СЛОВО О КРАСНОЙ ДОРОГЕ
На дороге вечерней, расшитой по обпчине ромашками, цикорием и лебедой,
на дороге, припудренной пылью, поднятой коровами и бестолковыми овцами,
на красной дороге, размечтавшейся о перепёлках, росе и тумане (а пока слушающей через растворенное окно шипение жареной картошки с лучком и голос хозяйки мужу: «Ты катух-то затворил?» А он ничего не отвечает, и, значит: все в порядке),
на этой дороге, где камешки куры клевали и еще не осел после стада живой аромат молока -
детством пахнет.
В зеленых, смиренных, поющих и чистых пролесках
Остался йодистый запах: грибной, зверобойный и дикий,
Хвоинка примлела и нежным омшеловым блеском
Струятся лучи над орешником и земляникой.
Там в каждом июне в дыму родников полнолунных
Сгорают медовые, острые осы созвездий.
И терпкие губы травы ненасытно и юно
Росу собирают – полночные слезы невесты.
И там, где есть Родина, – вы понимаете – в синем,
Дальнем, речном, неоглядном лесном окоеме,
С радугой и со слепыми дождями по глинам,
С гулким ворчащим огнем в незапамятном доме –
Там, в безопрятном увиве дорог сиротливых,
В клюквенной топи, в поречной печали и боли,
В буйстве полночного ветра, в смирении ивы,
И начинается
Горькое русское поле.
Дорога красна, как рябина. И рябина в моем палисаднике, словно дорога, красна. Ох, как хочется крикнуть мне ей: - Я тебя залюблю!.. Обниму!.. –
И пускай разорвётся кудлатая пряжа вечерней зари.
Пыль - пухом.
Как герань из окна, смотрит, смотрит куда-то старуха...
Желтым ухом,
прислушавшись к меркнущей дали, сканирует поле луна.
Пыль – пухом.
Но зыбкий покой срезает мотоцикл Кольки,
рычит и летит напрямик.
Тяжко дышит дорога затравленным, загнанным волком,
и колышется вихрь за колесами
красный, как волчий язык.
Сыта ли ты, милая, всеми, кого проводила,
Всеми прошедшими, всеми – святыми и грешными?
Разве напрасно ты каждого в мире дарила
Песней счастливой над вишнями и над скворешнями?
И улыбается желтозубо овца: - Ме-ме! –
Бьет собака хвостом о голенище моего сапога.
И вспоминает дорога – старая, старая –
Пожары свои и снега.
Вспоминает летящую, резвую, красную конницу,
Вспоминает тачанки – с того-то, родной, не до сна.
И все полнится кровью родною и памятью полнится,
Положившая шею свою у дороги сосна.
Эта пыль, что легла тут – не пыль – это прошлое, прошлое.
Седина по траве зреет инеем в холода.
Дремлет серый мосток на реке, дремлет поле за рощею,
Где под самое горло теперь – лебеда, лебеда...
А к соседке моей хорь повадился. Плачется бедная:
- Всех курей подушил! Горемычная, как же терплю?!
Ведь по людям пойдёт! Кто б зашиб его, гадину вредного!-
- Одолеем, баб-Кать,- отвечает сосед,- не треплю.-
Родина светлая, как исцелить твои боли?
Ты освети меня синью своих очей,
Чтоб разглядел я пашен твоих мозоли,
Шумные, хрупкие гнезда твоих грачей.
Грай поднимается! Грай! Упоение жизнью!
Радостно мне прикоснуться к твоим губам.
Этот лес предосенний, горячий с рыжинкой лисьей
Шубой пышною брошу к твоим ногам.
Я тебя зацелую, родная моя, залелею!
Тихо-тихо дышит ветер в осевших садах.
Красный вечер…
Дорога сгорает, томится, алеет,
Сгорает, алеет, сгорает и меркнет впотьмах…