СЕРГЕЙ ГРЕЗИН
Драма в стихах
КАРТИНА ПЕРВАЯ
Явление первое
Грезин сидит за столом, пишет.
Грезин
Печаль любви, тебя я постигаю.
Люблю! Люблю, кого воображаю.
Вот девушка, вся в газе голубом.
Любимая, мечта и совершенство.
Ты прилетела, муза, в этот дом,
Чтоб научить описывать блаженство?
Лицо горит, холодный льется пот,
Пишу стихи, охваченный любовью.
Сегодня бал. По тайному условью
Мой друг письмо ей робко отдает.
Она краснеет, сердится, косится.
А бал гремит, и все в глазах кружится.
Она выходит в длинный коридор,
Вся – ожиданье, трепет и укор.
Я здесь, притих за дверью, в двух шагах.
Письмо и сердце у нее в руках.
Она читает, волю дав слезам,
Потом стихи… и сердце – пополам.
Ушла. Бежит. Неведом, нелюбим,
Я загорелся газом голубым.
А где-то там, куда бежит она,
Раскинулась Лазурная страна.
К Грезину приходит Людмила.
Грезин (пытается ее вытолкать)
Ты что сюда пришла, совсем взбесилась?
Людмила
Сергей, послушай, мать моя придет
Сейчас с тобой поговорить…
Грезин (хватает куртку и бежит к двери)
Вот, черт!
(Убегает)
Явление второе
Людмила осталась одна.
Людмила
Сергей ушел… Надежда вся на маму.
Уж как молила я ее прийти.
Просить его. И сколько слез и сраму
Пришлось из-за того перенести.
Входит Белова
Белова
Ты здесь, тебе роднее этот дом?
Позоришь мать свою своим стыдом.
Явление третье
На шум из другой комнаты входит Грезина
Грезина
Кого вам нужно?
Белова
Да, наверно, вас.
Вы – мать Сергея? Извините нас.
Грезина (зовет)
Сергей!
Людмила
Он вышел.
Грезина
Знать, душа болела
Не зря. У вас недоброе к нам дело?
Белова
Куда уж хуже? Свататься хотим,
Когда позор уже неотвратим.
Грезина
Садитесь. Ну, утешил сын, и слишком.
Теперь причина грубости ясна.
Я думала, что он – еще мальчишка,
А у него заводится жена.
Его я упрекнула, что он поздно
Приходит, – видно, с девушкой дурной
Связался. Как набросился он грозно
Впервые на меня! Был сам не свой.
Знать, он жену пытался защищать,
Повысив голос на родную мать?
(Входит Грезин)
Явление четвертое
Те же и Грезин
Белова (Грезину)
Прошу тебя добром: женись, не мучай!
Ты первый у нее, как первый цвет.
Я для нее искала доли лучшей,
Да, видимо, тебя милее нет.
Узнает отчим – выгонит из дома.
Неужто ей идти под нож?
Грезина (тихо)
Хорош!
Белова
А что пережила она! Ты молод.
Я медсестра, и знаю, чем рискует
Любая, совершая этот шаг.
Всю жизнь потом, бесплодная, тоскует
По детям, если выйдет что не так.
Женись!
Грезина
Детей мы проглядели с вами,
И все без нас они решили сами.
Пусть женятся тогда, когда хотят.
Плодят детей – и губят, как котят.
Ты что молчишь, виновник торжества?
Хорош!
Грезин
Молчу по праву меньшинства.
Грезина
Так говори! Попробуй защититься.
Верни честь девушке, а матери – покой.
И если не сумеешь провалиться
Ты от стыда, развей мой сон дурной.
За двадцать лет три тысячи детей
Я воспитала, лишь один остался.
Мой сын родной – отрада моих дней,
Без глазу, развратился, изолгался…
Грезин (перебивает мать)
За то она успела изменить.
Грезина (Людмиле)
Так это правда?
Людмила
Да. Но я хотела
Лишь ревностью его воспламенить.
К нему всегда душа моя летела.
А он и рад меня был обвинить.
Грезина
Так чей ребенок? Я не понимаю!
Людмила (показывает на Сергея)
Его.
Грезина
А чем же это доказать?
Белова
Он знает сам.
Грезин
И не желаю знать.
Грезина
Изменницам и я не доверяю.
Белова
Он пригласил ее на Новый год
В компанию. И вот – несчастный плод.
Грезин
Все – ложь! Она вам голову морочит.
Грезина
«Не хочет сучка – и кабель не вскочит!» –
Пословицу…
Грезин (про себя, пытаясь уйти)
Я мать не узнаю!..
