Отрада Мёртвых — Поэма Исхода
Не для живых поэма эта,
в ней мироздание мертво,
и коли вспыхнет доля света, —
«из ада вырастет зерно».
Ирландское кладбище «Азмак», расположенное вблизи Сувла на Галлипольском полуострове, район «Эссекской лощины» в преддверии полуночи. Неспокойствие блуждает наравне с затаённым ужасом, подбирая последние пыльные цветы
I
И Стражи тайного величия
здесь нашли приют своей души,
давно погасли их различия
в сумраке той каменной тиши.
II
И нет порядка, только тени, ночь,
Морганы факел затухает,
порыв за ним как мрак, терпеть невмочь;
Ад в млеющей пыльце летает…
III
И что-то непонятное везде,
буря завивается в охап,
и нечего желать иной звезде,
ведь той ропот сердца весь иссяк.
IV
Но оживления ли ждать? Его?
Надежда точит камень плоти,
не воздавая воле ничего, —
так птицы нежатся в полёте.
VI
Через щедроты тающей хандры —
движение, сжирающее
божественные кости и дары,
и мертвецов пугающее.
VII
Ничто не избежит движения,
хоть убегай, хоть стой на месте,
одно заранее заверено:
мертвец не внемлет зову чести.
VIII
Вон рой, то саранча и демогот,
вовек упрям и неподатлив,
губитель каст и стран, людских пород,
о ярый сын Кетцалькоатля!
IX
Своим крылом разящий долю сна,
живых отступников и духов,
огромная сплошная полоса.
Всё скоро стихнет, скоро рухнет.
X
И воздвигнут храм потреб порока,
всё изуродуют хоругви,
этим имяреку «Воля рока»,
напоминающая уголь.
XI
В глухонемой вселенной голоса
сейчас отчётливее слышно,
неприхотливая в душе стезя,
ведущая порыв к затишью
XII
неискупима страстью белизны,
сопричастной с отпущением
самим собой непризнанной вины,
что вкупе с грехопадением.
XIII
И образ вечного молчания
всем теперь впивается в виски,
напоминая, что прощание —
дьявол несмолкающей тоски.
XIV
Кровавая луна. И эта ночь
тело не терзает мертвецам,
но пробуждает демонов точь-в-точь
подобным тем умершим отцам,
XV
что ставили кресты к могилам век,
и отдавались чернозёму,
а землю удобрял белёсый снег
и продлевал людскую дрёму.
XVI
Но время сна конечно. Мёртвые
идут вдоль красной нити мрака,
за ними веют духи гордые —
знамя великого Макабра!
XVII
А у забытого чертога — мор,
в столь прекрасном одеянии,
и кратким мигом свой окинув взор,
выражает сострадание,
XVIII
но не умершим людям, а живым,
жизнь прожигающим твореньям,
лишь странникам и узникам земным,
всяк обречённым и забвенным.
XIX
Смерть — не отрада, не данность, чума,
не отрава и не лекарство,
а просто белого цвета чалма,
пропуск в предвыбранное Царство…
XX
О, виднелись падшие повсюду,
слуги пир готовили впотьмах,
чутко подносили жён инкубу,
и танцевали гули на гробах!
XXI
Какой чудесный вальс! То вихрь смерти,
гремящий белыми костями
на сей заворожённой Тверди,
укутанной монастырями.
XXII
Адский каламбур покойников,
весь в ожившей плоти юных дам,
страсти глотающих поклонников, —
тлен противный даже небесам!..
XXIII
И круговерть чудовищ пустоты
сладострастием окрасила
блуждающих служанок нищеты,
обесчещенных проказами.
XXIV
Так до крика петухов метались
бессмертьем проклятые черти,
после злого шабаша остались
лишь отголоски Плясок смерти!
Высоко над «Азмаком» виднеется пролетающий лазурный остров, заросший лиственными деревьями самых различных видов: от ив и ольх до крушин и партеноциссусов. В самом центре острова сокрыт огромный замок, медленно исторгающий огромные клубы дыма, которые будто бы сливаются с пурпурными облаками. Рыцарь хаоса подходит к готическому окну
XXV
О, мой ангел смерти в позолоте,
зари клинком разишь фортуну,
ужас вовсе не в твоём почёте,
тем более, его натуру
XXVI
ты знаешь наизусть, как свиток тьмы,
ниспосланный в наш мир до гнева,
сковавшего пречистые холмы,
тебе подвластна та химера,
XXVII
что человека сделала рабом,
воздвигнула ряды-костёлы,
вновь совлекла и спеющий Содом,
и боголепные престолы.
