Держите, и держится!
Где же ты наша бережица?
Некогда даже вздохнуть.
Держите, и держится!
Россию им не столкнуть!
Славный путь одолели,
Им, и сейчас мерещится.
Новый, посыл поколениям:
- Держите, и держится!
Душа России засветится,
Матушка Божия хранит.
Держите, и держится!
Решайте, и разрешит!
А, ведь они горят
Бежит строка, из ряда в ряд
исписаны листы.
Наводит мысль, они горят,
как и горят мосты.
Бежит рука с карандашом
по белому листу.
Роман ещё не завершён,
ответственность несу.
Но вдруг рука и карандаш,
застыли, я не рад.
Не мил сюжет и сер пейзаж,
а, ведь они горят...
Штык изуверства.
"Казаки от казаков ведутся!"
-В том уверен брат казак.
Хоть в бою не мог запнуться,
а споткнулся просто так.
Дончаки в Кругу решили;
-В независимость идти.
Их за это порешили,
с юных лет и до семидесяти.
Пуля в сердце атамана,
разорвёт кровавый ток.
Степь телами устилала,
кровожадный резал волк.
В казаках сплоченья сила,
помешала бы советам.
Их судьба переломила,
изуверством штык за это.
Растерзали своей властью,
по задумке палачей.
Лейба с Янкелем к несчастью,
истребил народ ничей.
Видел Бог, казачьи души,
в небеса как улетали.
В упор выстрелами глушат
а в округе, все слыхали.
Бог не мог их защитить,
от репрессий сам в опале.
Да и некогда лечить,
тех, кто крови так желали.
Растерзали свой народ,
воровски пред врагами.
Проходимцы, прочий сброд,
думать не могли мозгами
Но не весь народ ушёл,
были ещё славные атаки.
Называли нас степной орёл.
Слава Богу, мы Казаки!
Помяни казак своих
предков!!!
24 января 1919года, советской властью начат геноцид
казачьего народа.
ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ!!!
24.01.1919 председатель ВЦИК Яков Михайлович
Свердлов (Янкель Мовшевич Аптекман) секретная
директива ЦК партии большевиков «Об истреблении
казачества» «Необходимо, учитывая опыт гражданской
войны с казачеством, признать единственно правильным
самую беспощадную борьбу со всеми верхами казачества
путем поголовного их истребления. Провести массовый
террор против богатых кулаков, истребив их поголовно;
провести беспощадный массовый террор по отношению ко
всем казакам, принимавшим какое-либо прямое или
косвенное участие в борьбе с советской властью. К
среднему казачеству применить те же меры…»
Результат красного геноцида на Дону: На
01.01.1917 года на Дону проживало 4.428,8 тысяч
человек, через 4 года осталось почти вдвое меньше
-2.275,8 тысяч человек.
Вечная Память и Царствие Небесное всем людям
репрессированным и расстрелянным, согласно этой
директивы!
Степная ночь.
Ночь степная, дар божий,
светит луна как маяк.
С вышки, вдаль осторожно
смотрит юный казак.
До горизонта тракт виден
хаты, поля и река.
Туманной прохладой насытил,
речные парят берега.
Чудная ночь продвигается,
струится радужный отсвет.
Чары её продолжаются,
в травах цветёт горицвет.
Юный казак очарованно,
видит всю эту красу.
Богом края одарованные,
зернистую сыплют росу.
Ночь степная, дар божий,
снова взялась ворожить
Спит казачонок хороший,
ветер вихор ворошит.
К русичам.
В наших жилах кровь Сварога,
от потомков белых сварожичей.
Люди русские! Слушайте Бога,
купно держитесь сородичей!
Почитайте друг друга, мать свою!
Муж с женою, живите в согласии!
Пылью не развейте славу отцовскую,
и не поддавайтесь разногласию.
Руку свою удержите от сграбления,
убегайте от вражды и кривды.
Следуйте Прави в Родах поколения,
и Чур тогда не допустит беды!
Мудрый солдат
(сказка)
Не каждый на лясы да балясы способный,
были и такие, что всё до тонкости.
Вот слушай, как бы ешь пирог сдобный,
аки, переймёшь во всей подробности.
Отслужил солдат в полку царском,
тридцать лет, а не видел царя.
Пришёл домой, а на дворе барском,
Вишь! –Говорят прослужил зря!
Обидно это ему показалось,
собрался и пошёл царя смотреть.
Ну, смотри, и привстал малость,
да как начал ладоши тереть.
-Слово за мной, мой соколик,
если знаешь отгадку, ответь:
-Небо от земли высоко ли?
Отвечу, хоть время заметь.
-А столь, высоко, царь надёжа,
что там стукнет, здесь слышно.
-А широка ли земля? Вопрос похожий.
-Столь широка! Отвечаю вторично.
-Что там всходит и только там заходит.
-А глубока ли земля? Царское моё интервью.
-Умер дед, закопали, девяносто лет домой не приходит.
-Вижу, верно, солдат правишь службу мою.
Не плошай служба! Пошлю тебе тридцать гусей,
ступай в темницу и сумей по перу выдернуть одному.
Призвал царь, тридцать богатых купцов из знатных людей,
и загадал им те же загадки, что и солдату своему.
Они думали, думали, не смогли дать ответу.
Тогда царь посадил купцов в темницу к солдату.
-Купцы – молодцы, за что же вам наказанье это?
-Давишь, допрашивали нас государь по штату.
-Далеко ли небо от земли и сколь она широка,
и сколь земля глубока и в самом деле.
-А мы люд тёмный, через пень нога,
разгадать его загадки не сумели.
-Не смогли мы его загадки разгадать,
в темницу свёл, чтоб пришла благодать.
-Дайте мне каждый по тысяче рублей,
Научу! Зачирикаете как воробей.
-Изволь, служивый; только научи.
Собрал солдат с них залог богатый,
завернул в тряпицу, словно куличи,
и выдал ответ им пораспродатый.
как пирожки из горячей печи.
Через три дня царь вызывает купцов и солдата,
каждому задавал всё те же загадки.
И как скоро с них были ответы собраты,
купцы убегали от царя без оглядки.
-Ну, служивый, сдернул перо из хвоста та?
Спрашивает государь солдата.
Смог! Ваше царское величество! И расправил грудь,
-Ладно! Хорошо! Только ни кому про нашу суть.
Вот тебе тысяча золотых! За то что ума палата!
Для тебя и родных, я не думаю что маловато.
-А какое расстояние тебе до дому крыть?
Задал государь последний вопрос.
-Отсюда не видно - далеко, стало быть!
-Ну, прощевай, на таких у меня спрос,
варит котелок, хоть на ногу бос.
Разжевал, поди сказку, как пирог сдобный,
в том то и суть, если есть прозапасы.
При пустой голове, ранец не бывает полный,
если ты не способен на лясы да балясы.
Вождь.
Товарищ Сталин, был нам отцом
с шершавой, но твёрдой рукою.
Был ориентиром, кому образцом,
уверенно управлял страною.
В биографии подвигов, нет ни каких,
образование, Духовная семинария.
Нет накоплений, вещей дорогих,
опирался на шаг пролетария.
Не терпел предателей и врагов,
и суров был к ним по-отечески.
Настроил заводов и городов,
цены установил человеческие.
Сарыкамышская операция. Декабрь 1914-1915гг
По ущельям шум потоков,
и подков железных стук.
Чует слух и видит око,
с перевала всё вокруг.
Казаки коней за повод,
по тропе крутой ведут.
Ни травинки жажда, голод,
для коней тяжёлый труд.
Осыпается с карнизов
и лавиной камнепад.
Оправдает труд Сизифов,
не напрасных сил затрат.
Всё сметая с перевала,
армию ведёт Энвар-паша.
Казакам не раз бывало,
учить турок не спеша.
Если в крепость враг ворвётся,
будет страшная резня.
Здесь армянам так живётся,
что страшнее уж нельзя.
С марша взять Сарыкамыш,
думал и стремился,
но в горах, без тёплых крыш
с казаками биться.
И манёвры и обходы,
применял Энвар-паша
А в горах и снег и холод,
янычары все дрожат.
Казаки так надоели,
их атаки турок жмут.
И добились своей цели,
все обозы к себе прут.
Разгромить паша решился,
небольшой тут гарнизон.
Но размаха враз лишился,
-укреплённый, вах, район!
Христиане, мусульмане,
в ополчение влились.
Всех лечили если ранен,
дружбой вечною клялись.
Храбро бились казаки,
а джигиты все герои.
Их бешметы стали не легки,
от святых крестов Георгия*.
Урожай собрала битва,
ох, насытилась коса.
От души идёт молитва
ту, что слышат небеса.
Деды наши вспоминали,
до сих пор звучит в ушах.
Революция в финале…
Знамя поднял Красный шах.
* "Любопытно то, что по образцу орденов для лиц
нехристианского вероисповедания, имевших вместо
фигуры святого, изображение Государственного орла,
уже в августе 1844 года последовало предложение
«изготовлять сообразно с сим изменением и Знаки
Отличия Св. Георгия для пожалования нижних воинских
чинов из мусульман»… Однако, выдача крестов с орлом
нравилась не всем из горцев-мусульман, и они
требовали иногда заменить знак «с птицей» на награду
«с джигитом», не видя во всаднике христианского
святого Георгия".
На войне.
Не к лицу в струну стоять,
перед Ваше благродию.
Тот подпёршись в рукоять,
дык, казак под бровию…
На коня накинув бурку,
к штабу кинулся гонец,
доложить штабным в дежурку
рапорт сдавши наконец.
Есаул, поморщив брови,
на урядника вприщур:
-Ей-ей прольётся крови,
если прёт как самодур.
Поднимайте обе сотни
лавою, пойдём в клинки
суходолы все безводни,
вдарим с тылу в их полки.
Остальным вот тут стараться,
пальцем ткнул на карте он.
И чтоб быстро разобраться,
отвлекайте эскадрон.
Ну а мы когда ударим,
на себя тяни войска.
В общем, лишнего гутарим
седина уж на висках.
Сняв папаху крест наложив,
С Богом! Ногу в стремена!
Шашки обнажив из ножен,
в бой как в стары времена.
И по балкам не приметно,
в тыл заходят казаки.
По уставу, врагу вредно
наступать не стой руки.
Басурманам кто поможет,
без Аллаха в голове.
Казаки зараз раскрошат,
с паш-бузукой во главе.
Упреждая их удары,
в бой пошли казаки.
Рус! Орали –Казаклари!
Вот, бегут без драки.
Генерал казачий главный,
казаков хвалил.
Чарку водки благодарной,
за их здравие пил.
И не мог казак понять
конь, дороже стоит.
В ус ругнётся: -Твою мать!
но, водой напоит.
Порхают птахи
Снуют беспечно,
порхают птахи.
В раю навечно,
стихают страхи.
Как у Христа
в его рубахе,
нашлись места
небесной птахе.
Порхать беспечно,
среди цветов.
Нектар пить вечно
в садах Богов.
Но, кто-то ловит
невинных птах,
силки готовит,
коварный враг.
И часто крики,
в саду бывают
то, злые лики
птенцов хватают.
А там где крики,
и кровь на плахе.
Не факт улики,
в убийстве птахи.
Порхать по веткам
опасно птахам,
клевать объедки,
под общим страхом.
Ладный, скрытый, осторожен
А казак, что конь стреножен,
в скорых сборах один миг.
Ладный, скрытный, осторожен,
на спине с крестом башлык.
Любо дорого смотреть,
чтоб не сглазить даже,
всадник влитый, словно медь
шашкой острой машет.
Клич им дан на сбор в поход,
ринулись на край земли,
сломя голову вперёд,
службу царскую несли.
И от Дона до Амура,
лодки их встреч солнца шли.
Страх нагнали на маньчжура,
над Амуром верх взяли.
Крепкий, умный, не понятный,
в душе с Богом и устах
слыл казак тот окаянный
и с тех пор российский флаг.