Грезина (тихо Грезину)
Крепись, сынок!
(Повернувшись к Беловой)
….недаром говорят.
Они не ведают, чего творят.
Согласия на брак я не даю.
Людмила
Что ж так жестоки вы, Надежда Львовна?
Грезина (Людмиле)
Да, ты его женила, безусловно.
А согрешила – так не изменяй.
Я двадцать лет одна живу, без мужа.
Терплю, не умерла. А срам не нужен.
Белова
Ну, что ж, пойдем, распутница.
Грезина
Прощайте!
На дочь вниманья больше обращайте.
(Белова и Людмила уходят).
Явление пятое
Грезин и Грезина
Грезина
Видать, ты с несчастливою судьбой.
Грезин
Не надо, мама!
Грезина (сквозь слезы)
Я всю жизнь реву.
Все детство я считалась сиротой.
Сестренкам праздники, а я – в хлеву.
Они набедокурят – я в ответе.
Отец меня не бил, но не любил.
Я слышала однажды на рассвете,
Как мать из-за меня он укорил.
«У Наденьки обувка износилась», –
Шептала мать. – «Пусть ходит босиком, –
Ответил он. – Побольше бы резвилась
Ты без меня с богатым мужиком».
Грезин
А это правда?
Грезина
Я не верю вздору.
Ходил к нам князь татарский в эту пору,
Когда отец был на войне,
Малюк. Он приносил гостинцы мне.
Игрушки, пряники. Я вся сияла.
А мать моя меня не баловала.
Грезин
Но мы с тобой похожи на татар?
Мне больше по сердцу стихи Востока,
Люблю я наши степи и базар...
Грезина
Не надо. Подозрение – жестоко.
Одно я помню: лето, степь, закат,
Вдали в селе ко всенощной звонят,
Гоню корову и «Вечерний звон»
Пою и плачу. Явь то или сон?
Как будто жизнь оплакивала, знала,
Что быть войне, что отвернется муж,
Что мне тянуть семьи тяжелый гуж,
Невзлюбят сестры, как не угождала,
И попаду в работе в переплет.
Всю жизнь одна, а сердце ласки ждет.
Грезин
Печаль сильнее счастья. Лишь скорбя,
Душа усовершенствует себя.
Не потому ль мы к грусти тяготеем,
А в радости собою не владеем?
Не плачь, все будет, мама, впереди,
Конец бывает даже у страданья.
Придет он оценить число седин
И заплатить сполна за опозданье.
Грезина
Единственная радость – это сын.
И тот запутался в грехе нескладно,
Стал инженером – и опять неладно,
Стихами бредит. Ты же не один
Такой. Работай и пиши стихи.
Вот женишься и жизнь преобразится.
А если скажут, что стихи плохи,
Для хлеба специальность пригодится.
Грезин
Пять лет в трубу! Какой я инженер?
Когда я полон ритмов и химер?
Я потерял напрасно из-за вас
Пять самых лучших лет для обученья.
Грезина
Не надо мать терзать за поученья…
Вторая хоть получше?
Грезин
Что, допрос?
Грезина
Да я лишь так… Нельзя задать вопрос.
Но что же буду делать я одна?
Грезин
Сейчас
Она должна прийти.
Грезина
Мое мученье.
Никак я имя не запомню.
Грезин
Злата.
Грезина
А где она живет?
Грезин
Да у подруг.
Они здесь жили до войны когда-то.
Отец погиб, и мать свалилась вдруг.
Росла в детдоме. Университет
Закончила.
Грезина
Родных-то, значит, нет.
А говорят: чтобы с женой ужиться,
На сироте желательно жениться.
А кто ж она?
Грезин
На химика училась.
Потом в столицу и распределилась.
Работала три года в Аксарайске –
И ей в Москве хрущевка стала царской
И я тогда в столице буду жить…
Грезина
А что прикажешь делать мне, скажи?
Да я одна сойду с ума!..
(Стучатся)
Грезин (идет к двери)
Она!
КАРТИНА ВТОРАЯ
Явление первое
В комнате Грезин и Людмила
Грезин
Пойми же ты – я не люблю тебя,
Ты потеряла голову, любя.
И как того судью ты упросила
О неподсудном деле говорить?
Тебя никто не обесчестил силой.
Судья не может силой нас женить.
Людмила
Сергей, скажи начистоту – в чем дело?
Грезин
Моя любовь тебе вдруг надоела,
И ты меня решила позабыть…
Я ехал на машине, на соломе.
