Из лезгинской поэзии:
Ханбиче ХАМЕТОВА,
народный поэт Дагестана
АФИЗАТ
(Драма)
Сцена I
Горский аул.
На сцену выходит по-старинному одетая женщина. Из-под тёмного платка видны только её печальные глаза.
Женщина:
О время!..
Безграничное, как море –
Как будто волны катятся века.
А разум мой окаменел от горя,
И сердце моё съёжила тоска.
Клубок забот распутать невозможно –
Он крепко спеленал мою судьбу,
Которая давным-давно похожа
На тихую покорную рабу.
На хрупкий лучик Вечного светила,
Что так и не добрался до земли,
Не рассчитав на путь далёкий силы,
Растаял он в космической дали.
На трепетную рыбку золотую,
Что угодила в сети рыбака
И бьётся там...
Хотя ей ни в какую
Не вырваться из прочного садка.
Она похожа и на глас в пустыне,
Который растворится, как мираж,
И на земле, как уголёк, остынет...
Но возродится ли в иных мирах?
Стальные башмаки я износила,
Шагая сквозь тернистые века,
И песня моя звонкая осипла
На беспощадных горных сквозняках.
Из пакли моя ветхая одежда,
Хоть шёлк да атлас
Больше мне к лицу...
Но и в лохмотьях нищенских,
Как прежде,
Не протяну я руку подлецу.
Не стану робко подаянье клянчить –
Мне милостыня свыше не нужна...
Не променяю на хромую клячу
Живущего на воле скакуна.
Я женщина!..
Недаром маги слова,
Доверив сердце пылкому перу,
За поцелуй мой
Были бы готовы
Отдать и Самарканд, и Бухару.
Краса моя не раз ими воспета
В дворцах и на базарных площадях –
Она могла великого поэта
Преобразить вдруг в малое дитя.
Я женщина!..
В железные оковы
Заковывали недруги меня.
Но острое спасительное слово
Их разрубало, будто меч, звеня.
Я тысячи имён носила гордо
В различных уголках родной земли!
Одно из них Цуквер –
В краю нагорном
Так звали мать героя Шарвили*.
Была я и Саяд** –
Когда полмира,
Как ворон, облетел мой тяжкий стон,
И Тукезбан –
Возлюбленной Эмина***,
Что пламенно воспел в газелях он.
Звалась я и Анхил Марин**** прекрасной,
Которой рот зашили:
«Замолчи!..
Навеки, греховодница...» –
Напрасно
Надеялись на это палачи.
Я женщина!..
И мне ли мук страшиться?..
На них с рожденья я обречена,
Как на полёт свободная орлица –
Ей высь желанна,
Бездна не страшна.
И потому без монотонных жалоб,
Уверовав в счастливую судьбу,
Я Каменного мальчика***** рожала
И благородного Кири Бубу…
Заступника всех бедных и убогих,
Защитника несчастных и больных...
Эмина и Кочхюрского, и многих
Сынов родных –
Великих и простых.
Основа жизни –
Мой могучий голос,
То яростно, то нежно он звенит,
Как на ветру
Пшеничный полный колос,
Где созревают будущие дни.
Основа радости –
Моя улыбка...
Когда я колыбельную пою,
То вся земля качается, как зыбка,
У сумрачной вселенной на краю.
Я женщина!..
Я вечно жажду счастья
Земного, как любовь...
Но где оно?..
В минувшем –
Пепел поседевшей страсти,
А будущее – смутно и темно.
Но почему в подлунном мире этом
Жизнь, словно скряга,
Медные гроши
Сует в мои карманы незаметно
И поскорее улизнуть спешит?..
Не потому ли дух мой раздвоился?
Два голоса враждующих во мне:
Один, как голубь,
К Богу устремился,
Другой, как коршун, камнем –
К сатане...
С другой стороны сцены в лёгкой летней одежде выходит молодая современная девушка Гюлбиче. Она без платка, весела и доброжелательна.
Гюлбиче:
Салам алейкум, бабушка...
Скажи,
Какая боль тебя сверлит и гложет?..
Поверь, вопрос мой задан от души.
Хочу помочь я старости.
Женщина:
О боже!..
Ослышалась я?
Иль схожу с ума?..
Глаголет ложь девичьими устами.
Мир изменился или я сама,
Коль в двадцать лет
Старухою я стала?..
(Незнакомка приподнимает платок, из-под которого видны прекрасные русые волосы, и вновь набрасывает его на голову)
Гюлбиче:
Ошиблась я...
