Году в 1990-м в поезде я познакомилась с типом, который с безапелляционным видом утверждал, что подвиги героев - не более, чем пропаганда. "Всем было страшно. Все боялись за свою собственную жизнь. В войну, к примеру, за передовыми солдатскими цепями шли расстрельные команды, которые просто на месте расстреливали тех, кто отступал. И Космодемьянская, эта, Зоя, вообще, была убита не немцами, а местными жителями, которые растерзали ее за поджог".
На своём месте на верхней полке над его головой я старалась изо всех сил не ответить ему. Я была в те времена ещё очень хорошо воспитанная девочка. Меня научили не спорить со старшими. Он был уже пенсионер, а я еще не вышла из комсомольского возраста, но уже основательно подутратила комсомольский задор. Поэтому я лежала на спине и старательно не слушала его, высчитывая в уме примеры с извлечением корня квадратного. Мозг у меня плавился. Я никак не могла высчитать корень из 7.
Он повысил голос: "А Павлик Морозов - тот, вообще, маленький негодяй и предатель, из-за которого его семья умерла от голода. Или Гастелло, например. Тот просто потерял управление самолетом и тупо упал на ЖД состав. Только для того, чтобы войска не сдавались массово в плен немцам, в газетах писали о зверствах фашистов и подвигах героев, которых не было и не могло быть. Потому что это противоречит психологии нормального человека. Или вот, Гагарин, например. Вот вы знаете, что Гагарин вовсе не первый космонавт? То-то. Конечно, не знаете. Наши газеты когда правду писали? Так, Гагарин вовсе не первый. Он просто первый выживший. До него в космос отправляли без надежды на возвращение обратно".
Он ел жареную курицу, разламывая пропаренную тушку волосатыми руками, и было неприятно видеть его пальцы, лоснящиеся от куриного жира. Он размахивал куриным бедром так, словно дирижировал большим симфоническим оркестром. И я не без оснований опасалась, что он заденет меня или мою постель этой обглоданной ногой. Он закусывал солеными огурцами водку, которую наливал в чайный стакан с подстаканником. Стакан был его собственный. Такими стаканами раньше пользовались в Азербайджане. Там из них пили чай. Маленькие стограммовые стаканы в серебряных подстаканниках с узкой "талией" давали возможность глубже проникнуться ароматом настоящего чая. Его огурцы и водка воняли на все купе.
А напротив него сидела маленькая седая женщина и молча кивала на каждую его обрывистую реплику. Ему не требовались доводы в подтверждение его "мнения", ему не нужна была логика в речи. Ему были нужны слушатели. Ему было мало одного безгласного слушателя. Ему требовалась аудитория. Он громогласно обратился ко мне: "Вот вы, молодежь, ничего не знаете. Я Вам говорю, девушка. К Вам обращаюсь. Вас как оболванили в вашей школе, так вы, молодые, и ходите с заученными формулами в головах. Думать надо. Думать! И учиться. У нас. У старшего поколения. Мы все это своими глазами видели. А не по учебникам учились".
Меня научили уважать старость, а еще меня научили быть честной. И ещё он мне ужасно надоел. И я очень громко сказала: "Да, это заметно, что Вы нигде не учились".
На ближайшей станции маленькая седая женщина из нашего купе выходила. Она взяла свой старенький картонный чемодан и сказала: "Держись, дочка. Тебе еще ехать с ним рядом долго. А от подобных людей можно ждать любой подлости", - вышла в коридор и тихо проговорила, обратившись к нашему соседу, придерживаясь за распахнутую дверь: "Ты, дорогой мой человек, живешь только потому, что герои погибали. Жаль, что ты живешь плохо. Герои погибали, чтобы ты, и другие тоже, хорошо жили. А ты плохо живешь.
Сын у меня погиб. Сын у меня - Герой Советского Союза. Вячеслав Гайнутдинов".