1.
Сплюнь сидел, глубоко задумавшись. Поглаживал лысину, вокруг которой невесело кучерявились слипшиеся тонкие волосики - остатки былой кучерявой шевелюры. В детстве Сплюнь был очень симпатичным ребёнком. Все щипали его за щёчки, называли умилительными прозвищами и прочили почему-то большое будущее. Видимо, как красивому ребёнку. Но Сплюнь рос тихим, молчаливым, и в школе скоро обозначилось, что в классе он изгой. Нет, никто над ним не издевался, но никто и не знал, что с ним делать, как дружить. Сплюнь хорошо учился, ровно по всем предметам, много читал, играл в шахматы, по телевизору любил смотреть спортивные передачи, но сам спортом не занимался. Отца у него не было, и мама никогда не говорила, где он и кто.
Маму он любил очень. Между ними была невероятно сильная связь, мама была для него всем, и когда Сплюню было плохо, он знал, что утешение он найдёт только у неё. Собственно, прозвищу Сплюнь он тоже был обязан маме. В этом слове было столько нежности, столько хрустальной детскости и доброты, что, когда Сплюнь первый раз соотнес его с грубым глаголом, то ему долго не верилось, что это слово может иметь другое значение, значение, как будто от чего-то хотят избавиться. Услышал он это самое другое значение лет в пять, когда , играя в песочнице, услышал, как соседка била по губам своего маленького сына, только что попробовавшего слепленного песочного пирога из формочки, и кричала ему:
- Сплюнь! Сплюнь сейчас же! А то врачи живот порежут!
Прозвище Сплюня никто никогда не знал. Оно так и осталось их с мамой секретом. А так он был Савва. Савва Платонович Линеев.
Мама умерла внезапно, сгорела от рака, когда Сплюню было 20 лет. Он учился на третьем курсе радио-технического института. После смерти мамы мир из цветного превратился в черно-белый, ушли запахи , звуки. Сплюнь стал стремительно лысеть, куда-то делась осанка, куда-то исчез глубокий взгляд. Как-то, когда он уже работал на заводе в инженерном отделе, он услышал, как одна из сотрудниц, хихикая, рассказывала, как вчера смотрела мультик про великолепного Гошу:
- Так этот Гоша- это точно наш Савва. Как будто с него рисовали, - радуясь своей феноменальной внимательности, констатировала она.
Но надо признать, что над Сплюнем все равно никто не издевался, ни в открытую, ни за спиной. С ним, как и когда-то в школе, просто не знали, что делать. Человек он был добрый, работу свою исполнял хорошо, всегда помогал другим, если его просили. Просто он был не от мира сего, не гнался за тем, за чем гнались все остальные, жил, как будто никогда не выходя в центр, а где-то по углам, не высвеченный светом софитов.
С перестройкой в стране закрылся завод, где он работал. Иногда подрабатывал, чем мог, но долго так продолжаться не могло, потому что подобное существование претило Сплюню, человеку строгой и разумной организации. Тогда только стали появляться компьютеры, и Сплюнь пошёл на курсы системных администраторов. Быстро все освоил, программы и языки программирования, и от предложений поработать трудно было отделаться. Сплюнь решил, что будет работать с двумя фирмами, как тогда называли себя новые бизнес-структуры, будет приходить в них поочередно по утрам, решать вопросы по оставленным заявкам, а потом уходить домой. Так он мог выкроить время для чтения, что не переставало быть его первым увлечением, и игры в шахматы. Вернее, изучением партий известных мировых шахматистов.
Первый раз он подсмотрел переписку в компьютере секретарши одной из фирм совершенно случайно. Она просто забыла закрыть почту. Потом в порядке решения головоломки он научился вскрывать почту, аськи, мессенджеры, мог делать это удаленно, со своего домашнего компьютера. Тогда ему открылась совершенно другая литература. Стиль и язык ее был совсем не такой, как в книгах. Вся эта литература говорила живым языком курилок, метро, магазинов, ночных посиделок на кухне и ночных же полежалок в кровати. Читать эти откровения стало единственной слабостью уже немолодого человека, Саввы Платоновича Линеева.
2.
