Дольше всех невестой мне была Альвина.
Nafikare necesse est.
Да, давненько сини-глазки слёзкой желатина
Утекли из этих счастья мест,
Где певала — в рот не суй ей пальца —
Песенку «Охотник из Курпфальца».
Юморила — будто дул пассат.
В утро воскресенья хоронили
В поле, чтоб деревья не темнили,
Где невинность потеряла много лет назад.
А в четверг, промыв вновь грогом почки,
Как отрыл её там, где цветочки,
Странными мне показались мочки.
В пятницу опять зарыл назад,
В поле, да никто не бросил взгляда.
В понедельник откопал, чтоб от её наряда,
Коий ей с собой в могилу взят,
Шёлка откромсать кусок, что на парад
Вместо галстука мой носит нынче брат.
Жутко: как гроза вдруг разразится,
Так начнёт светиться ся певица.
Да и это б не было бедой,
Вечно с нею быть бы, но с водой,
Новые нахлынули напасти —
Потекла Альвина в мягкой части.
То отрою, то зарою — многие недели,
Вдруг запахло плохо из её купели,
Синим соком вдруг потёк с горбинкой нос,
Нитяных червей, который мне принёс.
И ползли ужасны эти гости,
И в конце концов столь скользки кости,
Выпав, разбивались вдрызг от злости.
И простился с ними я в протяжном крике.
И пошёл на «Утешителе» в Икике.
Без надежды вновь их откопать,
Так как время не воротишь вспять.
Да и мёртвые должны в покое спать.