«Ожерелье». По рассказу Ги де Мопассану.
Она была из тех изящных,
Очаровательных девиц.
Девушек милых, что рождались,
В семьях чиновников, любых.
Приданого, та – не имела,
Надежд на будущее – нет.
И не было ни каких шансов,
Чтоб, ту – богатый полюбил.
Полюбил, сделал бы женою,
Состоятельный человек.
Из высшего общества, чтобы,
Тот был. Для того - рождена.
И приняла, та, предложенье,
Чиновника мелкого, там.
Служившего же, в министерстве,
Образования, тогда.
Не было средств на туалеты,
Просто и одевалась, та.
Чувствовала себя ж, несчастной,
Как пария, уже тогда.
Ибо для женщин – нет ни касты,
И ни породы. Красота,
Грация их, и обаянье,
Им заменяли в жизни всё.
Им свойственный, их такт, с рожденья,
И гибкий ум, и так же вкус,
Их иерархия, равняла,
Дочек с народа – высших дам.
Она ж страдала непрестанно,
Так, как, чувствовала себя,
Рождённой, для изящной жизни,
Для утончённой роскоши.
От бедности жилья страдала,
С убожества, и голых стен.
Стульев, просиженных изрядно,
И занавесок выцветших.
Снились – просторные салоны,
Где в пять часов, за чаем, там,
Близких друзей – мужчин встречали,
Блестящих и прославленных.
Внимание, которых, очень,
Льстит каждой женщине всегда.
И в шёлковых чулках лакеев,
Дремлющих, в мягких креслах, там.
Один вид маленькой бретонки,
Которая, в доме вела,
Их скромное тогда хозяйство,
Рождали сожаленья в ней.
Когда ж садилась та обедать,
За круглый стол, со скатертью,
Трехдневной свежести, покрытый,
Напротив мужа, каждый день.
И он, снимая с миски крышку,
Всем радостно тут восклицал:
«Ага, подали суп с капустой!
Ничего лучше его нет!»
В мечтах – о тонких, та, обедах,
Поданных, им, на серебре.
О гобеленах, что на стенах,
Об яствах, там, изысканных.
Нет у неё, ни туалетов,
Ни драгоценностей, каких.
Она же только, то, любила,
В чувствах – что, для них создана.
Ей нравиться очень хотелось,
Быть обольстительной. Иметь,
Успех в обществе. Чтоб другие,
Завидовали уже ей.
Изредка она навещала ж,
Богатую подругу, там.
Они воспитывались вместе,
В монастыре когда – то с ней.
Когда ж от неё возвращалась,
Она страдала и клялась:
Не ездить туда уже больше,
И плакала, та, от тоски.
Вторая часть.
Вернулся как – то муж с работы,
С торжествующим видом был:
И ей – большой конверт вручает:
«Вот возьми. То - тебе, сюрприз!»
Конверт, та, быстро разорвала,
И вытащила из него,
Карточку, с надписью какой – то,
Которую быстро прочла:
«Министр народного образования и г – жа Жорж Рампонно
Просят г – на и г – жу Луазель пожаловать на вечер в министерство,
В понедельник 18 января».
Вместо того, чтоб быть в восторге.
Как ожидал, там, её муж,
Она с досадой тут швырнула,
То приглашение на стол:
«На что, оно, мне расскажи - ко?»
«Как же так, дорогая, я,
Думал, что ты - будешь довольна,
Ведь, не бываешь ты нигде!
С большим трудом он мне достался,
Всем хочется туда попасть.
Мелким чиновникам не часто,
То, приглашение дают».
Она ж сердито посмотрела,
На мужа. И сказала тут,
С отчаянием, с раздраженьем:
«А в чём же я туда пойду!
Надеть мне нечего буквально!»
Ему же в его голове,
Это совсем не приходило,
И от того, пробормотал:
«Да в том платье, что надеваешь,
Когда в театр ходим мы?
По - моему, то – не плохое…»,
Тут увидал – плачет жена.
Растерянный и огорчённый,
Муж её тут же замолчал.
У жены ж по щекам катились,
Слёзы к уголкам её рта.
И произнёс муж заикаясь:
«Ну, что с тобой? Ну, что, скажи!»
Усилие над собой сделав,
Утерев слёзы, скажет та:
«Ничего. Нет, ведь, туалета,
У меня. Значит, не могу,
Я ехать, на праздничный вечер,
Отдай кому – ни будь билет.
Кому - ни будь из сослуживцев,
Тому, которого жена,
Лучше меня может одеться».
Стал уговаривать, ту, муж:
«Послушай ко, меня, Матильда,
Сколько же будет стоить, то,
Приличное, для тебя платье,
Чтоб, не простое было б, то?»
