* * *
Время выпало в память, и Бог твой не ждёт, за рождественской службою
скрыться.
В наступающих сумерках проще б обозначиться правом на жизнь.
И пространство кривит не душой - как по Гоголю - рожками с рыльца,
когда круг твой конечною станцией как к началу пути набежит.
Тут и застится зеркалом пядь с двусторонним движением в поезде.
И сопрано столичной взволнованности вымывает не рельс из-под ног,
но грудную отверженность дней, - с коготка как посланье запостите, -
хоть придуманный вами сценарий, никому б, кроме вас, не помог.
Даром дом был предметом и прёй, в пять колечек зависшей над брусьями,
где гнездовье оказанных почестей поместилось бы в лапку дождя.
Так, дискретное поле любви - как вагонным составом - обрушивалось,
чтоб в бинарной ячейке тождественности однокрылый мотив порождать.
Браво, сродственность! Браво, деталь, где как с лазером ветками лазаешь.
У промокшего тела воробышком народилась, как в клетке, строфа:
«Ты зачем в разнородной стране возродил своё время, как Лазаря,
чтоб в несбыточной версии странника дым Отечества застраховать?»
В термоядерном смысле твой день - только тень и оплошность редактора,
приключившийся случай с проекцией: разомкнуться в совместных полях,
где презумпция встыть в вертикаль, игровой своей ролью, - подталкивает
небожителей жёстче, чем следовало б, - ритуальный обряд восполнять.
Так, в девичестве вяжут и шьют, а потом вводят к в «парк» свой с
запретами,
и, в процессе двойного затмения, держат свечку как свет для ножа,
где авгуры - в венозных руках - на столе твою печень затреплевают,
чтоб узнать, что пребудет с империей, перед тем как мечи обнажать.
К Минотавру визит ли мой стал, - что пытаешься вытеснить с вектора, -
в стенобитной спиральной податливости, разучился чтоб верить в свой
дар;
где б срывались не души с винта, запустив свои дни, вроде Вертера,
но, отжав, словно творог, видения - в упаковке б с витрин проседал?
Супермаркет был вправду б хорош, - да боюсь, затерялся б средь прочего,
иль за стойкой с фамильной генетикой, как свинина бы, мраморным стыл.
В постмодерновской стадной волне ничего мне волхвы не пророчили,
так что, с каждым планетным вращением, вместе с волей стирается стыд.
Не от мартовской случки в кустах возвращается месяц мой взвешенным,
и, в пределе апрельского статуса, прям с порога проводит свой тест:
«Кто же снова в глухих полюсах пеленою твой мозг занавешивает,
так чтоб, Шивой обрушив дистанцию, под Воронежем с Овном осесть?!
Где б будил глухарей в сентябре, и с Тургеневым брёл бы к Юпитеру;
за весёлым камбеком с корзинкой на доверчивых служек вспылил:
- Сколько ж можно тереться о трость, чтоб я галльскую курву упитывал!
иль, предгрозьем от горьковской одури, вдруг зашёл в Дарданельский
пролив?»
С круговою порукой «быть всем» - ты привык себя видеть как пешего,
так что с лестничных клеток - пролётами - не нарежешь кругов от крыла,
когда временным срывом с петель вниз летящим пространством
опешивает,
как впервые б, ступивши в наземное, - спящим яблоком мир открывал.
Что ж сказать тебе, ангельский чин, чтоб по пояс в измену не впутаться:
стволовидная сеть Мироздания до бороздки вместилась в горсти!
Так, в циклоидном сбросе с кривой, твоя мысль развивается - спуртами;
и на склоне славянской действительности можно сильно на горб огрести.
Я бы сам себе вырвал язык, - только что ж тут косить под раскольников:
и без массы роскошнейшей мякоти их язык - то, что речь, - доносил.
Вот когда с ледоруба в руке, как орех, нежный череп расколется -
тут бы впору и Красному ястребу для «отправки» готовить настил.
С мексиканскою музой, дружок, не закончишь обзор свой блистательный,
в каблуках, с золотыми червонцами, в пролетарский был вброшен Проект:
говорят, за банкирской семьёй, разграбленьем страны
председательствовал;
что б мешало стать первым из лидеров, - кабы Кобе глаза не проел!?
Раздувая свой мир, словно шар, каждый мнит в себе: шар сколлапсирует,
и в разрядке отвязанных ценностей сориентирует рёбра - дуга,
где в натянутых балках эпох Лик звезды входит в зону Красивого,
и за влажною сценой рассказчика можно сонный режим угадать.
Ты давно не входил в свои дни, горностаями жизнь не одаривал,
и, в священном зазнайстве по компасу, даже ситцевых слов не срывал.
Израсходовав внутренний сброс, выдворял себя в клинику Дарием,
чтоб подобьем былой гравитации не замкнуть кого в чёрный провал.
Ход истории дышит, как Дух, - хоть в зеркальность событий
не вмешивается.
Угол камня ладонью ощупывая, петуха пустишь в крик при свечах:
«Сколько ж раз, на сырую, стеной, разбивал свои яйца под месиво,
чтоб за мессой подлунных исследований, вход в портал, как Петра б
повстречал!»
Глубока не природа вещей, производством нацеленным - в будущее.
Между текстом и текстовым действием колоссальный бывает пробел.
Так, бревенчатый, с тылу руки, подмосковный подряд оборудуешь,
по соседству чтоб с Павлом Грудининым комбайнёров грузить не робел.
Вот и будет вам цель - целина, Целиковским в надел от «проснувшихся»:
детородные чувства от племени развернут, как повстанческий штаб.
С избирательным правом на жизнь казнокрадом в коммуну просунусь я,
чтоб, в пределе осознанных навыков, что-то детское в лоб нашептать:
«Может, Маркс и гостил в небесах, - где эпохи, как доски, раскладывал, -
беспримерный в гражданской истории, грандиозный, к застолью, дав
спич,
где античный товарообмен проплывёт, - как Улисс, над Элладою, -
чтоб, в отличье от штор с Пенелопою, шелкопрядной столицы достичь?»