Твое село маячило в ночи.
Все пели и смеялись без причин.
Я спрыгнул у ворот. Но пусто в доме.
Старуха мне костлявою рукой
На свет в окне далеком показала.
Там песни и вино лились рекой.
А ты смущенно во дворе сказала:
«Мне тайная любовь не по нутру». –
А я в ответ: «Простынешь на ветру».
И я пошел. И уходил навечно.
Один крестьянин в дом меня пустил.
Поставил ужин, угостил сердечно.
Кровать одеколоном окропил.
Он говорил: чего бы ни случилось –
Война, мятеж, парад или салют, –
Встает с рассветом ранним, засучившись,
И начинает свой крестьянский труд.
Вот так же, думал я, живет поэт.
В тот день исполнилось мне двадцать лет.
Людмила
Тебе я говорила, милый мой:
«Ребенок будет. Тоже – сиротой.
Как ты. Я не пойду под нож».
Грезин
Довольно!..
Людмила
Когда бы знал ты, как все было больно!..
Я с мамою прощалась на вокзале,
А ты стоял в толпе вдали от нас.
Я ехала в село, куда не раз
Ты приезжал, в наш город возвращаясь.
Ко мне – сначала, к матери – потом.
С тобою, с мамой, с миром всем прощаясь,
Я, чуть жива, уселась за окном.
Мы все предусмотрели нашим планом.
Оборвалась надежда, как перрон.
Любовь моя поругана обманом,
Ребенок к смерти был приговорен.
И я сошла на первом полустанке.
Темно, пустынно, светит лишь луна.
Консервные катает ветер банки.
Навес, скамья. Мне страшно, я одна.
Свое присутствие я ощутила в мире
С прискорбием, счастливая вчера.
Ты спал в своей натопленной квартире,
А мне на воле мерзнуть до утра.
Но сон и к умирающим приходит.
Я на скамью неловко прилегла.
Дремлю и плачу. Горе в сердце бродит.
Скорей бы что ли казнь моя пришла.
А утром я вернулась тайно в город…
Сказали мне – был мальчик…
Грезин
Словно ворог,
Прождал я на автобусной стоянке,
Проклятой ночью той на полустанке,
Где встретиться решили мы с тобой.
И думал, что вернулась ты домой.
Людмила
В ночной автобус сесть я не успела…
Чем хуже я, кому ты станешь мужем?
Образованье выше моего?
Москвичка? Неженка. Что в ней такого?
Никто с тобой так нянчиться не будет,
Как я.
Грезин
Авось, найдется кто-нибудь.
Ты изменила мне.
Людмила
Нас бог рассудит.
Грезин
Раз изменившую – навек забудь.
Ославила меня на целый свет.
Людмила (с улыбкой)
Так ты мечтал – прославиться, поэт.
Грезин (отмахивается)
Уйди, а то…
Людмила
Ударишь по щеке?
Я б не поверила, не будь той ночи,
Когда меня открыл ты в закутке
У дома твоего. Что было мочи
Ты тряс меня, весь белый при луне,
И страшное шептал на ухо мне.
Ты прав, да, я – твоя живая тень,
Я знаю наизусть твой каждый день,
Я знаю каждый шаг твой.
Грезин
Замолчи
Шпионка! Вон отсюда!
Людмила
Не кричи.
Пощечиной ты злобу утолил.
И я в слезах бежала до могил,
На кладбище соседнее. Упала.
Твой друг Вадим меня нагнал. Не знала,
Что вы вдвоем пошли меня ловить,
Тогда была готова я зарыться
Живой в могилу, только бы забыть,
Что ты! – мог до такого опуститься.
Твой друг Вадим тебя же осудил.
Но тем мою обиду остудил,
Что позавидовал любви несчастной…
Грезин
А все твоя нечестная игра.
Людмила
А нынче у судьи твой друг прекрасный,
Кто хвалится возвышенным стихом,
Солгал, что он со мною не знаком.
Грезин
Любовь находят чувством, а не страстью.
Людмила
Но ты же сам позвал меня, к несчастью,
А для меня, как солнышко взошло.
Грезин
С тех пор уже три месяца прошло…
А с кем была ты после, я не знаю.
Прощай!
Людмила
Ты оскорбляешь – я прощаю.
Ты лишь в стихах хороший, добрый, милый.
Стихи читаешь – за сердце берут.
Стихи из-за тебя я полюбила,
Ради тебя кончаю институт.
