Доктор Гоцман*
(новелла)
Эпиграф:
«Доктор …40 лет врачевал растущих, взрослеющих, стареющих и умирающих совершенно независимо от усилий медицины обитателей дома. Примирившись с тем, что природа сильнее врачебных потуг, доктор принял девиз «Не навреди!», в чём преуспел. И потому наиболее удачно лечил отдыхом, постельным режимом и прогулками по парку…»
Кир Булычёв, роман «Зеркало Зла»
(глава 3 «Как опасно быть горничной»)
Маленький Андрюшка ухитрился в свои четыре с половиной годика заполучить изрядный «букет» болячек во главе с – не поверите! – язвой желудка. И вся карусель несмотря на то, что мама, вчерашняя студентка, а ныне молодой преподаватель и аспирант-химик в одном лице, старалась кормить ребёнка по всем правилам современной диетической науки.
Вера Афанасьевна с начала года беспрерывно водила сына по докторам, особо следуя в оставшиеся от визитов часы предписаниям профессора Анисимовой – строгой дамы среднего неопределённого возраста и определённой партийности, что учитывая должность Анисимовой вовсе не удивительно.
Водила – но толку не было.
Сейчас они с Андрюшкой сидели в очереди к старому врачу, о котором с восторгом и взахлёб недавно говорили приятели – да и не только друзья, бывшие сокурсники – все говорили. Кто-то даже тихо шепнул, мол, Гоцман не любит слово «врач». Вроде бы оно от слова «враль», а его профессия – не врать, а лечить. Стало быть – не врач, а лекарь.
Давид Маркович был живой врачебной легендой. А значит имел право на безобидные странности.
Да, он был живой легендой. И не просто, будучи врачом исключительно детским, буквально ставил малышей нА ноги, а, скажем откровенно, случается, и вытягивал с того света, где они по разным причинам уже одной ногой оказывались.
И вот Вера и сын уже в кабинете.
Солнечные лучи, просвечивая сквозь листву клёна, окрашивают в приятный салатный оттенок белые больничные стены, а невидимая пичуга о чём-то радостно щебечет из распахнутой форточки. Весна, разгоревшись, плавно перетекает в лето.
Старик в огромных очках осматривает бледного пацана, усадив его на клеёнчатый топчан, все эти «юноша, скажите а-а-а!» и «теперь покажите язык».
«Юноша», болтая ногами в воздухе – он ими не достаёт до крашеного коричневой краской дощатого пола – с видимым и нескрываемым удовольствием показывает язык врачу.
Доктор садится за стол и в упор смотрит на молодую женщину. Диагноз никаких сомнений у него не вызывает – боль при пальпации возникала у малыша как раз там, где и положено при язве. Плюс куча подтверждающих моментов.
- Ну что, мамочка, довели сынулю? – спрашивает он грубовато.
Вера, конечно, робеет под колючим взглядом из-под кустистых бровей, но пытается оправдаться:
- Мы всё делали по предписаниям профессора Анисимовой, жареного не давали, протёртые супы…
- С вашей дурой Анисимовой я сам как-нибудь разберусь! – резко прерывает её Давид Маркович. – А вы, мамочка, небось и котлеты ребёнку не готовите?
- Она сказала, жареных котлет мальчику нельзя, - уже дрожащим голосом отвечает, обидевшись, Вера.
- А мальчик просит? – не спрашивает, а, скорее, утверждает доктор.
Секунду помедлив, мама решается признаться:
- Да, когда соседка жарит на кухне котлеты, он просто изводит меня, хочу и хочу, говорит, прямо проходу не даёт, чуть не плачет! И борщ просит – но ведь ему же нельзя. Мы ему протёртые супчики – а он не ест…
- Правильно, - Давид Маркович подмигивает через очки пацану, - и я бы не ел такую дрянь!
Андрюшка внимательно переводит взгляд с маминого лица на докторскую физиономию, наблюдает за беседой с интересом, даже рот открыл. Не понимает ни черта, о чём спорят взрослые – но то, что центральная фигура в споре он сам, Андрюшке совершенно ясно. Тут, как говорится, и ежу понятно.