Прости меня, сестра,
За то, что нанесла тебе обиду.
На лик твой тень упала, как чадра...
И ты мне старше показалась с виду.
Но не сердись!..
Откуда же мне знать,
Что ты, как я –
Почти ещё девчонка?
Что под платком твоим не седина,
А русой пряди золотая пчёлка.
Но как в лесу заметишь чистый ключ,
Когда вокруг кустарник так колюч?..
(Женщина внимательно разглядывает Гюлбиче)
Женщина:
Красавица... Ошибка – не беда,
Мне речь твоя смиренная дороже…
Откуда путь ты держишь и куда?
На аульчанок наших не похожа.
Как капельки весеннего дождя,
Жемчужинки горят на шейке белой.
Смеёшься ты, как малое дитя,
А рассуждаешь по-мужски так смело.
Косынки нет и юбка коротка –
Едва прикрыла смуглые колени…
Иль мать к тебе нисколько не строга?
Иль нет совсем мужчин у вас в селенье?
А, может быть, ты из чужих краёв?
Хотя язык один у нас как будто...
Но всё ж ответь мне –
Имя как твоё?..
И отчего пустилась в долгий путь ты?
Гюлбиче:
Сестра моя... Зовусь я Гюлбиче.
Я родом из соседнего селенья
И с радостью скажу тебе, зачем
Пришла сюда, смущаясь от волненья.
Длиною в целых восемьдесят лет
Осталась за спиной моей дорога.
Преодолев её в один присест,
Стою я возле этого порога.
Женщина:
О чудеса!..
Во сне иль наяву
Я говорю с тобою, незнакомка?
Но если это явь, то не пойму,
Кого ты ищешь вдалеке от дома?..
Гюлбиче:
Ищу я след прекрасной Афизат
Поговорить мне надо с ней, не скрою...
Женщина:
Нет, я не верю собственным глазам –
То сатана иль ангел предо мною?
Гюлбиче:
Не ангел я, спустившийся с небес…
Пожми мне руку –
Плоть и кровь живая.
И уж тем боле я – не юркий бес,
Что грешных в преисподней поджидает.
(Женщина берёт Гюлбиче за руку)
Женщина:
Ладонь твоя нежна и горяча –
И мне напоминает мои грёзы:
Душа твоя раскроется сейчас
Вот-вот...
Как бы бутон пурпурной розы.
Я чую по руке –
Ты влюблена
И счастлива,
Совсем, как я, когда-то
И чувством этим так ослеплена,
Что позабыла горские адаты******.
Гюлбиче:
Сестра моя,
Ты, кажется, права...
Но не страшны мне строгие законы,
Поскольку мои женские права
Оберегают не кинжальным звоном.
То время,
Из которого пришла
Я по тернистым тропкам
Лет минувших,
Не ведает отъявленного зла
И страсть большую не берёт на мушку.
Все девушки в горах подобны мне,
От них ты не услышишь горьких жалоб…
И лишь для украшенья на стене
Висят в кунацкой ружья да кинжалы.
В крови у горца
Буйство до сих пор
Играет сногсшибательной бузою,
Но трус не опозорит наших гор,
Поскольку он один
На сто героев.
Родит и подлых наша сторона,
Но, верь, не ими славится она.
Женщина:
О горе мне!..
Я слушать без конца
Могла бы твои сказочные речи,
Но слёзы смоют ли они с лица
И раны ли душевные залечат?
Гюлбиче:
Подруженька,
Который год подряд,
Забыв о неурядицах и страхе,
Моей сестры духовной Афизат
Ищу я след,
Затерянный во мраке.
На ощупь продвигаюсь столько лет
По тропам историческим и гротам...
Но стоит мне нащупать слабый след,
Как исчезает он бесповоротно.
Я песню посвятила ей свою –
Её судьбе загадочной и трудной...
Хоть я в столетье нынешнем пою –
Из прошлого подыгрывают струны.
Сцена II
Горская сакля. На сцену выходит пожилая женщина в тёмной старинной одежде.
Мать:
Вдова – моё имя отныне.
Спущу я платок на глаза.
Судьба, словно ветка полыни...
А радость одна – Афизат.
Мужское иль женское дело?
Мне не до различий уже...
Коса спозаранку запела –
И стало легко на душе.
С рассвета – я жница на поле,
А в полдень чабаню в горах,
И вдовья несладкая доля
Со мною не спит до утра.