Крепкой Верой убеждала,
-Слову плотью быть!
Мать Албазинская помогала,
по Амуру мирно жить.
Лэлэки
Вновь я слышу клёкот лэлэки,
и спокойнее стало в душе.
Я сроднился с вами навеки,
и теперь не расстанусь уже.
Без гнезда, что над хатою свито,
сиротливо оконца блестят.
И незримо прокатится лето,
без курьёзов смешных журавлят.
Ну а осенью с вами расстанусь,
провожая селом ваш отряд.
Я весной вас встречу на радость,
возмужавших в дали журавлят.
Прилетите на родину. – Верю!
В полюбивший ваш край белых хат.
Ждут вас люди с открытою дверью,
и дитячий радостный гвалт.
По над хатами кружат лэлэки,
приучают к полётам птенцов.
С вами связаны люди навеки,
наших прадедов, дедов, отцов.
Пособник Егорий
Суров посох осенний, Егория
гонит в стаи клыкастых волков.
Вожаков, выбирать территории,
чтоб норовистым был и толков.
Незаметные серые тени,
за горой в сосняке собрались.
Где рога лишь остались оленьи,
и всё то, что трудно разгрысть.
А бирюк матёрый лобастый,
что еду для семьи добывал.
Он с оскалом волчиным опасным,
валил жертву один наповал.
Переярков готовил для гона,
где бесстрастный последний бросок.
Знак победный предсмертного стона,
а наградой, кровавый кусок.
На Руси народ волка боялся,
но в сноровке его почитал.
Он хтоническим зверем остался,
его образ казак примерял.
След волчиный идёт от казаков,
и не зря имя им, сучьи дети.
Сходство есть от волков – вурдалаков,
и нигде ни кого не страшатся на свете.
Великие войны всей казаческой славы,
рождались от волчьей природы.
Пособник Егорий, да сонные травы
казачьи прославил походы.
Стихия небесная
Есть в стихии с грозою, подобие
устоявшейся силе безмолвия.
Темнеет небо, буря скоро
уж вихрей столбики видны.
Застигло стадо в эту пору,
и гул уборочной страды.
Всё ближе шум небесной хляби,
уж ветер рвёт обрывки фраз.
Стихии тень владеет нами,
и вспышки молний жарких трасс.
Вот-вот начнётся изверженье,
небесный ливень хлынет вниз.
Огромный бык для отраженья,
из стада вышел на карниз.
Он вызов бросил природной силе
могучим телом, над бездной стоя.
С небес стихия над ним кружила,
листву бросала и перекати-поле.
Дыханьем шумным и рёвом диким,
грозе на встречу кидая землю.
Готов сразиться с врагом безликим
а, сам подобен гибким стеблем.
Гроза хохочет над его силой,
метая молнии раз за разом.
В природной силе неутомимой,
преобладает небесный разум.
Дождя потоки вниз извергая,
природа входит в свой кураж.
И рядом молния роковая,
бьёт упреждающе в тот кряж.
Пастух бежит навстречу хляби,
промокший мальчик и худой.
И бормоча холодными губами:
-Ты что Диктант, пошли домой!
И за кольцо рукой промокшей,
с карниза сводит на луга.
Сменился норов его мощный,
идут назад, нога в нога.
Как грибы с горохом воевали
(сказка)
Стало быть, и такое в нашей сказке бывало,
когда царю Гороху от грибов попадало.
Царство Гороха по соседству жило неплохо,
только у царя Гриба, дочь Беляночка была.
И кто только от царевны Беляночки не вянет,
такая красавица! В окно глянет – конь прянет.
Были ещё в этом царстве чудеса,
аж, очумел грибной весь народ,
дыбом встали у всех волоса,
царевну замуж никто не берёт.
Рад царь заплакать, да смех одолел,
войною идти на Гороха велел.
Этим наказал грибной свой народ,
наслал на них аж семь воевод.
Создал из опят, боровиков, мухоморов, рать
на пра…, на ле… стал командовать.
Разразилась война, без победы пусть,
да в войне той отличился Груздь.
Он царю Гороху не дал наступать
и сбежала с поля вся стручковая рать.
Так спасён был весь грибной пласт,
была бы ножка цела, а Бог шапку даст.
Выдал царь царевну за Груздя потом,
без приданого обвенчали их в храме простом,
и красна же стала Беляночка потом, ну а Груздь умом,
ладком стали они поживать, да грибков размножать,
кто слушал молодец! А смысл сказки, под конец:
-Правду каждый говорит, да не всяк её творит.
Места у нас глухие
У нас места глухие,
туманы по утрам.
Людишки здесь лихие,
лютуют тут и там.
Деревня затаилась,
одни лишь старики.
Ругаясь и костылясь
да руки коротки.
С такими нужна сила
да доблестная власть.
Чтоб дел не натворила
на подкуп не далась.
Завезены косули,
под егерский надзор.
И десять лет тянули,
прироста мал зазор.
Прибавку поголовья,
не могут подсчитать.
В отчётах исподлобья,
в конце стоит печать.
А если лисы водятся,
то видно нелады.
Зараза здесь заводится,
нельзя испить воды.
Места у нас простые,
понравились волкам.
А власти Уездные,
давно не едут к нам.
Бой у реки, у переправы,
Туман плотный запарил,
окутал всё и заморочил.
Между деревьев тучкой плыл,
а взвод военный путь торочил.
С пилоток капала вода,
и плащ палатка промокала.
Короткий отдых иногда,
и радость в жизни помогала.
Накрывшись, с картою сверял,
наш командир неутомимый.
И снова за деревьями нырял,
приказом праведным гонимый.
И вдруг отмашка,- всем залечь,
мы у реки, у переправы.
Взрывчатку сбросили мы с плеч,
и на понтоны в бой пора бы.
Но ждал определённо командир,
коварный план решая.
Всё рассчитал как ювелир,
хоть риск, но выгода большая.
Стемнело,-он пустил пловцов,
чтоб закрепить взрывчатку.
И кучка юных пацанов,
всё подготовила и скатку,
на берег вывели с запасом,
чтоб вместе с техникой взорвать.
Не подвели бы бойки с байпасом
а дальше будем наступать.
Вот оживилась переправа,
под лязг и скрежет «Фердинанда».
Скопилось много слева справа,
прут друг за другом... -Огонь! Команда…
Поднялся столб воды от взрыва,
и танки в глубину сползли.
Обстрел удачный был с обрыва,
урон фашисты понесли.
Туман ещё держался плотно,
в нём растворился взвод потом.
И награждали нас по-ротно,
вручал награды нам нарком.
Не волнуйся казак.
Всё останется так,
как у Бога в зачёт,
не волнуйся казак.
Дон назад не течёт.
Нет той силы нечистой,
казаков чтобы сгубить,
на земле той бугристой
будем хлеб свой робить.
На лугах и покосах,
коням траву косить.
Да ладоням в занозах,
будем силу просить.
Чтобы хлеб уродился,
в хатах дети росли.
Чтобы каждый сгодился,
земле пользу нести.
По - другому нельзя,
да иначе никак.
Дон не вспрянет, друзья
ведь в роду ты казак.
Сокол.
Дико поле,
степь раздолье.
Век на воле,
жизнь соколья.
Крик короткий,
упреждает.
Тем, кто робкий
не прощает.
В небе знойном
над простором
Был он воином,
с острым взором.
Замирает дичь степная
от начала и до края.
Когда видят колыхаясь
тень знакомую; -Спасаясь,
разбегаются по норам,
их спасенье в беге скором.
Сила крыльев соколиных,
распласталась на стремнинах.
Клюв и когти точно шпага,
зоркий глаз в груди отвага.
Служит он степи на славу,
без корысти за державу.
Чести, смелости глагол,
над степями наш сокол.
Морок.
Вступило время мнимых миражей,
видений, снов и глаз отвода.
Кривых зеркал, обманных витражей,
вода, переливающая в воду.
А как иллюзии?- Ведь их же нет,
они не существуют даже в отражении
и в сущности не оставляют след,
в пространстве, времени и положении.
Спокойней нам, где есть душа и плоть,
дыхание тел и в них воодушевление.
Тревожно нам, но не без страха хоть,
тот морок, что навис в предупреждении.
Месяц - солнышко казачье.
Месяц-солнышко казачье,
освещает степь кругом.
Казаку не даром зрячье,
то чутьё дано волком.
За версту врага учует,
и свою не выдаст тень.
Миг замаха и гарцует,
лишь папаха набекрень.
Пропоёт стрела чужая,
увернётся от стрелы.
Удар смертный отражая,
ранит методом пчелы.
Он в бою соперник грозный,
c быстротою молний схож.
В день заснеженный морозный,
подсайдачный бросит нож.
Месяц-солнышко казачье,
не подводит слух, чутьё.
Брат за брата, а иначе
не поможет и ружьё.
Феодосийский крест
В память павшим, спор в преграде,
в боевых сражениях мест.
В честь погибших в той бригаде,
казаки воздвигли крест.
Власти вместе с меджлисом,
с казаками бой вели.
СБУ крутилось лисом,
казаков залить в крови.
Стал тот крест Феодосийский,
преткновенным камнем здесь.
Суд решает фарисейский,
сбить казакам честь и спесь.
Меджлис своим упорством,
свой решает интерес.
Украина тем же сходством,
закрутилась точно бес.
Суть раздора здесь большая,
заложил комбриг Мехлес.
Полуостров Крымский очищая,
в тактике не петрил ни бельмес.
Положил всё войско лихо,
в той проветренной степи.
Сталин пожурил лишь тихо,
СМЕРШ приструнив на цепи.
Да старлся, чтоб забыли,
все просчёты той войны.
И по-тихому прикрыли,
Нет награды, нет вины.
Но, воинов тех помнят казаки,
и знают на ком есть вина.
Решили в том памятном знаке,
погибших вписать имена.
Власть Украины металась,
туда и сюда, задом вспять.
Казакам ничто не осталось,
как памятный крест отстоять!
Немного о Крымско-Феодосийской операции с
28декабря 1941 года по 20 мая 1942 года.
В этот же день Сталин и Василевский отправили
главнокомандующему войсками Северо-Кавказского
направления гневную директиву, начинавшуюся словами
"Военный совет Крымфронта, в том числе Козлов,
Мехлис, потеряли голову, до сего времени не могут
связаться с армиями…"
и заканчивавшуюся приказом:
"не пропускать противника".
Из 270 тысяч бойцов и командиров Крымского фронта за
12 дней боев было потеряно безвозвратно 162.282
человека - 65%. Немецкие потери составили 7,5 тысяч.
Как написано в "Истории Великой Отечественной
войны":
"провести эвакуацию организованно не удалось.
Противник захватил почти всю нашу боевую технику и
тяжелое вооружение и позже использовал их в борьбе
против защитников Севастополя".
4 июня 1942 Ставка ВГК объявила виновными в
"неудачном исходе Керченской операции"
командование Крымского фронта.
Армейский комиссар 1-го ранга Мехлис был снят с
постов замнаркома обороны и начальника Главного
политуправления Красной Армии и понижен в звании до
корпусного комиссара.
Генерал-лейтенант Козлов снят с поста командующего
фронтом и понижен в звании до генерал-майора.
Дивизионный комиссар Шаманин снят с поста члена
Военного совета фронта и понижен в звании до
бригадного комиссара.
Генерал-майор Вечный снят с должности начштаба фронта.
Генерал-лейтенант Черняк и генерал-майор Колганов
сняты с постов командующих армиями и понижены в
звании до полковников.
Генерал-майор Николаенко снят с поста командующего
ВВС фронта и понижен в звании до полковника.
1 июля 1942 (еще до взятия Севастополя) Манштейн
получает звание генерал-фельдмаршала.
Неувядаемая Слава Донских Казаков
(Посвящается обороне Азова донскими и запорожскими
казаками от турецкой армии в 1641—1642 гг.)
