АMICUS EX MACHINE:
Я верю в чудо:
все мои шальные девы –
изменницы, дурнушки,
утешительницы –
из царства Берендея,
чертогов волколака,
из праведной и праздничной
долины Уц –
вскипев бессонницей
от острого шампанского,
от злости, приходящей вечером
с агонией - в постель,
позабыв мечтательность
любимого бездельника, -
они возьмутся за спасение
самих себя.
(Внутри у каждой
есть нетронутые страсти,
они пугаются
непринятых людей!)
Противоядие на рифах занебесья
оглаживает шлейфы волшебства:
крибле, крабе…
(ломай язык-то к чёрту)
брумс !..
и происходит изумленье естества:
- На небе девы! белые нагие девы!
метания их игр несказанно резвы!..
- Утри, счастливец, губы
и пребывай в невинности
по средствам.
Возможно, ты –
избранник, приносящий
очистительные жертвы…
Наваривает странствие
в завещанных пределах
- укутанный в раннюю осень -
кашляющий Ярославль.
Блажит соборностью листва;
у чутких странников покорство
к вкрадчивым инстинктам,
влекущим на погост…
Что в осени:
расцвет спесивого падения
или идиотство мистических волокон?
кто обозначит звенья
механики дождя
и выудит из лужи росчерки небес?..
Каждый, кто мне дорог,
чей хребет осёдлан –
откажитесь от себя,
даруйте только помощь!
верните дев на землю –
хоть воплем хоть убийством…
улыбкой,
грустными дискантами,
балаганным свистом!
Вы, лошадь – кто?
вы, веруете в алфавит гражданства?
Добро пожаловать на помощь!
хоть что-нибудь скажите!..
И лошадь Ксанф вещает,
греку удивляя озареньем:
«Стрелы, грека! стрелы! о погибель!..
они сплетаются на небе в паутину
и возвращают час свободы
беснующимся у могил.
Ведь требовала я энергии творца,
оттачивая взлёты
и простые формы,
ждала как эха
шутовского бубенца –
в сеанс сожжения Содома и Гоморры...
А получила свой колпак
на стыке с афоризмом,
билет на окончание
войны цивилизаций -
когда халяву сбросят
активным пацифистам
и под шумок всех трахнут
сменой ориентаций!!
Да кто я – Ксанф?
проблеск народного искусства!
ещё чуть-чуть –
и рукопись с читателем сгорит!
но вот когда Гомер
закончит душегубство –
я настращаю на него
сонм Немезид…
пусть среди них нет дев,
зато как ловко
будут спьяну
лупцевать по рожам!
иго-го-го!..» -
сказала и улетела лошадь.
DEUS EX MACHINA:
Те, с кем я был вынужден прожить,
мне не протянут рук:
я – клеветник, юродец,
антисемитно-русский,
рефлексирую любимою слюной
на жгуче-красный –
от небылиц до желчных монологов.
Канат обшаркан,
шаг немыслим,
его не будет:
случайный паяц ищет связь
угрюмых толп и сновидений;
застывший на коленях –
он в цветах, в венках, в дыму…
но лишней жизни ему много
будет, а другому не хватает.
Кувалдой футуризма вбит обезьяний царь
в дразнящие компьютерные обмороки;
животный страх потребует сайт инкарнации
в подарочной обёртке набожного космоса.
Звонкое, машинно-чавкающее, молоко
выпито постно-прилежным эмбрионом…
но беспокоит вкус крылатого зверька,
как будто я - нечеловеческий ребёнок.
Зрители прячутся,
полёты дев повадливо изучены,
галлюцинации размыты и не телятся,
представленный,
на всякий подлый случай,
человеколюбец –
издох от зависти
к бесполым ценностям...
Нам гимноорье
- для существ покладистых –
не то, чтоб выть,
а сочинять-то жалко!
когда иуд идеи к небу посылаются,
тогда играют в право
очеловечиваться палкой…
Чудо исстрадалось, похудело.
Какой-то похотью убогой
обзавелась моя новая дева.