Она с минуту помолчала,
Расходы посчитав в уме,
Сколько ей попросить у мужа,
Не ахнул от испуга, чтоб.
Супруг, чтоб её, экономный,
Ей на отрез не отказал,
Ответила она с запинкой:
«Франков - 400, хотя б!»
Слегка муж побледнел тут сразу ж,
Ведь, эта сумма у него,
Была отложена на дело:
Ружьё задумал он купить.
Чтоб летом ездить на охоту,
С компанией, таких, как он.
Стрелять жаворонков там где – то,
Каждое воскресенье, там.
Однако, он жене ответил:
«Хорошо. Деньги – тебе, дам!
Эти четыреста, там, франков,
Было б нарядным платье что б!»
И вот, день бала приближался,
А госпожа та, Луазель,
Не находила ж себе места,
Грустила от чего – то, та.
И беспокоилась, та, что – то,
Хотя, готово ж было там,
Платье её. То, муж заметил:
«Послушай ко, а что, с тобой?
Все эти дни, странной ты, ходишь».
Она ж ответила ему:
«Очень досадно - не имею,
Я ни одной вещицы, ведь!
Ни одного нет камня, честно,
Нечем мне платье оживить.
И будет жалкий вид пред всеми,
Лучше не ездить мне туда!»
Муж возразил: «Тогда приколешь,
Цветы живые. Ведь, зимой,
То, посчитают элегантным,
За десять франков – пару роз».
Жена же его не сдавалась:
«Нет, не хочу. Я, не смогу,
Какое это униженье,
Нищенкой, средь богатых, быть!»
Но тут, её муж вновь нашёлся:
«Какая же, дурочка, ты!
К приятельнице поезжай скорее,
Ты, к госпоже той, Форестье!
И попроси, чтоб одолжила,
Та, с драгоценностей своих,
Чего ни будь на этот вечер.
Ведь, ты с нею была ж близка».
От радости, жена тут вскрикнет:
«Верно! Не думала ж о том!».
На следующий день поедет,
Про горе, рассказало, той.
Та, подошла к своему шкафу.
Большую, там, шкатулку взяв,
Открыв её, она сказала:
«На, дорогая!. Выбирай».
Она ж увидела браслеты,
Золотой крест с камнями, там.
И жемчуга. Ещё ж там что – то,
Пред зеркалом, став примерять.
Не в силах же была расстаться,
И чтоб обратно их отдать.
Хозяйку же она спросила:
«А что ни будь ещё, там есть?»
«Конечно, есть. Поищи лучше.
Не знаю, что понравится?»
И на глаза, вдруг, той попалось,
Там ожерелье. «Вот, оно!»
Из бриллиантов оно было,
Чёрный атласный был футляр.
И сердце тут её забилось,
Нашла вещицу, та, «свою».
Схватив дрожащими руками,
Прямо на платье, то, одев,
И замерла от восхищенья,
Там, перед зеркалом, стояв.
И нерешительно спросила,
И боязливо даже тут:
«Можно мне взять, только, вот это?»
«Конечно ж можешь. Да, бери!».
И наступил день бала, этот,
Госпожа Луазель, на нём,
Большой успех тогда ж имела,
Блистала среди всех она.
Та – грациозная, изящна,
Весёлая. В радости вся.
Как, опьяневшая от счастья,
Была, красивее там, всех.
Мужчины ею любовались,
Спрашивали: «А, кто, она?»
И чести там уж добивались,
Представленными ей, там быть.
Та с увлеченьем танцевала,
Со страстью, голову теряв.
Не думая, ни о чём даже.
Триумфом, упиваясь там.
И сам министр, ту, заметил,
Чиновники высших чинов.
Вальсировать, лишь, с ней хотели,
Со всеми танцевала, та.
Часа в четыре ушли, только,
Муж с полуночи уж дремал,
В маленьком и пустом салоне,
С тремя такими же, как он.
А жёны их, там веселились,
Так, вечер проводили те.
И вот, домой засобирались,
И муж одеться ей помог.
Набросил на плечи накидку,
Скромное, будничное, то.
Убожество, там, не вязалось,
С изяществом платья ж, её.
Она, всё, чувствовала, это,
И ей хотелось убежать,
Чтоб не заметили другие,
Женщины, были, что в мехах.
Жену удержать муж пытался:
«Да, погоди ж, простудишься!
Я поищу скорей фиакр».
Но, та – не слушала ж его.
По лестнице быстро бежала,
На улице, фиакра – нет…
Отправились те вместе с мужем,
На поиск экипажа там.