Вольная станица Старочеркасская,
помнит осадное сидение Азовское.
Как лихая сила казачья братская
гнула турецкое сорокократное войско.
Круг казачий сотворили,
и решили Азов взять.
Поклон царский не дарили,
самовольно крепость брать.
Хоть осада малым войском,
не в первое им пытать.
И привычным ловким свойством,
стены эти изломать.
Крепость взята на излёте,
кровь потери не нести.
Казака, если поймёте,
держит Душу как в горсти.
Турки важные сломались,
янычары не в чести.
Горло Донца очищалось,
чтоб торговлю там вести.
Крепость снова укрепляли,
неприступной чтоб была.
Ход подземный ковыряли,
держа в тайне все дела.
Казаки с размахом жили,
но держали глаз востро.
Атаманы порешили,
разрывное лить ядро.
А Султан турецкий злился,
казакам Азов отдав.
Захватить опять стремился,
войско грозное создав.
Наказав паше Гусейну,
всех казаков перебить.
И с морских путей в бассейне,
выход, золотом платить.
Турки двинулись к Азову,
флот огромный привели.
Казаки со стен сурово,
на флот пушки навели.
Разразилось здесь сражение,
с перевесом в сорок раз.
Ждали турки разрешения
-не пришёл победы час.
Вот атака захлебнулась,
жертвой павших янычар.
И Гуссейн, паша волнуясь,
бросил штурмовать болгар.
И болгары не стерпели,
храбрости казачьих глаз.
И в бою от них робели,
срам и страх всем на показ.
От Султана послание второе,
план прислал, Гуссейну свой.
«Взять Азов и быть героем,
или расстаться с головой!»
У Паши трясутся руки,
ятаган над головой.
Казаки стоят на муки,
отпор держат силовой.
И к турецкому штурму готовясь,
постом и молитвой крепили себя.
За казачью честь беспокоясь,
перед смертью морально крепя.
На рассвете, утра туманного,
выбор им – победить, умереть.
Из того и другого желанного,
вышла в бой вся казачья треть.
Из туманного морока смертники,
на редуты турков взошли.
Но куда подевались те крестники,
сдав позиции, спешно ушли.
Казаков решительность бросила,
на войска отступавшие гнать.
И багровою кровью оросила,
морскую прибрежную падь.
И сейчас, удаль, славу казацкую,
мы морально несём за Российскую честь,
нрав и совесть военную братскую,
за Веру, Народ и Отечество - здесь!
Силы казаков
В Азове в начале 1641 г. проживало около тысячи
казаков. В крепость были пригнаны для пропитания 1200
голов быков, коров и лошадей. Ко дню появления врага
в Азове собралось свыше 5 тыс. казаков и 800 женщин.
Женщины наравне с мужчинами приняли самое деятельное
участие в обороне крепости. Таким образом,
численность одной лишь турецкой армии (без крымцев)
превышала азовский гарнизон в 6 — 8 раз, а в общем в
40 — 50 раз. Атаманами казаки избрали Осипа Петрова и
Наума Васильева.[2]
Слава Уральских казаков
Хвала вам, иканцы, и честь вам по праву!
Вы правы пред долгом и русским Царем,
И знамени войска доставивши славу,
Вы многое дали потомкам взаем.
Н. В. Савичев, «Иканским героям».
На привале казаки,
у костров разлеглись.
Словно дети вояки,
в звёзды пялются ввысь.
Старики со сноровкой,
чинят справу иглой.
Молодые с винтовкой,
от котлов ни ногой.
Запах каши их манит,
организм молодой.
Кошевар её варит,
казак с шрамом лихой.
Завтра в рейд на восходе,
на пути Самарканд.
Взят, Чемкент ими с ходу,
у Туркестанских армад.
Казаки нагайбаки,
словно здесь родились.
С ними ладят собаки,
кто другой - сторонись.
Им сродни алабаи,
клыков пасть и резцы.
Казаков не облают,
побед славных творцы.
К есаулу Серову – посыльный,
срочно прибыть к генералу.
А приказ: -Им рейд безпыльный,
до Икана, без запалу.
Миг- готова сотня к рейду,
взяли медика, да пушки.
Не забыли про еду,
всё сгодится в заварушке.
На восходе рысцой,
сотня вдаль ускакала.
Не одной лишь верстой,
путь дорогу искала.
Сотня стой!- перед ними Икан,
на разведку троих казаков.
Лишь один перерезав аркан,
из азиатских вернулся оков.
Ждали ведь нас, засаду готовили;
-Занимай высоту при дороге!
Ох! Азиаты и срамословили,
когда казаки прижали на пороге.
Зверствовать начали и богохульствовать,
вымещают злобу над убитыми.
Залегли казаки и нельзя встать,
жаль коней, что стоят за ракитами.
Азиатов больше чем в десять раз,
лезут, стоны и крик и руганья.
А казак с умом воевать горазд,
не таких свивал в рог бараний.
Наваляли казаки некуда ступить,
своих убитых прибрали.
Третий день в осаде, хочется пить,
а им; –Русс сдавайся! Орали.
Третий день на исходе, пора!
Из кольца надо им вырываться.
Справа держит крутая гора,
значит дорогой идти отбиваться.
Есаул собрал все силы,
встав в каре, стал выходить.
А Кокандцы отступили,
где такое можно видить.
Алимкул кричал взбешонный,
страшно вытаращив глаза.
Гибель! Сотне обречённой!
Но отважный был русса!
Казаки по торс раздевшись,
Чудотворцу помолясь.
Разорвали кольцо здешних,
и ни чуть их не боясь.
А потом считали раны,
ранены почти что все.
Есаулу три жакана,
рвали тело при кресте.
А военный губернатор Кокандский,
геройством казачьим был поражён.
И в храме Богородицы Казанской,
памятный список их был размещён.
"В самом деле они не посмели приблизиться к
казакам и только провожали их сильным огнём на
протяжении всех восьми вёрст; остатки сотни шли,
бросая одежду, в одних рубахах, с ружьями и
патронами. Взбешенные азиаты излили всю свою месть на
тяжелораненых, оставленных на дороге: на глазах
отряда их рубили шашками и отсекали им головы.
Всего отряд под командованием Серова состоял
из 2 офицеров, 5 урядников, 98 казаков, кроме того к
сотне придано 4 артиллериста, фельдшер, обозный и три
посыльных казаха. Потери составили: из двух офицеров
один убит, сам Серов был ранен в верхнюю часть груди
и контужен в голову; из 5 урядников 4 убито, 1 ранен;
из 98 казаков 50 убито, 36 ранено, 4 артиллериста
ранены; фельдшер, обозный и один казах — убиты.
Иканская сотня потеряла половину своего состава.
Потери Алимкулы и Сыздыка Кенесарыулы более 2000
воинов".
Над полями вороны.
Над лесами стылыми,
над полями снежными.
Размахались крыльями,
с криками мятежными.
Вороны столетние,
как бы что-то знают.
Разумение среднее,
что-то нам вещают.
Что над белым полем,
разлетались птицы?
Злым и чёрным троллем,
сыплют небылицы.
Не боитесь что ли,
лётать по лесам.
К чёрной вашей крови,
прилетит сапсан.
Когти его хваткие,
клюв разит смертельно.
Полетят остатки,
разнесёт метелью.
Перья ваши чёрные,
лапы ваши грязные.
Все дела афёрные,
да дебри непролазные.
Стаей вашей дикой,
правит шарлатан.
С истиной великой,
к вам летит сапсан.
Куст шиповника
Рос шиповника куст при дороге,
всех цеплял он людей за штанину.
Что идущих по жизни в тревоге,
по дороге разбитой в хламину.
А они, оглянувшись с укором,
убедятся цела ли штанина.
В толчее и под новым напором,
не успеют набрать витамина.
И спешат и толкаются люди,
на той узкой и тесной дороге.
В шушуны укрываясь от студи,
и от холода кутают ноги.
Кто направил по этой дороге,
они толком давно уж не знают.
Им сказали, что вы на пороге,
и дорогою той провожают.
А, шиповника куст при дороге,
стал хватать людей и за ворот;
-Пожалейте себя, свои ноги!
-Ведь дорога не та!
-И не в тот город.
По Чуйскому тракту
Завывает по Чуйскому тракту метель,
снег осколками мелкими колит.
Третий день казаки не видали постель,
есаула, приказ их неволит.
Нет коням передыху,
не сомкнуть и глаза.
Нахлебалися лиха,
есаул как гроза.
Направляет разъезды,
то вперед, то назад.
За спиною шаг бездны,
не пробьёт вьюгу взгляд.
Вот вернулся разъезд есаулу доклад:
-Впереди самурайская сотня.
На молитву! Сказал, оглянувшись назад.
Долой шапки! Закончим сегодня.
И пришпорив коня,-Все за мною марш-марш!
-Полусотня рванулась усталая.
В авангард из пурги ворвались как мираж,
им победа пришла небывалая.
Оказалось не сотня, а главный отряд,
дислокацию вёл незаметную.
Казаки разгромили, без особых затрат,
проявив свою храбрость военную.
***
Так шашка с катаной коснулась легенд,
где шашка взяла превосходство.
Был исторический этот момент,
а в войске казачьем господство.
В родном краю
Я, опять налегке
возвращаюсь с охоты.
В своём тихом мирке,
обошёл все болота.
Осень чистой воды,
и озонистый воздух.
В это время плоды,
не достанет мой посох.
Поснимали с ветвей,
без испуга косули.
Не до нас, им видней
свист не слышали пули.
К роднику подхожу,
с серебристой водою.
По следам нахожу
-звери были в покое.
Испил чистой воды,
сделав лодкой ладони.
Зверей вижу следы,
и не видно погони.
Здесь присел отдохнуть,
свесив ноги в овраг.
Расстегнул плаща грудь,
и откинул обшлаг.
Обдувает меня,
ветерочек прохладный.
Красоту здесь ценя
-позитивчик стократный!
Дон поилец, наш кормилец
Напою коня из Дона,
перед боем сам напьюсь.
Сомневаться нет резона,
с острой саблей не боюсь.
Дон поилец и кормилец,
он святой воде отец.
Освятись мой конь любимец,
будь в бою ты молодец.
Ну а я в бою всё сдюжу,
быстр и смел в руке клинок.
Не отдам я даром душу,
спас казачий и мой Бог.
По Булгакову.
Во дворах домов угрюмых.
ветер мусор разметает.
Здесь не видно мужчин юных,
старость в окнах коротает.
В коридорах пахнет водкой,
старички одни гуляют.
По кругу из сальной стопки,
втихомолку выпивают.
Заливают горечь жизни,
всё равно никто не знает.
О предательстве Отчизны
и о тех, кто вниз толкает.
Шарик их дворовый пёс,
с угла кухни наблюдает.
Отупел собачий нос,
зато всех нас понимает.
Матерятся мужики,
когда пусто без остатка.
Но дела их велики,
шли когда-то очень гладко.
Вдохновлял энтузиазм,
для Союза все старались.
Но с пятном какой-то враз…
с Перестройки всё началось.
Нам с коленки свой указ,
чтобы меньше пили.
А потом подальше с глаз,
в cвой Форос без пыли.
Нет спиртного, хорошо
но кончилась закуска.
Русь стирает в порошок,
чертовня не русская.
А Швондеры из домкомов,
зарплату берут за двоих.
В строку не смотрят закона,
и видят лохов в нас слепых.
Нам бы времени чуть-чуть,
зашнуровать чтоб берцы.
Но вдолбили всё же муть,
нам в головы и сердце.
Водку пьём теперь палёную,
а закуска из подмен.
Узнаём демократию хвалёную,
в кой таится, бизнесмен.
Мальцом неумелым.
На бой смертельный,
с казачьей шашкой.
Мой крест нательный,
да дух бесстрашный.
В нас спас казачий,
хоть торс раздетый.
Броня не значит,
ценой в монету.