Теперь библиотечная работа
Не в тяжесть мне…
Грезин
Стучат, несет кого-то.
Вот пропасть. Что же делать мне с тобой?
Людмила
Я снова спрячусь в этот шкаф стенной.
Явление второе
В комнате Грезин, Людмила в шкафу, входит Вадим с чемоданом.
Вадим
И я решил бежать в столицу с вами.
Вот вещи. Проще б налегке бежать.
Отправимся мы вместе за стихами.
Ты – их писать, а я их собирать.
Голодным не останусь, о-ля-ля!
Сейчас везде нужны учителя.
Грезин
Но все сложней.
Вадим
Она красива?
Грезин (отходит от шкафа)
Да.
Вадим
Сергей, Людмил на тебя, в слезах,
Давно ль свои права мне предъявляла,
И признавалась мне, как замирала
Она в твоих ласкающих руках.
Грезин
Любил ли я? Не знаю, не скажу.
Отцвел, созрел, а все не разобрался,
Кому в ночном пылу я отдавался:
Любимой, красоте иль миражу.
Всю жизнь глаза от женщин отвожу.
Вадим
Мне жаль Людмилу. Получилось подло.
И лгал судье я, правду затая.
И все тебе, безмозглому, в угоду!
Людмила (выходит из шкафа)
Продажна тонкая душа твоя.
Вадим (схватившись за голову)
Ты!?
Грезин (Людмиле)
Вон отсюда! Не мути мне воду!
(Людмила уходит)
Явление третье
Грезин и Вадим садятся за стол, пьют вино и курят.
Грезин
Ты все еще Бодлером увлечен?
Вадим
Он выше всех поэтов, всех времен.
Когда впервые прочитал я «Падаль»,
Упругие и дерзкие стихи
Казались мне и мерзки, и плохи.
Какая здесь поэзия? И надо ль
О тлении открыто говорить?
Но кисть волшебника могла творить
Нетленный образ Красоты. Отныне
Великим стал Бодлер в моих глазах.
Я по частицам собирал святыни,
И «Цветы зла» уже в моих руках.
Он был у нас в забвенье, этот гений.
Из «Ленинки» прислали мне ответ:
«О сорняках подобной книги нет».
Грезин
Невежество гораздо до глумлений.
Порой, не сознавая, что творит,
Швыряет то, что мир боготворит.
Вадим
Мне каждый день одно и то же снилось,
Что где-то в магазинчике, в пыли
Мы с антикваром книгу ту нашли.
И вот чуть-чуть виденье не свершилось.
Мне встретился чудак и эрудит.
Я с ним разговорился о Бодлере.
«А эта книга у меня лежит»,¬ –
Сказал он мне легко. Я не поверил.
Берем фонарь, спускаемся в подвал,
Скрипит замок и медлит дверь открыться.
Промозглый воздух сыростью обдал,
Подвал широк, в нем груда книг пылится.
Увы, Бодлера нет. Здесь скрыла мгла
Труд Сталина.
Грезин
Цветы другого зла.
Вадим
Но вот за переводом перевод,
Вставал Бодлер, как музы высший плод.
Но словно вирус гений для людей:
Издали и Бодлера. Не жалей,
Что в этом нет моей заслуги. Что ж,
Мой сборник полноценней – тем хорош,
Что лучшие собрал я переводы.
Грезин
И ты издашь?
Вадим
Не дам, Он лично мой.
Чтоб сделать совершенство жертвой моды?
Уволь!
Грезин
Раз не для всех, то – труд пустой.
Мой друг все прибеднялся предо мной,
Молил: «Мне б только краешком в журнале
Литературном поработать дали.
И я доволен был бы навсегда».
«Ты врешь, ты гений!» – я сострил тогда.
И в краску вогнала моя решимость.
Куда его девалась одержимость.
Вадим
А ты-то для кого свои сонеты
Кропаешь по ночам, не для себя?
Грезин
Для поощренья пишут все поэты.
И я не лучше их.
Вадим
Мне жаль тебя,
Мой мальчик.
Грезин
Все я выгляжу моложе,
Детей, подростков, юношей, мужчин.
Наверно, медленно живу?
Вадим
Быть может…
Служа искусству, не питай надежд,
Что вознесет тебя толпа невежд.
Им модное искусство лишь по нраву,
Что завтра они бросят, как отраву.
Грезин
Вадим, лишь ты один мог заблуждаться,
Что я готов в забвении остаться.
Вадим
Чудак! Ты – только мошка на земле,
А шар земной – пылинка в звездной мгле.
