Слава распалялся всё больше и больше с каждым словом: "Думаю, что ты плод моего больного воображения. Надо просто жить дальше, а лучше вообще вернуться в лечебницу". Сеготин спросил с видом провокатора: "А как же мы оказались здесь?". Слава смутился, но не желая сдавать позицию ответил: "Ну скорее всего сознание блокировало этот промежуток времени. Может я что-то натворил и не хочу помнить, а сознание нарисовало тебя, Форога и всё прочее". Сеготин воскликнул: "Замечательно, великолепно!", – и захлопал в ладони, как избалованный сын императора. Слава решил не медлить и вышел из квартиры. Всё о чём сейчас он мог думать – это воздух. Хотя бы глоток свежести. Вот последний лестничный пролёт, последняя дверь. Лампочка в подъезде опять не работает. "Сколько себя помню свет в подъезде никогда не работал", - подумал Слава как бы успокаивая себя. Пытаясь найти подтверждение обычности мира. Слава выскочил из подъезда и нырнул в московский вечер. Звуки и ароматы нахлынули, как вода, со всех сторон. И это были те самые знакомые ощущения. У Славы защемило в груди от тоски. С одной стороны он хотел подтверждения. Многое упрощалось, если это обычная Москва, но с другой стороны это значило признать собственное безумие. Слава решил не впадать в уныние и отдал своё внимание на растерзание окружающему миру. Он просто шёл по улице и не цеплялся за мысли.
Ноги провели его по знакомым дворам Кубанской улицы. Справа спал старый кинотеатр под пристальными взглядами одноглазых фонарей. Старый, опустевший, одинокий как всегда. Парень на велосипеде юркнул во двор. Две девушки перебежали дорогу и пройдя мимо Славы зашептались и захихикали. Он вышел на широкую Люблинскую улицу и замер. Холодный пот гадко покрыл кожу.