Рождён я смелым,
для боя, драки.
Мальцом неумелым,
поверстан в казаки.
Колиивщина
Над моим народом вновь глумятся,
но не спит ещё казак.
Может им и сны не снятся,
не стерпел как Зализняк?
Вам напомнит Колиивщина,
что вздрогнула так Умань.
Не глумись ты Киевщина,
не ступи терпенья грань.
Как же так народ послушный,
допустил к себе хазар.
Радой мутит чужак ушлый,
чтоб сильнее был удар.
Крови нашей захотели,
развели враждой хохла.
Ваши души давно стлели,
и судьба не помогла.
Сколько раз уже пытались,
землю эту покорить.
Но пупки напрасно рвались,
и опять собьём вам прыть!
И снова сомнения
Пошлют нам несчастий,
да тяготы много.
Одних лишь напастей,
устелят дорогу.
А мы всё ни чё,
да авось, как – нибудь.
Пожмём лишь плечом,
и наскоро в путь.
И Словом Живым,
и Духом рождённым.
Отечества дым,
и покой освящённый.
Да говор славянский,
пробъётся ключом.
Проокает вятский,
и страх нипочём.
Мы ум не теряем,
в любой разберихе.
И не укоряем,
в содеянном лихе.
Мы помним наказы,
с Живою Молитвой.
Закроем все лазы,
замком монолитным.
И снова сомнения,
выведут в путь.
Для уточнения,
авось, как-нибудь.
Лавина.
Долго шёл сквозь пургу,
в направлении одном.
Всё! Устал не могу,
вихри снега кругом.
Развести бы костёр,
да согреться чуть-чуть.
Ноги сильно натёр,
да чуть-чуть отдохнуть.
Я не просто иду,
по пути без дорог.
Отвратить ту беду,
мне Господь бы помог.
В горах снега полно,
над деревней завис.
Бурной снежной волной,
может рухнуть карниз.
И тогда для людей,
жизни будет угроза.
не пройдёт и трёх дней,
все помрут от мороза.
Подгоняет меня,
та опасность лихая.
И верстами тремя,
от неё отделяет.
Снег до толе глубок,
что всё тело сжимает.
Ну, ещё мне рывок!
в голове мысль витает.
Ночи час настаёт,
и пурга затихает.
Вот как раз всё в зачёт,
час борьбы наступает.
Постучал по стеклу,
в окно потной рукой.
Я пробил всё же мглу,
а теперь можно в бой.
-Поднимай мужиков,
пусть снаряды несут.
К пушке десять рывков,
всё на месте я тут.
Навожу сквозь прицел,
я под самый карниз.
И так я, как хотел,
спустил лавой всё вниз.
Молитва.
Непослушным я был
в Твоей жизни Господь.
От ошибок не ныл,
Не жалел свою плоть.
По неволе своей,
этот грех я обрёл.
Обошёл семь морей,
а Тебя не нашёл.
На Тебя не взирал,
я при жизни Господь.
Свою душу не рвал,
утолял свою шкодь.
А сейчас я к ногам,
твоим чистым прильну.
Волю чувствам отдам,
изолью всю вину.
Покаянья венец,
тянет душу мою.
Я, покаюсь Отец,
за беспечность свою.
Залечи мою душу,
если сможешь Господь.
Я от боли не слышу,
заглушать сумасбродь.
Греха струпьев на мне,
тело жгут как огнём.
Даже в тягостном сне,
ноют также как днём.
Искупить я хочу,
тяжкий грех пред Тобой.
От того и молчу,
что наполнен слезой.
Тяну руку с свечой,
на коленях молюсь.
Твоих ярких лучей,
я теперь не боюсь.
Чет - мурза
По Волге с чадами шёл Чет-мурза,
в Москву без особой тревоги.
Нужен за Русью пригляд да глаза,
и чтоб платили налоги.
Нигде не встречал такой красоты,
себе говорил удивляясь.
И ветер трепал концы бороды,
о парус упругий касаясь.
Халат дорогой и шапка с лисой,
вид грозный железного склада.
Слыл он в Орде особой большой,
что русская знала палата.
Время под вечер, пристать ночевать,
к берегу струги направил.
И утомлённый не стал уж кричать,
кто долго шатёр ему ставил.
Место сухое, усть - Костромы,
бор и рябчиков много.
Да не достают здесь комары,
и конец уже близок дороге.
Можно расслабиться и отдохнуть,
во славу Всевышнему нашему.
Знаменьем ночным осеянный путь,
Матушкой Божьей украшен.
Приснился ему дивный сон наяву,
как будто Матушку встретил.
В мольбе склонил перед ней голову,
во славу молитвой ответил.
К нему Божья Матушка также добра,
от этого сердце сияло.
И снова в дорогу его повела,
в Москву православную стало.
Москва повстречала радужно его,
как князя его почитала.
Нигде для себя не видел врага,
и Русь его сразу приняла.
И нет обиды, нет и вражды,
доверием дело слагалось.
Законы когда-то были чужды,
сейчас существом оказались.
И храмы по сердцу стали милы
в душе, Христа Бога - Матерь.
Не стал он бояться ничейной стрелы,
и душу очистил как скатерть.
Задумал он храм поставить там,
где Богаматерь приснилась.
А чтоб был без претензий стан,
Православие принял на милость.
Отсюда крепкий пошёл его род,
честью Россию ославя.
Вряд ли найдётся в роду эпизод,
не верности, русского знамя.
В бурных потоках житейской стязи,
кровь родовая смешалась.
И породнились славянов князи,
а храмом - память осталась.
По-разному смотрят, на то и глаза,
-потомок мурзы говорит.
Праздники вместе; Рождество, Ураза,
только разных молитв.
Волчий вой.
Зимней ночью при луне,
придавил мороз трескучий.
Холодно в избушке мне,
приютившейся под кручей.
Жутко волки воют рядом,
аж мороз идет по коже.
Пробивает лунным взглядом,
мне в окно всю жуть похоже.
С лежака поднялся скоро,
а печурка вся остыла.
Не страшась лесного вора,
да волчица рядом выла.
Зачерпнул охапку дров.
Ночь светла и тень бросает,
глаз горящих из кустов,
страх и ужас навевает.
От лучин горят дрова,
мое тело согревает.
Но представил я едва,
В волчьей шкуре кто бывает.
Вой усилился похоже,
волки воют в унисон.
Видно голод сильно гложет,
для меня теперь не сон.
Полушубок одеваю,
и за пояс свой топор.
До лабаза добегаю,
открываю свой запор.
Тушу мерзлую косули,
разрубаю на куски.
Ах разбойники сомкнули,
понял выйдя на мостки.
Морды хищные подняли,
и озлобленно глядят.
Сей затеи не поняли,
не игрушка для котят.
Что волчары, озверели?
В беспощадный сбились круг.
Вы давно уже не ели,
принимай ка мясо друг.
И самцу с ершистой гривой,
кость мясистую швырнул.
На, полакомься ка милый,
с мясом он в кусты шмыгнул.
А волчица посмотрела,
взглядом острым мне в глаза.
Оба глаза так горели,
что пробила аж слеза.
Отрубил кусок побольше,
да помельче разрубил.
Чтоб жевать ей было проще,
и про прибылых не забыл.
Их еще кормила мать,
Отрубил им понежней.
чтоб могли разжевать.
Трем пояркам, парней,
чтоб учились рвать,
ребра бросил на снег.
Стал себе отрубать,
от грудинки кусок,
да с лабаза слезать.
На пути стал мне волк.
-Ну ты серый нахал,
-Не насытился что ль?
Я такого еще не слыхал,
теплой хочешь вдоволь?
Волк смотрел мне в глаза,
сузив сильно зрачки.
В них уже не гроза,
и не видны клыки.
Так прошла наша встреча,
той морозной зимой.
Был еще один вечер,
но об этом потом.
Встреча вторая. Продолжение Волчий вой
Ветер осенний играет листвой,
с ветвей последний лист срывая.
С охоты к избушке спешил я домой,
Не верите мне? Но такое бывает.
Уже оставалось немного пройти,
до нашей избушки уютной.
И ты наш читатель конечно прости,
за нрав мой простой и приблудный.
Мой пёс замер вдруг и зарычал,
моё, привлекая внимание.
А я проверять ружьё уж начал,
ничто ещё толком не понимая.
В кустах у тропы волчица стоит,
а рядом её два волчонка.
Не мог разглядеть, я сразу на вид,
что ранена мать при потёмках.
В глазах её жизни гасли зрачки,
правый весь бок окровавлен.
На лапах еле стояла почти,
ей приговор был объявлен.
Взглянув на меня как надежды оплот,
щенков как бы мне отдавая.
Они подбегали и тявкали вот,
Вилюя тем самым пугая.
Я взял одного и погладил рукой,
второй подбежал ещё ближе.
И вот мы уже большою гурьбой,
от умирающей матери шли уже.
И вдруг я услышал стонущий вой,
волчица в предсмертии выла.
Бежавший за мною волчонок второй,
дрожал, хоть не холодно было.
Вилюй мой, рассудок совсем потерял,
не ведая, что и как будет.
А я для всех их жизнь примерял,
надеясь, что всё позабудут.
Обузу большую беру на себя,
прекрасно всё понимая.
Связала меня волчицы судьба,
а, в принципе жизнь не простая.
Право на жизнь, каждая тварь,
от сотворения мира имеет.
Была же основой жизни Правь,
к которой каждый довлеет.
Маятник
Как от резкой боли,
жизни нить порвётся.
Что былинкой в поле,
маятник качнётся.
Не по чёрной воле,
не по предрассудкам.
Залечить бы боли,
да бинты в подсумках.
И судьбе на милость,
скорый сбор в поход.
Только справедливость,
сбережёт оплот.
Тишиной накроет,
в яростной атаке.
Кровушкой умоет,
в непосильной драке.
За Отчизну пляски,
в щит копьё воткнётся.
А, по чьей указке,
маятник качнётся...?
Беленный мелом
Нервы расшатаны,
ветром бездумным.
Ноги, как ватные,
дорогой беспутной.
Вектором белым,
черчу по судьбе.
Хлоркой и мелом,
по чёрной стезе.
Нам не пристало,
дивиться повсюду.
Вот, суд освистали
судивших иуду.
Не нужных законов,
что никто не прочтёт.
И явных шпионов,
что никто не берёт.
Только такое,
во сне лишь приснится.
Сознание сквозное,
и нечем хвалиться.
Беленный мелом,
с душою пустой.
Будто под хмелем,
бреду за чертой.
А вы думали!?
Повернётся она, повернётся,
и от вас, как чумных отпрянет.
Тихим шёпотом уже смеётся
и, вот-вот разогнётся и встанет.
А вы думали! Её можно скрутить,
зло над нею большое размножить?
Мы не будем ни есть и ни пить!
И по праву Господь нам поможет.
Повернётся она, правдой ранит,
и, по-русски всех успокоит.
Зло иссохнет и в бездну канет,
и за это, бороться нам стоит!
В лунную ночь
Над деревней луна,
все дороги в снегу.
Не серпом, а полна,
словно рядом в шагу.
Свет радужный кругом,
даже в лунной тени.
Вокруг видно как днём,
следа давней лыжни.
Снег хрустит под ногой,
воздух чист и разряжен.
Красоты вот такой,
вряд ли кто нам покажет.
Всюду иней, хрусталь,
с переливом алмазов.
В небо всмотришься вдаль,
и утонешь в нём разом.
Глаз пронзил глубину,
тянет в бездну всё глубже.
Для души слабину,
а, вот сердцу лишь стужу.
И как будто, взлетел,
вот земли уж не чую.
Заглянуть бы хотел,
за черту неземную.
В лесу
Наскучала мне,
городская жизнь.
И, не ждут нигде,
хоть со света сгинь.
Третий день пурга,
тротуар в снегу.
Не дождусь утра,
к гаражу бегу.