А дома красавица дочка –
Кровинка моя, Афизат –
Накормит сварливую квочку
И дюжину жёлтых цыплят.
Корову на зорьке подоит
И масло в кувшине собьёт.
А как выйдет замуж –
Так втрое
Прибавится бедной забот.
Но пусть их покуда не знает она,
Моя золотая родная княжна.
Голос за сценой:
В рассветных сумерках
Мать вышла за аул,
Покуда солнце из-за гор не встало…
А Афизат, корову подоив,
В кувшине масло свежее взбивала.
Нет в доме никого...
Мурлычет кот,
И в такт движенью девушка поёт…
Афизат:
Кувшин мой круглобокий,
Мой глиняный кувшин,
Ты много ли нам масла
Сегодня дашь, скажи?
Корову накормила
И отвела я в хлев,
А масло малым деткам
Намажу я на хлеб.
Кувшин мой круглобокий,
Мой глиняный кувшин,
Ты много ли айрана
Сегодня дашь, скажи?
Я напою им жницу
В день знойный за труды
И, сполоснувши донце,
Коту плесну воды.
Кувшин мой круглобокий,
Мой глиняный кувшин,
Тебе я эту песню
Напела от души.
Голос за сценой:
Ещё не ведает она,
Что ключ любви уже в ней ожил,
Хотя лесная тишина
Оберегает сон тревожный.
Но он проснётся и забьёт
Из-под скалы струёй кипучей,
И побежит, журча, вперёд,
Чтоб слиться с речкою могучей.
А если бы не это чудо,
Моря возникли бы откуда?
Когда б свирель из камыша
Не выстругали,
Как ни странно,
Жизнь, как она ни хороша,
Нам не была бы так желанна.
Сцена III
Горский аул.
На сцену выходит Афизат в окружении молодых подруг. Все они ярко и тепло одеты. Вдалеке слышится шум плясок и веселья.
Голос за сценой:
Зима, наконец, наступила в ауле,
Над крышами дым заклубился густой,
И девушки хором напев затянули
Старинный, как горы под этой луной.
Ашуги, свои разукрасив *чунгуры*******,
Давай состязаться наперегонки...
На сходке аульской
Нет места для хмурых –
В почёте задиры тут и шутники.
Зима!
Время свадебных шумных пирушек,
Ведь у молодых – пол-аула родни!
И всех –
От младенцев до древних старушек
За праздничный стол зазывают они.
Афизат:
Ой, ты наш, Вели,
Враг ты наш, Вели.
Из-под камня-родника
Выпить воду нам вели.
Хор:
В наш девичий круг, Вели,
Поскорее приходи.
У нас шёлковы платки
И мониста на груди.
Афизат:
Ой, красавица ты, раскрасавица,
Затвори оконце ты отцовское.
Ай, красавица ты, раскрасавица,
Да надень кольцо ты жениховское.
Хор:
Как над морем ветер пляшет,
Облака, что пух лебяжий,
Он над шалашом гоняет…
В шалаше том на соломе
Селимбек лежит в истоме –
О Бажикизе мечтает.
Афизат:
Ой, жених ты, мой жених,
Ноет бедное сердечко,
Если высоко в горах
Ты пасёшь своих овечек.
Хор:
Как над морем ветер пляшет,
Облака, что пух лебяжий,
Он над шалашом гоняет…
В шалаше том на соломе
Магомед лежит в истоме
И об Афизат мечтает.
Голос за сценой:
Пора сказать о том,
Что Магомед –
Избранник Афизат –
Был сиротою.
Гол как сокол...
Но от житейских бед
Надёжно защищен простой душою.
Хоть не было за нею ни гроша,
Пылали в ней любовь и дух отважный.
Но, к сожаленью,
Пылкая душа,
По мнению других, –
Калым неважный.
Был юноша подпаском с детских лет.
Зимой в Баку на промыслах гнул спину,
А летом возвращался Магомед
К той, что с тяжёлым сердцем
Он покинул.
И нанимался к местным богачам
Кошары сторожить их по ночам.
Когда же мать-вдова от Афизат
Узнала о любви её счастливой,
Она платок спустила на глаза:
«Не быть тому!» –
Воскликнув торопливо.
Мать:
Мой муж покойный тоже беден был –
Загнулся он на промыслах проклятых...
Но я тянулась из последних сил,
Чтоб стала дочь в замужестве богатой.