Сплюню было уже 60 лет, а он все работал сисадмином. Правда, репутация у него была столь безупречной, что его, как драгоценную чашу с олимпийским огнём, передавали теперь друг другу особенно успешные компании, которые в условиях бешеной конкуренции и сохранения репутации должны были особенно доверять человеку, допущенному копаться в железе их серверов. А у Сплюня была безупречная репутация, и он был человеком своего слова, никогда не подводил, на него можно было положиться. Жил он все в той же двухкомнатной квартире в старом центре Москвы, и ничего в этой квартире с тех пор особенно не менялось, если только что-то от старости совсем не выходило из строя. Все остальное Сплюнь мог починить, подкрасить, подклеить, чтобы сохранить тот мир, который он любил в детстве и который не хотел терять. Есть такие люди, редкие в природе, которые сберегают любовь. И это не маниакальная какая-то задача, а просто сама жизнь назначила им сберегать, у них как будто отсутствует ген короткой памяти или предательства. Дома у него было чисто и аккуратно, и если это даже и была Квартира убежденного холостяка, то холостяка не опустившегося, а достойно и полно проживающего свою жизнь. Самым новым в квартире была только система соединенных между собой компьютеров, потому что Сплюнь всегда следил за всеми новинками, необходимыми ему для работы.
3.
В компании, в которой он работал сейчас, владельцами была семейная пара. Ему лет 50, и ей немного поменьше. Ирина была высокой, стройной женщиной, всегда одетой с иголочки, входящей в офис в каком-нибудь очередном кашемировом длинном пальто, полы которого развевались при ходьбе, как будто откуда-то снизу включали мощный фен. Лицо у неё было усталое, мешки под глазами, а в глазах как будто застывший вопрос, на который она постоянно ищет ответ и не может найти.
Сплюня она почти никогда не замечала и не выделяла. Могла только сказать:
- Савва Платонович , посмотрите мой компьютер, что-то он тормозит.
Или просила установить бухгалтерские программы, или ещё что. Сплюнь конечно же знал, что за немой вопрос гложет Ирину. Он читал ее переписку с близкой подругой, из которой было понятно, что вот уже два года как муж Ирины - Сергей ей изменяет. Изменяет напропалую. С какими-то молодыми девицами, коих количество исчислялось пятью или шестью штуками, которых он одевает, спонсирует, водит в дорогие рестораны. Сплюнь, глядя на Сергея, не мог понять, что нашла в нем Ирина. Сергей был субтильного телосложения, среднего роста, не красавец, с размеренно-тягучим голосом. Когда он говорил, немного с хрипотцой, казалось, что засахарившийся мёд стекает по ножу в банку. Все переписки Сергея тоже были доступны Сплюню, но читал он их с отвращением, как будто ему никак невозможно было отказаться трогать раздавленного гада, а трогать приходилось. История отношений этих двух людей, вольно-невольным свидетелем которой стал Сплюнь, впервые живо откликнулась в его сердце. Вернее, читая Ирину, он вдруг впервые встретил человека, для которого любовь была таким же не пустым звуком , как и для него. Из переписки он знал, что Ирина любила Сергея ещё со школы, но он все время вёл себя странно, не приближая и не отдаляя её. В какой-то момент, когда все одноклассницы повыскакивали замуж и рожали уже по второму ребёнку, Ира решила отступиться от своей любви и приняла ухаживания одного своего знакомого, человека умного, которого приглашали в один из европейских институтов преподавать техническую дисциплину. Ира вышла замуж, уехала с ним, но, прожив там пять лет и так и не сумев полюбить мужа, вернулась в Москву. С Сергеем встретилась на похоронах одноклассника, и с той поры тугие шарниры их непонятных отношений слабо хрустнули и завертелись. Завертелись слабо. Даже тогда, когда Ирина ждала ребёнка от Сергея, он не спешил делать ей предложение и съезжаться. Ира решила,что родит для себя. Что эта ее любовь не может закончиться ничем. Пусть будет хоть ребёнок. Но в итоге Сергей переехал к ней жить, долго жили гражданским браком, а потом, когда сын однажды спросил, когда у них день свадьбы, пригласил Ирину в загс, где и был зарегистрирован брак спустя пять лет незаконного сожительства. Сергей был из породы людей, которые увёртливы, как червяки. Вроде и интеллигентен, и разговор поддержать умеет, и галантен, и щедр, а всё не человек, а уж, увертливый, хитрый уж. Сплюнь, читая его слюнявые, как он мысленно их себе называл, откровения с молодыми девицами, точно знал, что Сергуня, как в офисе обращалась к нему Ирина, не был достоин даже пыли от ее подошв.
4.
