Она ворвалась в журналистику, словно ветер в распахнутое окно. Словно свежий морской ветер, как когда то обдал меня солеными брызгами, как только я открыл иллюминатор в своем кубрике. Шум волн ласкал слух, это наш корабль разрезал морскую гладь, прокладывая себе вперед путь. И, все это вперемежку с голубым бездонным небом, которое переливалось солнечным светом. Я так подумал о ней. Юная, светловолосая, с ямочками на щеках, с веселым прищуром глаз, алыми, сочны губами, которые манили к себе – она поразила меня еще светом своей души, и милой наивностью. Ее голос ласкал слух. Влюбился ли я в нее? Более того, я видел в ее образе ангела, который вошел в человеческую плоть, сбросив крылья. Ее стиль письма был легким и свежим, как морской ветер. Меня поражала ее манера подачи материала. Ее логика была одухотворенной, вроде как бы по земному, но с пафосом каким то, мажором. Прозаические строчки пели—ее легко было читать.
Я был дежурным по номеру, вычитывал материалы, вносил стилистические правки по своему усмотрению, высматривал блох грамматических -- все, как положено, чтобы выдать на гора хорошую газету для читателя. Перед отправкой в типографию, как положено, зашел к редактору для утверждения номера. Пробежав по полосам стремительным взглядом, он сделал замечание – “Слишком много Русаковой, тебя вон, в двойном экземпляре, а ее занат-то. И, я придумал ей псевдоним – Цветкова – роза, фиалка, нарцис, подснежник, все названия цветов ей подходили. Я читал ей Пушкина --“Ната, Ната, я страдаю…. “. И она смеялась своим грудным голосом и отвечала—“ Вы меня смущаете, Сергей”.
Русакова была одна в номере, Цветковых две –ее реакция –“Сергей, я так вам нравлюсь? “ Меня просто восхищала ее юность. Она была моим идеалом, который я себе нарисовал еще в своей юности.
Гуменюк, так звали мы редактора, без фамильярдности, с любовью и уважением, как старшего по возрасту и профессионализму. Он обьединил всех членов редакции в одну семью. И он отец, царь, бог среди нас. По его совету я придумал псевдомим Наташе, и всегда с восхищением читал -- Наталья Цветкова. Более духовно нас обьединил его юбилей – тридцать лет совместной жизни… Мы были в его доме—в дом приглашают желанных гостей, для него мы были таковыми -- маленький штрих душевных отношений.
Мы все думали, что она поступит на журфак, но она ушла с редакции чуть ли не со слезами на глазах. Мы все недоумевали. Это был разрыв с любимым человеком и большая депрессия.
В журналистику она больше не вернулась. Это время больших возможностей, конец девяностых, деловой бизнес, манил словно водоворот, он втягивал в себя всех, кто имел жилку предпринимательства. Она вошла в него как бизнес-вумен. Легко и изящно. Мы не теряли связь, созванивались, чертовски были рады слышать друг друга. Она пригласила меня в гости, и я летел с одного конца города на другой с томительным ожиданием увидеть ее, спустя два года . Ее мопс, обнюхал меня, и принял за своего, мама, радушно приветствовала, и сказала—“ Много наслышана о вас, читала ваши статьи, нравится ваш стиль, впрочем, она спешила на электричку, уезжала на дачу. И у двери, когда мы остались на мгновение одни, сказала, --“ Наташа очень ранима, будьте ей просто другом”.
Мы пили кофе, вели беседу обо всем,а мопс, все крутился у моих ног, пытаясь представить их в виде своей дамы .Смеялись над его выходкой, не заметили как за окном зажглись ночные фонари.
--“ Вам ехать, Сергей, далеко, оставайтесь, ведь завтра выходной”.-- сказала она, когда я предпринял попытку уйти. Мой дом пуст, семья в другом городе, и я остался. Мы были в одной комнате из двух, почти рядом друг с другом. Она рассказывала о своей любви, тоске по мужу. Между нами была стена, которую я не мог преодолеть. Мы не спали ночь, а все говорили. А утром, когда я стоял у порога, она поцеловала меня нежно в щеку ,и сказала,--“ Cпасибо тебе, Сережа, за все – вот за это моя душа любит твою”.