Жил я две недели в Петербурге у своих старых знакомых.
Люди они интеллектуально развитые, литературой занимаются. Поднадоел я им изрядно. Однажды вечером, когда мне в очередной раз не хватило вина, хозяева посоветовали:
- Смотался бы ты на недельку во Псков, храмы посмотрел, в Пушгорах побывал бы - Святогорский монастырь, Михайловское...
Сказано - сделано. Утром в Петербурге меня не было.
На одни сутки я задержался в Пскове, затем автобусом переехал в местечко Пушкинские горы. Остановился в гостинице.
Вообще-то, такому человеку, как я, там делать нечего,но возвращаться прежде времени не хотелось.
Два дня я смиренно предавался осмотру окрестностей. Места, действительно, заповедные - леса сосновые, хлебные поля, деревеньки чахлые - время остановилось. Июль.
На третий день забрел я в кемпинговый поселок между Михайловским и Тригорским, на берегу знаменитой речки Сороти.
Если в самих Пушгорах публика солидная, в основном предпенсионного возраста, то в кемпингах люди помоложе, это я про себя отметил и решил туда почаще приходить. Нет ничего лучше - загорать на берегу Сороти в приятной компании. Музеи меня не интересовали.
Четвертое утро я встретил завтраком на траве, выбрав удобное место для наблюдательного пункта.
Народ не заставил себя долго ждать. Берег постепенно заполнялся, но я продолжал наблюдение.
Наконец, ближе к полудню, на дороге показались две молодые девушки. Они спокойно и грациозно приблизились к берегу речки, выбирали себе местечко немножко в стороне от основной лежки. Начали располагаться, разделись. Хороши были обе, но одна, наверное, решила, что уже в Бразилии, и поэтому загорала "без верха".
Я прикинул свои шансы, выбрался из своего "далека", немного подефилировал по берегу и нагло улегся совсем рядом с девушками.
Надо было как-то начинать. Но девушки начали разговор первыми. Полуобнаженная Венера вдруг приподнялась на локте, едко сощурилась:
-Молодой человек, вы, случайно не онанист?
Я оторопел. Но язык зашевелился и сам сказал:
-Нет, я любитель поэзии, а что?
-Да ничего. Вы лежали там, - она махнула рукой, грудь мягко качнулась, - а теперь лежите здесь.
Я был хладнокровен:
-Где нимфы, там и Пан. Пан и Онан - разные люди.
Венера презрительно легла на спину. В разговор вступила вторая:
-Вы ведь не в кемпинге живете?
-Нет, - говорю, - я, как Пушкин, по окрестностям скачу.
...Обе оказались аспирантками от литературы. Пригодились мне петербуржские разговоры. Когда мы расставались, мы говорили друг другу "ты".
На следующий день мы с Лолой оставили Венеру одну на берегу. А сами решили посетить музей-усадьбу Михайловское. Идти было недалеко - километра полтора-два. Мы шли напрямик, и почти возле самой усадьбы - на склоне холма, на земляничной поляне между хлебным полем и опушкой соснового парка - мы нечаянно занялись любовью.
Когда мы поднялись с земли, то обнаружили, что её светлый сарафанчик и мои брюки на коленках стали безнадёжно зелёными, с красными пятнышками раздавленной земляники.
Но в музей мы всё-таки пошли.
В музее меня поразили две вещи. Во-первых, удивительно маленькая кровать великого поэта. Во-вторых, зелёные коленки седого иностранца в шортах и зелёно-красные пятна на кремовой юбке его спутницы.
"Ай да Пушкин! Ай да сукин сын!"