Ах, эта беспросветная нужда
Жизнь выворачивает наизнанку...
Но не приданное,
А красота
Для богатеев – лучшая приманка.
Уже от женихов отбоя нет:
Один богаче, а другой важнее.
А этот бедолага Магомед –
Он и овцы паршивой не имеет.
«Ты даже его имя позабудь –
Залётный ворон горлинке не пара…
Голос за сценой:
Но чем любовь запретнее, тем грудь
Сильней горит от внутреннего жара.
Лишь песня,
Вырвавшись из сжатых губ,
Способна разогнать печаль-тоску.
Афизат:
Ах, мама...
Разлучницей нашей не стань.
Отказом ты девичье сердце не рань.
И как меж Керимом и бедной Эсли
Колючкой не вырасти ты из земли.
Мать:
Ах, доченька... Горестный рок нищеты
Неужто воспримешь от матери ты?
Удачливый случай нам в руки идёт –
Засватал тебя знатный барановод.
Он завтра тебя разоденет в шелка,
Их вытряхнув из своего сундука.
На зависть подругам
В ауле одна
Ты будешь, голубка, ходить, как княжна.
Афизат:
Ах, мама...
На что мне надутый индюк?
Чтоб просом отборным кормить его с рук?
Мой сокол голодный парит в небесах –
Сам ищет добычу в ахтынских лесах.
Когда не встречаемся мы с ним давно –
В душе у меня,
Как в колодце, темно.
Когда я увижу его вдалеке –
Готова сама к нему взмыть налегке.
Мать:
Ах, доченька... Душу мою не смущай –
Отречься от милого пообещай.
Поверь, что не я,
А нужда моя зла,
И барановоду я слово дала.
Афизат:
Ах, матушка...
Послан Аллахом мне тот,
Кого не заменит твой барановод.
Я бросила зёрнышко вешней порой –
И вырос из сердца
Росток золотой.
Напрасны угрозы...
Покуда жива,
Не стану я счастьем своим торговать.
Ах, мама...
Аллаха ты не прогневи,
Лишая дитя своё чистой любви.
Мать:
Аллах всемогущий!..
Бессильны слова.
Видать, твоя воля была такова.
Чем стану единственной дочке врагом,
Уж лучше рассорюсь навек с индюком.
Хотя его гнева и мести страшусь,
От прежнего слова
Пойду, откажусь…
Зачем на упрямство девичье пенять,
Когда она нравом и статью в меня...
Афизат:
Я счастлива!..
Препятствий больше нет.
Шли к нам сватов скорее, Магомед.
Что нам вдвоём с тобою нищета?..
Как жемчуг,
Капли пота на устах.
Их нанижу я на простую нить,
Чтоб на груди, как талисман, носить.
Струись на плечи,
Звёздный водопад –
Поймал орёл голубку Афизат.
Но радостен мне добровольный плен,
Которого нет слаще на земле.
Пусть на руке дешёвый перстенёк,
Зато любви бесценной он залог.
В нём стёклышко сияет,
Как сапфир,
И отражает в гранях
Целый мир!
Сцена IV
Горная речка.
На сцену выходит полный мужчина средних лет с козлиной бородой. Одет он в богатую черкеску. Вдали виднеется знакомый аул.
Барановод:
Паршивцы...
Себя я позорить не дам!
Кто воле моей безрассудно перечит,
Того невзначай повстречает беда,
Когда над аулом опустится вечер.
Но разве оценит добро нищета?..
Поймёт голытьба ли законы пророка?
Когда голова,
Как кубышка, пуста,
То сердцу и полному мало в ней проку.
Вода не удержится в сите худом –
Хоть в свадебном платье
Сегодня девица,
Пусть завтра она не забудет о том,
Что траурный саван
И ей пригодится…
Эй, слуги!..
Пора наказать наглеца.
Гоните его от отары в три шеи!..
А коль, хоть одна потерялась овца,
Он трижды заплатит удачей своею.
Взамен заберите
И землю, и дом,
Навек из сердец своих вытряхнув жалость.
А будет роптать...
Не забудьте о том,
Что в ножнах не палки у вас,
А кинжалы.
Голос за сценой:
Любовь, любовь...
По терниям колючим
Босая ты бредёшь который век…
И вновь тебя преследует и мучит
Не сатана,
А смертный человек.
Любовь –
Ты легче серебра и злата,
И если тебя бросить на весы,
То невесома ты –
Почти крылата,
Как мотылек в созвездиях росы.