Эх, ты конь стальной
застоялся уж.
Не трясёшь головой,
только тянешь гуж.
Вот за городом я,
на деревню иду.
В рощах, тьма воронья,
лапы вжав на ветру.
Все заносы с трудом,
пробиваю путь.
Не жалеть бы потом,
что решил рискнуть.
Вот распадок пройду,
да, лесочек затем.
Что то, я не пойму,
словно руль не вертел.
Засел крепко в снегу,
мой колёсный конь.
Всё, никак не могу,
к рулю стынет ладонь.
Да, засел глубоко,
видно дальше пешком.
Хоть идти далеко,
напрямки, соснячком.
А в лесу тишина,
да тепло стало вдруг.
Следов разных письма,
разбросали вокруг.
Куропатки гурьбой,
прошуршали в снегу.
А на ёлке вон той,
белка рядом в шагу.
Вот следы русака,
параллельно тропы,
лисьих нет здесь пока,
но всё так до поры.
Ах, и лисонька тут,
свежий след с бугорка.
Хитрый хищник и плут,
значит рядом нора.
Дятел здесь насорил,
поработал он тут.
Сколько вложено сил,
птахи, дом обретут.
И косули здесь след,
на поляне вон той,
Егерь в ясли обед,
набил свежей травой.
И наверно для лакомства,
соль, принёс лизунец.
Для такого пространства,
им, он страж и отец.
Вот в низине в дубовнике,
рыли снег кабаны.
И зерно, что в колоднике,
под навесом видны.
Подсмотрел я здесь многое,
в зимнем этом лесу.
Где зверьё крепконогое,
от села, за версту.
Дело всё в аршине.
В нас надежда на авось,
Держится до ныне.
Не по лени, вкривь и вкось,
крестимся святыне.
Но, давно нас не понять,
нет души в нас шире.
Вот стараются донять,
анадысь, кого "журили".
Ваши санкции- плевать!
Нет паники, в причине.
Надо им давно понять,
дело всё в аршине.
Забава Цезаря.
Смешается песок, с горячей кровью,
забава Цезаря люта.
Вишнёвый сок, размятой гроздью,
хлестнёт, из-под щита.
Раб, обречённый на погибель,
тебя приветствует…
Ему, предписанный артикуль,
убийству соответствует.
Публично, христиан уничтожая,
любил травить зверями.
И только в лапах, жертва не живая,
была сильней над дикарями.
С единой верой, и не веря себе сам,
перед монахом, хищник встал.
Азарт трибун,и вторя тысяч голосам,
народ неистово, с трибун орал.
И львы послушны, как котята,
лизали руки и ему глаза.
А Цезарь, вспомнил как когда то,
была ему, от львов гроза.
В своём спасителе, узнал монаха,
вот, как и он, стоял средь львов.
О, лучше бы ему, я уготовил плаху,
и не послушал тех волхвов.
А римляне в восторге изумлённом,
просили Императора о милости.
Монах в кольце, львов покорённых,
а, он всё ждал той неизбежности.
Спросили деда.
Спросили деда, сидя на крылечке,
про Россию, санкции, угрозы.
Как бы вам ответить без осечки,
истинной причины той занозы.
И пустив дымок со знанием колечки,
ветеран, что расписался на Рейхстаге,
Начинать плясать всегда надо от печки,
и всегда стоять от истины в полшага.
Те политики: Обама, Меркель и Баррозу,
не ядрецу нам дают, а шелуху от семечки.
Натащили на ботфортах нам навозу,
про Россию пишут грязные статеечки.
Ну, про этих, пропускаем разговор,
стал ребром вопрос о санкциях.
Наш народ ещё на голову не хвор,
только вот, больных убрать во фракциях.
А потом для труда, закатать рукава,
да по своим, функциональным обязанностям.
Чтоб, о шельмовстве и не думала голова,
своё поднимать производство на радостях.
И все отрасли, что порушили недоумки,
Восстановить! Чтоб лучше чем были.
Армию экипировать, и чтоб были подсумки!
В которых смекалку и доблесть носили.
Набег
Степь седая колышется,
ветром треплет ковыль.
Войска, бряцанье слышится,
да, в догонку им пыль.
На пригорках дозорные,
наблюдают с коней.
Наступают отборные,
войны, хана-Джебей .
Наступили на землю,
Гуннов славных тогда.
Ведь, коварные петлю,
расставляют всегда.
Земли предков Аттилы,
тут бесстрашен народ.
Не найти, б здесь могилы?
Через Дон, нужен брод.
Городишко за Доном,
да и брод рядом тут.
Не встречают с поклоном,
значит, здесь нас не ждут.
За добычею смело,
войны в воды вошли.
Но тут враз всё стемнело,
стрелы яростно жгли.
Со спины смерть летела.
Как засаду прошли?
Как русины хотели,
в битве всё предучли.
А, Джебей с войском талым,
к граду быстро спешит.
И уж войском ослаблым,
к стенам града бежит.
Но стена вдруг живая,
из щитов плотных вмиг.
Встала град защищая.
хан Джебей разом сник.
Не за славой, а добычей,
он, прошёл этот путь.
Если был бы он зрячий,
видел главную суть.
В тыл заходят им снова,
князя, русских полки.
Тактика боя, основа
право твёрдой руки.
Князь увидел Джебея,
поскакал на пролом.
Хан сместился левее,
сдал тем, войнов в полон.
Кони с хрипом заржали,
бой вести не с руки.
Свита хана бежала,
вдоль кровавой реки.
И как будто Аттила,
померещился вдруг.
Но, сознанья хватило,
чтоб сдержать свой испуг.
Скачет хан, через степи,
злой, побит, на легке.
В Орду ставку, для крепи,
в стольный град Сарай-Берке.
Деревенька
Затаилась деревня,
за крутым бугорком.
У заборов поленья,
вдоль исток с озерком.
У мосточка старушки,
примостились сидят.
У домов постирушки,
на верёвках висят.
Храм на площади пыльной,
раскрасавец стоит.
Знать народец здесь сильный,
и душа не болит.
Поворот мне на право,
на подъёмчик иду.
С перегона мне стадо,
прекратило езду.
Удивлённо коровки,
на машину глядят.
От пастушьей муштровки,
разбежаться хотят.
Деревенька задвигалась,
забренчала ведром.
По обыденной милости,
всё идёт чередом.
И спокойно уверен я,
горд за вас мужики.
К вам большого доверия,
при пожатии руки.
Тишина
Я подальше уеду,
от забот городов.
И начну прямо в среду,
чтоб в четверг быть готов.
Уложу всё в багажник,
и до пятницы тут.
Какой был я домашник,
без меня пусть живут.
По заросшей дороге,
меж высоких берёз,
Еду тихо в тревоге,
на охоту всерьёз.
Скоро будет мой домик,
у быстротечной реки.
Где в корягах мой сомик,
ждёт касаний руки.
Ну! Вдохнул я всей грудью,
свежий воздух реки.
Трель, лесную мелодий,
в душу льют соловьи.
Тишина, забирает
амплитуду души.
Так, в раю лишь бывает,
да в природной тиши.
Рыбой пахнет река,
можжевельником лес.
И дымком лишь слегка,
да смолой от древес.
Спать улягусь я в спальнике,
в домик, пусть не пойду.
Я на звездочки маленькие,
насмотреться хочу.
Тишину всестрожайшую,
выстрел мой не вспугнёт.
Костерок потухающий,
напоследок мигнёт.
С ярким лучиком солнца,
пробудят меня вдруг.
Ежик тихо уколится,
зашуршит бурундук.
Побратайся
Кто, напрасно между вас встревает,
да несёт раздора бред.
В драке, тот больше всех получает,
за свой нехороший совет.
Полюбите братьев своих славян,
от дружбы братской не ховайтесь.
Накрепко Души Бог ваши спаял,
на встречу идите и обнимайтесь.
Побратайся с братом, как тогда,
из беды вызволять старайся.
Для раздора пущена кривда,
от хулы перед братом, покайся.
Молитва
Упаси меня Бог,
от лихих людей.
И не будь так строг,
к душе грешной моей.
Убереги меня ещё
да от лести господ.
Дай, благое житьё,
да, избавь от хлопот.
Дай, мне зрения силу,
чтоб чутьём не оглох.
Чтоб душа не скулила,
если, с милует Бог.
Скиталица душа.
Скиталица душа,
над полем спелой ржи.
Летела не спеша,
воспитана на лжи.
Ты знала, наперёд,
страданий тех валы,
что доблестный народ,
хлебнёт сверх головы.
К чему молчала ты,
в реку, когда входила.
На шаткие плоты,
что наспех сколотила.
Россию пустить в сплав,
в стремительный поток.
А тот, кто был не прав,
не обмочил порток.
Мне жаль тебя душа,
разделы да межи.
В утробе малыша
вскормлённого, на лжи.
Мерило
Имея,целеустремлённость к цели,
желание красивую увидеть грань.
Мировое равновесие -это качели,
выбери чашу весов себе и встань!
Единство духа, природы слияние,
гармоничного времени миг.
Разум и сила в общем сознании,
стрелка весов, к доброму сдвиг.
Мера времени, длительность, краткость,
сознания точности требую!
Шкалой определяющей, жизни опасность,
Душой, на земле и небесах ведаю!
На 215 летие Пушкина А. С
«Два чувства дивно близки нам
В них обретает сердце пищу:
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам».
Александр Сергеевич Пушкин.
Отмечен, яркою звездой,
в российском небосклоне.
Горел всё время, не порой!
С тех пор горит и ноне.
Он виртуозом слова был,
раскрыл русскоязычье,
В нем ярости бунтарский пыл,
прикрыто для приличья.
Свечой горевшей в полуночь,
свой образ освещая.
Раскрыл он «Капитанской дочь»
Монарха устращая.
Его стараниям пера,
узнал весь Мир Россию.
К нему тянулась детвора,
знать ямбу и хорею.
Близки, давно два чувства нам,
Душа и русская Отчизна.
Не бросим их, к ногам врагам
преполненных снобизма.
За честь России и семьи,
К барьеру с пистолетом встал.
Всё ж, избежал Дантес скамьи,
Лишь, небольшой скандал.
Вы, ненавистники поэта!
Не сдвинете историю на грамм.
Его вы гнали, и за это,
свои вы души, превратили в хлам.
Сон ветерана
Тяжело утром встал,
сон кошмарный приснился.
Я как будто не спал,
день войны наслоился.
Как в траншее меня,
от разрыва снаряда.
Видел вспышку огня
и не стало отряда.
Завалило землёй,
путь кончины жестокий.
Все, кто были со мной,
все в воронке глубокой.
Помню их как вчера,
Ванька, Петька и Мишка.
Видно к вам мне пора,
покидают давно уж силишки.
Кречеты
Считают тёмными все нас,
абсурдными во времени.
Но как настанет судьбы час,
мы помним чьего племени.
Нас не затравишь, не собьёшь,
стрелой и пулей мечены.
Но всё же, не к лицу нам ложь,
хоть не честью мы искалечены.
И пьём мы крепкое вино,
в нём ищем душу, где же ты?
Вам не понять нас всё равно,
в округе нашей, все мы кречеты.
России воздух сладок нам,
порода в нас орлиная.
И прилетает брат сапсан,
родство с ним в нас единое.
Считают чокнутыми нас,
что в жертву зря себя приносим.
Мы доказали уж не раз,
придём, и снова у вас спросим.
Липецкой области - 60лет!
Шестьдесят, и не много не мало,
не оценишь сразу на взгляд.
Только руки легли устало,
да морщины о том говорят.
Если это принять к человеку,
то конечно, прошёл уж расцвет.
Но для города в полу века,
размах юности пылкой, привет!
Он кипел и бурлил новостроем,
блики сварок мерцали в ночи.
Так рождался, он в не покое,
новою кладкой, стен кирпичи.
Вместе с городом новая область,
из районов четырёх областей.
