Жердёла в малом дворике не раз
ломала ветки в налетевшей стуже,
потом смолою удивляла нас
из трещин, вытекающей наружу.
Как будто слёзы смахивала с глаз,
испытывала прочность сердцевины.
Терпела ржавый гвоздь и медный таз,
висел он на гвозде над паутиной.
А воробьи смотрели с высоты,
как зреют солнцем, а не светом лунным
с оранжевою мякотью плоды,
зелёными, что были накануне.
Их сладость облепляли муравьи,
ползли, казалось к ним со всей округи.
и бабушка просила: оборви
жердёлы с веток. Отнеси подруге.
Я от жердёлы далеко ушла.
Но я всегда хотела быть в том месте,
искала где настойчиво пчела
её цветы в апрельском многоцветье.
Гудел, чтоб в сердцевине сладкий сок.
И, зная мощь весенних обновлений
опять карабкался на стебелёк
мурашек, блеск не потерявший медный.