Особенно Ирина переживала из-за связи своего мужа с одной молодой девушкой, которая ему в дочери годилась. Была она из провинциального города, где среди прочих других девиц, наверное, даже отличалась своими достоинствами, училась на четверки-пятёрки. Хотя всем известно, чего стоят хорошие оценки провинциалки в большом городе. Разделять судьбу лузерш, своих одноклассниц, она не хотела, и потому подалась в Москву сразу после окончания школы. Поступила даже на вечерний в один затрапезный вуз, куда не брали разве только что с судимостью. Днём подрабатывала официанткой в кафе. Там ей и выдала судьба счастливый лотерейный билет, как считала Милена ( она родилась уже в то постперестроечное время, когда давать детям обычные имена стало дурным тоном, поэтому все стали нарекать девочек Стефаниями, Регинами, Станиславами, совершенно не задумываясь о сочетании такого имени с самой обычной фамилией. К тому времени уже не читали Гоголя, Зощенко или Булгакова, которые бы непременно нарочно выдумали такое сочетание, чтобы блеснуть иронией, а то и сарказмом). Милена носила фамилию Бобрикова, и, собственно, само это сочетание «Милена Бобрикова» говорило лучше всяких слов и описаний.
Счастливым билетом стал для неё Сергей, заехавший однажды в кафе перекусить. Оценив одним взглядом Милену, стройную, высокую девочку с замазанными дешевым тональным кремом прыщами на лице, но при этом миловидную и улыбчивую, Сергей в тот же день пригласил ее на свидание. А дальше пошло-поехало. Сергей считал мужчин, пользующихся женским телом и не благодаривших их за это материально, самцами. Себя он хотел чувствовать иначе. Чем-то вроде учителя, наставника, прокладывающего дорогу в эту жизнь перед слабыми, беспомощными созданиями. Таких созданий сидело у него на шее уже три или четыре штуки, и поэтому дорога прокладывателя была хорошо проторённой и изученной.
Вскоре Милена жила уже не в общаге, а в отдельной однокомнатной квартире, бросила вечерний, каталась по разным странам. Одна, правда, потому что Сергей же семейный человек и не мог позволить себе уезжать на недели. Но и с ним она ездила на два-три дня в его командировки, правда, по сторонам и весям родного отечества. Про жену Сергея Милена особо не думала. Вернее, что может думать молодая девочка о взрослой, почти пятидесятилетней женщине, которую она, молодая и перспективная, и так уже победила. Она мало о ней думала в отличие от Ирины. В переписке последняя все время жаловалась своей подруге, что опасается, как бы эта молодуха ни родила Сергею и ни увела его из семьи окончательно.
- Понимаешь, Лиза, я чувствую, что он эту Милену выделяет из всех остальных. Он относится к ней романтично, красиво ухаживает, возит ее по нашим с ним местам - в те же рестораны, дома отдыха, кинотеатры, - читал Сплюнь в ее мессенджере.
Как-то в сердцах, вконец отчаявшаяся Ирина писала Лизе:
- Иногда мне хочется нанять каких-нибудь бандитов, чтобы избили его, изувечили её, чтобы он раз и навсегда зарекся ходить по бабам.
Сплюнь читал изо дня в день переписку двух женщин и значительно реже переписки Сергея. В том, чем делилась Ирина со своей подругой, во всех буквах, словах и запятых кричала любовь, бессильная что-либо сделать перед нелюбовью. У Сергея же во всем сквозили похоть и товарно-денежные отношения.
Первый раз Сплюнь вдруг задумался, что он мог бы как-то помочь Ирине, ведь в его силах было влезть в любую переписку, исправить что-то, дописать, переписать. Но он не решался. Потому что руководимый всем своим опытом знал, что все должно идти своим чередом, невозможно изменить ход событий, нельзя брать на себя роль бога - выйдет только хуже.
На работе он видел двух интеллигентно общающихся между собой супругов, бросающих друг другу многозначительные, заигрывающие взгляды, улыбающихся и говорящих полунамеками. Никто со стороны не мог и подумать, что под этим париком с красиво завитыми и уложенными локонами кишмя кишат вши боли и отчаяния.
Сплюнь не понимал, почему она не уходит от него, молчит, не выдаёт, что все знает, терпит, играет эту роль, надевая каждый раз этот вшивый парик. А потом понял. Ответ был простой как дважды два. Простой и безыскусный, и, наверное, даже глупый. Любовь ее была сильнее всего того, что ей приходилось терпеть. Казалось бы, она должна была давно умереть, а она продолжала жить, несмотря на и вопреки. И давала силы играть этот нескончаемый спектакль, поставленный не по ее сценарию, где она должна была играть роль, которую не хотела бы себе даже в самом страшном сне. Сплюнь знал, что такая любовь, мало кому понятная, такая же, как у него к матери, к тому миру детства, который он никак не хотел терять, делает человека смешным, узкорамочным и а каком-то смысле закрытым для понимания жизни, потому что человек всё и вся меряет только этой своей любовью. Но Сплюнь в отличие от Ирины дольше пожил и больше думал, (потому что, что же делать, когда ты все время один, как ни думать). И он знал, что Ирина ведает пока только одну эту свою животную любовь к Сергею, полную ревности, любовь, запертую на четыре замка собственными представлениями о ней, любовь, в которой чувствуешь себя сиротой, брошенной один на один. А настоящая любовь , она надмирная, она не задается вопросами, взаимная она или нет, ей не нужны доказательства, потому что она живет сама собой и собою воскрешается из раза в раз.