XXVIII
Приди, владыка равновесия,
меж всех миров, креститель правды,
вначале будет мракобесие,
затем проявится часть гарды,
XXIX
и, больше не клинок, но длинный меч
добра и зла разрубит цепи,
никто не в силах будет уберечь
ни королевства, ни повети…
XXX
И ангел смерти мой услышал зов,
выше раскалывая своды,
и обрывая неземной покров,
мирно дремавший уже годы.
XXXI
Я слышал звон — послание из уст
(всё искривлённое улыбкой),
рот, хворью обрамлённый, не был пуст:
сочился яд крупицей зыбкой.
XXXII
«Красный ад лико'рисом порхает,
ветер от бабочек уносит
хоботки и с пламенем играет,
хоть угольки его морозят».
Таинственное видение исчезает, оставляя распустившийся бутон ликориса в руке рыцаря хаоса. Голубоватый эфир, испускаемый цветком, постепенно поглощает рыцаря, переваривая его и создавая тело для нового существа. Вот оно: нечто, по форме напоминающее межвидовой гибрид человека, бабочки и муравьиного льва, раскрывая глаза, протягивает руку кверху головы
XXXIII
Услад. Ощущение покоя.
Подруга милая, немая,
о, Тень, прими меня, изгоя,
рассвет с вон тех светил снимая.
XXXIV
То эхо в тишине пророчит крик,
отравленный времён движеньем,
быть может, это просто вредный блик,
грозящий страстью и мученьем.
XXXV
Я понял власть и силу вестника:
могущество, плеяду кары
и скрытый образ буревестника,
вершителя ночных кошмаров.
XXXVI
Ну что ж, я предлагаю сделку, Тень:
на недалёком расстояньи
ты следуй по пятам, а минет день —
цари над телом окаянным.
Тень, не чёрная, но иссиня-белая предстаёт перед рыцарем в образе молодой девушки, когда-то его любившей и, отводя глаза, протягивает рыцарю прозрачную руку, в знак своего согласия на договор
XXXVII
Мой отец рассказывал когда-то
легенду о шести Владыках,
и почивших с именем «Отрада»,
и возвращённых на веригах.
XXXVIII
Должно быть, я — избранник роковой,
ведомый звёздами к Царице,
склонён непостижимою судьбой
покинуть бывшую темницу.
XXXIX
О, вольный ветер! Стаи чёрных птиц!
Я замок покидаю ныне,
библиотеки, перечни страниц,
но не из-за своей гордыни.
XL
Ведь усидчивость моя тускнеет,
хочу свободы и скитанья,
а если истома овладеет
всей плотью до неузнаванья,
XLI
я к Пляскам смерти рьяно устремлюсь,
поскольку знаю место встречи,
я никогда оттуда не вернусь,
воздав, как плату, только Вечность.
Рыцарь, покрытый саваном из серебристых облаков, спускается ниже, выискивая добычу в тенях большого каравана. Пресытившись, он замечает тонкий лоскут тьмы, тянущийся за плащом ангела смерти
XLII
Ты не устоял пред жаждой, рыцарь,
но я дарую тебе деву,
знай, ты Царь, она — твоя Царица,
жрецы, вернитесь к Прометею.
XLIII
На бал, там, в преддверьи Плясок смерти
ваш танец обозначит эру,
где среброкостные скелеты
снова воззреют мою веру.
Раздался оглушительный свист, ознаменовавший ту самую ночь, Данца Макабра. Ведьмы и вурдалаки ждут выступлеия Кранэо Платэадо,
Финал. Танец Царя и Царицы в багровых костюмах и золотых венках
XLIV
Прощайте, благодарность, надежда,
уверьте: здесь вас больше не ждут,
из пустых глазниц тухлеют вежды,
и, вырываясь, сами ползут.
XLV
Исхода нет, плакучий агнец, рок
каменеет во Дворце луны,
и гибель предвещает этот бог,
страшным градом стрел из-за стены.
XLVI
Армия полна, запасов тоже тьма,
ворота проскрипели, только
Пляски смерти всех воинов томят,
утеха адского восторга.
XLVII
Немногие играют с жилами,
хотя жестокость у нас в крови,
не заклеймит отрад Сивиллами
даже красное млеко земли.
XLVIII
А Те танцуют робко второй акт,
влечение их гонит в мару,
и подаёт с вершины кто-то знак,
чтоб подходили к пьедесталу.
XLIX
Это конец света. Оплот утрат
и граница последней Бездны,
её ближайшее дно — агат,
а что дальше — это неизвестно.
L
Склонимся в панихиде мора,
но дьяконы в бальзаме, поздно
восхвалять, иль проклинать фурора,
всего, всего, что будет после…
Пламень на фоне идолопоклонения. Царь, переодевшись, готовится вести армию в поход на человечество. Розовый блеск падающей звезды за горизонтом. Сцена поцелуя Царя и Царицы, признание в вечной любви,
Занавес
Гончаров А.С.
Январь 2018