Вера Афанасьевна после подобного заявления уважаемого доктора просто остолбенела. И не сразу нашлась, что возразить:
- А как же профессор… она же… как же… ведь жареное…
- А я уже вам сказал, милейшая, о той дуре сейчас не думайте. Вам о ребёнке думать надо, пока не поздно!
- А…
- И не тяните мне время за все подробности, у меня его просто нет, а дел – за гланды. Вы видели, сколько народу в коридоре? И всех надо принять! Так что, мамаша, слушай сюда и не перебивай. – Гоцман естественным образом перешёл в разговоре на «ты» – ясно, что ему так проще и привычнее, а привычки старик менять не привык. Впрочем, ошарашенная медицинским натиском Вера этого перехода и не заметила.
- Во-первых, если ребёнок хочет борщ – корми его борщём, и не морочь голову. Это раз. Теперь о котлетах: не жарить, а готовить на парУ. Дважды перекрутила кусок телятины плюс такой же курятины, слепила котлетки – и на дырочки укладываешь, в пароварке, над кипящей водой. Накрываешь крышкой. И держишь так около… - и так далее, и тому подобное.
Кажется, даже солнечные зайчики запрыгали веселее – по крайней мере, Андрюшка переключил внимание с беседы взрослых именно на них.
С этого самого дня жизнь Андрюшки кардинальнейшим образом изменилась – причём однозначно в сторону счастья. Он смог почти ежедневно кушать свои любимые борщ и котлетки – мама готовила, кстати, очень вкусно.
Конечно, Давид Маркович говорил Вере не только о котлетах на пару, он ей много чего популярно рассказал и объяснил. И она всё запомнила, чуть погодя (уже вылетев из кабинета в коридор и запустив к доктору следующую мамашу с очередным бледным созданием) детально законспектировала. И поняла – раз и навсегда – что всевозможные учёные регалии премудрых светил науки никогда не заменят живого умного врача с громаднейшим опытом работы.
Вот, именно такой должна быть семейная медицина, подумала тогда Вера.
Андрюшка же вскоре благополучно выздоровел, через полгода от кошмарной болячки и следа не осталось, даже рубца – чего иные медицинские работники понять не могли и даже, скажем прямо, не верили, что у пацана имелась жуткая язва в области желудка.
Андрюшка вскоре пошёл в школу, начал играть на гитаре и весьма приличным голосом петь, а в старших классах увлёкся историей, и в особенности китайской, причём любимым его высказыванием «из глубины веков» была фраза Конфуция что-то там об умном человеке, который категорически не может быть учёным, и об учёном, который не бывает умным.
Перед выпускным классом Андрюшка – теперь уже Андрей, за которым пропадали все девчонки в радиусе двух километров крупного района бывшей южной столицы России, первой столицы Украины – стрелял в школьном тире и его слегка недалёкий товарищ, играясь с малокалиберной винтовкой, случайно произвёл выстрел, и пуля попала в горло.
Андрюшка чудом остался жив, полдюжины сложных операций (из-за которых он учился на год больше остальных) сводились к удалению десятков мельчайших осколков, и огнестрельное «приключение» осталось с ним на всю жизнь.
Но это уже совсем другая история.
***
в роли постскриптума:
...у тёти Веры, по прошествии стольких лет, конечно же,
как, собственно, у большинства наших и ненаших "забугорных"
граждан, обнаружились кое-какие минусы, помимо прочих...
Например, наша семья изрядно пострадала от её
весьма своеобразного "книголюбия".
Когда по школьной программе Андрею понадобился Гоголь,
тётя Вера лихо "экспроприировала" 2 тома из нашего
собрания сочинений, и (как Вы догадались) с концами...
...та же судьба постигла и Гарсиа Лорку, и ещё ряд книг...
...потом я спрашивал родителей:
"А зачем же вы ей даёте, если знаете, что?.."
Внятного ответа не получил.
Хуже всего, что печальная судьбинушка настигла
и книжку библиотечную, за которую пришлось
краснеть и расплачиваться...
* на самом деле фамилия врача была «Гильман»,
имя и отчество утрачены за давностью лет
(почти полстолетия, как-никак),
но его врачебный опыт имеет право быть
запечатлён хотя бы в скромной новелле