я понарошку мертвый, я погребенный, но неогримленный
сквозь слои перегноя разветвляю корни
из безопасной почвы я гляжу воочию
как из землицы отчей вздымается кошмар с криком сорочим
розы шипов и веток листики опали в ужасе от русской мистики
и бороненая земля мне шепчет: “истеки, и Матушку ты кровью напои в целях эвристики”
здесь столько похоронено детишек, убитых некрещеных, так толком и неумертвленных, и ими наша земля дышит
и только в тех местах дыхания затишье, где прибивают кольями себя святые старцы, чтобы греха не вышло
и в глине все туннелями испещрено, забытыми и вурдалаками обжитыми пещерами метро
которое похоже на коммуналки коридор, и крики монстров взрываются салютами в кишке, где лампой не освещено
и в поле чистом скоп юродивых закрутит хоровод, и их глаза свинячие зачарует молнией шаровой
обратно в небо, всех напужав селянок надо мной, диск улетит в оркестре с разудалой цыганвой
фанатики и кабалисты в разных точках призывают сатану, Газманов в Сочи пляшет инфернальный ритм, а рокеры нашествия орут, срывая сутану
и средь колосьев нежить поднимает голову, и где-то ведьмы с лешими колдуют то ль на Днепру, то ль на Дону
но здесь страшней всего иконы на плоти, святые лики, набитые зеленкой из-под желтою культи
что под расплывом кожи превращаются в оскал чертил, и порождают новые кошмары, будто их мало взаперти
к гадалке не ходи, что на земле давно уж сглаз и порча, и соль земли микс древнерусских и советских страхов корчит
и изнутри все еще слышу шепот, но станет тут все молча, только когда утихнет сверху шум живых, что сколь собачий, столь и волчий