От времени шедевры погибают,
Чернеют краски, фрески выцветают,
Ржавеет мрамор, рушатся дворцы,
Забыты песни, канули певцы.
Грезин
Так для чего творить? Лишь для забвенья?
Надежда – нам большое утешенье.
Трудился перед казнью Галуа.
Земля лишь двадцать лет ему цвела.
Но ты б сказал ему, что никогда
Не огласят плоды его труда,
Теория его не пригодится,
Надежды нет – так стал бы он трудиться?
Ученый жаждет истину узнать –
И будет до конца ее искать.
Вадим
Вот так и ты пиши: не ради славы.
А утешенье в творчестве найдешь.
Лишь те, кто людям честно служат, правы.
Утешь – и утешенье обретешь.
КАРТИНА ТРЕТЬЯ
Явление первое
Злата в своей комнате одна за чтением книги.
Злата
Зачем ждала, зачем ему простила?
Ему моя любовь давно постыла.
С ним говоришь, а он тебя не слышит.
И смотрит на тебя, а сам в уме все пишет.
Я на его лице любую тень
Предугадать старалась, как умела,
На цыпочках ходила, не шумела,
Когда писал стихи он каждый день.
Зачем пошла я с ним, неукротимым,
Разве когда сравнится он с Вадимом?
Входит Вадим
Злата
Откуда ты, Вадим?
Вадим
Освобожден.
Год был в тюрьме… по недоразуменью.
Злата
Ты шутишь?
Вадим
Не до шуток, к сожаленью.
Найдется выпить?
Злата
Где-то есть коньяк.
(Достает бутылку, наливает в широкий фужер немного коньяка и подает Вадиму)
Вадим (пьет)
Деликатес!
Она
За что?
Вадим
Подвел земляк.
Вот и поверь после такого другу.
Чудак и эрудит. Подлец – с испугу.
А впрочем, по порядку. Этот тип
Дипломы продавал. И крепко влип.
Но кто же знал, что так друзья продажны?
Я принимал экзамены однажды
В той школе, где директором он был.
Прошло три года, я о том забыл.
Подписывал я ведомость студентов,
А он туда вписал своих клиентов.
Продал дипломы жуликам, мошенник,
На этом заработал кучу денег.
Вот я и стал мошенником к стыду.
И докажи, что не верблюд, суду.
Злата
Вадим, но ведь тебе нельзя не верить,
Не можешь ты ни лгать, ни лицемерить.
Судить тебя! С возвышенной душой!..
Вадим
Быть может подлецом – и золотой.
Но там, в Сибири, я и под замком
Французским занимался языком.
Потом признали – недоразуменье…
На что нужны мне ваши извиненья?
Из школы выгнали меня, как зека,
Я стал теперь в тюрьме преподавать,
И не английский, ни литературу, –
Как сети рыболовные вязать
Крючком… Не то б сидел три года… сдуру…
Налей еще!
Злата (наливает коньяк в стакан)
Сопьешься.
Вадим
Черта с два!
Злата
Вадим, какие грубые слова!
Вадим
А кто сейчас не пьет? Те стали пить,
Чтоб совесть или память заглушить.
Другим приятно доходить до скотства,
А третьим поднабраться превосходства.
Злата
А страшно там?
Вадим
Живешь среди зверей.
Сбежать решил один из главарей.
Взял двух с собой, слабей и помоложе.
Бегут. Тайга, снега, мороз по коже.
Жилье обходят дальней стороной.
И страх, и голод, каждый – чуть живой.
Главарь с одним урганом сговорился
Убить другого – мясом запастись.
Друг друга ели, только бы спастись…
Вожак один остался – заблудился,
Замерз.
Злата
Вот зверолюди!
Вадим
Жить охота…
А что Сергей?
Злата
Все мечется чего-то.
Не захотел работать инженером.
Писать, писать! Без устали, без меры!
Семья, хозяйство, труд – ему хомут.
Начальники везде его клянут
За дерзость. Он всю жизнь хотел свободы –
От женщины, страны и… от природы.
И целый год работал лесником...
Он думал, там свобода.
Вадим
Дуролом!
Я приходил к нему когда-то в «келью».
Мы там за фолиантами сидели.
Читали вслух Лотреамона мы.
Переводил я Песни Мольдорора
Мутились наши юные умы,
Его у нас переведут не скоро.
Меня пленил поэта дивный гений,
Сергея – философия суждений.
Он кофе пил, я – красное вино.
Он говорил: «Мне хочется давно
Взглянуть на человека оком бога
И показать ему, что в нем убого.
