На окнах поутру закрыты ставни,
А на крыльце – нетронутый сугроб.
Домишко – обветшалый, очень старый.
И крестит деревенский люд свой лоб.
Не мешкая, крыльцо скорей расчистят,
И топором обычным вскроют дверь.
А сколько дней прошло? Мелькают числа…
Молитвой не поможешь здесь теперь.
Осиротевший взрослый сын рванётся
Переступить забытый им порог.
И мутным взглядом посмотрев, очнётся:
«Прости меня родная…Не сберёг».
Но мать молчит… И не даёт прощенья…
А сам себя, конечно, не простишь.
И мечется душа без утешенья
От слова незабытого «малыш».
Прозрение приходит слишком поздно
В тот горький неисповедимый миг,
Когда стучат комки земли промёрзлой
О крышку гроба с ворохом гвоздик.
И эхом боль - под эту канонаду.
Спадает пелена с сыновних глаз.
Но как удушлив запах… Это ладан…
Вдруг стал беспомощным ты в первый раз.
Часть жизни и души ушла навеки.
Нет возраста у наших матерей.
Нет слов, когда у них закрыты веки.
Нет возраста у их сирот–детей.
Любовь с виной, порою непосильной…
Боль, горло рвущая до хрипоты…
И притулились под крестом могильным
Сыновьи запоздалые цветы.