и – нет его.
«“Меня страшит мысль, что я мог бы иметь успех в жизни”, – так звучит вальзеровский парафраз диалога Франца Моора(27). Все его герои разделяют этот страх. Но почему? Совсем не из отвращения к миру, резонёрского отказа или пафоса, а из чистейшего эпикурейства. Они хотят наслаждаться самими собой. И обладают необыкновенной к тому способностью. И именно в этом – их совершенно необыкновенная благородность. И они необыкновенно вправе делать это. Потому что никто не наслаждается более здраво, чем выздоравливающий. Ему противно всё, имеющее отношение к оргиям: звон струй обновлённой крови слышится ему в ручьях и более чистым дыханием на губах веют ему горные вершины. Эту детскую благородность разделяют герои Вальзера со сказочными персонажами...»(28)
Это та, может быть, подводная лодка, в которой укрывшись, живут поющие, незнаемые и неведомые, и с ними – мир,(29) и на ней бы хотелось им, верно, остаться, но... «Стяжи дух мирен», – сказал преподобный, – «и тысячи вокруг спасутся»(30). Как? Разве от выступлений? Хотя, может быть, и от них тоже... Но больше-то, больше - от обыденной жизни, чего-то весьма малого, словно белое в белом! Вот стихотворение Мацуо Басё:
На рассвете
Белых рыбок белые чёрточки
Длиною в вершок(31).
1) Р. Фрост. Эти строки цитируются многими, напр. П. Коэльо, Подобно реке; х/ф «Общество мёртвых поэтов»...
2) Прп. Симеон Новый Богослов, Главы богословские, умозрительные и практические, 22. Пер. иером. Илариона (Алфеева).
3) Прп. Исаак Сирин, т. 2, Беседа 1, 12-14. Пер. еп. Илариона (Алфеева).
4) Прп. Исаак Сирин, т. 2, Беседа 1, 12, буквальный перевод в сноске. Пер. еп. Илариона (Алфеева).
5) Ин. 20, 19.
6) Прп. Симеон Новый Богослов, Главы богословские, умозрительные и практические, 32. Пер. иером. Илариона (Алфеева).
7) Рим. 1, 20.
8) Прп. Симеон Новый Богослов, Главы богословские, умозрительные и практические, 33. Пер. иером. Илариона (Алфеева).
9) Прот. Димитрий Лескин, Метафизика слова и имени. Часть I. Глава 1.
10) Прп. Максим Исповедник, цитата по В.Н. Лосский, Мистическое богословие.
11) Свт. Феофан Затворник, прп. Силуан Афонский...
12) Монах Симеон Афонский, Девять слов, Слово о смирении, 97.
13) Путь правителя, глава 8, интерпретация Б.Б. Виногродского и Б.Н. Кузыка Дао Дэ цзин.
14) Рене Шар, Из Листков Гипноса.
15) Чжуан-цзы, Разное, гл. XXVII.
16) Слова У.Х. Одена, приводимые И. Бродским, Поклониться тени.
17) Свт. Игнатий Брянчанинов, Отечник. Заключение.
18) М. Хайдеггер, Воспоминание.
19) Мф. 25, 29.
20) С. Мазаев, Не сотвори себе кумира.
21) Г. Башляр, Поэтика пространства, III, 4.
22) Франко Лой, Трое.
23) 2 Кор. 13, 5.
24) М. Хайдеггер, Парменид. Часть первая, §7.
25) Ле-Цзы, гл. II.
26) Кудрявцев А.В., Поль Валери – рывок к чистому сознанию.
27 Персонаж «Разбойников» Шиллера.
28) Вальтер Беньямин, «Роберт Вальзер».
29) P. McCartney, “Yellow submarine”.
30) Прп. Серафим Саровский.
31) Басё, В открытом поле.