Потом взглянуть, как смотрит муравей,
И показать божественность людей»…
А мир такой безжалостный!.. Налей!..
Злата (наливает коньяк)
Жалеет мать его… И я простила…
Ко мне вернулся – сердце изменило.
Вадим
Вернулся? Ну?!
Злата
Пошел к поэту он
Известному. Понес свой бред и стон.
(Входит Грезин)
Явление второе
Те же и Грезин.
Злата (тихо)
А вот и гений. О стихах – ни слова!
(Вадим и Грезин бросаются друг к другу в объятья)
Грезин
Вадим!
Вадим
Дружище!
Грезин
Вышел?
Вадим
Да.
Грезин и Вадим (вместе)
Здорово!
Злата (Грезину)
Ты знаешь всё?
Грезин
Да, Злата, я все знал.
Вадим (Злате)
Я из Сибири написал.
Злата
Понятно.
И даже виду ты не подавал,
Скрыл от меня?
Грезин
Скажи – не трепанулся…
А ты, мой мальчик снова к нам вернулся?
Вадим
Где нынче пропадал ты?
Грезин
У поэта.
Березова. Стихи свои носил.
Вадим
И что он говорит?
Грезин
«Что всему свету
Хотели бы сказать вы?» – он спросил.
Вадим
Брось ты якшаться с этой шантрапою!
Он – бездарь, фарисей, и бог запоя.
Грезин
Как тяжелы мне с внешним миром узы!
Бывало, чуть разговоришься с музой –
Прервет жена, то нежностью, то бранью,
Ребенок льнет и требует вниманья.
Я различаю чудные виденья...
Вдруг слышу крик из кухни – в миг творенья!¬ –
Зовет жена ребенка мыть, стелить,
Считать долги, ругаться и любить.
Забудешься – начальник даст разгон,
Как будто всех умней и выше он.
То совесть мучает, то долг, то честь,
То нечего одеть или поесть.
И трудишься, и лезешь вон из кожи.
Не различаешь дни – все так похожи.
И нас кружит по жизни суета:
Работа и еда, работа и еда…
До высшего и руки не доходят.
А время и способности уходят.
Мне здесь приходится за хлеб трудиться
Весь день. А после, выжат, как лимон,
Я прихожу домой, чтоб разразиться
Стихами, что звенят со всех сторон.
А те, что, не родившись, позабыты,
Как собственные дети, мной убиты.
Уставший мозг мой в сумерках блуждает,
Порхать не может радостно душа.
Но высказаться демон мой желает –
И я пишу, весь потный, чуть дыша.
И хочется людей мне пожалеть,
И хочется весь мир мне обогреть.
Жизнь подножная в глаза смеется,
Добро охают, нежность осрамят.
Я в этом городе один, как солнце,
Из стороны лазурной эмигрант.
В любом кругу я остаюсь один.
О, одиночество – невыносимо?!
Куда я не пойду – со мной незримо.
Вот верности достойнейший пример!
Пред ним любой любовник – лицемер.
Я с детства в одиночестве ночами
Просиживал над первыми стихами.
Делил с ним тайны первые любви,
Боль неудач, порочные забавы
И жажду добродетели и славы.
Попробуй с одиночеством порви!
Злата
Ах, бедный, одинок? До хамства – честно.
Мы, значит, для тебя – пустое место?
Побойся бога!
Вадим
Людям нужен бог,
Чтоб присмотреть за нами кто-то мог.
Грезин
Когда богов на небе не хватает,
Берут лжеца – и обожествляют.
А мы – как стадо, нужен нам пастух,
Кумир, судья, заступник, высший дух!
Вадим
Великие ученые, поэты,
Все в бога верят, не скрывая это.
И в наше время, и в моей стране
Уходят в монастырь.
Грезин
Казалось мне,
Туда идут калеки да больные.
Полковники постриглись отставные,
Философы, оппозиционеры!
Они потенциально против веры.
(Обнимает Злату)
Но я своею верою живу,
И своему я верен божеству…
Злата обиженно отталкивает его и уходит.
Явление третье
Грезин и Вадим
Грезин
Вопрос в другом: я сделал очень мало.
Вадим
Так сделай больше.
Грезин
Молодость прошла.
Вадим
Еще есть зрелость. Начинай сначала,
Чтобы строфа сгорела иль сожгла.
Грезин
Сейчас под тридцать – в мальчики рядятся.
Встать у руля не смеют и пытаться.
И инфантильны – даже старики.
Романтика с подагрою – враги.