Создавалась как главная новость,
для Липецких газетных вестей.
Милый город с аллеями липок,
так радушно к себе всех манит.
И висит на стене лучший снимок,
о расцвете твоем говорит.
Белые,красные...
Старый ворон не каркает даром,
над разъездом казачьим кружиться.
Запылали станицы пожаром,
и брат с братом не могут ужиться.
От чего кровь славянскя льётся,
от чего стали все мы врагами?
И когда же нехристь напьётся
тот, кто кровь нашу цедит веками.
Поднялись брат на брата в атаку
а отец, голой шашкой на сына.
Раздразнили у белых рубаку,
а у красных нечистую силу.
Забурлил Дон сурово водою,
и окрасился заревом алым.
Что для белых и красных не скрою,
нет победы ни в новом, ни в старом.
А в пропахших ладаном храмах,
каждый день творят панихиду.
В головах нет порядка упрямых,
меж собой разыграли корриду.
Старый ворон не каркает даром,
над папахами чёрными, белыми,
кто зарубленный был под чинарами,
кто у стенки застреленный смелыми.
Крот
В огороде завёлся крот,
нанёс урожаю урон.
Из необычайных пород,
что не преграда бетон.
Хрустит корешками там,
разгрызает орешки.
И вот не до сна нам,
мы ловим его в спешке.
Лопатим, кубы земли,
помноженные, на квадраты.
Но никак его не смогли,
взять за задние лапы.
Мы капкан ставили здесь,
А, он подкоп делал там.
Ну, собьём ему спесь!
Подгоним его к воротам.
И вот лопаты штык,
закрыл последний ход.
К такому он не привык!
Заканчивается кислород!
Ждём! Из тьмы на свет,
наш выползает крот.
Будет держать ответ,
чтоб думал теперь наперёд!
Мне снятся старые друзья.
Мне снятся старые друзья,
с времён советских.
А, честь и совесть нам судья,
с законов Ветхих.
Я этой памятью зажат,
в тиски навечно.
И, как еще живой солдат,
служу, конечно.
Мне не нужна та суета,
бег, за наживой.
Не пополняются счета,
в мой, бережливый.
Нам не пристойно было врать,
Советским людям.
Как воспитала меня мать,
так жить и будем.
Мне снятся старые друзья,
событий мелких.
И смотрит корыстно судья,
на нас советских.
Дети лейтенанта Шмидта
Лишь в грёзах и мечтах,
жизнь беззаботная приходит.
Порхает не путёвый птах,
и без толку толкается народец.
Безумный золотой телец,
на выпасах народных раскормлёный.
Рогов с копытами удачливый делец,
что Думской кухней заговорённый.
Ум, Бендера сейчас в цене,
без дела, Балаганов Шура.
И топим душу мы уставшую в вине,
для России ожидая благодати - чуда.
Дубровский
Свист, над рощей разнесло,
полдень, это значит.
Мальчик отложил весло,
потом дорыбачит.
Скрытно к тайнику идёт,
достаёт послание.
Свистом знаки подаёт,
Машеньке внимание.
От Владимира письмо,
преданной голубке.
Там условие само,
стоящей минутки.
Развернулась здесь судьба,
к ней в пол оборота.
На дороге вдруг стрельба,
с Кистинёвского сворота.
Графа пуля не задела,
Маша сердце потеряла.
Знать судьба того хотела,
под венцом уже стояла.
Потерял Дубровский всё,
Машу и наследство.
Все старания, мусьё,
в русское соседство.
Перешло поместье даром,
к графову именью.
Насладись ты этим Правом
русское правление.
Русь, и русского гнетут,
русские вельможи.
Нет нигде такого, а вот тут,
хватко тянут вожжи.
Кровь Дубровского вскипела,
лес укрыл смутьянов.
За разбой открыли дело,
всех словить буянов!
Губернатору лишь боль,
плачет эксплуататор.
Крепостная только голь,
ищет свой фарватер.
Руку тянет к топору,
иго хочет сбросить.
Завертелись на юру,
мысли как про осень.
Но, шли тысячи солдат,
по лесу прочёсом.
Оцепили стан в охват,
не высунешься носом.
Штурмовали долго их,
силы на исходе.
Атаман собрал лихих
-"Уходим на восходе!".
На восходе уходили,
багряное вставало солнце.
Тем, кто головы сложили,
колоколов, не слышать звонца.
Пыль веков ветра развеют,
запах роскоши и свежести босоты.
Память в наших душах не истлеет,
Кистенёвские исправит повороты.
Над Россией вороны
Обветшали уже все сторонки,
и кого нам об этом корить.
Сдали всё, до последней иголки,
без обиды нельзя говорить.
А Россию, клин журавлиный,
от беды закрывает крылом.
Вороньё, лишь подлесок осиный,
сторожит и уселось на нём.
Над Россией, не каркайте вороны,
Беды вон! За церковный забор.
Разгорелся, на все четыре стороны,
погребальный российский костёр.
Льву Яковлевичу Рохлину
«Светлая память Л.Я. Рохлину, не сдавшему
своих позиций - генералу» Примечание автора.
И один генерал в поле воин,
все отстали, для сладостных дел.
Исключительно честен Лев Рохлин,
как ковыль полевой поседел.
Рассыпались форпосты как пепел,
в душах воинов чернели мазки.
И на думских трибунах что ветер,
разметал партбилетов листки.
В лабиринтах погреба с порохом,
шарит с факелом пьяный мужик.
Не пробьёшь его голову обухом,
то гляди, всю страну сокрушит.
Только Рохлин сказал о морали,
без которой в стране вдруг война.
Ведь мы вместе стране присягали,
только зря нас сейчас развела.
Он боролся за честь благородство,
не смирился, и с соглашением Гор*.
Развелось в нас кругом кукловодство,
всем командовал властный бугор.
В кабинете, по - здешним понятиям,
порешили, чтоб со света изжить.
В детективных томах неприятеля,
только так, могут в гроб положить.
Робин Гуд
Куда б дорога не вела,
укажет путь моя стрела.
Иду дорогой налегке,
осилю путь в одном рывке.
Судьба в дороге не мила,
гоню усталость прочь.
К ночлегу приведёт стрела,
под звездным небом ночь.
Чего ищу, и что найду,
подскажет мне стрела.
Мы с ней находимся в ладу,
со мной их не одна.
На тетиву ложу стрелу,
привыкшею рукой.
Пущу её в седую мглу,
чтоб разорвать покой.
Распорет острие стрелы,
коварный в сердце ток.
Огонь оставит горсть золы,
раскаянья глоток.
И пусть, вам обо мне наврут,
доволен я судьбой.
Везде я с вами Робин Гуд,
и рад, что Вы со мной.
Лита
Средь чистого поля,
иль в глухом овраге,
в луговом раздолье,
повстречаешь мага.
Праздник венкования,
На Руси свершается,
День солнцестояния,
светом оглашался.
Воды попритихли,
Лита в полной силе,
жаждою струили,
при ночном светиле.
Папоротник цветом,
огоньком сверкает.
счастье этим летом,
мигом отцветает.
Очи не смыкая,
в полночь, в одиночку,
страхом навивая,
продрожал всю ночку.
Чудится мне леший,
надо мной смеётся.
Убежал бы пеший,
сердце страхом бьётся.
Лес дремучий рядом,
цвет мой закрывает.
Удивлённым взглядом,
огонек сверкает.
Ухнул где-то леший,
меня как сковало.
А цветочек вещий,
синью подзывало.
Осенив знаменьем,
бормоча молитву,
с преградо - одоленьем,
ринулся как в битву.
Все преграды нипочём,
папоротник раздвигая,
спугнул стайку светлячков,
цветика не зная.
Средь дремучих лесов,
на опушках лунных,
воин с шитым поясом,
сил берётся умных.
По Михайловским просторам.
По Михайловским просторам,
где леса, поля и озимь.
Пробирается с напором,
им, любимая так осень.
Листвой медной покрывает,
по аллеям и скамейкам.
Иней белый посыпает,
для работы белошвейкам.
Осмотритесь люди тут,
приоткройте ушки,
не лукавит, вас здесь плут:
-Вон идёт наш Пушкин!
Трость, походка: -Да, его!
Глаз, проводит осторожно,
на душе благо, легко,
если, так сказать возможно.
Но исчезли разом вдруг,
экипажи и конюшни,
и Арина, милый друг,
да с пером гусиным Пушкин.
Снова осень – вдохновение,
по Михайловским лугам.
-Пушкинское, духом откровение,
упокоит вечно там.
В корнях боярышника старого
Я здесь, к корням боярышника старого,
прирос на жизненном людском пути.
В тень позову прилечь, я путника уставшего,
вопрос задам: - Куда изволите идти?
А путник мой, плодов нарвёт для чая,
и из моих сухих сучков, зажжёт костёр.
На мой вопрос, с досадой отвечая,
добавит моих листьев, в свой котёл.
Я растворён в шипах, ветвей колючих,
смотрю за путником, и думаю всерьёз.
Какой тропой? Куда? Судьбой ведучей,
свои стопы, далеко от дома так занёс.
А человек не чувствуя присущность,
столь путников идущих здесь.
И отвернувшись пьёт из кружки,
не предлагая им, ни пить и ни поесть.
Путь держится, на доброте и деле;
Делись в пути и разломи ломоть!
И хочется шелохнуть веткой еле, еле,
чтобы шипом легонько уколоть.
Они воевали
«Неисповедимы пути, Твои, Господи!
По морю ходишь, как посуху».
Просил путник, от хляби небесной загороди,
Нет в моей жизни, ни покою, ни отдыху.
По вязкой грязи, и сапог один рваный,
Шёл странник больной, дорогой песчаной.
Он в старой шинеле, и гимнастёрке,
С надписью на пришитой картонке.
Адрес, фамилия, имя с диагнозом,
В войну был контужен, отсюда склерозом,
Страдал и сильным психоневрозом.
Ходил по деревням, «фронтовую» махорку,
Всем продавал, сочинив поговорку.
«Покупай браток табачок, крепачок,
Да накинь сверху цены пятачок».
Так предлагал он, вещмешок развязав,
Надутые пачки махорки, всем показав.
Ну, покупали, хоть курили папиросы,
А, купив - задавали вопросы.
Где воевал и где был контужен,
Он, заикаясь, говорил как простужен.
С хрипотом страшным и сильной натугой,
Контужен и ранен под Курской дугой.
А там у нас земляк воевал,
Может ты его, когда то и знал?.
Эй, Федосеевич, сюда подойди,
Да, на воина сего погляди.
Тут Федосеевич к ним подбежал,
В нем он Петра Тимошенка узнал.
Крепко по братске они обнялись,
Иии-ван!И здравые мысли оборвались.
Стал он кричать:-Целься! «Пантера»!
Воздух! Укрыться от «Мессера»!
Иван повернулся, друзьям объяснил,
Он вместе со мной, «Тигров» месил.
И взяв за плечи, его успокоил,
Хотя самого, этим сильно расстроил.
Домой привёл, и первым, что сделал,
Свои трофейные сапоги, на него примерил.
Потом говорили, выпивать же нельзя,
И с обидою сердце грызя.
Никому не нужный калека оставлен,
Геройский мужик, а как людьми опохаблен.
Ну вечерело, к детям на печь его уложил,
Нас к озорству, сильно он расположил.
Он загадки и фокусы хорошо показывал,
Да и сказки разные нам рассказывал.
Так и жил он у нас, табачком приторговывая,
Только вышла история бестолковая.
Одна баба сельская, за табак обсчитала,
И от этого, у него психоистерия настала.
Он лежал на площади сельской в пыли,
Этим и раны, не зажившие открыли.
Он и отца не стал узнавать,
И пришлось медиков вызывать.
Увезли его в больницу, а потом в психиатричку,
Ну, мы потом проучили, женщину лисичку.
Фронтовик
В город поедем бабуля далёко,
на праздник Победу встречать.