К реке они уже спустились,
Прозябнув. Не надеясь уж,
Найти фиакр. Тут встречают,
Какой – то дряхлый экипаж.
Это был там, ночной извозчик,
В Париже, в ночь ходили, те,
Как будто днём они стыдились,
Убожества, там, своего.
Домой, их, экипаж привозит,
И оба поднялись к себе.
Для неё – кончено всё было,
Он, про работу думал там.
Третья часть.
Та перед зеркалом снимала,
Свою накидку. И тут, вдруг:
Вскрикнула громко от испуга:
«На шее – ожерелья, НЕТ!?»
Полураздетый муж тут спросит:
«Ну, что с тобою вновь ещё?»
«У меня, у меня… пропало,
То, ожерелье, госпожи!»
Растерянно вскочил муж с места:
«Как? Что такое? Где оно?»
Искали даже в складках платья,
В накидке, и в карманах всех.
Но не нашли, те, ожерелья,
И спрашивает муж её:
«Ты помнишь, когда уходили,
Было ли оно на тебе?»
«Трогала его, одеваясь».
«Но, если б, потеряла, ты.
На улице, нам слышно б было,
Если б оно упало там!
Значит, упало то, в фиакре!»
«Ну, да – скорее, то, всего».
«Запомнила ль фиакра, номер?
«Нет!» «Что, ты - не запомнила?»
Долго смотрели друг на друга,
Убитые горем они.
И Луазель быстро оделся:
«Пойду, проделаю весь путь.
Прошли пешком, что там, который,
Посмотрю, не найдётся ль он».
И вышел муж. Она ж - осталась,
В том одеянии своём.
В бальном платье, так же сидела,
Не зажигая там огня.
Не в силах лечь. Так и застыла,
На месте, точно мёртвая.
К семи утра же, муж вернулся,
Он, ожерелья, не нашёл.
Затем побывал в префектуре,
Ещё ж в редакции газет.
Дал объявленья о пропаже,
И на извозчичьих местах,
Словом, везде – куда толкала,
Его надежда, чтоб найти.
Она ж, ждала. Вся в отупенье,
От страшного несчастья, там.
Которое стряслось, вдруг, с ними,
Муж к вечеру вернулся, лишь.
Бледный, осунувшийся очень,
Ничто не удалось узнать:
«Подруге, напиши ко, этой,
Замочек, мол, сломала ты
Что отдала его исправить,
Выиграем мы время, тем.
Чтобы, как - ни будь извертеться!».
И под диктовку пишет, та.
К концу недели, потеряли,
Надежду всякую уже.
И Луазель, стал постаревшим,
Там, лет на пять. Тут объявил:
«Надо возместить, ту, потерю!»,
На следующий день уже,
Футляр с собою, захвативши,
Те, к ювелиру там пошли.
Фамилия ж его стояла.
На крышке, на футляре том.
И ювелир в книге порылся,
И сообщает им тогда:
«Куплено это ожерелье,
Не у меня. Я продал лишь,
Этот футляр». Пошли те дальше,
По ювелирам уж другим.
Так, от одних, к другим ходили,
Чтобы такое же найти,
Там, ожерелье. Вспоминая,
Каким, то было. Споря всё.
Оба, еле живые с горя ж,
Страдая от тревоги там.
И вот, в одном из магазинов,
Они нашли одно колье.
Которое им показалось,
Очень похожее на то.
Стоило - 40 тысяч франков,
Уступят им - за «36».
Они попросят ювелира,
Не продавали, чтоб его,
В течение трёх дней, хотя бы,
Условие поставят там.
Что его примут те обратно,
За «34 –ре» тысячи.
Если первое ожерелье,
Найдут до конца февраля.
У Луазеля были ж деньги,
«18» – тысяч всего.
Которые, отец оставил,
Решив остальные занять.
И стал он занимать те деньги,
У одного, другого,там.
Кто сколько мог, ему давали,
Расписки всем он там писал.
Брал на себя ряд обязательств,
Те, разорительные уж.
Знакомился с ростовщиками,
С заимодавцами, к тому ж.
И муж её – закабалился.
До конца жизни, дней своих.
На векселя, подписи ставил,
Не зная – выпутается ль?
Подавленный, уже грядущим,
Чёрной нуждой, что к ним пришла,
И перспективою, лишений.
И нравственных же мук, ещё ж.
За ожерельем он поехал,
И выложил торговцу он –
«36 тысяч» - франков этих,
Которые, с трудом собрал.
Четвёртая часть.
И госпожа Луазель, эта,
То ожерелье отнесла.
