Грязный ботинок целует вечернее время, входит в снега непривычным для них отпечатком. Я ухожу из лесов и больше не верю.
Память сожжёт только то, что осталось в сетчатке.
Согреешь своим поцелуем пижона-возницу, бежишь от людей, в переулки, по краю, наощупь. Запомнит ли нас глухая к молитвам столица? Наотмашь ударит ли время, всё тот же, кто ропщет?
Знаешь, просто взять, вычесть и вырезать.
Ощериться и не отпускать.
Стиснуть себя в привычное и добитое, пресловутое, недолитое, да выдержать.
Не сбежать.
Мокрый, неряшливый мой поцелуй оставит осколки. Останки отстроют, укроют глазами тела. Взгляд из под кем-то прицельной, жестокой двустволки.
Сводит с ума. Всё сводит с ума.
Лампы вдруг брызнут, под потолком и смехом зальются. В шкафу неожиданно треснут усталые, старые блюдца,
Книги падут, ударят по старой гитаре,
И комната сложится..
Каждой твари - по паре.
Каждому, знаешь ли, найдётся капелька яда. Я ли найду свою смерть под грязной и скучной парадной?
Чтобы убить моё тело совсем
Необязательно,
Нож доставать, планировать слово, удар по касательной..
Грязный ботинок целует вечернее время, входит в снега непривычным для них укором.
Он подходит всё ближе, Он несёт своё тяжкое, горькое бремя.
Но я падаю раньше, вниз по горе, под уклоном.