Так говорил, фронтовик -калека,
и стал инвалидку в путь собирать.
Залил в бак бензина и масла,
протер номера и стекло,
И бабка дорожную сумку запасла,
козье взяла молоко.
На утро поедем неспешно,
ждет меня друг старшина.
Дорогой войны безутешной,
насытились мы оба сполна.
Ему в том бою посчастливилось,
когда в нашу пушку, прямой,
Авиабомбой свалилась,
душа уж рассталась с собой.
Ужасным разрывом нас разметало,
в живых мы остались вдвоём.
У меня, ноги, руки и глаза не стало,
а у него от контузии, бой всё ведём.
На праздники нас не приглашали,
инвалидов стеснялась страна.
За пределы города выселяли,
чтоб страдали вовек исполна.
Наутро, в путь мы с бабулей.
она уж привыкла со мной.
И вот до города пулей.
мы домчалися с тобой.
А там старшина у подъезда,
давно уже нас поджидал.
И по поводу нашего приезда.
сто грамм фронтовых наливал.
Теперь мы смотрели с балкона,
парад и салют в майский день.
И как ветеранов колонна,
прошла орденами под звень.
Ну о наградах, так мы воевали,
немало пришито колодок на мне.
В битвах жестоких мы не упали,
в этой Великой войне.
Много было у нас разговоров,
о, тех кто живой и кого уже нет.
Но как говорил полководец Суворов,
на хороший привет,есть хороший ответ.
Надо домой собираться,
бабка на кухню зашла.
В дорогу нельзя похмеляться,
и, причитать начала.
На войне сколько смерти носилось,
но вот, смерть же нас обошла,
Может и сейчас нам на милость,
постовых обойдём не спеша.
Старшина проводил нас по-чести,
инвалидка рычала сполна.
По знакомой катилася местности,
а бабка, в волнении была.
Не бойся бабуля прорвемся,
за городом нам не беда.
И вот, на пол слове осекся,
ГАИ впереди увидав.
Вдохнувши всей грудью широкой,
рискнул он тогда проскочить.
Но инспектор такой ясноокий,
решил его остановить.
Представился четко и быстро,
вскинув ладонь к козырьку.
Взглянув на него очень остро,
велел машину поставить в теньку.
А вас, попрошу задержаться,
и шесть часов выветряться.
Посидите вон там на лугу,
разрешить движение, я вам не могу.
Бабулька кляла его и причитала,
вот как, стопка-посошок подкачала.
Ничком упал ветеран на траву,
нога-костыль, как ружейное дуло.
Скрюченная рука, протез наяву,
от взгляда стеклянного застыло.
Долго лежал ветеран на лугу,
Бабулька веткой, комаров отгоняла,
Стыдно было ему, я не лгу,
Значит в везении ему отказало.
12апреля, год 61-ый
12 апреля, год 61-ый,
на старте ракета «Восток»
Он от Земли нашей первый,
российский простой паренёк.
В той утренней свежей прохладе,
Готовность до пуска! Отсчёт!
Решительный трепет в громаде,
увлёк его в дальний полёт.
С улыбкой сказал он «Поехали!»,
Как будь-то, на тройку вскочил.
Лишь голос его сквозь помехи,
спокойно звучал без причин.
Уверенно глядя в пространство,
он Землю родную вдали увидал.
И красоты величавой убранство,
увидеть её уж такою не ждал.
Ведя непрерывно в кабине работу,
он взгляд от Земли оторвать уж не мог.
Дорога открыта! Сомнения нет и на йоту,
И сделал Гагарин! Русский наш паренёк.
Тарасу Шевченко
«Реве та стогне Днипр широкий»,
всё в том же русле пребывает.
Водой уносит смысл глубокий,
и левый берег бурно, подмывает.
Задумчиво на берегу стоял не раз,
с укором в степь родную поглядая,
у Энгельгарда купленный Тарас,
здесь юность проходила крепостная.
Тарас Шевченко, крепостной поэт,
со взглядом добрым с укоризной,
вольной академии, козак без эполет,
свободы был лишён, до самой тризны.
Он тяжкой долей наделенный,
в сиротстве и неволе рос,
был крепостной, вопрос резонный,
что был ещё и малоросс.
На говорке, на украинском,
слагал поэмы, что Кобзарь.
Есть сила, в положении низком,
он Украины сын, душой бунтарь!
Любовь до милой Украины,
течёт потоками Днепра,
не ослабели и до ныне,
ревут и стонут до утра.
Ночной звездою Волопас,
над кручею Днепра,
смотрел на Отчину Тарас,
сквозь вихри и ветра.
Цвети родная Украина,
в жёлто-голубом просторе.
Осталась, мною ты любима,
пусть всех минует лихо-горе!
Евпатий Коловрат
Он выковал свой меч,
взяв самый твердый сплав.
А чтоб, врагов мог сечь,
правдивый разум дан.
В нём силища и разум,
прославлены навек.
Сам, ищет врагов глазом
Волкодлак, Евпат, берсерк.
Ходил на триста воинов
впав, в яростный амок,
их уложив спокойно,
стоял один как волк.
И в чёрно-белом цвете,
в бою на всех глядел.
За Русь свою в ответе,
за Дух Российский рдел.
Хоть, был он воевода
и рать свою имел,
на поле, под синь - свода,
с мечом в руке был смел.
Вступался он не раз,
за слабых и детей.
О нём такой рассказ
мистических страстей.
Он в ярость впал свою,
в Рязань, придя в свой град.
Что в отчимом краю,
Ордою, город взят.
Разграбив и казнив всех,
детей и матерей.
Отмстить! И без доспех,
настичь решил скорей.
Ворвался в строй вдогон,
рубил с плеча врагов.
Батый, велел в полон,
и окружил кругом.
Но скоро не осталось,
пленителей в живых.
Евпатию на ярость,
бросал Батый иных.
И эти не справляются,
разит мечом Евпат.
Да, что не получается?
Батый спешит назад.
И видит, князь дерётся,
среди кровавых тел.
И вот кольцо сомкнётся.
-Но лучше бы не смотрел.
Батый приходит в ярость,
Толкает в спину Хана,
-Эх, не моя бы старость,
А, ну! –Убить буяна!
Хан, дико взвыл и за собой,
сотню лучших увлекая,
Завязал кровавый бой
кривым мечом сверкая.
Не зря родился Коловрат,
достал мечом он тело Хана.
Был Хан в бою, и вьюн и хват,
да вспорот был на пол кафтана.
Взбешён Батый, даёт такой приказ,
-Метательной машиной забросать!
И удивлялся, его мужеству не раз,
решив, своих нукеров с ним размять.
Шрамы России.
Смотрю в твои просторы,
через дожди косые.
Видны кругом раздоры,
да, в шрамах вся Россия.
Слеза катится медленно,
с оплавленной свечи.
Какою, силой велено,
хлыстом тебя сечти.
Была ты величава,
несла венец златой.
Была ты словно пава,
любимой дорогой.
Что сделали с тобою,
приблизив криминал.
Заигрывать с страною,
Кто прав, таких вам дал?
Кому вложили в руку,
хлыст твёрдый роковой,
прогонят ведь на муку,
Россию, через строй.
Князь Вещий
А ныне вещий,князя Свет,
над Русью замерцал.
Свой праведный обет,
в Душе своей держал.
Как пламенем в ночи,
твой разум освещал.
Разящие мечи
зазря не доставал.
Но щит свой боевой
у крепостных ворот.
Прибил над головой,
врагам всем на укор.
Достигнув без войны
ты выгоды для всех.
Не черпал из казны,
чтоб искупить свой грех.
Зажав всю Русь в кулак,
с Днепра и до Онеги,
запомнил тебя враг,
князя свет, вещего Олега.
Вещует возле, кудесник тебя,
на стремя, припав головою.
-Что смерть, от своего коня,
получишь ближайшей порою.
Не верит в то князь,
но всё же велел,
-Вернуть в коновязь,
чтоб конь уцелел.
Прошло много лет, кудесник небось,
Уж помер, на пыльной дороге.
-А, что вещевал, уже не сбылось,
живой князь, у себя на пороге.
Целует сыновей, - надежду тая,
Продолжат, род княжий с лихвою.
-А, кто мне покажет, моего коня?
Слуга вдруг поник головою.
-Уж кости его, на кургане белы...
Слуга поспешал, уж за князем.
И, пнул князь череп коня в удилы,
Броском змеи, князь был ужален.
Да, мудрый кудесник,
-Сбылись слова, что сказал.
-Зови, чтоб словесник,
С моих уст, всё записал.
Во имя Господа!
Справедливостью правят!
Пусть потомки мои.
Да, пусть вас ложь не отравит!
Свято! Храните покои свои.
Воистину, есть Свет со мной!
Святой была мечта.
Над неповинной головой,
не заносил меча.
Минуло набег отразить
Над степью открылись стожары,
и месяц округлый вверху.
Огни от костров, - То хазары,
видны, вдалеке пастуху.
Не сметное дикое войско,
пришло не водицы испить.
И нашему князю геройски,
минуло набег отразить.
Уверенно князь подъезжает,
с дружиной не дюже большой.
И скот назад провожает,
гнать велит стадо домой.
Полкам решил скрытно держаться,
в обход заходить не спеша.
Луна как успеет подняться,
Начнём. Их, размаха лиша.
Враг очень коварен, он ждёт нас,
костры, для отводу зажёг.
Луны полнота, для нас же как раз,
то, будет для нас оберёг.
Хазарин, же встал у аласа,
там, тени на фоне воды.
Теперь по местам! И ждать часа.
И не щадить животы!
Луна поднялася, над степью,
и светит радужно как днём.
Вдруг голос протяжный как выпью.
-Ну, с милостью Божьей, начнём.
Рванул князь, узду белогривого,
и врезался в хазарский заслон.
Теснил он супостата спесивого,
жал к берегу, в низину, в затон.
Смешались все вместе на топкой земле,
и стоны людей и храп лошадей.
Лишь свет от луны на водном стекле,
да отблески, вспышек разящих мечей.
И видит уж князь, на милость ему,
сдаются хазары, мечи отдают.
Слава Всевышнему, слава уму!
Так! Русские князья, победу куют.
Ржевский плацдарм
Небо и земля, падала земля, мне на грудь.
Боль и темнота, тишина и боль не дают вздохнуть.
И пытаюсь встать я, русский же солдат,
но осколком крупным, я к земле прижат.
Разрывает землю нам чужой снаряд,
замешало с пеплом, мы попали в ад.
Только я не ранен, кажется убит,
и рыдает мама, надо мной навзрыд.
Я кричу, пытаюсь вывести бойцов,
Ржевский лес промочен, огненным свинцом.
Пляски от разрывов, мечутся вокруг,
лишь ветра сырые, бешено орут.
Брызнула брусникой, рядом кровь моя,
а, земля всё падала, с неба на меня.
Обнявшись по-братски, падаем мы вдруг.
к соснам двух вековым в изголовья тут.
Небо и земля, всё падала земля,
падали мы с нею, Землю заслоняя.
С болью за Отчизну, и за смерть других,
Написал те строки, я за всех за них.
Помянули добром
Похоронен солдат,
отшагавший свой век,
и над гробом накат,
как в окопе ночлег.
Всю войну отстоял,
и солдатской судьбой,
на себя всё принял
а, теперь всё - отбой.
Ордена в узелок,
завязали друзья.
И по стопке, кто мог,
а, кому и нельзя.
Помянули добром,
ворчуны - ветераны,
кто, бы вспомнил о нём,
но болят войны раны.
Поздравлений пакет,
на гербовой бумаге,
память прошлых тех лет,
с фотографией на Рейхстаге.
Спи спокойно солдат,
ты свой выполнил долг.
Я, хозяйский твой взгляд,
редко выдержать мог.
Родной порог, нам шлюз входной.
Ревело, пламя тягу создавая,
дрожала, пусковая установка.
