***

Поляна укошена средь дубов.
Тропины спускаются поскользнувши.
В низине реки шебуршит любов,
Ступают ботинки, ныряют уши.

У ней — вроде платья, названья нет,
А что до него — у него рубаха,
Расшитая светом сквозных монет
Сквозь крошево листьев. В районе паха

У них тилибом, но идут оне,
Шагая по глине в опасной близи
Речного куска. Их глаза в огне,
Вовне их ручонки, подошвы в слизи,

В башках чёрт-те что: городские, мол,
А надо ж устроить свиданку в чаще!
Навстречу выходит козёл комол,
Сердца неожиданно бьются чаще.

Она говорит: Этот сельский рай
Немного дремучий, пойдём обратно.
А он говорит: Вот, смотри — сарай.
Она поглядела, но ей отвратно.

Но всё же он тащит её туды,
Не то чтоб силком, а влюбленным взором.
Трухлявая дверь, как пророк беды,
Скрипит наподобие "Мостик  взорван".

Лишь луч с потолка, где доске кирдык,
А в целом — потёмки и тишь в сарае.
Она наблюдает его кадык.
Не то, чтоб она от любви сгорает,

А — ...  Резким движением прижав ей стан
О стан свой, он впился губами в губы.
Она утерпела, но миг настал,
Всё стало из глупого глухо-грубо.

Лишь щепки трещат. Не дави. Дави.
Такая пылюга, чёрт ногу сломит.
И что-то сломалось в её любви.
Она вдруг нащупала серп в соломе

И, сзади юнца, через шейный хрящ
Прижала его, загоняя глубже
В его пищевод. Расплескалось "хрясь"!
Юнец отвалился в тягучей луже.

Она испугалась, но, выбив дверь,
Бежала сквозь лес, сквозь цветы в провале,
Остыла, вздохнула как райский зверь.
Грунтовка, вокзал — поминай, как звали.