еще немного, и мне будет не за что зацепиться -
ни разговоров в парадном, ни писем на электронную почту.
я стану разогревать по утрам холодную пиццу
и думать о том, как влага уходит в почву,
скользя по щекам, - это очень банальная штука,
которая так знакома всем тем, пережившим эпоху
становления силы, в которой, как отзвук от стука
сердца, звучит голос той, что всегда была краше до вздоха,
а на выдохе переходила в немилый жужжащий улей,
тогда в ход пускалось все самое: от бестолкового взбрыка
по поводу жаркого солнца до ножки на сломанном стуле -
и все это было кухонной поэмой без ритмозатыка,
летящей уверенным шквалом воды на сгоревшую дамбу,
желающей только покоя, а не всего этого шума.
хотелось лишь выключить звук, сменив декорации, дабы
на время побыть одному, не чувствуя крупного зума,
направленного в межглазье, как палец в пушистую шерстку
какого-то зверя, сверяя предел допустимых контактов,
пока этот зверь безопасен, а значит, покуда свой в доску,
до тех пор, пока он не станет комком смертоносности, фактом
атаки на ту единицу, что вторглась, поправ границы,
расставленные когда-то, чтоб выжить суметь на пару.
но в целом уже неважно - я греть буду утром пиццу,
а все остальное - так, обыденная запара,
в которой больная память слоняется меж извилин,
выхватывая фрагменты, чтоб кинуло в дрожь - такое
скорей показатель того, что ты, научившись силе,
все ж не позабыл, что мир - не голое поле боя.