Толчок, и землю покидая,
с натугой началась разгонка.
Уж сколько раз, разгонка эта,
всем перегрузкам вопреки,
выносит нас за грани света,
и светятся фотонов маяки.
В наушниках опять «Поехали!»
которые Гагарин прокричал.
Идём проторенными вехами,
и близок станции причал.
Как в дом мы в станцию войдём,
где, жить уютно и не скучно.
В науку гвоздь мы свой вобъём,
и обоснуем всё научно.
Мы, дети станции родной,
где, каждый винтик нам знакомый.
Родной порог нам шлюз входной;
И экипаж, сменяется на новый.
Меж звёзд мы тропы проложили
Как хорошо меж звёзд Вселенной.
пройтись, и вспомнить о простом,
Гагарине мальчишке, из гвардии военной,
что, наше небо прикрывал щитом.
Кто, первый бросил взгляд из Космоса,
на шарик наш, лазуревой Земли.
и речь докладов его звонкоголосая,
летела к нам, из тайны-тайн дали.
Теперь, вот каждый может,
кто, звёздным небом дорожит.
Космическим туристам тоже,
между Галактик, путь свой проложить.
Пройти тот путь, в широтах Космоса,
увидеть яркость света изнутри.
Лететь по направлению без компаса,
замедлив свой полёт, иль убыстрить.
Но, красоты такой ты на Земле не встретишь,
закатов и восходов палитры полыхания.
На яркость красок, удивлением ответишь,
озона запахи вкушаешь, и тишины мерцания.
Чай с гренками.
Всё кипит и клокочет в стакане,
я, кипяток хлебаю с пенками.
Честь, благородство, есть с нами?
-Тогда подайте, чай с гренками.
Служил честно, службу тянул как смог,
прямо прошёл между стенками.
Может подать ещё сдобный пирог?
-Нет, оставьте чай с гренками!
Помню всё, что было со мной,
Отчий дом, с семейными сценками.
Скучаю в период бессрочноотпускной.
Прошу! -Подавай мать, чай с гренками.
Флаг, Россия
Флаг триколор, Россия есть!
Суета и Закон установятся.
Очень важно, душа и честь,
зуд в головах успокоится.
Дело сделано, не отрекись!
Брод перейди до берега.
Омутов страшных берегись!
Русь сохрани для Ковчега.
Все пройдет, отшумит,
зерно очистится от плевел.
Костер, вначале только дымит,
колос, удержит стебель!
Ломоносову М.В.-300
Осколком, от русского народа,
от северных, поморов отлетел.
Алмазом, кимберлитовой породы,
чистейшим, минералом заблестел.
В Архангельской, русской глубинке,
глас Божий, вдохнул опахалом.
Умом и талантом в повивке,
а, звался Ломоносов Михайло.
Студёной зимой в столицу пешком,
наука вела неторёной тропой.
Наивно смотрели с ехидным смешком;
-Не выдержит парень, вернётся домой.
Но вот и столица, гимназии класс,
строгость к науке, муштра без прикрас.
Замечен, упорством и разумом свежим,
тем, восхищались парнем приезжим.
Скоро познал и латынь и науки,
но голова, не привыкла ко скуки.
На благо России, открытия клад,
умом послужить и верой он рад.
Оставил он, след на земле и воде,
течением подводным, экваториальном,
и в Северном, подводном хребте,
в память, об учёном гениальном.
Коней, на переправе не меняя
Окутал, дым страну бесчестьем,
под впечатлением внешних чар.
В повиновении и не причастии,
без нас, раздули самовластия пожар.
Теперь, все ценности отбросив,
оставив то, чем поживиться можно.
Морали, совести напротив,
цинизм, в основу ставят ложно.
Рубахой совесть на изнанку,
по скользкому пути пустив.
И крестимся, на церковь спозаранку,
нежданной вольности вкусив.
Коней на переправе не меняя,
загнав до пены, водой обмыв.
Хлыстом бесстрашно погоняя,
с крутого берега, в обрыв.
Славянский говор клокотал неспешный
Хлестали те ветра с грозой кромешной,
волнами бился по долам ковыль.
Славянский говор клокотал неспешный,
слов яхонта, переплетались в быль.
Из уст в уста, из поколения в поколение,
перетекал ручей сказаний и былин.
Какое было, в тех словах успокоение,
язык простой, прозрачный, без кривин.
Но ветры разные носились ещё хлеще,
в словах уж боль, в порыве жизненных вихрей,
из эпоса, теряли мы слова как вещи,
от этого, язык наш стал мутнее и грубей.
Мерин и Мужик
(басня)
Живём ли все мы по Закону?
Проверить это нелегко,
И хоть клянёшься на икону,
Душа от тела далеко.
Мужик, пахавший десятину,
На соху сильно налегал,
А Мерин из последней силы,
Тащил соху и полагал.
Вот я живу, как Бог создал,
И как Создавший наказал;
«Помощником человеку быть,
А он, содержать будет и кормить».
Ну вот, я весь изнемогая,
Ему, стараюсь, помогаю.
И вдруг бич сильно просвистел,
И ругань, брань,- Мерин здесь оторопел,
И мысль ушла, лишь жилы вздулись,
От жажды ноздри аж раздулись...
Теперь Мужик стал мозговать,
И с пользой дела полагать.
Вот десятину допашу,
У барина деньжонок попрошу.
В волостной схожу кабак,
Ведь гулять здесь может всяк.
Мерина в аренду я отдам,
Деньги на кон, по рукам.
Ребятишки враз не пропадут,
Жена детки подождут.
Вот так по-разному мечтая,
Для них есть присказка иная.
Когда, человек живет соблюдая каноны,
то можешь сказать, что дорос до животного.
Ибо животное, живет в точности исполняя законы...
Если ты дорос до животного подобного,
то, можешь ли до Бога Животворного?..
Есть суть закона плодотворного,
Дорасти, попробуй до животного.
ОРЁЛ
(басня)
Не забывай,кружа в своих просторах,
Кто под тобой живет, в гнездах и норах.
Кружа над степью, солнцем опаленной,
Острейшим взором с высоты.
Заметил Коршун, обед припасённый,
Со всякой снедью, добротной щедроты.
И камнем канул, клюв раскрывши,
Расставив крылья, трепеща.
Кто был хозяин, тот уж бывший,
Бежал, зубами скрежеща.
И стая птиц, мышей и грызунов,
С полтысячи, укрылось в норах.
Не стало Властелина хапунов,
Живут они теперь, между собой в раздорах.
И стал он с жадным клёкотом глотать,
Куски большие, и не разбирая.
Полу насытившись, стал примечать,
Вокруг снуют зверьки остатки подбирая.
А как насытился, то смельчаков единогласных,
Назначил стол стеречь, от расхитителей опасных.
Да, Учетчика, чтоб всё добро учесть,
Да друга Ястреба, и всех, кого покажет Тесть.
А остальным, чтобы себя не обжимая,
Нехваткой снеди, всем напоминая.
Кормитесь сами, кто как может,
Голодным, страждущим и Бог поможет.
И так бы долго у кормушки он сидел,
Как вдруг Орёл на край стола присел.
Ну как дела? Хватает ли еды?
Для подданных, нету ли нужды?
Всё хорошо, еды хватает.
И лакомым куском, начальство угощает.
Постой! Неужто ты не примечаешь,
Что лакомством, - с моих столов ты угощаешь.
Такого не должно же быть,
Надобно хищенья прекратить!
Указ подписан,росчерком пера,
За недоверие, уволить! Вот те контрмера.
А главным здесь поставить, Сизаря,
И полномочиями большими одаряя,
Взмахнул крылами, и в тот же миг,
Предельной высоты достиг.
Уж если ты, поставлен праведность крепить,
То должен этим заниматься, а не есть и пить.
Кузнец и колдун
(Басня)
Уж, если ты пришёл с миром иным,
Так не бахвальствуй и не мешай другим.
Шатаясь как-то по деревне праздно, колдун забрёл на
кузню к кузнецу,
и начал разговор с ним вкрадчиво и красно, с поклоном
как бы своему отцу.
-Вот ты Борей кузнец искусный, куёшь железо всё шутя,
и никакой вредитель гнусный, не искушал твоего житья.
Борей поднял свой взор суровый, поставив на него глаза,
Сатей весь потный и багровый, слегка уж отступив назад,
сказал:-Тут жарко и огонь пылает, а я в мехах и душно мне.
Кузнец сказал:-А знаешь, что бывает, когда неймётся сатане?
Сатей оправился немножко, и снова блекло говорит:
-Вот ты достиг вершины ловко, а далее судьба не благоволит.
А я могу идти повыше, могу занять я чин любой,
и с той чиновничий крыши, могу расправиться с тобой.
Борей сверкнул очами гневно, железо мял о молот свой,
и искры разлетались мерно, освещая тишины покой.
Сатей уж чуя, что победу, он явно в споре заслужил,
и жар почуяв по навету, доху свою он расплужил.
Борей вздымал свой молот милосердный, ковал, калил и снова гнул,
и вот в руке могучей благоверной, багровый крест его мигнул.
И в волосату грудь притиснув, о, страшное тавро!
Колдун взревел и зубы стиснув, смотрел вокруг отстранено.
Борей, плеснул водой холодной, на грудь уже не колдуна,
своей натурою спокойной, сказал: - Изыди сатана!
Тем, кто свою должность, крепит нечистой силой,
прославится в народе, молвой не милой.
Дебаты.
(басня)
Если претендентам не договориться,
никто из кандидатов не годится.
Как в одном из стойлых мест, Бык стоял главой семейства.
Да уж состарился на этом месте, и скотина перестала почитать главенства.
Этим стадом надо же управлять, и велел он себя, переизбрать.
Вот собрался скотный двор, и пошёл дебатный спор.
Первым Конь заговорил и раскрыл он свой мотив,
чтобы нами руководил, честный, умный и трудолюбив.
Мы весь день световой в трудах бдим, а из кормёжки, солому едим,
все понукают нами, кому не лень, мы от упряжки не чуем колен.
Мы предлагаем всем нашим, мерина Сивого старшим,
он трудяга и без амбиций, держит строго борозды позиции.
Но электорат закричал:-Нет!, да и неграмотный вовсе претендент.
Конь стукнул в трибуну, копытом разбитым,
больше говорить не буду, и ушёл не побитым.
И тут такое началось, все закричали:-Лось! Лось!
Лось вышел к трибуне, подтянут, упитан, прекрасен,
и подчиняясь судьбине сказал:-Я конкретно согласен.
-Я всё смогу, рассчитаю, спасу, голосуйте за меня только бодрей.
Но вот сомнение закралося Псу, он ведь не наших кровей.
И снова дебаты, все глотки дерут, спор не находит корней,
вот-вот мандат у Лося отберут, нету угрозы страшней.
Но из толпы вдруг, рогатый Баран, твёрдо сказал:-Не пройдёт!
-Я, выдвигаюсь и без обмана, мандат на трибуну кладёт.
-Если спастися хотите, меня, меня изберите.
И наступил кар-бланш, хоть и баран а наш.
Снова застыл избирателей стан, боязно что-то вдруг будет обман.
Сколь претендентов не перебрать, не из кого стало выбирать.
Ни Ишак, ни Козёл и ни Лань, ни Верблюд,
в меню не прошло, избирательских блюд.
Что же выходит, какой скотный двор развращён,
в такой вот среде и старшой возрасчен.
В сей басне нечего разбирать,
давайте лучше людей воспитывать.
Теперь, ты Божий раб - поэт
Ты, слов прекрасных доноситель,
природной красоты ты искуситель.
Шедевров милых подноситель,
и правды с ложью осветитель.
Венцов лавровых похититель,
над Музой с Лирой ты властитель.
А, перед Богом ты проситель,
и перед Ним, ты дал обет,
благословил тебя Спаситель,
теперь ты, Божий раб – поэт.