За рассудок непониманья,
за в неясную даль бросок –
это вмёрзшее в землю зданье,
это небо тебе в висок.
За надрыв, из какого станешь,
как струна у разбитых клавиш
да гремящий рояль его –
пониманье того, что знаешь
всё на свете и ничего.
«Я тебя…» – и забьются веки,
словно крылышки в первом снеге,
словно флаги по кораблю,
на нечаянном человеке,
говорящем своё «люблю».
Человеку, ему накладно,
человеку – стыднеть в журьбе
от того, как он непонятно
происходит в самом себе.
От того, что его зевоту
разогнало, и потому
не обходится без кого-то,
без кого-то никак ему…
Разве, сядет за стол, напишет
на конторском каком листе:
«За молчанье про всё и свыше,
за дрожание в темноте,
за когда-то признанье, гдЕ ты
возмутясь, как с плеча рубя,
не простишь, не поймёшь всё это –
я живу. Я люблю тебя».