мой город, по инерции живой,
упрятан в панцирь гравия и пробок.
и кажется, осталось нам с тобой,
нахмурившись, надеть седые робы
и ринуться столетье защищать,
погибшее под здешней нанопылью
открытых магазинов и в вещах,
которые лишь внешне схожи с былью,
все больше представляя перфоманс
волшебной электрической собаки,
глотающей, что кость, ночной баланс
меж светом звезд и взрывом в бензобаке.
потерянная жизнь на берегах
днестра перемещается к победе
глобальной светомузыки, и страх
один - что дальше будут наши дети
здесь делать, если даже мы теперь
не помним флера трав, и только море
хоть как-то нам приоткрывает дверь
в обитель древнегреческих историй.
условный житель, видевший исток,
вдохнет рассвета, выйдет на равнину
и будет камнем бить себе в висок,
пока его в коробку не закинут
какую-то, которых ныне - тьма:
на всякий вкус и в меру несогласья,
где он, имея горе от ума,
окажется нецелесообразен
кислотным коридорным фонарям,
никак не позволяющим забыться,
что если даже здесь они горят,
то что же там - за стенами темницы.