Поэзию не любят – а малюет.
Не мчится легкокрылая ладья.
Версификация лишь торжествует.
Нет к одам и к элегиям чутья.
Былой поэт курчавый нынче лишний,
Цветы не пахнут, и огонь не жжет.
Мир оглядев, произнесет Всевышний:
«Поэзии нет в жизни!» – И вздохнет.
Таскает наша муза кирпичи,
На сленге испоганенном кричит.
Да муза ль это? Или арт-товарка,
Что покупателям лукавит жарко?
Не грация – а телка. Шик гламура.
Индустрия стихов! Макулатура!
Заелись, примелькались, расплодились.
Обогатились – и остепенились.
Толстой не мог трудом литературным
Кормиться, написав до ста томов.
А стихотворец наш колоратурный
На тексты справил несколько домов.
Кумиры конъюнктурны и глупы –
Вот соль земли! – великие пупы.
Но не привык я плавать по теченью.
Не флюгер я, как раз – наоборот.
Я быть хочу собой. И с изумленьем
Смотреть не буду даже богу в рот.
Вадим
Но ты все ходишь к этим мастерам,
А классики пылятся по углам.
Никто не разрешит твои сомненья.
Ты захотел поддержки, сожаленья?
Признания? Нет, роскоши такой
Поэтам не отпущено судьбой.
Да, поэтическое Эльдорадо
Двадцатый век, пожалуй, исчерпал.
Таланты есть – но их стране не надо,
Где правит балом золотой металл.
(Стучатся в дверь)
Грезин
Стучатся? Это Люська.
Вадим
Не мели!
Она же на другом конце земли.
Грезин
Открой – увидишь.
(Звонок в дверь)
Вадим
Все же позвонил...
Пойду открою. Долго не курил...
(Вадим уходит)
Грезин
Свои без стука входят, знать, чужой.
Кто там? Входите, как к себе домой.
КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ
Явление первое
В комнате на кровати больной Грезин. Входит Чернов.
Чернов
Вот хорошо, что ты один, сынок.
Грезин (на диване)
Что нужно вам?
Чернов (протягивает руку для знакомства)
Чернов, отец Людмилы,
Вернее, отчим. Ты ее забыл?
Грезин (про себя)
Ее-то я запомнил до могилы.
(Пожимает руку Белову)
Давным-давно я глуп и молод был.
Белов
Я здесь, в столице, у нее в гостях.
Она, как тень, – лишь кожа на костях.
Грезин (про себя).
Живая тень моя…
(вслух) Так что вам нужно?
Белов
Немногое: ищу для дочки мужа.
Нет выбора у нас, и ты не клад,
Но раз уж мил...
Грезин
Я, кажется, женат.
Белов
Мне только что Людмила рассказала,
Что от тебя жена ушла.
Грезин
Узнала
Шпионка.
Белов
Опустился нынче мир,
Испорчено сегодня поколенье.
Девчонки бегают за тем, кто мил,
В любви клянутся чуть не на коленях.
У вас сейчас нет ничего святого,
Все попрано: долг, честь, любовь и слово.
(Входит Злата)
Злата (Чернову)
Кто вы?
Грезин
Отец Людмилы.
Злата
Что вам надо?
Чернов
Вернуть в семью законного отца.
3лат а
Ложь!.. У него сердечная блокада!
Его добить вам надо до конца?
Немедленно, прошу, пойдите прочь.
Суд вашей дочери не смог помочь.
Чернов (Грезину)
Но Божий суд поможет, наконец!
Я ухожу. Поплатишься, подлец.
(Чернов уходит)
Явление второе
В комнату входит Вадим
Грезин (тихо)
Мне плохо, началось сердцебиенье.
Врача!
Злата (про себя)
За что, за что ему мученья?
Грезин
Все было, Злата. Все давно прошло…
Мне плохо, ногу, кажется, свело!
Вадим
Что здесь случилось? Вылетел, как пуля,
На улицу почтенный гражданин.
Грезин
Скорее мне врача, вы что уснули?
Опять нет никого, я вновь один.
Злата (подбегает к кровати)
Он бел, как мел! Скорее – неотложку!
Грезин
Жизнь ускользает понемножку.
Злата (убегая)
Сейчас, сейчас я дам алапенин…
Вадим (звонит по мобильнику)
Врача... Мерцательная аритмия…
Сергею Грезину… Звонят родные…
Перовская семнадцать… сто один
Грезин
Гудит многоголосая земля,
Запели птицы, затрубили звери,
Затарахтели тракторы в полях,
А в городах машины заревели,
Гудят от напряженья провода,
Звонки трезвонят, шепчут телефоны,
Щебечет детвора, журчит вода,
Орут динамики, магнитофоны,
Шуршит листва, вода в реке журчит,
Людей три миллиарда говорит...