Госпожа Форестье, хозяйка,
Сказала недовольно, там:
«Что же так долго ты держала,
Могло понадобиться мне!»
Футляра даже не раскрывши,
Чего, боялась Луазель:
«Чтоб там, она могла подумать,
И что б, сказала та тогда,
Если б заметила подмену,
Сочла б воровкою меня».
Госпожа Луазель познала,
Страшнейшую жизнь бедняков.
Хотя, та сразу ж примирилась,
Уже с такою впредь судьбой.
Надо выплатить долг ужасный,
И его – выплатит она.
Прислугу сразу рассчитали,
Сменили, и квартиру там.
Под самой крышей, те, наняли,
Уже мансарду, чтобы жить.
Домашний труд она познала,
И кухонную всю возню.
Посуду мыла, и ломала,
Розовые ногти свои.
О жирные горшки, кастрюли,
Бельё стирала так же та.
Развешивала на верёвке,
На улицу таскала сор.
По лестнице таскала воду,
Но с остановкой – отдохнуть.
Как женщина с простонародья.
Одетая, ходила та.
С корзиною по разным лавкам,
Бранилась, торговалась там.
Ведь, каждый месяц, платить надо,
По векселям, другие взяв…
По третьим уж прося отсрочку,
Работал муж по вечерам.
Для одного там коммерсанта,
Он подводил баланс, тогда.
Не спал ночами порой даже,
Рукописи на дом он брал.
По пяти су – там, за страницу,
Он переписывал их там.
Десять лет – это продолжалось,
Но, выплатили они - ВСЁ!
Выплатили всё до копейки,
И сложные проценты там.
Луазель сильно постарела,
Стала шире уже в плечах.
Жёстче, грубее, она стала,
Стала ж такою, были, как,
Хозяйки все, в бедных семействах,
Что раньше, сторонилась тех.
Растрёпанной она ходила.
В юбке, съехавшей на бок, там.
С руками, красными от стирки.
И громкий голос стал у той.
Когда же муж бывал на службе,
Та иногда в эти ж часы,
К окну садилась, вспоминая,
Тот бал. Какою, там была:
«Что было б, коль, не потеряла б,
То ожерелье? Было б, как?
Кто знает, как изменчива, капризна,
Бывает жизнь наша порой…
Как мало нужно для того нам,
Чтобы спасти, иль погубить,
Какого – то, там, человека,
Иль жизнь его всю изменить».
Однажды, как – то, в воскресенье,
Вышла, чтоб прогуляться ей,
По Елисейским полям шла, та,
Чтоб от трудов чуть отдохнуть.
И, вдруг, - женщину увидала,
Которая с собой вела,
Ребёнка маленького рядом:
«Это ж, подруга, Форестье!»
Была такой же молодой та,
Красивою, всё ещё ж, там.
Очаровательною так же,
Тут взволновалась Луазель:
«Заговорить с ней? Ну, конечно,
Ведь, я же выплатила долг.
Всё можно было б уж на деле,
Ей рассказать. Почему б, нет?»
И подошла она к ним ближе:
«Здравствуй Жанна! – сказала ей.
«Сударыня! Я вас не знаю,
Ошиблись, вероятно, вы?»
«Нет! Я Матильда. Что, не помнишь?»
Ахнула Форестье, вдруг, тут:
«О, бедная, моя Матильда,
Как изменилась очень, ты!».
«Да, мне пережить пришлось много.
С тех пор, когда расстались мы.
Нужды я много повидала,
И всё, правда, из – за тебя!»
«Из – за меня? Как же так вышло?»
«А, помнишь, ожерелье, то!
Что с бриллиантами там было,
На бал, которое дала?»
«Помню я. Ну, и что же было?»
«Так вот, то – потеряла я!»
«А как же, ты ж его вернула?»
«Другое, отдала тебе!
Такое же, как, и то, было,
И целых десять лет потом,
Мы за него свой долг платили,
Ты, понимаешь – трудно как!
Мы ничего там не имели,
В сплошной там жили нищете.
Теперь покончили с долгами,
Большая радость у меня!»
Тут, Форестье остановилась,
Как вкопанная, встала, та:
«Говоришь, новое купили,
Взамен моего, вы, тогда?»
«Да. Ты не заметила то, даже,
Очень похожи были ж те».
И Луазель тут улыбнулась,
Простодушно, торжественно.
Госпожа Форестье в волненье,
Схватила за руку тут, вдруг,
Подругу Луазель, спросивши,
Там про цену того ж, тогда.
«О, бедная моя, Матильда!
Все бриллианты на колье,
Были фальшивыми! На деле,
Пятьсот франков, им всем, цена…»