Мудрее философов 2

Марина Артюх
      Песнь — это теснота душ.

         А. Платонов.


     Песня прорывается... Как долго удерживаемый поток, как сама стеснённая жизнь. Нечто вроде воды, сносящей плотину.
     Народные песни либо печальные, либо весёлые. Есть правда ещё заунывные - в такт ритму жизни. Но последние просто озвучивают саму тесноту душ. А вот печальные народные песни говорят о красоте нашего внутреннего существования, пусть , как правило, и нереализованной. О чём душа поёт, о чём томится... Ну и - весёлый пляс, когда личной души нет, когда она - вся коллективная. Таков народный набор и исток песни.
     Когда же слушаешь песни древнего грека - оказываешься в чистой лирике. Понимаешь, что такое лирическое само по себе, в его "журчании" и даже в его низких тонах. Это - удивительный голос души, стеснённой только своей мировой конечной участью - не бытом, не шелухой случайных перепитий, а "космическими мистериями", причём последние представлены не в виде отчуждённо-торжественных, что также имеет место у древних греков, скажем в образе гимнов, но предельной заострённостью, индивидуальностью - то есть нашей психеей. Психэ - конец мирового распространения., окончание простирания мировых сил, и как всякое окончание, оно чревато и несёт в себе новое начало. Наша душа - последнее произведение и первый исток. Когда исток источается - возникает песня. А из песни дальше, в разных направлениях вытекают музыка и стихи. Музыка идёт своей дорогой, а стихи - своей. Таким образом песня имеет двусторонний язык, смысловой и тональный. Музыка дальше порождает базу всех прочих искусств, становясь равносозвучной: Музыка - Муза. А стихи порождают философию и мышление вообще, вместе с остальными науками. Вот каково всеобщее происхождение, - оно проще, чем мы думаем и утверждает себя, несмотря на множество эмпирических фактов, противоречащих ему.
      Из школьных учебников мы знаем, что философия возникла как разложение мифа, как и остальные науки и искусство. Может ли из разложения что-либо возникнуть? В принципе да, из разорванного, жертвенного тела Диониса возникает мир. Так что весь наш мир как мир культурный - из Мифа. А весь наш мир, как мир индивидуальный - из песни. А вообще весь наш мир - из агонии дионисической боли, чьё тело остаётся висеть на ниточке Эроса, не распадаясь окончательно и полностью. Эрос - нить Ариадны, ведущая нас обратно к соединению.
      Посмотрите, как красиво, всё таки устроен наш мир! В нём хор - голос мифа, а песня - голос души. Античная трагедия - насквозь хоровая, значит мы говорим вполне справедливо, что античная трагедия - это мифическая трагедия или трагедия мифа. В ней индивидуальный человек - ещё протоплазма, и только в исключительных случаях, и опять же таки при разложении самой древнегреческой трагедии, как например у Еврипида, он - уже нечто со своей историей. То есть в большинстве случаев, такой индивидуальный человек берётся исключительно со своей судьбой, и только у Еврипида, он уже берётся с начатком истории. Там же, где есть история, там впервые появляется возможность бороться с судьбой, а не принимать её, пусть даже и героически, или вообще жалким, несведующим образом.
      В начале нашего существования лежит предельная целостность, которая рассыпаясь, создаёт бесконечное многообразие нашей жизни. Мы видим как в Новом времени трагедии Шекспира построены уже совершенно по иному принципу, нежели все дренегреческие трагедии, за исключением Еврипида, который остаётся при всем своём дренегреческом своеобразии, аналогичным Новому времени. Новое время основывается на индивидуальности и на Истории, трагедии Шекспира - трагедии личности, мир в них - базовый фон. Словно бы все акценты нашего мироустройства переворачиваются: где у греков мировые события разворачивают свой ход, проходя жестойчайшим образом через конечность малых случайных душ, там у Шекспира - каждая душа разворачивает свою собственную историю, не подчиняясь никакому внеположенному потоку. Значит мир в целом смещается - от мира мифа к миру песни. Поскольку даже народная, а не личная песня - есть индивидуальность, в плане народной индивидуальности или души народа. Значит, минуя все длинные и скоропортящиеся определения, мы можем сказать, что миф становится песней. И это является основной формулой метаморфозы человеческого существования. Всё наше современное искусство - одна Песня, как ранее всё искусство древнего мира было одним Мифом.
      И вот, мы возвращаемся на новом витке к фразе Платонова, что "песнь - это теснота душ", растолковывая её теперь как потенциальное скопище богатства и разнообразия возможного существования индивидуальной души. Душа скопилась в своей цельности, но хочет разлететься в тысячу искр, в бесчётное множество монад, и вот она поёт песню, которая начало всякого такого бесчиссленного рождения. Я пою песню и рождаю миры. Я заселяю их под общую, колышащуюся гармонию. Монады плывут на волнах, плывут и проистекают. Застывая и выпадая в осадок, они кристаллизуются. Покинув родное лоно, они обретают свободный мир и им больше не тесно. Им - вольно. Когда появляется песня, мы говорим - тесно душам, неймётся душам, поэтому они поют, поют и освобождаются.

       А что как у моей души много душ и все они теснятся, не находят выхода? Устроили в прихожей толкучку, запирают друг друга, а ну-ка я их сейчас всех, или хотя бы частично всех, вымету песней наружу! Моя песня - я многие, а каждый из многих - счастливо поёт свою песнь. Почему же пишут не одно стихотворение, поют не одну песню, хотя иногда правда бывают поэты одного стиха или одной песни, и одна, превалирующая мелодия у всех есть. В общем, песня, она всегда "задушевная", приходит за душой, от души и ведёт её. А миф, он вовсе не задушевен, в нём пространства много лишь для богов и людей, а для меня так и почти совсем нет, где мне со своей психеей в нём уместиться? Так дайте же спою песнь! Помните как волк из того родного советского мультфильма: "счас спою"? Потому что мне хорошо или потому что мне плохо - тут главное "мне" - чтобы "я" появился.
      Но наверное сегодня и мир песни заканчивается, как закончился когда-то мир мифа, а какой мир идёт нам навстречу? Наверное же целокупный - тот, что лежал в основании обоих - и мифа, и песни - мир Диониса(полного расщепления) и мир Эроса(безусловного слияния) - вот какая маска теперь появляется у мира. Мы сегодня из мифически -песенной мистерии переходим непосредственно в Дионисийско-Эротическую. И наши следующие века будут происходить под знаком Эроса в предельно размелочённом мире.
      Прощай песня! Мы ещё застали тебя и с тобой было хорошо. Ты всё равно никуда не денешься и будешь рядом, и будешь порой напоминать нам о себе и мигать нам, также как и миф, в океане морфологически иных страстей...
      Но все души уже "выпущены на волю" и нужные песни спеты, - разворачивается последнее действо человеческой пьесы, её последний акт, вселенский хор и героический акт уступают место борьбе Эроса и Танатоса.