Сейчас все онемеет навсегда,
И люди, и машины, и вода…
Злата (возвращается, дает лекарство Грезину)
Он бредит.
Грезин
Умираю… в тридцать лет!
Спасите же! Ох, сердце! Мочи нет.
Я не успел найти дорогу в храм.
Зовите всех. Я доверю вам.
И кровь, и плоть, и облик мой, и нрав –
Все в сыне нашем, Злата…
Злата (тихо)
Да, он прав.
Грезин
Я весь – в стихах. Мой ум и чувства в них.
Я жив, пока живет один мой стих.
Остынет тело раньше, чем душа,
И бабочка из куколки взлетит…
Не плачьте, я не умер. Что за вид?
Вадим
Нет, он не бредит.
Злата (вытирает слезы)
Где же неотложка?
Грезин
Невмочь…
Злата
Сережа, подожди немножко.
Вадим
Пока врача прождешь – придет конец…
Грезин
Вот я – старик. Проснулась жажда к жизни¬
Вернулись бодрость, сила, оптимизм,
Надежды, грезы, клятвы и цинизм,
Стремление полезным быть отчизне…
Желание подняться над людьми…
И разочарования в любви
Сменила страсть, горячая, слепая,
Избранницу свою обожествляю,
Явились щепетильность и задор,
Непримиримость, с обществом раздор,
Душа все непосредственней, наивней…
И вот опять ребенок я невинный,
Закрыл передо мною тайны мир,
Все говорят, что я умен и мил,
Все яркое приводит в ликованье…
Теряется дар речи и познанья,
Гулит ребенок, плачет, грудь сосет,
И возвращается в утробу плод.
В какую сторону жизнь не веди¬,
Небытье позади и впереди.
Злата
Он заговаривается.
Вадим
Похоже.
Злата
Смотри, как на руках синеет кожа.
Грезин (мечется)
Конец! Так ничего и не успел
И лебединой песни не пропел.
Сверхсущества, вы – боги между нами,
Бок обок с нами вечно на земле,
Вас не постичь. Что же постигайте сами…
Да, человечество еще во мгле.
(Откидывается, затихает)
Вадим
Забылся он.
Злата
Не дышит он?
Вадим (прислушивается)
Я слышу.
Грезин
Но почему же Люськи я не вижу?
¬Мне поклялась моя «живая тень»,
Что встречу я ее в последний день.
Так где же ты, любовь моя?
Явление третье
В комнату входит Людмила
Людмила
Я здесь.
Все
Ах!
Злата (Вадиму)
Только лишь она сюда вошла,
Его лицо перекосила злоба.
И ощетинились, как звери, оба.
Какое я сокровище нашла?
Вадим
А все-таки, любовь на свете есть.
Людмила (подошла к Грезину)
Я – тень твоя, а ты – моя отрада!
Ты будешь жить!
Грезин
А больше мне не надо.
Слышна сирена скорой помощи.
Свет гаснет.
Явление четвертое
Свет зажигается. Грезин на диване, Людмила освящена у окна.
Людмила
Я дождалась.
Грезин
Как в мире хорошо!
Иди сюда.
(обнимает Людмилу)
Людмила
Ну, вот ты и пришел.
Грезин
Остался я сверхсрочником на свете,
А с глаз как будто спала пелена.
И солнца луч, и дождь, и свежий ветер¬ –
Все дорого, все любо. Тишина.
Людмила
Одно я не могу никак забыть...
Ты помнишь, я должна была родить?
И с мамою тебя мы умоляли
Жениться.
Грезин
Что прошло – забудь!
Людмила
Едва ли
Сумею я свой грешный плод забыть,
Который я решилась погубить.
Грезин
Как мы жестоки в этом лучшем мире!
Людмила (целует его)
Зато теперь ты – мой, хороший, милый!
Грезин
Любовь твою берег я от забвенья,
Она не гаснет только в отдаленье.
Как женишься, так ссоры да беда
Ее сотрут, развеют без следа.
Людмила
Всю жизнь была я счастлива, любя.
Ты – мой, скажи?
Грезин
С тобой, но без тебя.
Людмила
А как это?
Грезин
Я у тебя в руках,
Но всей душою остаюсь в стихах.
Конец