***
Владимиру Кострову
Снег ослепительно белый
Мир тишиной оглушил.
Март позёмкой несмелой
Тропы припорошил.
В стылое это утро
В Макарьевском монастыре
Монашенка молча и трудно
Сани везла во дворе.
Санки были с дровами –
В церкви надо топить.
Велено и небесами
В душах лёд растопить
Светлой и чистой молитвой,
Истовой малой мольбой:
– Не отверни от меня, Боже, лик свой,
Дай мне побыть с тобой.
Я же ещё не старая,
Я же ещё могу!
Впрочем, твоё, Боже, право
Остановить на бегу.
А человечье право –
Тебе послужить успеть,
Потом – не для чести и славы –
Встретить покой и смерть…
…Бело молчат ограды,
Солнце сияет с небес,
Лучик на куполе радостно
Воспламеняет крест.
В храме души разлился
Ласковый белый свет,
К белой стене прислонился
Седой головой поэт.
И думает он о том же,
Не подбирая слов:
– Дал бы ты мне, Боже,
Пару десятков годов!
Я бы ещё последнее…
Я бы ещё успел…
Я ведь свои заветные
Песни не все допел.
Я же не грешник какой-то,
Я же правильно жил
И непрерывной работой
Я вырывался из жил.
Людям я пел в наставленье,
Пел, как велела душа…
…Так он просил песнопения,
Так он кричал, не дыша…
…В белом мартовском утре,
Укрытом снегом и льдом,
Два человека мудрых
Молились.
Об одном.