Но Ирине нужны были доказательства. Кого он любит - её, потому что все-таки не уходит из семьи, или эту Милену, потому что она молодая и прочее, прочее, прочее?
5.
В ночь с 13-ого на 14-ое сразу после взлёта упал самолёт. Выживших не было. Сплюнь не спал. Сидел у компьютера, пил кофе, читал новости. А до этого только закончил читать переписку Ирины с Лизой.
Читая Иринин вопрос: как ты думаешь, как он меня поздравит с Днём Святого Валентина, впервые поймал себя на чувстве неприязни к этой взрослой женщине, которая не лучше этой Милены , вдруг задалась таким глупым вопросом.
Лиза, человек здравый и отстранённо рассуждающий, саркастически заметила:
- Ир, ну, поздравит он тебя, и что? Разве его поздравления о чём-то говорят? Знаешь анекдот: мужик подходит к киоску и спрашивает:
- У вас есть открытки с надписью «моей единственной»?
- Есть, - отвечает продавщица
- Дайте семь штук. Вот так и твой Сергей. И тебя поздравит, и ее поздравит, и пятую, и десятую. Я уже вообще отказываюсь что-либо понимать в вашей истории. Может, у него любовь такая к тебе, ведь не уходит же. В общем, один Бог знает, кого он любит - её, тебя, никого... Давай спать. Завтра напишешь.
- Я уже два года молю Бога, чтобы он как-нибудь дал мне знать, кого любит Серёжа и что с этим со всем делать, но Бог молчит... Ладно, пока. Спасибо, что слушаешь меня, - попрощалась Ирина.
Сплюнь в целом был согласен с Лизой. Один Бог все знает, ему и решать, кто кого любит, кому с кем быть.
Он встал , пошёл на кухню, налил себе ещё чашку кофе. Совсем не спалось. Сплюнь сел к компьютеру. На сайте МЧС вывесили список погибших. Сплюнь всегда смотрел такие списки. Его интересовали даты рождения пассажиров. Страшно было, когда погибали особо молодые или дети. Пробегая взглядом фамилии, он вдруг зацепился за имя Милена. Рядом стояла неуклюжая фамилия Бобрикова. Милена Бобрикова - 17.09. 1995. Сплюнь бросился к почте Сергея, где однажды он видел, как тот заказывал билеты для Бобриковой в Париж. Надо было сличить дату рождения. Она совпала. Сплюнь нашёл ее страничку в социальной сети, где не спящая ночами молодежь, подруги Милены, уже писали скорбные посты, вывешивая совместные фотографии с подругой и ругая власть, которая не может обеспечить безопасность летающих на самолетах людей.
Ошибки быть не могло. Разбилась именно она - Милена Бобрикова, 22 лет от роду.
Было 5 утра. Сплюнь сделал скриншот страницы сайта со списком погибших, выделил, подчеркнув имя Бобриковой Милены, вошёл в переписку Ирины и Лизы, назвался ником «Валентинка» и отправил туда фото скриншота. Потом подумал и приписал:
- Ирина, не зовите Бога разбираться в ваших проблемах. Когда он приходит, может быть страшно. Для того чтобы любить, не надо заверений и доказательств. Кого-то Бог выбирает для любви, а кого-то- для смерти. Просто подумайте об этом...
Потом Сплюнь закрыл переписку, удалил все аккаунты, почты, мессенджеры Ирины и Сергея со своих компьютеров, послал по почте на адрес их компании заявление по собственному желанию об уходе, зарплату просил перевести на карточку, пожелал компании процветания и успехов и лёг спать.
6.
Савве снилось, как мама зашла в комнату, села на край кровати. Во сне он был маленьким, лет пяти, и он спал. Мама ласково перебирала его кучеряшки, гладила по волосам, по розовой щёчке и шептала, приговаривала:
- Никто так сладко не спит, как ты, мой малыш, мой маленький Сплюнь.
- Я сплю, мама, - во сне отвечал мальчик.
- Я сплю, мама, - передразнивая по-доброму его, тихо сказала она. - Знаешь, Саввка, Сплюнь - это тот, кто самый сладкий спальщик на свете. Это ты. Сплюнь, Сплюша, мамин сынок...
Савва Платонович улыбался во сне. Во сне не существует смерти. Сон - это единственное пространство, где смерть и любовь могут быть вместе. Смерть, несмотря на любовь. Любовь вопреки смерти. И только жизнь разделяет одно с другим.