Но если положить слезинку рядом,
Одну слезинку – женскую,
Тогда
И серебро черненое, и злато –
Всё перетянет тяжкая беда.
На сцену выходит, вся в чёрном, быстро постаревшая Афизат.
Первый плач Афизат:
Страшный дар я к свадьбе получила...
Никому такого не дай бог!
Белый саван...
Черная могила...
И жених, как сломанный цветок.
Шаль моя пурпурная мгновенно
Превратилась в мрачную чадру.
Непереносима перемена –
Коль не отомщу я, то умру...
Вороньё кружится над могилой,
Радуется, каркая, оно.
Даже солнце яркое
Затмило
Чёрное зловещее пятно.
Кулаками, сжатыми до боли,
По груди себя нещадно бью,
Проклиная вдовью свою долю,
То ли причитаю,
То ль пою?..
То ли заклинаю?
То ли плачу?..
Унесла свинцовая волна
В сине море пёрышко удачи –
Как река курахская красна.
Это кровь любимого струится
По округлой гальке,
По песку...
Я пойду воды речной напиться –
Утолю смертельную тоску.
Второй плач Афизат:
Как редкую жемчужину,
Любовь я берегла...
Мне отблеск перламутровый
Дороже был, чем жизнь.
Но поглотила клад мой
Навек земная мгла –
Как в раковине, в саване
Любимый мой лежит.
Убийцы стерли с лезвия
Кровь алую его...
Богач козлобородый
Дрожал бы, как овца,
Когда б успела сына я
Родить, хоть одного,
Чтоб отомстил он в юности
За бедного отца.
Да не судьба, подруженьки,
Младенцев мне качать –
Все сыновья и доченьки
Спят в бязевом раю...
Но чую я – приблизился
Уже возмездья час.
Я тихо колыбельную
На кладбище пою.
Злодей, врата дубовые
Покрепче запирай,
Покуда не ворвался в них
Мой погребальный стон –
Он, как клинок обрушится...
Спи, милый, баю-бай...
Ни сыном, так невестою
Ты будешь отомщен!..
На сцену выходит женщина. Следом за ней идёт опечаленная Гюлбиче.
Женщина:
О время!..
Ты прядешь, как прежде, нить
Седых сказаний и недавних былей.
Не вправе люди о тебе судить,
Покуда чашу жизни не испили.
Кружится вечное веретено,
Вращаемое добрыми руками,
За кругом круг
Свивает нить оно
И оставляет узелки на память.
Вот этот о Саяд –
Он невелик...
А тот побольше об Етим Эмине –
Их жизнь, как гениальный черновик,
Где не было помарок и в помине.
А этот крохотный –
Об Афизат...
Издалека почти он незаметен,
Как на ресницах девичьих слеза,
Которую сорвал внезапный ветер.
Кружится и поёт веретено,
Гудят в печи сосновые поленья
О том,
Что будет большее дано
Понять идущим следом поколеньям.
Тогда уравновесятся весы
И задрожат две чаши-полусферы:
В одной из них –
Жемчужинка слезы...
В другой –
Лебяжий пух любви и веры.
Но как бы жизнь ни стала хороша,
В ней всё равно схлестнутся оба цвета –
Взметнётся белой аурой душа
И чёрным смерчем рухнет вниз комета.
Друг друга чередуя без конца,
Взойдет заря
И сумерки погаснут...
Рождать на сто героев подлеца
Земля не перестанет ежечасно.
И уживутся плохо ль,
Хорошо ль,
Как муж с женой
Или как брат с сестрою,
Два вечных антипода:
Смех и боль...
Беда со счастьем
И любовь с тоскою.
Кружится и поёт веретено,
Что всё пройдёт однажды ненароком...
И лишь поэту одному дано
Остановить мгновенье,
Став пророком.
И времени связующую нить
Не выпустить из стиснутой ладони
И, как любовь в душе,
Её хранить,
Передавая следующим – Помни!
* Шарвили – герой лезгинского эпоса
** Саяд – лезгинская поэтесса 19 века
*** Эмин – Етим Эмин – классик лезгинской поэзии
**** Анхил Марин – аварская поэтесса 19 века
***** Каменный мальчик – лезгинская легенда
****** адаты – горские законы
*******чунгур – горский музыкальный струнный инстумент
Перевод с лезгинского М. Ахмедовой-Колюбакиной
Из книги "Корона", 1998 г.
Художник Халилбек Мусаясул